Два несчастья на его голову

•••       — Что на этот раз?       Скептично осмотрев Стива и Джеймса с головы до ног, Брок приподнимает бровь. Привычная кадетская форма состоящая из антрацитового цвета футболки и камуфляжных штанов не выдает причины их прихода в отличие от лёгких кровоподтеков на лицах. Оба смотрят куда угодно, но не ему в глаза. А Брок не удивляется уже года два с половиной как, смирившись с тем, что эти двое будут его головной болью до самого выпуска. Вот и сейчас: Джек, что привёл их, только глаза закатывает и поджимает губы. Они с Броком переглядываются без лишних слов. По лицам обоих кадетов прекрасно видно — в этот раз драка.       Драка это не плохо. По крайней мере лучше устроенного ими год назад саботажа экзамена по стрельбе или сломанной полгода назад кровати. В случае с кроватью выяснить, что произошло на самом деле, так и не удалось — Стив уверенно настаивал на том, что она была изначально хлипкой, пока Джеймс лживо виновато отводил взгляд и оправдывался, что у него просто детство в жопе заиграло и ему захотелось попрыгать. Брок им, конечно же, не верил. Ему хватало наблюдения за этими двумя придурками в течении двух с половиной лет, чтобы давно понять, что они не просто ебутся, а очень даже часто и с большим удовольствием. Никаких подтверждений у него, конечно же, не было, кроме разве что записей с камеры в их комнате. Ну, и их влюблённых по самую маковку переглядываний, редких засосов на загривке у Стива и слабых следов синяков на запястьях у Джеймса было более чем достаточно, чтобы сделать определенные выводы.       У самого Брока с сексом проблем не было, как впрочем и самого секса, но знать об этом кому-либо было не обязательно. Последние два с половиной года с момента, как его перенаправили сюда из ЩИТа для надзора за этим сборищем молокосов и тем самым понизили в должности, у него было слишком много обязанностей, чтобы думать ещё и о личной жизни. Стив с Джеймсом его проблем не уменьшали, определенно точно проверяя его нервы на прочность.       — Драка с кадетами из лётного подразделения. Сами затеяли, сами всем морды набили. Вину отрицают, — Джек рапортует быстро, четко и чуть раздраженно, разве что тяжело не вздыхая под конец. Вся эта возня двух великовозрастных засранцев его, в отличие от самого Брока, ничуть не развлекает. Пока Стив с Джеймсом проходят внутрь и усаживаются в креслах перед его столом, сам Брок только глаза закатывает. И смотрит на часы так, словно те прямо сейчас обрадуют его, сказав, что эти двое выпускаются уже завтра. Этого, конечно же, не происходит.       — Я разберусь, — кивнув Джеку и тем самым отсылая его прочь, Брок укладывает руки на подлокотники и неторопливо разминает шею. В его голове набирается с полдесятка привычных наказаний и штрафов. Сверху очень не вовремя добавляется ещё парочка из тех, за которые Фьюри его с легкостью может уволить, если узнает, чем он занимается с кадетами вместо того, чтобы учить их уму-разуму. Не вовремя, но, впрочем, ничуть не удивительно — Брок ещё после первого года работы здесь понял, что эти двое отнюдь не просто так привлекают его внимание своими выходками. Уж слишком внимательно и жарко смотрят каждый раз, стоит им оказаться в одном помещении.       Впрочем, у Фьюри и по сей день нет доказательств, так же, как у Брока — личной жизни. И в ближайшее время этих доказательств у Фьюри не появится. Будь эти двое хоть трижды лучшими кадетами академии, спать он с ними не станет. А набегающую слюну при одном лишь взгляде на их сильные спины и бедра с легкостью сглотнёт.       Джек кивает в ответ, отдает честь слабо, чуть смешливо — они дружат слишком давно, чтобы воспринимать всерьёз всю эту вертикаль положений и пустые звания. В его взгляде мелькает странное возмездие, когда он переводит его на затылки Стива и Джеймса. Джек ничуть не сомневается, что Брок своими наказаниями загоняет их до седьмого пота. Ни Джеймс, ни Стив в этом не сомневаются тоже, но продолжают упорно заявляться к нему в кабинет под руководством его заместителя.       — Ваша версия, — подхватив со стола ручку, Брок дожидается пока дверь за Джеком закроется и кивает обоим недоразумениям. Джеймс отводит взгляд в пол, подбирается весь, ерзает на стуле. Тот ещё лживый засранец — проигнорировать мелкую, быструю усмешку, мелькающую на его губах, Брок не может. Как, впрочем, на неё и ответить.       Стив шумно выдыхает — светловолосый, мощный и праведный. От него всегда веет каким-то странным, непонятным Броку морализмом, но и по сей день это вызывает абсурдный интерес. Ещё фантомную изжогу — Брок старается не обращать на неё внимания, прекрасно понимая, что все сантименты требуют платы.       — Он сказал, что Наташа шлюха, — Стив откликается первым и уперто поджимает губы. Суровым, почти жестким взглядом он рассматривает большую пробковую доску с прибитой к ней картой мира. На карте тут и там прилеплены разноцветные канцелярские кнопки — места боевой славы Брока и его нескрываемая гордость.       Коротко, иронично кивнув, Брок переводит свой взгляд к Джеймсу. Тот все ещё рассматривает свои руки и выглядит жутко занятым. Брок и рад бы его не отвлекать, только Стив настоль непробиваемо конкретен, что у него не остается никакого выбора.       — Так. Барнс, переведи на человеческий, будь добр, — склонив голову чуть на бок, Брок вновь косится на часы на запястье. До конца рабочего дня остается ещё полчаса от силы, а значит он может с легкостью продержать все это время этих нерадивых у себя. Заниматься отчетами и бесконечным подписыванием бумаг не хочется слишком уж сильно. А ещё хочется жрать.       Джеймс усмехается уже открыто, поднимает голову. У него припухла нижняя губа, на подбородке слабый росчерк не полностью стертой крови. Брок обращает на это внимание мимолетно, между делом, только сам не замечает, как засматривается на его рот секунд на десять. В паху сладко тянет о мысли о том, что он мог бы найти этому рту хорошее применение в нескольких вариациях и позах, но он только прикрывает глаза и одергивает себя.       Выданный Фьюри приказ был достаточно точен и ясен: Брок три года отрабатывает свою вынужденную самоволку, случившуюся в Алжире, и получает своё командование назад. Брок отрабатывает три года без нареканий и происшествий. Брок отрабатывает… Барнс выглядит, как одно большое происшествие, и Брок уже в который раз ловит себя на мысли, что его воспитывали черти, не иначе. Вот и сейчас, стоит ему открыть глаза, как он натыкается на наглый, игривый дымный взгляд чужих глаз. Словно акула, почуявшая кровь, Джеймс чувствует его мысли: он подаётся назад, разваливается в кресле самодовольно — красуется, сука.       Пусть ему и кажется, что все-то ему спускают с рук — кажется. Ручка в пальцах Брока замирает, и он щурится цепко, внимательно. Каждая такая его ошибка с неуставными взглядами будет оплачена и, к счастью, не им самим — Стив с Джеймсом расплатятся за неё дружно и вместе, в очередной раз драя туалеты или становясь в ночные наряды.       — Сидели мы, значит, на ужине… — Джеймс самодовольно тянет губы в усмешке и кончиками пальцев лениво выстукивает бессвязную мелодию по подлокотникам. Если б он мог, и к Броку на стол бы уселся. По крайней мере смотрит он именно так, зараза.       — Короче, — вернувшись к покручиванию ручки в пальцах, Брок четко и коротко его одергивает. Жаль после двух с половиной лет это уже ничуть не работает. Барнс только кивает послушно, глаза прикрывает. Брок притворяется, что верит в его послушание, и переводит взгляд к Стиву. У того на щеке кровоподтёк, немного стёрта кожа чьим-то не снятым кольцом и все ещё твёрдый, серьезный взгляд. Он даже не поворачивается, когда Брок обрывает начавшего рассказывать присказку Джеймса. Хмыкает только, хмурится.       — Так вот сидели мы, значит на ужине, — Джеймс закусывает щеку изнутри, похоже, даже не собираясь укорачивать историю. Его голова чуть откидывается назад, на низкую спинку кресла, и оголяет горло. Наблюдательность Брока не дает ему упустить из вида мелкий, почти сошедший засос под челюстью, но он его полностью игнорирует. Или по крайней мере лжёт всей своей позой и взглядом, что именно это и делает, пока в голове мелькает несколько крайне заманчивых мыслей о том, как этот засос мог быть поставлен. — И слышу я, как за соседним столом Рэй во всю болтает о том, как бы сильно он хотел трахнуть Наташу из женского корпуса и какая она плохая, что постоянно отвергает все его предложения, — он произносит «трахнуть» такой интонацией, что у Брока по затылку пробегает волна мурашек. Они медленно спускаются по позвонкам, вылизывают поясницу, но то, что Наташа именно «плохая», слишком смешит его, чтобы действительно возбудиться хоть немного. Джеймс в очередной раз удивляет подбором бранных слов, играясь с ним, что с теми же ножами на тренировках ближнего боя.       И не то чтобы Брок знал, как именно этот засранец обращается с ножами. Для этого надо было как минимум несколько раз присутствовать на тренировках их курса, чего он точно не делал. Лишь пару раз заглядывал, чтобы обсудить с тренирующим кадетов Родригесом какие-то мелкие, незначительные вещи. Лишь пару быстрых раз.       — Я не мог остаться в стороне, сэр! Кто-то должен был защитить честь дамы, — Джеймс ухмыляется так обворожительно, что будь Брок другого пола и на лет пятнадцать младше, он уже начал бы стягивать трусики. Но он лишь вновь закатывает глаза и морщится, будто от зубной боли. Подозревать эту парочку в каких-либо внеуставных отношениях с Наташей отнюдь слишком глупо, зато друзьями их назвать можно. А ещё — идиотами.       К большому сожалению самого Брока такие бранные вольности, правда, не в его компетенции. Вот если бы он был преподавателем…       — Мы, — Стив неожиданно негромко подаёт голос, а после медленно поворачивает голову. Он позволяет себе взглянуть Броку в глаза, и вся буря его переживаний — от злости на Рэя и до придавленного горячечного и порочного жара молодого тела — вываливается на Брока, что коробка с игрушками на ребёнка. Приятно и красочно, только самую малость больно — когда очередная машинка заезжает колесом в глаз, а пирамидка утыкается в макушку. Стив добавляет почти жестко: — Мы не могли остаться в стороне. Сэр.       Уставное обращение он произносит все также сурово и серьезно, и Брок только ладонь к лицу поднимает, чтобы потереть его устало. Форменная куртка шуршит саркастично, а его собственные пальцы прячут от этих двух идиотов его же глаза. Пока все его тело исходит мурашками от мысли о том, как этого властного, белобрысого засранца можно было бы поставить на колени и заставить взять в рот — это сильнее его и всей его хваленой выдержки. Тяжело вздохнув, Брок приподнимает брови в немом удивлении и иступленном восхищении — и на сотую часть он не верит, что вся эта драка реальна и не разыграна. Хотя бы от того, что Наташа, как минимум, в состоянии постоять за себя сама, — как и Елена в состоянии постоять за нее, — и от того что нос у Джеймса чистый, не сломанный, пусть губа и задета. Для точной постановки такого удара потребовалось бы какое-то время и усердные тренировки.       Как, впрочем, и для репетиции этого почти что грозного взгляда Стива — пусть это было и сто крат горячее, чем сам ад, прикусывать настолько смешную наживку Брок не собирался. Ему без происшествий осталось работать четыре ебанных месяца, и оставаться в этом злачном месте он не был намерен ни минутой дольше. Его разум и тело слишком соскучились по зубодробильным миссиям, по вводным, по экстренным ситуациям. А кровь застоялась, несмотря даже на настойчивое желание этих двух идиотов ее потревожить — ему нужно было больше адреналина.       — Значит так, попугаи-неразлучники, — опустив руки на подлокотники, он подаётся вперёд и переносит их на поверхность стола. С педантичным стуком укладывает на стол ручку и бросает два быстрых, резких взгляда — вначале на Стива, после на Джеймса. Те оба подбираются, пусть и незаметно, и Стив, столь хорошо державшийся все это время, допускает первую ошибку — он бросает Джеймсу быстрый, чуть взволнованный взгляд.       Ещё вначале своей работы здесь Брок слишком быстро понял, что Стив главный зачинщик. Джеймс был больше исполнителем, текучим и послушным в его руках, в то время как Стив с большей вероятностью продумывал каждое первое их нарушение. Хотя, возможно, на этапе планирования они работали в команде, но по Джеймсу было прекрасно видно, что ему вся эта капитанская и властная хуета была ни к чему.       Пусть и — на субъективный взгляд Брока — он мог бы быть неплох сверху в постели.       — Барнс. Неделя нарядов в столовой и тридцать дополнительных кругов по спортивному полю, — вернув свой взгляд к Джеймсу, Брок указывает на него пальцем. В чужих дымных глазах тут же мелькает что-то опасное, и Брок лишь бровь вскидывает. Предчувствие ему никогда не врет. Сейчас не подводит тоже.       — Вы можете звать меня Джеймс. Сэр, — он склоняет голову чуть на бок, блестит игривым взглядом и даже не реагирует на наказание в виде беготни по полю в мороз. Брок поджимает губы, взгляд опускает к столу задумчиво — лишь играется. Эти двое только учатся и пускай лучше других на курсе, но они все равно остаются для него словно бы на ладони. Вот и сейчас, стоит ему опустить взгляд, как Стив негромко скрипит своим креслом, ерзает. У Джеймса рука вздрагивает.       Брок с лёгкой руки врет им о своём смирении с их желаниями, а они, глупые, верят. Какая жалость.       — Хорошо, — и Брок соглашается. Он поднимает свой взгляд назад, еле выдавливая легкое растерянное выражение, — такое ему отнюдь не с руки, — после кивает. У Джеймса во взгляде загорается что-то такое детское и радостное, и, открывшись, он проигрывает с потрохами. Просто в сухую. Выдержав недолгую, почти драматичную паузу, Брок откидывается назад в кресло, широко надменно ухмыляется и говорит достаточно жестко: — Неделя нарядов в мужских туалетах и шестьдесят дополнительных кругов по полю завтра в пять утра. Барнс.       Только срок службы под крылом у Фьюри позволяет ему не чувствовать себя ужаснейшим человеком этого мира, когда он видит, как глаза Джеймса тускнеют в каком-то искреннем разочаровании. Он отводит взгляд, упрямо поджимает губы и кивает коротко. А Стив весь дергается, хватается за самый край той байки, что они принесли ему сегодня в кабинет:       — Почему мы должны отвечать за то, что Рэй позволил себе оскорбления в сторону женщины?! Мы лишь защитили Наташу, вы не имеете права…! — он подаётся вперёд грудью, бросает на Джеймса взволнованный взгляд и вновь перекидывает его к Броку. Тот жестким движением ладони бьет по столу и подрывается с кресла, разом статно возвышаясь над обоим кадетами. Стив так и затыкается на середине предложения, исходя быстрой, еле заметной дрожью. Даже если бы он хотел продолжить, возможности ему не дают.       — Я имею право хоть башкой тебя в унитаз окунуть, Роджерс, и будет мне за это одно большое ничего. И я почти уверен, что у вас была возможность урегулировать вопрос мирно, но вы ею не воспользовались. Вместо того, чтобы говорить словами через рот, как люди, вы поперлись меряться рогами, как олени, — притворяясь, что верит в правдивость драки, Брок упирается кулаками в стол и смотрит на Стива жестко, почти злобно. Тот поджимает губы и ладно бы испугался — он сглатывает, кадык дергается под кожей, и, даже глаз не опуская ниже его лица, Брок замечает, как он впивается пальцами в собственное бедро, пока Джеймс шумно, медленно вдыхает.       Эти двое сведут его в могилу так, как Алжиру и не снилось.       — Рэй не понимает словами… — тихо и быстро вставив свой четвертак, Джеймс сплетает руки на груди. И вот теперь Брок верит — во всей его позе, в сбегающем взгляде появляется что-то настоящее. Конфликт или может недопонимание, но разбираться в этом — последнее дело. Фыркнув, Брок говорит:       — А ты учись объяснять, Барнс. Потому что через четыре месяца выпуск и хер я вам обоим напишу хорошие рекомендации, если вы ещё хотя бы раз с кем-нибудь подеретесь. Это сейчас вы такие резвые и драчливые, а закинет куда, и как вы конфликты в группе решать будете? Кулаками? — стукнув кулаком по столу негромко, он осматривает их обоих и мысленно победно вскидывает руки. Вот и доигрались, красавцы, блять. Хотели в очередной раз ему нервы потрепать, а в итоге нарвались на очередную хорошую взбучку. Классика. — План отличный, рабочий, блять, как швейцарские часы, только проблема в том, что, если кто из вашей группы в этой драке получит черепно-мозговую или сломанную кость, в дальнейшей операции он будет бесполезен. И ваша собственная жизнь будет поставлена на карту, — медленно выпрямившись, он захлопывает верхнюю папку из стопки тех, что лежат на его столе, а после сдвигает в сторону. На часы косится — до конца рабочего дня осталось пятнадцать минут. Ну, разве же не прелесть? Бросив на Джеймса и Стива ещё один быстрый взгляд, Брок не отказывает себе в удовольствии добавить с лёгкой, довольной усмешкой: — Уже не говоря о том, что Наташа в состоянии за себя постоять. Прекращайте без спроса спасать девок там, где это лишнее. Они не слабачки.       Джеймс хмыкает, кивает, а Стив только вздыхает. Очередной идеальный план провалился. Брок даже раздумывать не хочет о том, насколько тот может быть этим расстроен. Каждый раз как он заканчивает отчитывать этих двоих в своём кабинете, ему настойчиво кажется, что больше они не придут. Уж слишком недовольными и разочарованными выглядят всегда, да и наказания получают отнюдь не детские.       Хорошо если успевает две недели пройти — они возвращаются.       Упорные, сильные, умные. Неторопливо закрывая папки, разложенные на столе, Брок убирает часть в свои ящики, после собирает все подписанные документы в одну стопку. Он наводит порядок неторопливо, ожидая, когда Стив спросит о своём наказании — слишком уж честный он, чтобы свалить просто так — или когда Джеймс спросит, можно ли им уже идти — а этот наоборот сучливый донельзя, собака. Ни того, ни другого не происходит. Они в молчании сидят минут десять, разглядывая по очереди то пол, то стену, пока Брок убирается на столе, открывает ноутбук, прятавшийся под ворохом бумаг, и закрывает все открытые документы и приложения. Шифровка и трёх ступенчатая защита и так никому не позволят его взломать, но он все равно закрывает все, что могло бы хоть как-то его компрометировать. К примеру новую видео-запись с камеры из комнаты Джеймса и Стива. Он наслаждается такими каждое утро, попутно попивая кофе и настраиваясь на рабочий лад — чужой полуночный, сонливый минет или быстрая дрочка до строевой приятно бодрит.       И Брок все ещё благодарит работу под крылом Фьюри, не чувствуя себя отвратительным мудаком. А в голове настойчиво держит мысль — при заселении всех кадетов предупредили о нахождении камер на территории. Мало того, это было указано в контракте на обучение. Камеры были расставлены везде, вплоть до душевых, и девяносто девять процентов кадетов, естественно, заклеивало те, что находились в их комнатах, чёрной непрозрачной изолентой. Это совершенно не возбранялось, наоборот, было даже радостно, что этим молокососам удавалось найти спрятанную камеру и обезопасить себя.       Эти двое были единственными, кто об этом не позаботился. Мало того, Брок точно знал, что они находили камеру — они не сделали ничего, чтобы оградить свою личную жизнь, буквально насильно затаскивая Брока к себе. Формально тот и не отказывал, вновь и вновь наблюдая, как Стива кроет дрожью и сиплыми стонами, стоит Джеймсу укусить его за загривок, надрачивая спереди, или следя за тем, как Джеймс задыхается стонами и давится слюной под уверенной рукой Стива, что пережимает ему горло.       О да. По утрам это особенно хорошо бодрит.       — За морализм и хорошие организаторские навыки тебе, Роджерс, недельный наряд в столовой. А за хуевые шпионские — тридцать кругов по полю завтра в пять утра, — убрав все, что можно было и закрыв ноутбук, Брок усаживается назад в кресло. Он вытягивает ноги чуть вымотанно, вздыхает. Стив поднимает к нему свои голубые, разочарованные глаза, но оставить без ответа не может из чистого упрямства:       — При чем здесь организаторские навыки? — он переглядывается с Джеймсом, тот притворяется не менее удивленным. И на долю секунды Броку даже кажется, что он ошибся, что все его догадки — полнейшая брехня и чепуха. При условии, что он не ошибался последние лет тридцать, а ему по возрасту было всего на пять больше, он решает сделать парням небольшую скидку — за артистистизм. Только вот у всех понятие скидки очень и очень разное.       — Наташе сами скажете, что она завтра в пять утра будет ваши круги считать, — Брок самодовольно, уже не скрываясь, вскидывает брови и с удовольствием — жаль, без попкорна — наблюдает, как Джеймс чуть белеет, а Стив весь подбирается, словно перед восхождением на плаху. Это выглядит слишком забавно, и Брок позволяет себе мелкую, незначительную ошибку. Этим двоим его до конца года не выебать, заебать только если, даже если они голые припрутся к нему в кабинет — уж слишком сильно Броку хочется вернуться к своей привычной, полевой работе. Но ещё не хочется прекращать это обворожительное в своей наивности веселье — казалось бы, им обоим уже по двадцать два, а сантименты как играли в задницах, так и играют. И поэтому он позволяет себе ошибку, вкусную, порочную, когда говорит: — Ты знаешь при чем здесь организаторские навыки, Роджерс. Вы оба прекрасно знаете, — откинув голову на подголовник, Брок щурится на один глаз, усмехается чуть таинственно. Он рассматривает их обоих по очереди, и реакция не заставляет себя слишком долго ждать. У Стива мелко, удушливо краснеют скулы, а Джеймс отворачивается, только бы спрятать пересохший рот и быстро пробегающийся по губам кончик языка. Помедлив немного, Брок позволяет себе насладиться этим зрелищем чужого неубиваемого даже недельным мытьем мужских туалетов и беготней на морозе в пять утра тестостерона, а после говорит чуть тише: — И если вы думаете. Что я ничего не вижу. То вы оба полнейшие. Недалекие. Кретины, — Брок добавляет в интонацию чуть порочной хрипотцы, и Стив отзывается на его интонацию, кашляет в кулак, пряча за этим звуком тихий, рвущийся наружу мат. Брок усмехается чуть шире, опускает взгляд к запястью — секунда в секунду его рабочий день заканчивается. Глянув на обоих смущенных и, похоже, возбудившихся кадетов, он рявкает нарочно злобно и резко: — А теперь оба подняли свои задницы и свалили нахуй из моего кабинета! Мой рабочий день окончен, прочь с глаз моих!       Стив подрывается первым и буквально сбегает, даже не попрощавшись. Джеймс поднимается тоже и ему удается целый кивок, но в глаза Броку он так и не смотрит. Уходит тоже, не удерживая за собой и двери — та грохочет под его дрожащей рукой. Брок держится десять секунд, а после позволяет себе грубо рассмеяться.       И дает себе обещание: если через две недели они вернутся вновь, опять и снова, после выпускного он трахнет их.       Словно в издевку над всей его почти трехлетней выдержкой, Джеймс и Стив больше не возвращаются. Ни через неделю, ни через две, ни через три. Все кампуса будто бы вымирают без их спланированных проделок, а его кабинет, наконец, обретает заслуженную тишину и редкие посещения встревоженного Джека — тот искренне не понимает, что происходит.       В отличие от Брока. Тот ничуть не удивляется такому повороту событий, понимая прекрасно, что, как он и ожидал, эти двое были горазды лишь на то, чтобы крутиться вокруг да около. Подойти ближе было слишком пугающим занятием, и они приняли хорошее, адекватное решение — отдалиться и залечь на дно до конца года.       На тридцать четвёртый день — не то чтобы он считал, просто в его кабинете был календарь — Джеймс со Стивом совершенно точно не ищут себе проблем и не затевают никакой новой драки. С лёгкой поправкой на то, что их генетический код, кажется, буквально запрограммирован на то, чтобы трепать ему нервы и доставлять неприятности.       Новым утром начала марта Брок привычно просиживает штаны в своём кабинете. Начинать работать раньше одиннадцати он даже не собирается, пускай и приезжает к девяти, нарочно никогда не опаздывая. Знал бы об этом Фьюри, — а Брок почему-то уверен в том, что он об этом точно знает, — он только глаза закатил бы и посмотрел на него скептично-неодобрительно. Приезжая к девяти, Брок всегда проводит первые полчаса в преподавательской. Он делает себе кофе, болтает с Джеком, Таузигом или Родригесом, если те свободны. И два с половиной года спустя все ещё удивляется верности своих людей: стоило только в ЩИТе пройти информации о том, что его переводят, — ссылают и понижают в должности, лишая права на полевую работу, вообще-то — как весь СТРАЙК перевёлся в академию на должности преподавателей следом за ним в ближайшие два месяца. Или почти весь.       Мэй Фьюри так и не отпустил, слишком поздно заподозрив саботируемую работу под начальством нового командира, — кажется, его звали Вилли, вот же уродство, — которого поставили на замену Броку. И если Джек ушел вместе с ним, уволившись по собственному желанию в тот же день, когда Броку оформили принудительный перевод, а Таузигу с Родригесом потребовалось почти два месяца на то, чтобы незаметно провернуть понижение в должности, Мэй разобраться с документами так и не успела. Вначале отложила это, оказавшись на больничном после их последней операции, а после было уже слишком поздно — Фьюри заметил, что крысы бегут с корабля вслед за командиром и выставил свой запрет. Даже зарплату пообещал повысить, и, пусть Брок не знал, чем таким ему пригрозила Мэй, что выбила себе не лишние деньги, обещание это в реальности так и не проявилось.       Фьюри как был, так и оставался больше игроком, чем честным человеком.       Вместо того, чтобы подле него учить нерасторопных кадетов пилотировать все, что движется, уже два с половиной года кряду Мэй, как минимум раз в неделю, звонила ему и с недовольством рассказывала о заскоках ненавистного командира. Брок не то чтобы ее успокаивал, только поддакивал насмешливо и отпускал редкие, ироничные колкости. Мэй от этого всегда бесилась лишь сильнее, под конец разговора с матом бросая трубку.       Проходила неделя и она звонила вновь. И это говорило о ее отношении к их совместной работе много больше, чем она смогла бы когда-либо сказать словами. Брок, впрочем, брал трубку по той же причине — никогда он не смог бы, наверное, сказать, как истосковался по ней и их выездам.       Этим утром в преподавательской пусто. Чуть недовольно поджав губы, Брок делает себе кофе в тишине, выжидает десяток другой минут, но так и не дождавшись никого из своих, уходит назад в кабинет. За окном уже давно рассвело, жаль, теплее все ещё не стало. Зима затягивалась, совершенно точно не собираясь уходить до последнего, а ему хотелось лета и в отпуск куда-нибудь в горячую точку. К привычным вводным, с привычным СТРАЙКом в полном составе — он слишком любил свою работу, ощущая всей шкурой жестокость назначенного Фьюри наказания.       Хотя и два года спустя оставался при мнении о том, что допущенная им ошибка была достаточно пустяковая. Фьюри просто как обычно вредничал.       Лениво покрутившись в кресле минут пять, Брок вздыхает, отпивает ещё немного кофе. В кадетском корпусе уже должен был во всю идти завтрак для старших курсов. А ему можно было не волноваться о том, что кто-то из кадетов — два определенных кадета — нагрянет к нему, что та же неожиданная снежная буря в начале марта. Потянувшись к ноутбуку, он открывает его, набирает пароль, прикладывает к тачпаду большой палец для сканирования, а после ждет, пока отсканируется и его лицо. Ноутбук позволяет ему войти в учетную запись, открывая доступ ко всей его бесконечной подноготной и всему компромату, что он накопил за годы своей работы в ЩИТе. Лениво подвигав мышкой по столу, он неожиданно даже раздумывает несколько секунд, прежде чем открыть отдельную, запароленные папку с видеозаписями с камер.       С последнего происшествия с участием двух его головных болей прошло уже больше месяца, и неожиданно Брок вновь ловит себя на мысли о том, что Стив с Джеймсом, наконец, успокоились. Мысль скребется внутри неприятной тошнотой, но сильно его не расстраивает — Брок был бы последним придурком, если бы позволил себе полноценные сантименты в отношении этих двоих. Конечно, он не мог отрицать их привлекательности и вдохновляющих способностей. Ещё не мог отрицать того, что одной ногой уже вляпался в собственные же желания — жарко, вкусно и с шумным вздохом. Они были умны, были хороши в драке. Стив был отличным стратегом и настойчивости с храбростью ему было не занимать. Джеймс ещё в первые полгода работы Брока здесь отличился снайперскими навыками и отлично обходился с ножами. Не лучше Родригеса, конечно, но лучше Родригеса с ними не умел обходиться вообще никто — конкуренция здесь была бесполезна.       Больше всего ему нравилось то, насколько хорошо они работали в команде. Этого не могли показать до конца ни выезды в полевые условия, ни практические тренировки, зато прекрасно показывало их упорство и все более и более хитровыебанные планы по захвату самого Брока. Джеймс со Стивом действовали как слаженный, хорошо отточенный механизм. Прокалывались разве что каждый раз на одном и том же, — глупых, непомерных сантиментах — но для их возраста это было простительно. И Брок прощал. Прощал да закрывал глаза на всю эту неуставную, надоедливую беготню вокруг него, назначая лишь новые и новые штрафы. По крайней мере в этой серой скучной суете у него было два своих личных развлечения.       В первый год работы ему казалось, что эти двое просто проверяют границы или, может, пытаются выделиться. Давно работающие здесь преподаватели отзывались о них хорошо, со странным гордым удовольствием, — не даром эта парочка несчастий была лучшей на своём курсе, — но вновь и вновь повторяли одно и то же:       — Раньше за ними такого не наблюдалось.       Сказать Броку в лицо о том, что, возможно, он им просто не нравится, никто из преподавателей не мог. Такое себе расщедрился позволить лишь Родригес где-то под Рождество в первый год преподавания в академии. Он был немного пьян и довольно потягивался в кресле у него дома, бросив эти слова просто так, как нечто само собой разумеющееся. Брок тогда не разозлился, — это было бессмысленно так же, как научить Родригеса почаще держать язык за зубами, — но неожиданно задумался.       К концу первого года его работы стало понятно: на самом деле он им двоим именно нравился. В самом, возможно, плохом смысле, если брать во внимание не только вертикаль их положений, но и разницу в возрасте.       Только вот не то чтобы Брок действительно брал это во внимание. Пару-тройку раз он даже подумывал о том, чтобы раз и навсегда разобраться что со Стивом, что с Джеймсом и просто дать им то, чего они хотели. Только вот это было отнюдь не интересно. Много слаще было наблюдать, как они бродят вокруг да около, трогают его перепугано своими будто кошачьими лапами, а после каждый раз отбегают подальше, чтобы через время приблизиться вновь и заодно принести ему очередную свою проделку. Много вкуснее было подмечать их голодные, временами стыдливые взгляды, убегающие в сторону. И этот румянец у Стива… Иногда Брок подумывал о том, что мог бы с легкостью продать душу, чтобы увидеть, как низко по шее и груди может спуститься это удушливое, нежное смущение.       Жаль, его душа уже была давным-давно продана.       Отпив ещё немного кофе, он вводит пароль к папке, а после спускается в самый низ мимо десятков новых видеозаписей за последние сутки. Не то чтобы он их действительно смотрит, пусть это и должно бы входить в его обязанности. Вместо этого Брок архивирует все, что ему не нужно, и перекидывает на защищённый сервер. Если вдруг Фьюри экстренно сильно потребуется посмотреть, как кадеты едят или срут, он с легкостью сможет это найти.       Но найти два своих несчастья Брок ему, конечно же, не позволит. Никому не позволит на самом деле. Не из собственничества или сантиментов, скорее из скотского характера — если Стив с Джеймсом решат перейти черту в своих проделках и поставить его авторитет и карьеру под угрозу, он с радостью лёгкой рукой выберет любую из двух десятков сохранённых им записей, а после скинет в общий доступ.       — Что вы покажете мне сегодня, умники… — открыв последнюю запись прошедшей ночи, Брок разваливается в кресле, расставляет ноги пошире и разворачивает видео на весь экран. Десять секунд двухместная комната пустует, и он повышает скорость видео. К концу первого часа записи в комнату возвращаются Стив и Джеймс. Первый смеется над чем-то, улыбаясь искренне и спокойно, пока второй только недовольно морщится. Звука нет, и о чем они говорят Броку не понять, но этого ему отнюдь и не нужно. Наблюдать за их взаимодействием тоже в своём роде удовольствие, пускай Брок и не станет никогда в этом признаваться.       Следующий час записи проходит в быстрой суете ускоренного видео. Стив с Джеймсом уходят в общие душевые, возвращаются, минут десят притворяются, что даже делают домашку. И без звука видно, как они откликаются друг на друга, как переглядываются. Джеймс не выдерживает первым — поднимается из-за стола и неспешной, игривой походкой направляется к лежащему на постели Стиву. Брок только вдыхает чуть глубже. В паху сладко тянет от предвкушения, и пусть у него не получится возбудиться до абсолюта похоти от одной лишь далёкой, плоской картинки, смотреть все равно приятно. Особенно на то, как Джеймс седлает заднюю поверхность бёдер Стива, опускается ему грудью на спину и притирается пахом к заднице. В такие моменты Стив всегда вздрагивает, низко-низко опускает голову — Броку нравится думать, что он сипло, задушено шепчет чужое имя или просит хоть немного подождать. Только, даже если просит, Джеймс в такие моменты никогда его не слушает.       Брок настолько сосредотачивается на записи, уже вернув ее к нормальной скорости, что теряется в окружающем пространстве. Лишь изредка он отпивает кофе, наблюдая за тем, как двое парней медленно, сладко лижутся на узкой койке и потираются друг о друга сквозь одежду. Джеймс торопиться не любит, как впрочем и Стив — смотря на них со стороны Брок даже понимает почему. Будь у него такой партнёр, — а лучше бы оба, — он бы тоже хотел растянуть прелюдию подольше.       — Рамлоу у себя? — в помещении его секретаря грохочет голос Таузига, и не проходит и секунды, как тот заваливается к нему в кабинет. Брок успевает разве что ручку кружки сжать крепче и быстро сменить выражение лица на суровое и жесткое. Спросить ничего ему не удается. Таузиг рапортует быстро: — Пулевое. Навылет. Медик на больничном. Скорую вызвали, но они не успеют.       И Брок подрывается мгновенно. Чашка грохочет по поверхности стола, видеозапись так и забывается, включённая и порочная, а он отпихивает кресло в сторону. Матерится не скрываясь:       — Блять, доброе, нахуй, утро. Кто стрелял и какой курс? — покинув кабинет вместе с Таузигом, он даже не оборачивается на подорвавшегося из-за секретарского стола Майка. Только дверь захлопывает да закрывает быстрым движением личного ключа. Во всем теле волной поднимается адреналин и тлеющее возбуждение отходит на второй план.       — Первый. Идиот забыл вернуть на предохранитель, палец соскользнул по курку, — Таузиг держится за левым плечом, пока они бегут по коридорам в сторону стрельбища. А Брок только глаза закатывает, пусть его и не видят. На кончике языка сотня другая отборных матных слов, но он позволяет себе лишь бросить короткое:       — Лучше бы он, блять, забыл родиться.       Таузиг из-за его спины ничего не отвечает. •••       — Я все ещё не уверен, что это хорошая идея… — Стив негромко отзывается, косится по сторонам и шумно, тяжело вздыхает. Рука уже тянется чуть нервно заправить антрацитовую форменную футболку в штаны, но он останавливает себя от этого лишнего движения. Баки только языком коротко цокает — у них до конца завтрака и построения есть двадцать минут, и оттягивать дальше уже просто некуда. И так уже два с половиной года откладывают. Все руки уже стёрли, губы собственные сцеловали — общество друг друга приносило удовольствие, но хотелось больше.       Хотелось Брока — настойчиво и четко. И Брока хотелось себе.       — Ты слишком осторожничаешь, мелкий, — дойдя до конца коридора, Баки хватается за ручку двери, ведущей в приемную Брока, и открывает ее перед Стивом. Галантно-насмешливо указывает рукой, чтобы тот проходил первым. Стив только глаза закатывает и напряженно головой качает. Предложенная Баки три недели назад идея ему все еще очень и очень не нравится. Пускай они и просчитали почти все риски, пускай и перебрали все воспоминания, вычисляя вероятность поражения под насмешливо-грозным, желтоватым взглядом — Брок как был, так и оставался слишком непредсказуем.       К чему должен был привести затеянный ими — не то чтобы Стив очень сильно настаивал, инициатива сделать это сегодня, прямо сейчас, почти полностью принадлежала Баки — разговор, Стив боялся даже представить. Оказаться отчисленными, а еще хуже — опозоренными; очень и очень не хотелось.       Зато Брока хотелось. Да так, что иногда было сложно дышать.       — Если нас вышвырнут отсюда, отец тебя убьёт, Бакс. Из нас двоих осторожничать должен уж точно не я, — оглядевшись в пустой приемной, он усаживается в кресле ожидания и косится на единственную дверь, что ведёт в кабинет Брока. Майка на его привычном месте нет, видимо, куда-то отошёл, и Стив думает об этом мимолётом, случайно. По затылку бегут мурашки от воспоминания их прошлого здесь нахождения — голос Брока и интонация тех слов, что он им сказал, все ещё стоят в его памяти.       — И тем не менее именно ты и осторожничаешь. Это абсурдно. Я б списал это все на недотрах, но, боюсь, это врожденное, — Баки бросает ему колкую, самодовольную усмешку, а Стив только глаза в ответ закатывает. Он ожидает, что Баки сядет рядом, но вместо этого тот неторопливо прогуливается вдоль стены, оглядывается, проверяет камеры под потолком, а точнее их отсутствие. Словно между делом бросает: — Как думаешь он внутри? Секретаря нет…       Нажав на ручку двери пробы ради, Баки убеждается в том, что она закрыта, и грациозно стекает на колени на пол. Его рука быстрым движением вытягивает из бокового кармана связку небольших отмычек, которую он таскает с собой на случай, если Стиву в очередной раз взбредёт в голову забыть где-нибудь свой телефон или пропускную карту. Сейчас они приходятся как никогда кстати. Себе Баки не врет — в этот раз он взял их нарочно.       — Если он сейчас зайдёт и увидит, что ты взламываешь его дверь… — Стив поднимается с места и отходит к двери. Прислушивается к тому, что происходит в коридоре, пытаясь разобрать звук шагов Брока. Людей в административном крыле слишком мало, чтобы в коридорах была такая же толкучка, как в учебных корпусах. И невозможно понять, на руку им это или наоборот — против них.       — Я скажу, что отсасывал ей, и посмотрю, как у него вытянется лицо, мелкий, не шеруди, — чуть дернув головой недовольно, Баки приоткрывает рот и утыкается кончиком языка в верхние зубы от усердия. Его пальцы ловко, быстро перебирают отмычки, проверяя одну за другой. На восьмой замок вроде бы поддаётся. Из-за спины слышится негромкое Стива:       — Не вытянется. Это же Брок. Его, кажется, ничто не может удивить, — коротко хмыкнув себе под нос, Стив прикрывает глаза. Стараясь ничего не касаться и избавить себя заодно от острых тактильных ощущений, он весь обращается вслух. Приноравливаясь к тишине по ту сторону двери приемной, Стив старается отстраниться от звуков, издаваемых Баки при взломе. Неожиданно слышится хлопнувшая в другом конце коридора дверь — кто-то зашёл на этаж. Не говоря ни слова, Стив коротко, быстро щёлкает пальцами и тем самым подает сигнал. Разобрать шаги Брока ему не удается, пускай картинка его твёрдой, властной походки так и стоит перед глазами.       — Ох, не-ет, мелкий… Ты не видел, как у него глаза потемнели, когда он в прошлый раз увидел, что у меня губа разбита, — Баки кивает сам себе, даже не оборачиваясь на два быстрых щелчка, и понижает голос до шепота. Заткнуться выше его сил, но по крайней мере его руки не останавливаются, пока он болтает. А ещё перед самим собой оправдывается, что умеет делать сразу несколько дел одновременно. Замок, наконец, окончательно поддаётся, щёлкает металлом, и Баки поднимается на ноги плавным, быстрым движением.       — Так на этом основывается та самая интуиция, которая сказала тебе, что он заинтересован в нас? — Стив спиной отступает от двери осторожными, медленными шагами. Он помнит, что одна из половиц поскрипывает, и успевает найти ее до того, как наступит всей подошвой. Обойдя злосчастную половицу по касательной, Стив, наконец разворачивается и мгновенно перехватывает блестящий озорством взгляд Баки. Тот улыбается широко, красуясь небольшими заострёнными клычками. Стараясь не повышать голоса, Стив все равно возмущается: — Ей-богу, Баки, нас отчислят быстрее, чем мы успеем…       Что именно они успеют, Стиву договорить так и не удается. Баки хватает его за руку, проскальзывает в кабинет Брока и утягивает друга за собой. Стоит ему закрыть за ними обоими дверь и привалиться к ней спиной, как он тут же встречается со Стивом взглядом вновь. Незаконное проникновение в кабинет вышестоящего начальства неожиданно оказывается слишком интимным, и Стив читает эту мелкую, тлеющую искру шкодливого удовольствия у Баки в глазах. Сделав шаг к нему назад, он медленным движением берет его лицо в свои ладони. По позвонкам мгновенно пробегается искра тактильного удовольствия.       — Если нас отчислят, я обкончаю ему стол. В наказание за три сотни бесчеловечных горячих раздевающих взглядов и те намеки, что он подбросил нам в прошлый раз, — Баки шепчет еле слышно, одними губами, и выглядит очень серьезно настроенным. Стив только тихо смеется и гладит его скулы большими пальцами. Он чувствует, как руки Баки опускаются ему на бока, пальцы быстрыми движениями пересчитывают ребра, чуть давят на кожу, комкая ткань форменной футболки, делая прикосновение ярче.       — Как грозно… Ты невероятно суровый человек, знаешь, — улыбнувшись на уголок губ, он смотрит в любимые дымные глаза напротив. Баки весь подбирается, скалится нагло и красуется, вздергивая подбородок. Стив подаётся вперёд, чтобы, наконец, поцеловать его, но заткнуть даже не надеется. И он ожидает от Баки любой самодовольной фразы, а слышит лишь тихое, задорное:       — Трахнемся у него в кабинете? В отместку за воздержание, — Баки действительно спрашивает у него, выдыхая слова прямо ему в рот, и Стив только вздрагивает. Смех поднимается где-то в груди и рвётся наружу точками. Все, на что Стива хватает, так это зажмуриться и уткнуться лбом в лоб Баки. Он его так и не целует, сотрясаясь мелкой смешливой дрожью. Баки коротко беззвучно смеется тоже, заразившись его весельем, и мягко похлопывает его по пояснице. Ответить что-то Стив так и не успевает, слыша как Баки неожиданно шепчет негромко: — Если у нас не получится… Если я ошибся и у нас не выйдет… Мелкий, я…       Подняв голову, Стив медленно подаётся вперёд и все-таки затыкает чужой шепот поцелуем. Баки мычит тихо ему в рот ещё что-то, но только глаза закатывает и замолкает. Иначе заставить его замолчать у Стива не получается и, пусть никогда он не признаётся в этом, временами болтовня Баки его жутко бесит.       Не сейчас, конечно. Сейчас она скорее просто его волнует. Баки слишком старается выглядеть самоуверенным повесой и балагуром, отчего достаточно редко позволяет себе говорить о своих сомнениях и страхах. Разве что, когда они наедине, и то не всегда. Стараясь не углублять поцелуй и держать себя в руках, Стив самым кончиком языка касается нижней, уже давно зажившей губы Баки, и отстраняется. Шепчет негромко:       — Я с тобой до конца. И я знаю, что ты со мной тоже. И если у нас не получится, виноват во всем будет этот кретин. Потому что только кретин упустит таких крутых парней, как мы с тобой, — он заглядывает Баки в глаза, и тот смеется. У него дрожат ресницы, вокруг глаз появляются смешливые морщинки. И вся его растерянность, мелькнувшая на секунды, испаряется как и не было. Баки доверчиво ластится к чужим тёплым, нежным рукам. И Стив улыбается тоже, уголками губ, а после все-таки отступает.       Каким бы заманчивым не было предложение Баки трахнуться в кабинете Брока, оно все ещё остается в красной зоне по рискованности.       — Ты звучишь, как моя тетка. Она напивается каждый раз, когда ее бросают, и приходит к отцу плакаться, — прощально скользнув кончиками пальцев по бокам Стива, Баки потягивается и становится ровнее. Все его сомнения истаивают, напряжение, сковавшее плечи, расслабляется. Пускай они и занимаются поимкой недоступного Брока Рамлоу уже третий год кряду, но и по сей день временами Баки опасливо начинает думать о том плохом исходе, к которому все это может прийти. Ему не хочется расставаться со Стивом. Терять его из-за их обоюдной влюбленности в Брока не хочется тоже.       Стив коротко, смешливо дергает плечом и важно заложив руки за спину, проходится по кабинету. Баки сразу же вспоминает их первый вызов сюда. Кажется, они тогда сбежали в город за презервативами или типо того. За чем именно они сбежали Баки уже не помнил, но точно помнил, как сказал Броку, что за презервативами.       Брок их тогда отстранил от общих занятий на неделю и запретим покидать мужской корпус, а Баки по сей день мечтал рассказать ему о том, сколько раз за ту неделю, запершись в комнате, он успел Стиву подрочить и сколько отсосать. Ничего большего между ними не было ни тогда, ни до сих пор, но это было ничуть неважно. Много смешнее была ошибка Брока.       Внутри своей головы Баки верил, что тот взбесился бы, если бы узнал. Это должно было выглядеть забавно.       — Он даже ноутбук не закрыл, уходя… С чего бы это? — отступив от двери, Баки неспешно направляется в сторону чужого рабочего стола. Стив останавливается напротив карты с отметками миссий Брока. Его взгляд становится серьезным, почти суровым — каждый раз, как она попадается на глаза, в нем поднимается странное, яростное воодушевление. Поверить в то, что Брок прошёл через все злачные места, отмеченные на карте, отнюдь не сложно. Стив помнил каждое из тех занятий замены, что Брок проводил для их курса в последние два с половиной года — это всегда было ярко, жестко и выжигалось в памяти горячим железным клеймом.       Самым большим удовольствием — и самой большой его мечтой — были замены Брока на тренировках ближнего боя. Он устраивал там почти настоящее, изматывающее кровопролитие с тем лишь отличием, что крови никогда не было. Были литры пота, отвратительная, почти смертельная усталость и лишь одна возможность вступить с ним в поединок. Эту возможность получал тот, кто выходил победителем в турнирной таблице, составленной исключительно Броком.       Ни Стив, ни Баки, будучи лучшими на своём курсе, за все два с половиной года не получили ее ни единого раза. Соблазн отвлечься на самого Брока был слишком велик, и они поддавались этому порочному, жаркому соблазну, допуская глупейшие ошибки в своих турнирных спаррингах. Каждая такая ошибка стоила им нового шанса.       — Баки, как думаешь, каково это, быть под его командованием? — расплетя замок из рук, сложённых за спиной, он тянется одной вперёд и большим пальцем касается чёрной кнопки, вдавленной в карту на месте Алжира. Поверхность кнопки гладкая, чуть прохладная — его словно утягивает куда-то. И в груди все коротко, мелко подергивает восхищением. Он ощущает его уже третий год кряду, каждый раз смотря на Брока или обсуждая его с Баки в полуночной тишине их комнаты. Его притягивает, жарко и трепетно, манит чужая сила, стойкость и жесткость, и сопротивляться этому почти невозможно.       — Хотя, я слышал, кто-то из новичков подстрелил кого-то на тренировке. Вот он и побежал пиздюлей давать, наверное, — продолжая размышлять вслух, Баки обходит стол и склоняется над ним, стараясь лишний раз ничего не касаться, чтобы не оставить следов своего присутствия. Судя по тому, как далеко откатилось кресло, Брок действительно торопился, покидая кабинет. Только вот закрыть его не забыл, видимо, пряча что-то важное. Бросив быстрый взгляд на кружку с недопитым, уже остывшим кофе, Баки поднимает глаза к замершему Стиву и мелко, быстро усмехается. Он понимает чужие чувства до самого их основания, ощущая то же самое, но позволяет себе лишь фыркнуть в ответ. — Думаю гоняет он своих до полусмерти. Помнишь, как нас гонял, когда заменял тренировки по… — его взгляд опускается к экрану чужого ноутбука, только сейчас замечая все ещё идущую видеозапись. На ней Стив закусывает ребро ладони, изгибается в предоргазменной судороге и сгребает прядки его волос в кулак. Вместо того, чтобы позволить ему кончить, сам Баки на записи отстраняется, пережимает основание его члена, облизывается довольно. Со стороны выглядит чертовски горячо, но Баки только ошарашено брови приподнимает. Он так и замирает весь, всматриваясь в изображение, ощущая, как во рту скапливается слюна, а в паху тяжелеет слишком резко. Даже вспоминать не нужно — это было прошлым вечером. Меж пересохших в раз губ рвётся тихое: — Блять, мелкий…       Стив оборачивается к нему мгновенно, уловив что-то тяжелое, надрывное в интонации. Но Баки этого даже и не замечает, словно прикованный, рассматривая себя самого, возбужденного и потного, нависающего над Стивом. В его голове остается лишь одна единственная мысль — Брок видел.       До того, как его вызвали, он точно сидел здесь, пил свой горячий, ароматный кофе и смотрел, как они занимаются сексом. Господи, боже, блять, какие ещё Стиву нужны были подтверждения?       — Баки? — отвернувшись от карты, Стив подходит к нему в пару быстрых шагов и тоже смотрит в экран. Ему хватает трёх секунд, чтобы понять, что происходит на видео, и горячий, порочный стыд заливает его лицо краснотой. Смущение стекает по шее на грудь, под футболку, сердце пропускает пару ударов, а после ускоряется. Забывшись, Стив шепчет тихо: — Боже, блять.       Они молчат с полминуты, просто смотря на происходящее со стороны. У Баки напрягаются мышцы на спине и бедра, когда он заставляет себя усилием закрыть глаза. Стоит ему обернуться к Стиву, как они встречаются взглядами, отражая возбуждение друг друга, словно в зеркале. В чужом кабинете, кажется, пропадает весь воздух, когда Стив опускает ему на поясницу свою ладонь. Он ничего не делает, просто отдает это прикосновение и смотрит на Баки, стараясь не думать о том, насколько провокационно тот наклонился над столом и как сладко его было бы сейчас поцеловать.       — Он убьёт нас, если узнает, что мы видели… Он убьёт нас и закопает под тополями у ограды… А родителям скажет, что мы сбежали… О боги, мелкий, он же просто, — у Баки не остается слов. В горле пересыхает, а мысли в голове бегут с сумасшедшей скоростью. И не остается ни единого сомнения в том, что они, как минимум, Брока заинтересовали. По крайней мере у Баки.       — Он не узнает. Уходим. Сейчас, — Стив отступает в сторону нетвёрдой ногой, сглатывает надсадно. Член в форменных брюках тяжелеет, от смущения и желания. И как бы сильно ему ни хотелось представлять, что Брок утрами здесь дрочит на них время от времени, Стив представляет. Он закусывает губу почти что до боли, вдыхает поглубже.       — Пиздец, — Баки оборачивается назад, быстрым движением пальцев по тачпаду сворачивает окно видеозаписи. Тут же оказывается в открытой папке с несколькими десятками других видеозаписей, и его голова опускается низко-низко. Он стонет сквозь сжатые губы, не сдержавшись, жмурится — от количества видео с ними, от всей этой ситуации, от того, насколько Брок восхитителен в своем мудачестве. Стив переносит руку с поясницы к нему на плечо и тянет его за собой, прочь от стола. Баки успевает лишь быстрым движением вернуть окно видеозаписи назад и раскрыть его на весь экран.       А в следующую секунду от входа слышится отборнейший, яростный мат:       — Кретины, блять! Нет, ты можешь себе представить, Мэй?! И эти идиоты собираются работать после выпуска! Где, блять? В гробу? — Брок орет так, что его слышно ещё до того, как он заходит в приемную. С кем он разговаривает, не угадать — Стив не помнит ни единого человека с таким именем в академии. А Баки распахивает влажные от желания глаза резкими движением. Они переглядываются, понимая, что бежать им уже и некуда. — Я надеюсь их подстрелят через пять минут после того, как они выпустятся из академии, блять, потому что я не желаю даже знать, что среди знакомых мне бойцов есть такие идиоты!       Вскинув взгляд прочь, Стив быстро оглядывается. По диагонали от входной двери он замечает ещё одну, и та неожиданно приходится очень кстати. Потянув Баки за собой, он быстрыми, бесшумными шагами направляется к ней, молясь, чтобы там было что угодно, но только не личная ванная Брока. Баки все ещё смотрит чуть рассредоточено, но послушно и быстро двигается следом. За дверью оказывается небольшая, полупустая гардеробная, и Стив толкает туда Баки, а после заходит и сам. Они еле-еле помещаются оба внутри, быстро усаживаются на пол, подбирая ноги. В дверном замке уже гремит ключ, и Баки дергается, шепча:       — Я дверь не закрыл… — Стив только прикрывает глаза и медленно, тихо-тихо закрывает дверь гардеробной. Сказать, что уже слишком поздно об этом думать, он не успевает. Стоит им оказаться в кромешной тьме среди чужих запасных комплектов одежды, как входная дверь кабинета Брока распахивается.       А после захлопывается с таким оглушительным грохотом, что они оба понимают — сидеть им тут до последнего. •••       Отпив ещё немного холодного кофе, Брок тяжело вздыхает и отставляет кружку на стол. Сердце, наконец, успокаивается, ярость сходит и он только заебанно трёт лицо ладонью. Мэй на том конце звонка продолжает:       — …он ебанный самодур, ты понимаешь? Я так больше не могу, Брок. Поговори с Фьюри, что угодно сделай… Он не дает мне уволиться, говорит, что все не так плохо, — ее голос звучит раздраженно и устало. А Брок только и может, что неспешно покрутиться вокруг своей оси в кресле. В груди неприятно подергивает от осознания, что он совершенно не может помочь наемнице. Разговоры с Фьюри не дают никакого толку. Подытоживая каждый новый, тот только и говорит, что это будет хорошей практикой для того ебанутого командира, от профессионализма у которого разве что статус и именная табличка на двери в кабинет.       — Зайка, три месяца осталось, слышишь? Три месяца и я вернусь. Мы все вернёмся и тебя у него выкрадем, ладно? Потерпи, пожалуйста, — с тяжелым вздохом он говорит то, что и сам от себя не ожидал. В интонации появляется странная, несвойственная ему мягкость, но Мэй не смеется. После десятка лет работы бок о бок она заслуживает от него много больше чем колкость и ироничные подъёбки. Жаль только сам Брок слишком редко может ей это дать.       Вот и сейчас Мэй вздыхает, замолкает надолго. Они висят на трубке уже почти час. Вначале он орал ей, пересказывая историю кадетов первого курса, а после она ему материлась вновь о том же самом Вилли. Только когда они оба выдохлись в своей злости, разговор сам собой стал тише и мягче.       — Он… Брок, он приставал… Я ему врезала, но он сказал, что, если ещё раз это повторится, если я буду сопротивляться, он позаботится, чтобы вся моя карьера была перечеркнута, и… — Мэй говорит почти шепотом. Она не звучит беспомощно, но Брок весь подбирается и замирает. В груди поднимается волна яростного, слепого гнева, и он впивается пальцами свободной руки в подлокотник. До Вашингтона из пригорода ехать от силы двадцать минут, там ещё пятнадцать до Трискелиона, и он убеждает себя почти насильно, что это не будет выходом. Фьюри ясно дал ему понять, что ссылка в пригород, в военную академию, это самая мелкая мера из всех, что он мог бы к нему применить. И пускай сейчас, уже третий год, он просиживал штаны в ректорском кресле, потерять свою настоящую и основную работу не хотелось.       Как, впрочем, и оставлять Мэй на съедение ебанному командиру-идиоту.       — Я поговорю с Фьюри. Сегодня же. И в следующий раз, Мэй, говори сразу. Я не смогу позаботиться о твоей безопасности, если не буду знать, что ты под угрозой, — развернувшись назад к столу, он трёт пальцами переносицу и заставляет себя отказаться от мысли подкараулить этого идиота где-нибудь поздно вечером. Идея определенно хорошая, особенно при его умении заметать следы и том количестве оружия, что прячется в его квартире в Вашингтоне. Жаль, Фьюри ее не оценит точно. У него с чувством юмора беда.       — Спасибо, командир, — Мэй отзывается спокойнее, вздыхает и кладет трубку первой, не прощаясь. Брок только отнимает телефон от уха и кидает его на стол. Ноутбук, так и оставленный им открытым, смотрит на него темным экран окончившегося видео.       Растеряв все свое настроение к развлечениям, он закрывает видео и папку. Вновь отпивает холодный кофе — на вкус отвратительнее, чем человеческая моча, но выбирать уже не приходится. Свои законные пару часов на саботаж рабочих дел он уже всрал на то, чтобы остановить кровотечение у первокурсника и зашить ему пулевое на живую. Идиот орал, скулил и звал родителей, но это отнюдь не было проблемой Брока так же, как и проигнорированное обезболивающее.       Те, кто мог позволить себе настолько грубые ошибки, обязан был нести за них ответственность. И пускай пострадавший парень был не виноват, — только разве что дружбой с идиотами — зато стрелявший чуть в обморок не грохнулся, побелев от наблюдаемой сцены оказания первой помощи. Брок был уверен, что через пару месяцев его ещё подловят в одном из коридоров, в отместку за простреленную руку.       Но, впрочем, и это тоже не было его проблемой.       Не найдя никакого другого занятия, он с легким, фоновым раздражением принимается за свою основную работу. Секретарь заносит несколько дополнительных документов на подпись через полтора часа, а ещё через час заходит Джек. Без стука открывает дверь, попутно предлагая секретарю Брока пойти на обед чуть раньше, и проходит внутрь. Он выглядит напряженным, суровым и самую малость раздражённым. При всем умении Джека прятать эмоции, его легкое раздражение говорит о том, что глубоко внутри он просто пиздецки взбешён.       — Месяц не было беды… Что на этот раз? — откинувшись в кресле, Брок кидает ручку на поверхность стола и закладывает руки за голову. Под столом неспешно вытягивает ноги, мимолетно пуская мысль о том, что скоро уже обед, а значит у него будет возможность раздобыть себе ещё кофе. В качестве компенсации той кружки, что остыла из-за недоумков первокурсников.       — Они сбежали, — Джек обходит одно из кресел и падает в него. Под его весом хромированное, металлическое кресло с мягким сиденьем чуть сдвигается по полу. Пока сам Джек оказывается близок к тому, чтобы развалиться: он запрокидывает голову, укладывает расслабившиеся руки на подлокотниках и раздраженно, заебанно стонет. Говорит, несмотря на Брока: — Я не понимаю, ты же можешь их просто трахнуть и они отвяжутся. Но нет, вместо этого ты устроил себе целое развлечение из двух малолетних идиотов, которые…       — Им двадцать два, Джек, — Брок коротко дергает бровью, перебивая друга, а тот лишь отмахивается от него. Продолжает:       — Да хоть тридцать два! У них все мозги уже в яйца стекли за эти два с половиной года, как они вокруг тебя крутятся. Скажи спасибо, что у них показатели не упали. Хватит и того, как же они меня заебали, а… Это уже буквально невыносимо. И где их теперь искать? На построении после завтрака их не было, на утренних занятиях тоже. Тревогу бить сразу не стали, ты понимаешь? Все уже настолько привыкли к их выебонам, что даже не дергаются, — он говорит быстро и раздраженно, взбешённый, кажется, до предела. Брок только фыркает, допуская мысль о том, что эти два идиота могли с лёгкой руки снова поехать в город за презервативами или ещё чем, таким же дурацким и бессмысленным. Джек вздыхает вновь, а после поднимает голову и смотрит серьезно. Помедлив, говорит уже сдержаннее: — Если не вернём их до вечера, придется звонить родителям и вызывать копов.       — Ой, блять, вернутся они, куда денутся… — Брок только головой дергает и глаза закатывает. В животе отзывается урчанием голод, а Джек смотрит на него и ждёт приказов. Что приказывать Брок не знает, — носиться по территории академии в поисках этих придурков он не собирается точно, — поэтому спрашивает: — Соседей расспрашивал? Друзей?       — Сказали, им нужно было к тебе зайти по какому-то делу, — Джек кивает, откликается напряженно и все ещё ждёт. Пока Брок задумчиво прикрывает глаза, он даже движения лишнего не делает. Похоже, прекрасно понимает, что за такое — повторное — происшествие с побегом за территорию Фьюри с лёгкой руки может Броку дать ещё год-другой в этом злачном месте. По личному мнению Брока такой участи он не заслужил, жаль только, спрашивать его кто будет вряд ли.       Неторопливо гоняя мысли из одной части головы в другую, он представляет себя Стивом и Джеймсом одновременно. Разница какая есть вряд ли, потому что, пусть внешне они и отличаются, внутренности у них, что у близнецов. И думают почти одинаково. Если эти двое действительно собирались к нему зайти, что бы им ни было нужно, и зашли, то точно наткнулись на закрытый кабинет. Никогда раньше подобного не случалось — Джеймс со Стивом приходили к нему только под грозным взглядом Джека с очередной провинностью и без капли вины во взгляде.       Если в этот раз они шли сами, значит дело было важное и личное. Коротко фыркнув в ответ на мысль о том, что они решили прекратить играться и бродить вокруг да около, он отметает ее прочь, не стесняясь. Вместо этого задумывается над тем, что стали бы делать Стив с Джеймсом, наткнувшись на его закрытый кабинет. Истеричными они не были, конфликтными — тоже, и сбегать, обидевшись, что им не уделили внимания, не стали бы точно. Если дело было экстренно важным, связанным с семьей, к примеру, они предупредили бы кого-нибудь из СТРАЙКа, — Джека, Родригеса или Таузига — прекрасно зная, что эти преподаватели наиболее приближены к Броку. В крайнем случае они оббежали бы все корпуса, чтобы его найти — это было бы не сильно сложно, судя по той шумихе, которую устроила стрельба по живым мишеням среди первого курса.       Но ни того, ни друго, ни третьего, ни хоть сотого и разумного они не сделали. И пропали.       — Хотели зайти и не дошли, да… — задумчиво поджав губы, он хмурится. Джек смотрит в ответ, все ещё выжидая ответа, приказа, любого решение, которое Брок только выберет, но тот совершенно не торопится. И допускает мысль о том, что Стив с Джеймсом все-таки дошли до его двери. Словно в издевку мозг только сейчас подкидывает воспоминание незапертой двери его кабинета, которую он точно закрывал, уносясь вместе с Таузигом на стрельбище. Уж в этом сомневаться не приходилось, при условии, что он оставил открытым ноутбук с компроматом на добрую половину всего ЩИТа — не говоря уже о самих Джеймсе со Стивом. Второго ключа не было ни у кого, об этом Брок позаботился ещё два с половиной года назад, только въехав в этот кабинет со своими немногочисленными вещами и картой военной гордости.       Мысль разворачивалась молниеносно, утягивая его за собой следом. Губы медленно растягивались в усмешке. Если эти два безмозглых детины пробрались к нему в кабинет, значит они не могли не заметить открытого ноутбука и точно это не проигнорировали. Зная Джеймса с его потребностью сунуть свой нос всюду, тот не побрезговал бы заглянуть в экран. А когда заглянул, увидел занимательную картину. После к нему присоединился Стив.       — А знаешь, — начав говорить, Брок смолкает, закусывает щеку изнутри. Вся головоломка складывается словно сама собой, и единственным вопросом остается лишь, успели ли они покинуть его кабинет? Ключа у них не было, отмычками закрыть его было проблематично, а значит они либо бросили дверь открытой, либо оказались заперты внутри его возвращением. И последнее лучше всего оправдывало их пропажу, потому что с момента возвращения Брок не выходит из кабинета ни на мгновение, в то время как первое было абсурдно — Стив не оставил бы включенное порно со своим участием бесконтрольно. Хмыкнув себе под нос, Брок бросает быстрый взгляд на гардеробную и тянется к одному из стикеров, прилепленных на краю стола. Выхватив из канцелярского стакана карандаш, он пишет пару слов на обратной стороне и показывает Джеку. Лишь после говорит: — Вызывай копов сейчас. Устал я от них, никаких нервов не хватит. И можешь начинать оформлять бумаги на отчисление. Если до конца обеда не появятся, я подпишу.       Джек закатывает глаза и сдерживает смех несколько секунд. Брок забирает стикер назад и подхватывает ластик. Пока друг собирается с силами, чтобы не заржать в голос, Брок неспешно стирает написанное на листке.       «Дебилы пробрались ко мне в кабинет и не успели уйти. Сидят в гардеробе. Подыграй.»       — Окей, тогда сейчас прозвоню участки, пусть пробьют их лица по камерам в Вашингтоне, — Брок кивает, ухмыляется и прилепляет очищенный стикер назад на край стола. Джек развесёло, жестко ухмыляется. Следующие два часа они вначале обсуждают былые времена, после Мэй, а под конец Брок достает карты. Кабинет они вдвоём покидают ровно за семь минут до конца обеда. Он закрывает за собой дверь на замок и уходит бок о бок с Джеком чуть ли не насвистывая от самодовольства.       Ни на одно мгновение ему не кажется, что затея себя не оправдает. Но особенно весело становится в ту секунду, когда из-за преподавательского обеденного стола Брок видит, как запыхавшиеся Стив с Джеймсом влетают в двери столовой за двадцать секунд до конца обеда. Поесть они, конечно же, не успевают, но зато успевают не оказаться отчисленными за собственную шпионскую халатность.       Родригес ржёт почти полчаса перед ужином слушая всю историю от Брока в преподавательской. Сам Брок тоже смеется, но уже не так яростно. Много больше его занимает мысль о том, как теперь повернётся вся ситуация после того, как Стив с Джеймсом нашли его главный козырь. Впрочем, получить ответ на эту свою мысль возможности у него не было, а спрашивать на прямик он не собирался точно.       В какой-то степени ему верилось, что до вечера они придут: обвинят его в хранении материалов личного характера или, может, выйдут на честный и открытый диалог. Ни один из двух этих вариантов ему не нравился, пряча за собой угрозу его возвращению к полевой работе. И пусть в первом случае все могло обойтись лишь судом и мелким недовольством Фьюри. Во втором же Брока ждало нечто похуже любого суда — соблазн.       Сейчас он был много меньше, ведь и Стив с Джеймсом почти не делали никаких реальных шагов в его сторону. Они просто игрались, кружили вокруг, не подбираясь слишком уж близко — Брок сам был виновен в том, что догадался об их симпатии и желаниях. Но стоит им прийти и сказать ему все в лицо… Тогда соблазн станет слишком велик. И отказ от него будет почти греховен.       На удивление эту его не то чтобы моральную да и вряд ли дилемму решают за него Джеймс со Стивом. Они так к нему и не приходят, ни днём, ни вечером, и Брок притворяется перед самим собой, что ничуть не расстраивается. До конца рабочего дня он успевает разъярённо отзвониться Фьюри, дважды, — оба раза он отстаивает честь Мэй, еле удерживая себя от прямых угроз, — перебрать десяток документов, вновь выпить кофе, принять от Джека отчет об извинениях его двух проклятий перед преподавателями, чьи занятия они пропустили, перебрать ещё два десятка документов и подписать отказ от участия в съемке для выпускного альбома. Он задерживается в кабинете на полчаса дольше обычного за всей этой рутиной, но стоит только ему опомниться, Брок тут же тихо матерится. Быстро собрав всю документацию в стопку, выключив ноутбук и проверив по карманам наличие сигарет, телефона и ключей от квартиры, он покидает свой кабинет.       У кадетов уже должно было пройти вечернее построение, после которого им было запрещено покидать корпуса — Брок любил это время. Особенно в зимнюю пору и в начале весны, когда холода ещё сопротивлялись собственному уходу. Ему нравилось прохаживаться по пустующим коридорам главного и административного корпусов. Везде было тихо и мирно. Никто не одергивал его по десять раз в каждом из коридоров, никто не задавал тупейших рабочих вопросов и вероятность столкновения со Стивом, либо с Джеймсом отсутствовала полностью. Пройдя сквозь все корпуса, Брок по пожарной лестнице спускался на улицу и закуривал — это была самая дальняя точка от въезда на территорию. С неё открывался отличный вид на мерзлое поле, которое по бокам подгрызали верхушки деревьев начинающихся пролесков. Ближайший фонарь горел у противоположного угла здания тренировочного зала, но был ещё один, за облюбованным Броком углом, чуть поодаль.       В то место, в котором всегда курил он, свет ни того, ни другого фонаря до него не дотягивался. Такие вечера, морозные и колкие, всегда были пронизаны чем-то неуловимым, вкусным и меланхоличным. За что Брок их любил, он и сам бы сказать не мог. Лишь догадывался — за тишину.       Ту самую, какой ему было не сыскать ещё три месяца с девяти утра до семи вечера пять дней в неделю и в выходные — только при экстренной ситуации, произошедшей не иначе как по вине двух его личных несчастий.       Оперевшись спиной о стену, он затягивается табачным смогом поглубже, прикрывает глаза. Сопротивляться не хочется — колени подгибаются, опуская его на корточки. В груди коротко колотится жаркое, жадное. Ему хотелось бы знать о том, какой была реакция двух его личных несчастий на увиденное. Ох, ему так хотелось бы видеть это. Жаль в своём кабинете он подчистил всю прослушку и все камеры ещё только начав работать. Возможно, по отношению к Фьюри было нечестным лишать его столького количества информации, но на его счёт Брок никогда не обманывался — у Фьюри был доступ ко всему нужному и при условии сопротивления Брока все это нужное ему предоставлять.       А все же знать хотелось. Зарделся ли Стив и выжгло ли Джеймсу внутренности порочно, жадно — на эти вопросы ответов у него не было. Откинувшись головой назад, на стену, Брок приоткрывает глаза и поглубже вдыхает последние капли морозного воздуха. Март медленно расхаживается вокруг, обживается, уже предлагая ему жалкие крохи тепла. Брок бы отказался, — тепло он больше любил в постели, под одеялом или у любовника под боком, — только март, что тот же Фьюри, спрашивать его не собирался.       Тяжело вздохнув, Брок негромко, грубовато посмеивается и неожиданно слышит тихие шуршащие шаги. Ему удаётся различить минимум две пары ног, и первым порывом становится затушить сигарету об землю. Лишь следом он вспоминает, что давно уже не в академии, и просто затягивается вновь. Он здесь президент, царь и бог, и пусть кто только посмеет запретить ему курить на территории — сразу же лишится работы и всех военных привилегий на ближайшую вечность.       Шаги затихают за углом здания, метрах в трёх от него, а после слышится сбивчивый короткий мат. Шипение, недовольное и промерзлое, идёт следом и слишком напоминает недовольство Стива, но Брок только дергает головой и отмахивается. Как бы сильно глубоко внутри ему ни хотелось исполнить свои горячечные желание, такого тотального совпадения быть просто не могло.       — Что мы будем делать теперь?       Или могло.       Стоит ему заслышать негромкий голос Стива, как Брок еле удерживает рвущийся наружу раздосадованный стон. Судьба верно смеется над ним. Точнее смеялась все эти два с половиной года. Теперь же она явно перешла в наступление. Вот гадство.       — Да погоди ты. Подкури мне нормально, она даже не затлела, — Джеймс отзывается подмерзло, недовольно, и следом Брок слышит щелчки зажигалки. Ему хочется подняться и подловить их, что на выходе из спального корпуса, что на курении, но он не делает и единого движения. Предмет чужого разговора не вызывает у него вопросов — естественно, говорить собираются о нем. Хотя ему и хочется ошибиться, но его естество лишь пофыркивает смешливо.       Брок никогда не ошибается в своих рассуждениях.       — Либо он извращенец, либо он нас хочет. И второе точно не исключает первое, как и наоборот. И не ухмыляйся так, ты был прав, Бак, ты был прав, — Стив говорит вновь, шуршит рукавами куртки. Ему в ответ раздается победоносный смешок. Брок поднимает голову в ту сторону, где заканчивается стена, вглядывается в полумрак. На земле из-за угла вытягиваются тени обоих его проклятий, сосланные в это место встрявшим где-то поодаль фонарем, а в воздухе клубится выдохнутый кем-то из них дым — лишь отголосками. Он истаивает в прохладе ранней весны, а Брок все смотрит и неожиданно ждет: ну, неужели никто из них не додумается проверить территорию или хотя бы, банально, за угол заглянуть.       Не додумываются. Конечно, этому можно найти оправдание — самая дальняя точка территории академии, конец рабочего дня. Все оправдания Брок отметает с легкостью, явственно понимая: сантименты и правда утянули мозги этих идиотов куда-то в яйца.       — Он точно нас хочет, — Джеймс говорит это с такой уверенностью, что Брок чуть не давится на новой затяжке. Вот сученок. Еле сдержав покашливание и пытаясь продышать весь смог, ушедший куда-то не в ту сторону его тела, Брок усмехается, головой качает. Из-за угла выглядывает новое сизое облачко смога, тени перетаптываются на земле. Их видно лишь выше плеч, а значит они оба и правда стоят метрах в трёх за углом. И пусть эта информация Броку ничего дает — просто подтверждает его правоту. Вновь. В который уже раз в его жизни.       — Ты же слышал, что Джек ему говорил. Если бы он хотел, действительно хотел, он бы не бегал от нас, — Стив отвечает задумчиво, и Брок вновь чуть не давится. Его тянет вперёд и бесшумным, медленным движением он поднимается на ноги. За это самое «бегает» очень хочется ответить, высказаться, но подслушивать много интереснее. Как и подглядывать, впрочем — это хорошо бодрит. Именно поэтому он остаётся на месте. Стив продолжает: — Может у него семья есть, жена, дети, все такое… Мы вообще о нем ничего не знаем.       — Да нет у него никого, боже, мелкий, не дури. Ты его вообще видел? — а вот это уже звучит почти оскорбительно. Джеймс отзывается нахально, задиристо. Его тень качает головой. Брок тихо вдыхает поглубже, руку в кулак сжимает. Лишь на интересе он выстаивает на одном месте, пока все внутри так и гонит его выйти из-за угла и хорошенько вычехвостить обоих. Впрочем, Джеймс неожиданно выравнивает собственное бедственное положение, продолжая: — И ни черта он не бегает. Ты сам говорил, что он не выглядит семейным, и чего теперь начал? Он ждёт. Я только не понимаю, чего и какого, блять, черта за наш счёт.       — Не матерись. Я просто думаю, Баки, предлагаю варианты… Если бы не это видео, все те видео… Теперь все выглядит так, будто он просто развлекается. Если все эти два с половиной года он просто наблюдал веселья ради, Бак… Я так не хочу, — Стив говорит негромко и медленно. Он подбирает слова аккуратно, только с каждым новым его голос становится все тише. Брок откидывается плечом о стену и закатывает глаза. Ему приходится признать, что Джек был прав: малолетки они ещё, вот что. Но даже так ситуация не меняется в корне. Что у Джеймса, что у Стива были черты, которые нравились Броку. И пускай он проиграл собственное недельное пари, он мог с легкостью заключить с самим собой ещё одно. Да хоть сотню. Дать им фору в собственной голове, поспорить с собой на любую их новую выходку до выпуска, а после просто позвать их в свою постель. Они влекли и притягивали, и Брок ничуть не сомневался — окажись Стив с Джеймсом в его постели, их общение не ограничится одной лишь ночью.       Сам Брок не хотел бы его ограничивать.       Только не в ближайшие три месяца точно.       — Стив…       — Ты мне нравишься, правда. Ничего не изменилось и не изменится, я люблю тебя, Бак, просто он… Я смотрю на него и внутри все выкручивает. Не только похотью, но и… Я просто… — Джеймс хочет сказать что-то, но Стив не позволяет. Он перебивает его заполошно, сбивчиво, только сдувается быстро. По земле шуршит подошва его берца, пока он втаптывает тлеющий окурок в траву — Брок не смотрит, но чувствует. Минута проходит в молчании, а после Джеймс говорит негромко:       — Если окажется, что он просто развлекался, я ему врежу, мелкий. За нас обоих. Потому что я так тоже не хочу, как бы сильно он мне ни нравился, — его голос уже не звучит задиристо, лишь упрямо и сосредоточенно. На губах Брока появляется мелкая, насмешливая улыбка. Он бы даже посмотрел на это, пожалуй: как Джеймс вступается за своего Стива и кидается на него с кулаками. Отчего-то сомнений не остаётся — ему хватит на это стали яиц и храбрости.       Жаль, увидеть такой сцены Броку отнюдь не суждено. Пускай они не разговаривали ещё ни единого раза, не обсуждали все эти заигрывания и реальные мотивы чужих проступков, обманывать этих двух неразлучников ему было не с руки. Да и не хотелось, впрочем, тоже. Джек был прав, а Брок был слишком жаден до соблазна и до всего самого лучшего. Его карьера подпортила его чувство безопасности и закалила реакцию, но веру в любовь не тронула. Он не показывал этого лишний раз, обходясь колкостями и бранью, но любить умел. Ещё умел ухаживать, умел заботиться. Пускай и редко.       — Боги… Иди сюда.       Стив шепчет сипло в ответ, а после Брок видит, как обе тени сливаются воедино. Они целуются в нескольких шагах от него, нагло и бессовестно, а Брок лишь тянет почти дотлевшую сигарету к губам вновь. Хочется посмотреть до зуда, до спазма внизу живота, а он все стоит на месте. В ожидании есть своё удовольствие. Его ожидание растягивается сквозь времена года. И в этой точке Брок уже однозначно удостоверяется — следующие три месяца он проведёт в борьбе с соблазном.       Чужой поцелуй обрывается тихим, клокочущим в груди Джеймса смехом, и он шепчет заведённо, еле слышно:       — Представь… Боже, представь, как у него бы вытянулось лицо, если бы мы начали трахаться у него в кабинете… Ах-ха-ха-ха-ха. Мы чуть не попались, — он смеется сдавленно, пытаясь сдержать в себе это, и Стив откликается быстрыми, сбивчивыми смешками. Брок только глаза закатывает, вновь и опять, а после вытягивает из кармана пачку. Форменная куртка шуршит, но оба его несчастья так смеются, что даже не слышат этого. Бросив бычок назад в пачку, Брок закрывает ее, сует в карман. В его голове уже формируется пара-тройка фраз для помпезного, обличительного выхода из-за угла, когда Стив шепчет, отсмеявшийся:       — Надо возвращаться… Если нас хватятся, будет… — что именно будет, договорить ему не удается. В кармане Брока раздается звонок его телефона, а его губы мгновенно медленно растягиваются в кровожадной ухмылке. Не услышать звонок нет ни единой возможности, и от этого лишь слаще. Пусть кто-то будет убеждать его до хрипоты, что напуганная жертва не так вкусна, Брок никогда не изменит собственного мнения.       Все это время он не убегал. Он неспешно и размеренно загонял их обоих. Ни Стив, ни Джеймс просто не потрудились этого заметить.       Упс.       — Надо же. Уже хватились, — сделав два шага вперёд, Брок выходит из-за угла. Он вытягивает телефон из кармана, пока приваливается плечом к стене. И нарочно одну ногу за другую заводит, чтобы выглядеть ещё более насмешливо расслабленным. В его позе лишь легкая издевка, смешная и неопасная, в отличие от взгляда, что он поднимает к лицам застывших кадетов. Джеймс застыл в полуобороте и с выражением крайнего удивления на лице — это выглядело комично и забавно. Бросив ему быстрый, хищный взгляд, Брок переводит тот на Стива. Телефон все продолжает звонить, посылая вибрацию по руке, и он снимает трубку, не глядя. А у Стива в глазах почти священный ужас, и Брок даже сравнения подобрать не может, потому что любое сравнение не описывает и сотой части его эмоций. Он стоит к Броку лицом, и в полумраке тому удается рассмотреть его растрепанные волосы, чуть припухшие от поцелуев губы. Если бы Брок устраивал конкурс, кто выглядит более блядски прямо сейчас, он отдал бы первое место им двоим, даже не разбираясь — Джеймс выглядел ничуть не лучше. — Да.       — Брок. Угадай с трёх раз, что, сука, произошло?! — Джек звучит по-настоящему разъярённо и больше уже не сдерживается. Брок еле удерживает себя, чтобы не заржать в голос — после всей этой суеты, ему придётся отправить Джека в долгосрочный отпуск, подальше от Стива с Джеймсом. Но не сейчас. И не в ближайшие три месяца точно. Нарочно выдерживая паузу, Брок смотрит, как Джеймс оборачивается к нему уже полностью. Он и сам не замечает, как встаёт, закрывая Стива правым плечом — будто бы Брок правда собирается кидаться на них.       Хотя, кто его знает.       — Расслабься, они со мной. Курили на границе территории, — хмыкнув себе под нос, Брок отводит взгляд в сторону. Из-за полумрака ему не удается рассмотреть лица кадетов в подробностях, пусть и хочется слишком сильно. Поэтому он переводит взгляд к небу, к резному забору, огибающему территорию. Джек по ту сторону вздыхает негромко, сквозь зубы матерится. Брок продолжает: — Они сейчас вернутся, переоденутся и я заберу их на поле. Погоняю полчаса и…       — Но мы собирались… — Джеймс подаётся вперёд, делает неудобный шаг, и проигрывает окончательно, давая понять, что возбуждение мешается, встаёт ему поперёк горла. Брок только бросает ему в ответ резкий, жесткий взгляд и говорит со сталью в голосе:       — Я передумал. Побегают час, — Стив вздыхает, заслышав слова Брока, и опускает руку вновь дёрнувшемуся вперёд Джеймсу на плечо. Он словно бы пытается удержать его на месте. А Джеймс хмурится, губы поджимает неуступчиво, но возвращается на шаг назад. Послушный. По ту сторону Джек только вздыхает, мычит понятливо и Брок сбрасывает вызов. Оттолкнувшись плечом от стены, он становится ровнее, вновь тянется за пачкой. Пока достает сигарету и подкуривает, краем глаза следит за обоими проклятиями. Те с места не двигаются, ждут еще чего-то. И Брок знает, чего именно, только отдавать им это так просто не собирается. Пускай сами учатся говорить прямо, без хождений вокруг да около. — Через десять минут жду на поле. Двадцать кругов ваши. За нарушение запрета на выход из корпуса, курение и за то, что не хватило мозгов заглянуть за угол и проверить территорию. И ещё двадцать — за то, что взломали мой кабинет. Ещё раз это повторится, оба будете отчислены. Игры кончились.       Сунув пачку обратно в карман, Брок делает шаг вперёд и затягивается. Джеймс со Стивом следят за ним глазами в напряженном ожидании, даже на наказание не откликаются. А Брок не откликается на их требовательные, напряженные и все ещё встревоженные взгляды. Они, похоже, решили, что он будет их ругать или шантажировать, но это слишком уж мелочно и совершенно не интересно. Много веселее провоцировать — Брок делает именно это, пока проходит мимо них.       — И это все? — Стив не выдерживает первым, и Брок позволяет себе быструю, еле заметную усмешку до того, как оборачивается. При всей браваде Джеймса, начинает говорить отнюдь не он. Это можно было бы с легкостью списать на трусость, но Брок списывает лишь на умение держать лицо при плохой игре. В Стиве его чуть меньше, как, впрочем, и выдержки.       — Вы хотите дополнительное наказание, Роджерс? Только скажите, в мужских туалетах как раз давно не проводили генеральную уборку, — обернувшись, Брок становится таким образом, чтобы долетающий до него свет от фонаря утыкался ему в спину, заодно скрывая в полумраке его лицо. Оба его несчастья в свою очередь оказываются лицом в сторону фонаря — Брок смотрит, не отрываясь, и еле держится, чтобы не пустить во взгляд жадности, желания. Джеймс неуступчиво поджимает губы, прищуривается. Он пытается высмотреть что-то на лице Брока, одновременно с этим осторожно опуская ладонь Стиву меж лопаток, в попытке притормозить того. И это словно бы правда помогает: Стив сурово стискивает зубы, отворачивается в сторону стены. Дополнительное наказание ему получить не хочется, и Брок лишь проверяет вновь, насколько это хороший рычаг давления. К его большому сожалению, рычаг оказывается хорошим. — То-то же. У вас есть десять… — отступив на шаг назад, Брок кивает, усмехается колюче, а после тянет сигарету к губам, чтобы затянуться. Договорить, правда, не успевает.       — Мы были в вашем кабинете, видели папку со всеми видеозаписями и вы… Вы же слышали наш разговор только что, и вы никак это не прокомментируете? — Стив резким движением плеча скидывает руку Джеймса прочь и делает твёрдый шаг вперёд. В его голубых, светлых глазах клубится злость, но она прячет за собой страх, и Брок его видит, не ошибается. Все-таки затянувшись, он не делает шага вперёд. Ближе подойти хочется, хочется подойти впритык к этому неуступчивому, суровому наглецу, но он отодвигает соблазн в сторону настойчиво.       — Не привык комментировать слухи и все то, что говорят у меня за спиной. И вам не советую тоже. Это все или у вас есть ещё какие претензии ко мне, Роджерс? — парой жестких движений, он стряхивает с кончика сигареты пепел и нарочно расставляет ноги пошире. Эта поза, устойчивая, властная, приносит ему внутреннее удовлетворение, как, впрочем, и почти возмущенное выражение на лице Стива. Лицо Джеймса, словно чужое отражение, вытягивает точно так же. Брок позволяет себе нагловатый, короткий смешок и только головой качает. Почти сразу слышит возмущенное:       — У нас нет претензий! Мы просто… — Джеймс дергается вперёд, руку вскидывает, только дальше невразумительного восклицания ничего не заходит. Стив оборачивается к нему с напряженным выражением на лице, и Джеймс смолкает быстро, напряженно. Брок затягивается вновь, рассматривая будто из первого ряда занимательную сцену их безмолвного общения. Впервые за все два с половиной года работы ему отчего-то совершенно не хочется торопиться домой — соблазн обнимает его со спины и шепчет на ухо что-то задиристое, горячечное. Отмахиваться от него не хочется.       — Вы просто что, Барнс? Просто лезете ко мне, не зная как подступиться, и вместо того, чтобы нормально поговорить, устраиваете одну за другой диверсии? Я это и без вас прекрасно знаю, не переживай, — Брок склоняет голову чуть на бок, прищуривается на один глаз. Джеймс поворачивает к нему голову первым, закусывает щеку изнутри. Пока сам Брок раздумывает, как ему обустроить все так, чтобы не получить в назидание от Фьюри ещё век работы в этом злачном месте и при этом не упустить этих двух неуклюжих в своих проявлениях засранцев. Он мог бы, пожалуй, сказать им все честно, открыто, но тогда игра закончится слишком быстро, и его работа превратится в реальную бесконечную скуку. Игру хочется растянуть чуть подольше, до выпуска точно. Играться после будет уже бессмысленно, там наступит время переходить к реальным действиям. Сейчас же нужно выдержать аккуратно баланс между искренностью и игрой — стоит ему допустить лишь одну ошибку, и Стив с Джеймсом уйдут. Терпеть издевательства они не станут точно, а скажи Брок им правду, жаркую, жадную, настоящую, им вероятнее всего снесет голову. В двадцать два скажи ему кто такой же охуенный и желанный, что все взаимно, Брок и сам не стал бы сдерживаться. Он ушёл бы в отрыв — это было бы краткосрочно и вкусно, но на долгосрок принесло бы лишь проблемы. В двадцать два он о будущем задумываться любил не сильно, желая отгрызть у суки-судьбы кусок удачи да, желательно, побольше. — Когда взрослым людям кто-то нравится, они говорят об этом прямо и честно. После зовут на свидания, ухаживают, если все взаимно. Я от вас пока что получаю одни проблемы, да и вы от себя тоже. Из чего наклёвывается явный вывод: драить унитазы и наматывать круги по полю в холодрыгу для вас предпочтительнее, а прийти с признанием слишком страшно, — Стив поджимает губы и опускает голову, пока Джеймс смотрит в упор почти что с вызовом в глазах. Кажется, стоит Броку закончить свою речь, как он забросает его либо матом, либо признаниями. Ни то, ни другое Брок сейчас слышать не желает — слишком рано, господи блять, они могут три месяца выждать, пожалуйста — и поэтому продолжает: — Только с вашей трусостью я разбираться не собираюсь. Я вам не нянька.       Джеймс уже приоткрывает рот, собираясь сказать что-то, но Стив его опережает. Он поднимает голову резким движением и в его взгляде намешано столько всего, что будь Брок на десяток лет младше, он бы точно струхнул. Там не желание даже, потребность, нужда, и Стив выговаривает ее четко, словно рапортует итоги миссии:       — Ты нам нравишься. Нам обоим. Это взаимно? — Джеймс подле него так и стоит с приоткрытым ртом. Он точно дар речи теряет, поворачивает голову к Стиву в странном, искреннем удивлении. Похоже, он совсем не ожидал, что Стив произнесёт это признание. Брок не ожидал тоже — Стив был слишком нетороплив и чаще вначале обдумывал любые свои действия и их последствия. В нем было больше расчета и странного, занимательного капитанства, пока Джеймс был скорее смерчем, который с легкостью мог смести все на своём пути — не случайно, конечно же, а очень даже намерено.       — Да, — Брок докуривает сигарету, стряхивает с неё тлеющие остатки табака, а после неторопливо наощупь закидывает назад в пачку. У него эта привычка убирать за собой любые следы присутствия хранится ещё с академии, и он следует ей неукоснительно. Чтобы после лишний раз не пришлось угадывать, как его могли вычислить. Сейчас его, конечно, вычислять некому, а все равно он закрывает пачку, суёт ее назад в карман форменной куртки. Морозный воздух кусает его за зад, так и навевая мысли о новой кружке кофе. А напротив Джеймс оборачивается уже к нему все с тем же выражением явного удивления на лице. Помимо этого он выглядит так, словно бы в груди у него медленно закручивается водоворот из радости и легкое бахвальство мелькает в глазах — похоже, из них двоих именно он ратовал за то, что Броку они приглянулись. Стив же беззвучно произносит негромкое «Оу» и смущённо улыбается. Брок был бы рад подумать, что ему очень не хочется их расстраивать, но правда в том, что хочется — самую малость. Потому что игра продолжается. — И предупреждая следующий возможный вопрос: нет, спать я с вами не буду.       Взгляд Джеймса тускнеет и вновь становится разозленным. Стив, впрочем, далеко от него не уходит — дёрнувшись, будто от удара, он взбешённо делает несколько шагов вперёд и замирает перед Броком. Сильный, широкоплечий и горячий. Его хочется схватить за шкирку, притиснуть к стене и не отпускать, пока он не заскулит от жара, выжигающего внутренности. Брок лишь бровь вскидывает и сплетает руки на груди в ожидании.       — Тогда зачем было…! Все эти игры! Ты нарочно все это делал, позволял нам, чтобы посмеяться, да?! У самого небось и семья есть, и дети! Ты…! — Стив почти срывается на крик в праведном гневе. Краем глаза Брок замечает Джеймса, что тоже дергается вперёд у него за плечом — он взволнован много больше, чем зол, только вряд ли волнуется за Брока. Много больше его сейчас точно беспокоит Стив: если тот кинется на Брока, их обоих с легкостью исключат. И игры действительно кончатся.       Стив держится несколько секунд, а после резким движением заносит руку. Брок успевает раньше. Он блокирует замеченный удар ещё в зачатке и сильным, грубым движением толкает Стива в плечо. Тот отшатывается, но нового удара нанести не успевает — Брок бьет его ладонью в солнечное сплетение, окончательно отпихивая к стене. Зажать его не составляет труда. В Стиве злость намешана вместе с сомнением, и это хорошо, пусть он и готов сорваться на беспросветную глупость, в голове все ещё держит последствия этого действия.       — Зачем? А ты сам подумай, может придёт чего в голову, адекватного, — оказавшись перед ним, Брок упирается ладонью ему в грудь, тяжело вздымающуюся дыханием под его рукой, а второй обхватывает нижнюю челюсть Стива. Тот скалится, уже приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, грозное, колкое. А со спины слышится резкий предупреждающий восклик:       — Подождите, он просто…!       У Джеймса все привычно просто, ну, кто бы сомневался. Брок только фыркает, тянется вперёд и откликается грубо:       — Заебало ждать, — а следующим движением впивается в губы Стива своими. Тот даже рта закрыть не успевает, так и замирает, поражённый тем жаром, с каким Брок на него набрасывается. Джеймс сбоку издаёт невразумительный, нечленораздельный звук, а Брок лишь глаза прикрывает. Он запускает язык в чужой рот настойчивым, яростным движением, и ответом ему становится сдавленный, сиплый стон. Не проходит и мгновения, как Стив хватается за край его форменной куртки, сжимает ткань в пальцах. Он тянет Брока на себя, а тот и не против, ничуть не против. От Стива пахнет горячностью возбуждения и немного потом, а во рту у него сладко и вкусно от съеденных на ужин шоколадных печений. Брок вылизывает его язык, проходится по щекам изнутри, а после нахально толкается ему в рот своим языком вновь. Он ощущает ладонью, как заходится в припадочном стуке чужое сердце, как Стив подаётся навстречу не языком даже, всем телом. У Брока в голове взрываются сверхновые: от реакции Стива, от его судорожного, сбитого дыхания и от тихого, вкусного мычания. Его бы опустить на колени — у Брока вновь мелькает эта шальная мысль, а он только притирается к паху Стива своим. До шороха ткани форменных брюк, до ощущения сильного, наливающегося желанием тела.       Еле заставив себя сбавить напор, Брок замедляет поцелуй. Он вылизывает приоткрытые губы Стива, а тот не откликается почти, выкрученный порочным желанием и разрозненный. Он лишь принимает, стонет еле слышно и мелкими, короткими толчками бёдер дергается навстречу. Вкусный, заманчивый. Где-то сбоку Джеймс судорожно матерится сбивчивым шёпотом, пока Брок прихватывает зубами чужую нижнюю губу. Он кусает еле-еле, одномоментно, а следом отстраняется.       — Ещё одна проделка. Еще хоть одна ебучая выходка, — потянувшись вперёд, он шепчет Стиву на ухо. Интонация с привкусом стали заставляет того вздрогнуть и вдохнуть глубоко, шумно. Брок не отпускает его челюсти, договаривая: — И я выпру вас обоих нахуй. Без рекомендаций и без возможности восстановления, — отстранившись, он бросает лишь один взгляд на Стива. Тот выглядит пьяным, жаждущим и облизывает исцелованные губы. В том, что он Брока услышал, тот даже не сомневается. И отступив на шаг, добавляет коротко и четко: — Жду на поле. Десять минут пошли. Барнсу расскажешь сам.       Развернувшись в нужную сторону, он делает первый твёрдый шаг прочь. За первым делает второй — обернуться хочется так, что приходится стиснуть в кулаки уже спрятанные в карманах руки. Обернуться, чтобы увидеть выражение лица Джеймса, чтобы увидеть его потемневшие глаза, закушенную нижнюю губу. Впрочем, судьба награждает чем получше. Со спины раздается хриплое, горячечное Джеймса:       — Дай мне…! — а после они сплетаются. Брок не видит, слышит только шорох одежды, негромкое перевозбужденное хныканье Стива. Его собственный член уже налился кровью и желанием, и прогулка до корпуса с преподавательской хорошо освежает. Головы прочистить ей, конечно, не удается — все мысли Брока заполнены порочной вакханалией с участием двух его персональных несчастий.       Наедине с этой вакханалией он делает себе кофе, возвращается в кабинет и вытаскивает из гардероба лежащую там утеплённую толстовку. Форменную куртку он оставляет валяться у себя в кресле, с собой забирая лишь кружку с ещё горячим кофе и остатки выдержки — в следующий час они ему очень пригодятся. На поле он заявляется через пятнадцать минут, вместо десяти, и к своему удивлению находит уже включённые прожекторы и Стива с Джеймсом, что неспешно оббегают то по широкому кругу. Они успели и переодеться в утеплённые спортивные костюмы с эмблемой академии, и привести себя в относительный порядок, но даже на расстоянии чувствуется, что они стали спокойнее. Нет больше того напряжения и жестокой потребности выразить все своё негодование.       Брок усмехается сам себе, усаживается на трибуне в первом ряду и откидывается на деревянную спинку длинной скамьи. Кофе он отпивает лениво, смакуя каждую горькую вкусовую нотку — он ждал этого с самого утра, кажется. Пускай днём ему и удалось заменить первую охладевшую кружку недопитого кофе, в новом не было столько вкуса. Сейчас же он находит истинное удовлетворение: прохлада вечера ранней весны, горячий кофе и оба его личных наказания, занятые делом. Кажется, большего умиротворения получить просто невозможно.       На кончике языка словно бы все ещё сохраняется привкус того животного, голодного поцелуя, и Брок чуть щурится в ярком свете прожекторов, возвращаясь в воспоминания пятнадцатиминутной давности. Уже чуть подостыв, он вспоминает ярче движения Стива, то, как он тянул на себя, ухватившись за край его, Брока, куртки. Это приятно и, впрочем, очень даже красиво.       Брок был бы не прочь повторить.       Жаль только не в ближайшие три месяца.       Добежав круг, Джеймс замедляется и упирается ладонями в колени пытаясь отдышаться. Пиздун он, конечно, тот ещё — при том темпе, в котором они бегут, начать задыхаться столь сильно просто невозможно при его подготовке. Брок притворяется, что верит ему, отслеживает легкое удивление на лице Стива, подмечает, как Джеймс кивает ему, давая добро, чтобы тот бежал дальше. Опять они что-то замышляют, но его это привычно не бесит. Лишь веселит немного, интригует.       — Командир, а, командир… Я тоже хочу, — Джеймс выпрямляется, стоит Стиву отбежать на пару метров вперед. Тот даже не замедляется, не оборачивается — ему точно требуется на это определенная выдержка, а может все дело в доверии. Чего они успели друг другу наболтать за эти пятнадцать минут, Брок не знает. Зато знает, что Джеймс — бомба замедленного действия. И можно точно сказать, что рванет он с легкостью, стоит ему только получить то, ради чего он столь долго старается.       Вот и сейчас он улыбается игриво, нахально и смотрит на Брока в ожидании. Брок позволяет себе хохотнуть, подхватывает кружку с кофе и отпивает немного. Отвечать он не торопится, вместо этого смотря на Джеймса — тот, зараза, даже смущаться не начинает. Лишь делает шаг вперёд.       — Много хочешь, мало получишь, Барнс, — ухмыльнувшись, Брок отставляет кофе назад, потягивается и закидывает локти на спинку скамьи. Джеймс дует губы преувеличенно недовольно, щурится. Он несогласен, и Броку его несогласие понятно, впрочем — глупо было бы думать, что эти два несчастья могут идти по отдельности. Только от его понимания ничего не изменится. Брок клал хуй на чужое несогласие, пока имел право это делать.       — Это нечестно. Мы идём вместе, в комплекте, и внимание нам нужно уделять в равной степени, — подняв руки, он сплетает их на груди, неуступчивый и внимательный. Брок не отказывает себе в удовольствии пройтись по нему взглядом снизу вверх, довольно ухмыляется. Мимо все в том же темпе пробегает Стив. На них он даже не смотрит, словно бы здесь совсем ни при чем. Врунишка.       — Ты мелкий пронырливый шкет, Барнс. У Роджерса духа не хватит, чтобы зарываться теперь, он будет поосторожнее, а вот ты… — проследив взглядом за Стивом, Брок возвращает его к Джеймсу. Не заметить, что тот подошёл ещё на шаг, невозможно, но Брок позволяет себе оставить это без внимания. — Дай тебе волю, и весь мой план к чертям полетит. Поэтому ни черта ты от меня не получишь, не надейся.       — А у вас есть план? — губы Джеймса растягиваются в широкой, хищной усмешке. Он даже не прячет собственного интереса: либо глупит, либо нарочно играется. И отчего-то Брок склоняется ко второму варианту. Легким, спокойным движением закинув лодыжку на колено другой ноги, он отвечает такой же усмешкой.       — Есть. А у тебя есть сорок кругов по полю. И если ты не начнёшь бежать прямо сейчас, их станет восемьдесят, — оскалившись, Брок еле удерживает внутри смешок. Стоит ему только произнести эти несколько слов, как Джеймс принимается бежать на том же месте, на котором только что стоял. Затыкаться он даже не планирует:       — Я уже три побежал! Вы опоздали и не видели, — возмущённо наигранно вскинув брови, он бросает лишь один быстрый взгляд на вновь пробегающего мимо Стива. Присоединяться к нему Джеймс даже не собирается, но Брок подмечает, как они переглядываются, передавая друг другу без слов информацию. Шифра разгадать ему не дано, и он даже не собирается лезть в это.       — Пиздеть меньше надо. Их снова сорок. Вали на дистанцию, Барнс, пока я тебя не покусал, — мотнув головой, Брок отсылает его прочь. Его голос меняется, звуча более заебано — заслышав интонацию Джеймс чуть не спотыкается на ровном месте в собственной имитации бега. Лишь на мгновение бросив в ответ взволнованный, заинтересованный взгляд, он шепчет:       — Может, я этого и добиваюсь…       Ответить что-либо Брок не успевает. Только бровь вскидывает чуть удивленно, но Джеймс уже убегает прочь. Он ускоряется, быстро догоняя Стива, что как раз пересекает половину круга, а после возвращается к привычному размеренному темпу. В своей пробежке они ничуть не торопятся, а через десяток кругов и вовсе расслабляются окончательно. Может и меньше, только Брок не считает — он следит за ними расслабленным взглядом, пьёт свой стынущий кофе.       И решение остаться, чтобы их проконтролировать, уже даже на сотую долю не кажется ему столь ужасным. Дома все равно из развлечений готовка да сон, а здесь целых два неубиваемых засранца. За ними приятно наблюдать не столько из-за красоты, сколько из-за их раскованности. Удерживая неспешный темп, Стив с Джеймсом успевают болтать и поглядывать на него временами. Сомневаться в предмете их обсуждения Броку вновь не приходится. Хотя может он и ошибается — это уже не кажется столь важным. Особенно когда Стив говорит что-то, а Джеймс отзывается таким хохотом, что чуть не пропахивает носом песок, насыпанный дорожкой вокруг поля. Они в этом момент как раз находятся по другую его сторону, и Брок даже позволяет себе смешливо фыркнуть. Вот придурки.       Стоит только Джеймсу отсмеяться, а Стиву убедиться, что тот больше не собирается падать, как последний бросает Броку быстрый, чуть смущенный взгляд — Брок только и может, что улыбнуться уголками губ в ответ этому голубоглазому несчастью. Пока в груди у него самого что-то чуть ли не урчит от довольства. И в моменте хочется лишь малости: чтобы эти дурные три месяца истекли и он мог позволить себе соблазниться, мог позволить себе вылюбить оба своих несчастья так, как они того заслуживали.       Но сука-судьба только фыркает в ответ на его желания и похлопывает по плечу, предлагая ждать и терпеть. Терпеть и ждать.       Последний круг Стив с Джеймсом решают бежать наперегонки, — Брок в этой затее не участвует и единым приказом, — но в итоге прибегают одновременно. Покрасоваться им не удается, и Джеймс пытается притвориться раздосадованным этим фактом. Впрочем, притворство его ему не удается тоже — Брок раскусывает этот трюк на два счета.       — Мы все. Сорок кругов, — отдышавшись, Стив прочесывает пряди светлых, коротких волос и утирает рукавом толстовки пот со лба. Джеймс рядом с ним кивает пару раз, для пущей убедительности. А Брок не то что верит им — он просто не считал и ещё ему немножко похую. Потянувшись к запястью, он отодвигает край рукава толстовки, смотрит на часы. Те радостно оповещают его, что час истёк ещё десять минут назад. Ему давным-давно уже пора было быть дома… В какой момент так вышло, что здесь ему было лучше?       Видимо, в момент сегодняшнего вечера.       — Сорок пять у тебя, Роджерс. Вопрос только: нахуя? Вы по отдельности хоть умеете функционировать? — глянув в опустевшую кружку с кофейной гущей на дне, Брок подхватывает ее, поднимается со скамьи со вздохом. Зад затёк и успел немного подмерзнуть, но к его радости в машине его ждал подогрев сидений. А ещё фастфуд на въезде в город. Вечер обещал быть не менее хорошим, чем был уже. Пусть соблазн и оставался, теперь он был заметнее, но поперёк горла, как ожидал Брок, пока что не становился. Может, это должно было случиться позже, кто его знает.       Пока что было просто хорошо.       — Умеем, — Стив кивает, отчего-то слишком довольный, пусть и не явно. У него только глаза блестят как-то радостно, по-глупому. Это почти щенячье выражение вызывает у Брока легкую, надоедливую тошноту, но он сглатывает ее и отводит взгляд. То, насколько влюблённым выглядит этот засранец, почти противозаконно.       Джеймс, впрочем, далеко от него не уходит — у него улыбка такая яркая и довольная, что хочется вернуть весь выпитый кофе назад в кружку. Брок только глаза закатывает, слыша наглое:       — Но не хотим.       — Значит так, неразлучники. Убивать вас сегодня, так уж и быть, не стану, но мое предупреждение остаётся в силе. Повторять, думаю, не стоит, — глянув на Джеймса быстро, с предупреждением, Брок легонько задевает взглядом и Стива. Тот отворачивает голову, краснеет, прокашливается, выпуская меж губ облачка пара. Крепче сжав в руке ручку пустой кружки, Брок кивает коротко сам себе. И уже разворачиваясь на пятках, бросает себе за спину коротко и быстро: — Свет на поле сами выключите, не маленькие.       Ему удаётся сделать лишь пару шагов прочь, в сторону рядов трибуны, как из-за спины звучит голос Джеймса. И сколько в нем игры, сколько сучливой патоки, вкусной, чуть горьковатой в своём послевкусие. У Брока меж лопаток пробегают мурашки, когда он слышит чужое:       — Командир, а, командир… — чего именно ему хочется Джеймс не договаривает. Брок думал, что сможет уйти, не глядя на соблазн и все его производные, не глядя на это тлеющее в паху короткими языками похоти возбуждение. Совращаться было нельзя, только зов со спины подтрунивал, проверял его прочность нарочно. И заодно проверял границы — Джеймс точно хотел знать, была ли его угроза отчислить их явью или вновь являлась игрой.       — А ты, сука, никак не успокоишься, я посмотрю, — на новом легком шаге он оборачивается почти озлобленно. У Джеймса блестят глаза и кадык под кожей подскакивает — он сглатывает натужно, только заприметив направленный на него взгляд. Развернувшись назад, Брок чеканит каждый новый шаг с такой жесткостью, что будь он немного сильнее, земля изошла бы трещинами под его ногами. Джеймсу стоило бы бежать, спасаться — по глазам Стива было видно, что даже он понимает это яснее ясного. Только Джеймс не бежит, не отступает и на единый шаг, хорохорится, голову поднимает выше. Зараза.       Брок подходит к нему рывком, а после хватает свободной рукой за горло: уверенно и властно. Их обоих ведь кроет это, выкручивает похотью. Не подводит и вновь — Джеймс вздрагивает, чуть дергает рукой, но за запястье его не хватается. Только сглатывает вновь набежавшую слюну, а Брок тянет его на себя, подтаскивает ладонь, замершую в сильной хватке выше, под подбородок. Ткань их одежды соприкасается, шуршит, прерываемая быстрым, сбившимся дыханием Брока.       — Драконить меня решил, Барнс? И что теперь, а?! Я трахать тебя не буду, даже не рассчитывай, — сделав последний шаг, Брок оказывается к нему впритык. Его голос становится тихим, зловещим и хрипловатым, а Джеймс прикрывает глаза, вдыхает поглубже. Не удерживается, все-таки хватаясь за его бок ладонью. Брок ощущает, как его толстовка в чужих пальцах сминается, комкается. Пока сам он подаётся ближе. До шеи Джеймса ему лишь несколько сантиметров, но он не касается ее ни языком, ни губами. Пальцами по бокам давит чуть крепче, чтобы вызвать это сладкое, удушливое головокружение. А взгляд перекидывает к Стиву — тот замер взволнованным, смущенным изваянием. Он может только смотреть, и Брок фыркает, усмехается. Пока внутри все выжигает, так приятно, вкусно выкручивает возбуждением от чужой дрожи, от ступора и от этой мнимой покорности — в Барнсе ее нет и единой капли в реальности, но в постели он должен быть очень послушным. И Брок бы хотел найти подтверждение этой теории. Когда-нибудь после. Но точно не сейчас. И не в ближайшие три месяца. — Хочешь игры? Настаиваешь, выпрашиваешь… Я б тебя у себя на столе в кабинете разложил. И трахал бы пол рабочего дня. Чтоб ты скулил и плакал от удовольствия, выпрашивая передышки. Этого хочешь? Этого, я тебя спрашиваю?!       — Д-да… — чужое горло хрипит согласием, а пальцы пытаются притянуть Брока за толстовку ещё ближе. До непозволительного отсутствия расстояния между ними. И Брок только хмыкает, самоуверенно и похабно. А после тянется губами к самому уху Джеймса и шепчет:       — Ты мелкая, жадная сучка, Джеймс. И трахаться с тобой я не стану. Но раз уж тебе так хочется игры, давай поиграем. Только в этот раз вести буду я. Посмотрим насколько вас обоих хватит, — отшатнувшись резким, быстрым движением, Брок сбивает свободной рукой чужую хватку со своей толстовки, а после разворачивается. Он слышит со спины, как Стив дергается к Джеймсу, подхватывает его, наверное, для устойчивости. Но за спину себе уже не оборачивается и ни единого слова не бросает.       Он предупредил и выставил границу. Граница его Джеймсу по вкусу не пришлась — что ж.       Кто не хотел слушаться, тот получал штрафы. •••       — Родригес опаздывает… Жаль правило пятнадцати минут уже не работает. Жопы пооткусывает потом, если свалим, — Баки лениво поднимает голову к Стиву, что сидит на скамье справа от него. Тот только хмыкает, головой качает, но не откликается. Баки закатывает глаза привычным движением и голову запрокидывает. Он сидит так, откинувшись локтями на скамью за своей спиной, уже не лишний десяток минут. С одной стороны хочется немного размяться, затеять с Нат какой-нибудь привычный шуточный спарринг, — та как раз сидит в одиночестве на скамье у входа и ничем не занята, — а лучше бы настоящий, на ринге, но с другой стороны хочется вернуться в комнату, зажать Стива на постели, у стенки, и целовать до одурения. А может и не только целовать…       — Не дури, Бакс. Если он не придёт минут через пять, можем зато с ножами поупражняться, — Стив чуть сдвигает ладонь по скамье и касается его затылка кончиками пальцев. Его голос звучит задумчиво, сосредоточенно, но Баки его не обдурить — Стив в напряжении ждет первого хода Брока. Это тянется уже месяц, день за днём, день за днём. Баки и сам ждет, — естественно, — но у них так с детства повелось, когда Стив ещё был мелким и болезным: он должен был его защищать.       И каким-то странным образом сейчас в этот пункт о защите — пусть Стив и вымахал под два метра, перестал болеть да раздался в плечах — входило спокойствие и ложь о том, что сам Баки ничуть Брока не ждал, ничуть не волновался. Хотя, что тот же Стив, высматривал его в столовой, ждал замены на занятиях или, на крайний случай, нового столкновения в курилке, у границы территории. В столовой Брок появлялся исправно, но вот преподавателей не заменял и, кажется, нашел себе новое уединенное место для курения. У Баки за прошедший месяц трижды мелькала мысль это новое место разыскать, но ее осуществление в любом случае предполагало нарушении правил распорядка или чего похожего.       А за такое нынче их действительно могли с легкостью выгнать.       Если, конечно, Брок не лгал.       — Ага, зато если он придёт через десять, эти ножи очень быстро окажутся у нас в печени в предельном возможном количестве, — со вздохом качнув чуть согнутым коленом, Баки прикрывает глаза и зевает. На затылке ощущается неспешное, мягкое поглаживание — Стив прочесывает его короткие пряди теми же движениями, что всегда гладит Пэгги, их семейную кошку. И каждый такой раз Баки хватается за эту мысль да нежно, мысленно смеется. Вслух смеяться нельзя, иначе ему придётся объяснять Стиву причину. Чаще всего в такие моменты не то что объяснять что-то, даже говорить не хочется. Нарочно качнув головой и ластясь к родной руке, он говорит тише: — Погнали к себе, а? Я тебе массаж сделаю…       Губы сами собой растягиваются в мягкой, заигрывающей усмешке, когда он приоткрывает один глаз и косится на Стива. Тот только быстрым, осуждающим движением глаз смотрит в ответ, головой качает. Толпящимся тут и там по громадному залу кадетам до них и дела единого нет: справа, чуть поодаль уже затевается драка, слева какие-то идиоты пытаются посоревноваться в остроумии с Еленой и ее подругами, а по прямой, у противоположной стены уже устроили какие-то игрища на спор, кажется, с четвертаком. Только Стив все равно недовольно косится. Ещё и руку убирает, зараза. Обычно Баки его смущение не мешает, не касается его почти даже, но в такие моменты их общего на двоих и столь разного, не обговорённого напряжения, оно мелко, мелочно даже подбешивает.       Стив ему так и не отвечает, оставляя между ними протянутую нить молчания и истлевшего диалога. В любой другой ситуации он от массажа не отказался бы точно. Но последний месяц был для них достаточно сложным, и Баки чувствовал это напряжение, эту разрастающуюся холодность. Пока снаружи расцветала весна, Стив все реже смеялся, все чаще хмуро поглядывал по сторонам. Его напряжение было Баки понятно, а все же… Творилось какое-то дерьмо. И ему это до отвратительного не нравилось.       В моменте стоит ему почувствовать, что Стив убирает руку, — и, по глазам видно, возвращать назад он ее не собирается, — как внутри резким движением дергает раздражение. И эта блядская тревога: за Стива, за себя, за их отношения… Брок мутит воду, выбрасывая их на середину озера напряженного ожидания и оставляет разбираться самостоятельно. И не представляет даже, насколько сильно они оба переживают, что эта их авантюра разрушит то, что они выстроили ещё задолго до появления Брока. Быть может ему и вовсе плевать на это — эта мысль, мысль точно навеянная хмурым лицом Стива, заставляет Баки резким движением дернуть головой.       Как разбираться с тем, во что они влипли, он неожиданно уже и не знает. Только ведь соскочить не получится, остается лишь ждать, и ожидание это, что было веселым и горячим первую неделю, уже превратилось в негативное и тяжелое.       И это, в купе с ускользнувшим от него прикосновением Стива, неожиданно Баки чертовски злит.       — А, похуй. Я сваливаю, — потянувшись вперёд раздраженно, он поднимается с пола и отряхивает быстрым движением форменные брюки на заднице. Стив только вздыхает ему вслед, но не нагоняет ни на первом шаге, ни на втором, и Баки зубы стискивает покрепче. Если из-за этого обворожительного, желтоглазого мудака у них все разрушится, Баки убьёт его нахуй, вот что он сделает. К тому моменту ему все равно терять уже будет нечего, зато Брок удивится. Уж этому он удивится точно.       — Да ладно тебе, Бакс, проблем потом не оберёшься, — на пятом шаге со спины все же звучит его голос. Этот голос Баки узнает всегда, в любой момент времени, из сотен тысяч других, и он любит его, видит бог, он, блять, любит его больше чего угодно другого. Но сейчас лишь дергает головой раздраженно. Стив зовёт его вновь, назад, похоже, наконец, понимая, насколько резануло его молчание и отчуждение по Баки: — Вернись, ну, Баки!       Баки не оборачивается. Он обходит кучку кадетов, чьи драчливые голоса уже набирают обороты, но в начинающуюся потасовку впервые, наверное, не ввязывается. Они ждут уже месяц, и кто б только знал, как хочется ему взбунтоваться, натворить что-нибудь вновь. За себя. За Стива. За них обоих. Ближе ко входу на скамье расселась Наташа. Она пристально следит за происходящей колкой перепалкой между Еленой и какими-то идиотами, ещё не усвоившими, что с этой девчонкой лучше не связываться, а после переводит свой взгляд к Баки, направляющемуся к главным дверям. И усмехается чуть колюче, на уголок губ:       — Проблемы в раю, дорогой? — она, ядовитая, острая, стреляет по нему глазами, а Баки только скалится в ответ и ничего не отвечает. Она все ещё немного злится на них за тот раз, когда ей пришлось в пять утра на морозе считать их круги на поле, но все же пытается уколоть его вряд ли по этой причине. Только сегодня утром Баки видел, как они с Еленой поругались в столовой, за завтраком, и очевидно все ещё не помирились.       До их размолвки Баки дела совершенно не было, — ему бы со своим дерьмом разобраться вначале, — но к раздражённой Наташе лезть было ныне себе дороже. И Баки не лез бы, точно не стал бы лезть, если бы ее вмешательство сейчас этими надменными, наглыми словами не вызвало в нем лишь больше раздражения. Сомневаться было бессмысленно — о том, что происходило между ними со Стивом уже не первый год, Наташа прекрасно догадывалась. Временами это читалось в ее глазах, в таинственной улыбке тонких, мягких губ, да и мозгов у неё было более чем достаточно, судя по табелям успеваемости. Никогда Баки не боялся, что она решит подпортить им жизнь слухами и сплетнями.       Ровно до этого момента.       Раздражённая Наташа отнюдь не была ни игривой, ни мягкой. Вся ее саркастичность превращалась в острейшее оружие, и наблюдать за ее перепалками с другими кадетами именно по этой причине всегда Баки нравилось. Сам же он ни единого раза не становился ей слишком сильно поперёк горла, но, видимо, все нужно испробовать хотя бы раз.       Только Баки пробовать не желает — его настроение сейчас может их обоих привести разве что к драке. Наташа против не будет, конечно, как, впрочем, и Брок явно не будет против его после отчислить. Сжав руку в кулак, Баки только вдыхает поглубже и выбирает лучшую стратегию из возможных — не отвечать, не поворачивать к ней головы, не реагировать и единым мимическим движением. Толку от этого оказывается не сильно много, — Наташе явно очень хочется с кем-нибудь подраться, — потому что у самой двери ее голос нагоняет его мягко, но опасно, смертельно опасно:       — Я всегда могу утешить тебя, Джеймс, если захочешь. Номер комнаты ты знаешь.       Она, конечно же, шутит и иначе быть не может. Шутит и точно его провоцирует. Слух о том, что он ей нравится, сопровождает Баки с самого второго семестра первого курса, и они даже обсуждали это, — не с подачи Наташи, конечно, с его собственной, — но итог был довольно банален. Она просто выбрала стратегию отвлечения внимания, чтобы беспрепятственно сближаться с Еленой и не нарваться на неприятности любого рода. Ее сближение с Еленой, впрочем, было не менее очевидно, чем их со Стивом мутки — для самого Баки так точно.       Ему самому наигранная симпатия Наташи ничуть не мешала. Она ему не нравилась в романтическом плане, зато ему очень нравилось быть «тем самым парнем», который нравится лучшей девчонке потока. Поэтому никогда раньше Баки ее и не останавливал, наслаждаясь завистью других кадетов и, совсем немного, ревностью Стива. Тот, естественно, знал о том, что вся влюбленность Наташи — фикция; но целовался всегда особенно жадно и вкусно, если успевал днём до этого заметить его с Натой в разговоре.       Замерев от столь возмутительного, почти жестокого по отношению к их со Стивом отношениям намека, Баки стискивает зубы. Он удерживается пару секунд, впивается взглядом в дверь выхода, у которой встал, и все-таки дергает плечом. Все-таки позволяет себе.       Желание взбунтоваться берет над ним верх, заставляя забыть и об угрозе Брока отчислить его, — их со Стивом, — нахуй, и о том, что не пристало ему с девчонками драться.       — Знаешь что, иди ты…! — резким движением обернувшись к Наташе полубоком, Баки сжимает в кулак и вторую руку тоже. Его взгляд быстро находит чужую змеиную, провокационную усмешку, но договорить ему не удается. Дверь раскрывается, будто по сигналу, и мгновенно слышится чёткий, чуть надменный, грубоватый голос:       — Не знаю, Барнс. Ну-ка давай расскажи, куда это мне стоит пойти.       У Брока голос другой, совсем не похожий на голос Стива. И Баки уже не открещивается даже — любит его тоже. Но голос все равно другой. Более командирский, внушающий какое-то истинно свящённое благоговение и желание подчиняться беспрекословно, в любом случае и при любом приказе. Этот голос, мгновенно пролетающий по залу, заставляет всех заткнуться одномоментно, — ни у кого нет желания провоцировать Брока, потому что все знают, чем это чревато, — а у Баки что-то коротко екает в груди. Он оборачивается, натыкается на суровый, почти жестокий взгляд и отступает назад до того, как успевает осмыслить это действие.       — Брок… Рамлоу, сэр! Рад, что вы пришли, — судя по взгляду Брока, ошибка, мелькающая в его, Баки, шепоте, может стоить ему, как минимум, правого яичка, и он исправляет ее мгновенно, не желая терять достоинство. Вытягивается по стойке смирно, руку тянет к виску, отдавая честь. Где-то за его спиной то же самое делают все, кто находится в зале, слышится стук нескольких десятков пар берц друг об друга. Наташа поднимается за мгновение, теряя всю свою ядовитость.       — Так-то лучше. Стройся, живо, — рявкнув резким движением, Брок задерживает свой взгляд на его глазах, чуть прищуривается. Баки еле давит в себе желание схватить его за грудки и припереть своими вопросами к стенке. Ему нужна четкость, честность, ему нужна прозрачность происходящего, а только давить на Брока явно бессмысленно. Такого и гусеницы танка не продавят, сломаются.       Но самую малость все равно хочет взвыть от желания встретить мягкий взгляд довольства. Без жесткости, без этой бесконечной игры. Когда они со Стивом только начинали, им не казалось, что это будет просто, но реальность столкнула их с тем, чего они не могли даже представить. Брок был хорошим игроком и слишком сильным противником. Он умел ждать, он умел нападать неожиданно… Баки, даже при всех своих навыках, ждать больше не мог. Не мог смотреть на сурового Стива, не мог давить тяжелые, напряженные вздохи. Им оставалось разве что начать спать по разным постелям — это стало бы последней стадией, и Баки боялся ее.       Но чувствовал — ещё немного, и все придёт именно к этому.       Подавив новый тяжелый вздох, Баки разворачивается на пятках и устремляется к почти выстроившейся шеренге. Как нарочно ему выпадает место подле Наташи, — вот ведь гадство, — но та только перехватывает его взгляд быстрым движением своих глаз, а после одними губами шепчет:       — Извини.       И Баки ей не отвечает. Дергает головой только, очень держась от того, чтобы не насупиться, чтобы не показать своей хмурости слишком явно. Стив, стоящий ближе к началу шеренги не заметит, так почувствует, и это сделает его лишь ещё более напряженным. Все, что может Баки, так это защищать его даже в такой малости — притворяться, что с ним все в порядке. Настолько, насколько это вообще возможно.       — Родригеса сегодня не будет. Он очень просил меня его заменить и я сердечно согласился, — Брок окончательно проходит в зал, закрывает за собой дверь с легким хлопком. Он всегда так делает — создаёт этот образ жесткости, бескомпромиссности и жестокости с помощью звуков, жестов, движений. Баки смотрит, не верит и восхищается одновременно. В реальности Брок, конечно, другой, — там, где другие вышвырнули бы их со Стивом ещё пару лет назад, Брок не назначил им ни одного достаточно жестокого, извращённого наказания даже, хотя и мог, — но это отнюдь не имеет значения. Потому что его образ идеален для его должности, для его статуса, даже, блять, для его внешности. Баки смотрит на острый скос челюсти, жесткие на вид волосы, стоящие торчком, и эти глаза с оттенком желтизны… В них есть что-то волчье, озлобленное и жестокое. Оно влечет его. И злит лишь самую малость, потому что Брок играется так, будто бы все это для него — большая несерьезная шутка. — Поэтому сейчас вы, девочки, все дружно гуськом оббегаете мне корпус десять раз, а после возвращаетесь сюда на разминку. Кто вернётся последним, бежит ещё пять кругов сверху.       Баки только напрягается, но не сдвигается с места ни на единый шаг. Никто из них не сдвигается — за четыре года все уже успели запомнить эту блядскую уловку. Без прямого приказа, каким бы ни было условие тренировочного задания и как бы ни хотелось поторопиться, с места им сдвигаться нельзя. Кто сдвинется раньше, будет бежать все сорок, если не больше.       Развязным движением Брок поднимает руку, глядит на часы и выжидает несколько секунд. А после говорит с широкой усмешкой:       — Начали.       И вся шеренга разворачивается друг за другом, большой, ничуть не игрушечной змейкой продвигаясь в сторону выхода. А Брок только скалится самодовольно — он выдрессировал их до идеала за те годы, что находится на своём посту. В первый и единственный раз, когда им пришло в голову всей толпой сорваться в сторону выхода на пробежку, они создали такую толкучку у двери, что в итоге чуть не передрались, а после бежали ещё сотню штрафных. На ужин, естественно, не успели, но Брока, раскалённого от ярости на всю эту возню, их сытость совершенно точно не волновала. С его появлением в академии дисциплина очень быстро перестала быть пустым звуком в пространстве.       Стоит им всем строем выбежать на улицу, как вся шеренга распадается и темп бега увеличивается мгновенно. Ни у кого нет желания бежать пять дополнительных кругов, и у Баки его нет тоже. Однако, похоже, есть у Стива. Тот оказывается единственным, кто не ускоряется, и стоит Баки нагнать его, как он и вовсе останавливается. Хватает его за локоть, останавливая подле себя, а после чуть неловко улыбается. Он выглядит так, словно хочет извиниться, но такие слова меж ними двумя давно уже никому не нужны. Хватает лишь взгляда, и Баки смягчается сам собой — внутри разрастается порядок и важные крохи стабильности. Стив говорит негромко:       — Массаж. Вечером. Я… Я тебе сделаю, — только заслышав чужие слова, Баки мгновенно растягивает губы в широкой, нагловатой усмешке. Все его раздражение сдувает весенним ветром, и неожиданно хочется поцеловать Стива прямо здесь и прямо сейчас, но он удерживается. А Стив только чуть краснеет скулами, глаза отводит. Его слова ощущаются приятно и уместно. И даже десять чертовых кругов вокруг громадного учебного корпуса с тренировочным залом уже не ощущаются так погано. Они бегут в привычном, достаточно быстром темпе, и возвращаются в зал вместе, далеко не самыми последними.       Брок все ещё выглядит жестким и на них совершенно не смотрит. Как ему это удаётся, — так хорошо держать лицо, — Стив совершенно не понимает, потому что его собственный взгляд притягивает будто магнитом. И так происходит каждый чертов раз. Так было и с Баки, раньше, много-много раньше, ещё даже до поступления, но с годами с этим стало легче. Сейчас — в особенности. Баки уже не был сумасшедшей, влажной подростковой мечтой, и из далекого, пусть и близкого друга давным-давно превратился в его парня, в его партнера. Смотря на него, Стив всегда очень хотел улыбнуться.       Смотря на Брока — очень старался не думать о том, чтобы подойти и опуститься перед ним на колени.       У Брока же будто бы такой проблемы и не было вовсе, и Стива это все ещё поражало. После признания ответной симпатии в особенности. И, вероятно, все дело было в возрасте, а может быть в профессионализме, но не было будто бы и единой возможности прочитать мысли Брока по его лицу без его на то позволение. Это чрезвычайно усложняло жизнь. Особенно в последний месяц.       — Кто вернулся, с вас растяжка. Двадцать минут. После пойдёте в спарринги парами, — выходя из тренерской с двумя тренировочными жилетами в руках, Брок бросает их к рингу. Одновременно со словами его приказов на пол опускаются все уже добежавшие дистанцию кадеты. Они рассаживаются на маты по периметру зала, некоторые усаживаются парочками на свой страх и риск. Все знают, что Брок терпеть не может болтовню во время растяжки, поэтому переговариваются лишь еле слышным шепотом.       Стив опускается на пол тоже, начинает с запястий и пальцев. Будто нарочно именно в этот момент Брок перехватывает его взгляд, все ещё направленный на него, и вопросительно, максимально бесстрастно вскидывает бровь. Стив только собственные глаза в пол опускает, и даже не молится, чтобы не покраснеть — никакие мольбы все равно ему не помогут. Он все еще думает лишь о том, как Броку это удается. И мысленный ответ на собственный вопрос слышать очень не хочет, но он все равно слышит — вероятно, Броку просто плевать.       Это беспокоило Стива сильнее всего. Казалось бы, к двадцати двум годам чувственные переживания уже не должны были тревожить его столь сильно. На носу были выпускные экзамены, через два месяца — выпуск, а дальше их с Баки ждала настоящая жизнь. Поиск работы, поиск жилья и всякие великие свершения… Стив и сам чувствовал эту странность — его это почти не заботило. Подготовка к экзаменам и зачетам шла сама собой, отец обещал помочь с поиском жилья в Вашингтоне да и военные рекомендации Брок вряд ли стал бы нарочно писать неудовлетворительные. Брок… В какой момент похоть превратилась в настоящую глубокую симпатию Стив не знал. Он не успел отследить этого мгновения, а теперь ему оставалось лишь ждать и терпеть. Ни то, ни другое ему откровенно не нравилось, и волнение за себя, за Баки, не давало ему полноценно расслабиться.       Оказаться в итоге высмеянным и отвергнутым этим восхитительным, грозным мужчиной было так же страшно, как потерять Баки во всей этой суете. И поделать больше было нечего. Им оставалось лишь ждать хода Брока и ожидание это было не тяжелым уже даже, мучительным.       — Мелкий, я вижу, как ты думаешь херню… Перестань, — сбоку Баки еле слышно одергивает его шепотом, а Стив только губы поджимает и косится на него. Ему хочется ответить, что это неправда, но врать Баки бессмысленно. Они слишком хорошо друг друга знают. Коротким движением показав Баки язык, — слова в голову не идут вовсе, все мысли только о Броке, — он отворачивается. И слышит, как Баки негромко смеется ему в ответ. Его смех, как и всегда, дарит Стиву надежду на что-то бесплотное, но существенно важное.       Пока они неспешно растягиваются, возвращаются почти все. Последней в двери заходит Наташа. Она одна. Брок, рассевшийся на скамье у стены, и поглядывающий на кадетов сурово, замечает это мгновенно. А Стив, все ещё смотрящий на него и не имеющий сил прекратить, замечает его взгляд.       — Романова, чего одна? Подружка под кустом уснула после долгой ночки? — Брок подаётся вперёд, но со скамьи пока не поднимается, лишь упирается локтями в колени. Лица Наташи Стив, все смотрящий и смотрящий лишь на Брока, не видит и не оборачивается, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Зато слышит шорох одежды Баки — вот уж кто точно не может пропустить и единого кипиша с чужим участием.       — Ваши шутки неуместны и вульгарны, сэр, — Наташа отзывается напряженной, но крепкой интонацией. И Стив как чувствует: в этот момент она прищуривается недобро. Против Брока в прямой конфликт она не пойдёт точно, но за Елену молчать не станет. И в этом Стив ее чрезвычайно понимает — даже не будь они с Баки близки физически, он тоже не стал бы слова ответа проглатывать да обтекать.       — А я тебе не подружка и не ухажёр, чтобы заботиться о твоём ранимом эго. Где Белова? — поднявшись на ноги слитным, медленным движением, Брок поводит шеей, будто разминается. И взгляд Стива, будто издеваясь над ним, замирает на крепких мышцах чужой шеи, на кадыке, мелко двигающемся под кожей. В груди екает коротко, внизу живота отзывается довольство, и он очень торопится опустить голову. Это движение выходит слишком резким, и краем глаза Стив видит, как Брок поворачивает к нему голову — все-таки замечает. Черт.       — Она подвернула ногу на предпоследнем круге. Я отвела ее в медпункт, — ответив четко, выхолощено, Наташа проходит вглубь зала и усаживается на свободный клочок матов неподалёку от Стива. Брок только хмыкает себе под нос. Стараясь не смотреть на него больше, Стив переводит взгляд к Баки и тут же натыкается на ехидный прищур.       — Иногда ты так палишься, мелкий… — он шепчет одними губами, усмехается, а Стив только жмурится. Ему хочется взвыть. Все это ожидание ощущается уже почти невыносимо. Потянувшись руками вперёд к ногам, он обнимает пальцами стопы, вздыхает. И шепчет в ответ, бросая Баки быстрый взгляд:       — Если бы он не был…таким, я бы и не палился. И вообще… — он говорит очень осторожно, сохраняя интонацию еле слышной, но лицо Баки вытягивается за мгновение. В глазах мелькает быстрая эмоция ужаса, а в следующую секунду Стив слышит шорох чужих брюк. Брок подтягивает форменные брючины, усаживает меж ними, чуть позади, на корточки и тоже шепчет:       — Каким таким, Роджерс? О ком это вы тут шепчетесь? Мне тоже расскажите, жуть интересно, — у Брока ехидный голос и впервые за весь этот день Стив не слышит в интонации жесткости. Только задор и легкую нотку наглости, но та столь привычна, что уже даже не ощущается опасно или неприятно. Ответить что-либо Стив не успевает, а Баки и вовсе выглядит так, будто язык проглотил. И Брок говорит уже громче: — Барнс, а ну кыш на маты к рингу. Чтобы не повадно было языками трепать. Остальные — разбились по парочкам. Растяните друг друга хорошенько, у меня нет интереса отдирать вас после от ринга. И да, Романова! Позаботься о Роджерсе, пока он не откинулся от тоски за своим попугаем-неразлучником.       Баки кисло морщится, поджимает губы, но не смотрит сурово или обиженно. Вместо этого он поднимается с места и тащится на другой край неровного круга из кадетов, поближе к рингу. На полдесятка шагов около него никого не оказывается да и пары ему теперь не найти, — отправившаяся в медпункт Елена сделала их общее количество нечетным, — но он все равно усаживается так, чтобы быть к Стиву лицом. Улыбается ему на уголок через весь тренировочный зал, пытаясь поддержать без слов. Стиву остается только вздохнуть тяжело.       — Вы такие сладенькие… Иногда даже противно становится, — Наташа подкрадывается неслышно. Да и не видно: Стив слишком занят тем, чтобы не улыбнуться Баки в ответ, потому что чувствует — улыбка выйдет натянутой. Наташа оказывается сзади, наваливается туловищем ему на спину и заставляет окончательно сложиться пополам. И тоже шепчет еле слышно, вероятно, поглядывая на Брока, направляющегося следом за Баки.       Только губы поджав, Стив вздыхает вновь и даже не пытается подняться. Ответить ему нечего, потому что любое его слово Наташа с легкостью против него вывернет, хоть колкое, хоть согласное, хоть противоречащее. В итоге в любом случае он окажется в дураках. Стив обдумывает эту мысль несколько секунд, а после видит, как Брок усаживается на корточки позади Баки — похоже, он решил составить ему пару сам. И судя по лицу Баки такое положение дел ему очень сильно не нравится.       — Ну что, Барнс, проверим, как у тебя дела с растяжкой? — Брок, уже оказавшийся позади, насмешливо опускает ладонь ему на загривок, и Баки очень не желает сыпаться, очень хочется удержать лицо и голос. Но ничего у него не получается. В последний миг, прежде чем опустить голову к своим ногам и сложиться почти пополам, он видит напряженный взгляд Стива по ту сторону зала. Мыслей не остается вовсе, и, пожалуй, Брок вряд ли догадывается, как его действия, его присутствие влияет на них обоих. Потому что стоит ему опустить ладонь Баки на шею сзади, как тот удушливо давится воздухом, закусывает щеку изнутри. Крепкая, горячая ладонь чуть сжимает его шею по бокам, настойчиво, но не больно давит — контролирует.       — С растяжкой… Все в порядке… Сэр, — еле выдавив из себя ответ, Баки жмурится, вдыхает носом. И вздрагивает крупно, чувствуя, как другая чужая ладонь забирается ему под футболку у поясницы. У Брока крепкие, тёплые пальцы, и он гладит ими спину Баки над самым краем форменных брюк — эта ласка слишком вульгарная для тех обстоятельств, в которых они находятся. От неё веет верховенством и властью, и Баки только чуть глаза закатывает под прикрытыми веками. И хочет поблагодарить свою память за то, что та стёрла слова Брока месячной давности, но не успевает. Будто в издевке сразу вспоминается, как Брок хватает его за горло, как рычит почти что — он был бы рад трахнуть Баки на собственном столе в кабинете.       Баки не говорит и поэтому не врет — он дрочил на это воспоминание раз восемь точно. И, похоже, собирается сделать это вновь, позже.       — А с голосом что? Ну же, Барнс, вы же хотели поиграть. Давай поиграем, — Брок фыркает ему на ухо, переходит на шёпот и наваливается со спины всем телом. Руку с затылка убирает, но другая так и остается у Баки на пояснице, чуть скребёт по коже остриженными ногтями. Баки надо бы поднять голову, надо бы убедиться, что никто не видит происходящего, но он просто не может. Брок горячий, тяжелый, и он не жалеет его, наваливается, заставляя прижаться грудью к ногам. Мышцы нерадостно ноют, но Баки не может сконцентрировать на этом неудобстве. Потому что у уха вновь слышится шепот: — Свалились оба на мою голову… Привлекли внимание, раздразнили… Вы ж не понимаете оба. Я если за вас возьмусь, вы же первые взвоете да на стену полезете, — он ведёт ладонью чуть выше у Баки под футболкой, пересчитывает пальцами позвонки, а после вновь спускается. И большим пальцем поглаживает ямочку на пояснице. Баки чувствует, чувствует каждое его чёртово движение и только голову крепче вжимает в ноги. Ему не вдохнуть даже, и отнюдь не потому что он сложен пополам. Хочется прогнуться в пояснице, повести бёдрами и просто уже позволить. Мольба вязнет на кончике языка, и Баки только стискивает зубы крепче. Сейчас не место и не время, а только не ясно ведь, когда все это у них будет, у них со Стивом. Брок не дает конкретики, а требовать с него что-то… Баки и хотел бы, и потребовать, и взбунтоваться, но внутри был чёткий, настойчивый страх: вдруг Брок просто рассмеется ему в лицо и скажет, что все его слова о каком-то там плане, были ложью. — Ты только глянь, а… Роджерс сейчас, кажется, задымится. Надеюсь, не от ревности, а то неловко получится… Я бы не хотел ломать то, что у вас есть. Но ты только глянь, а…       Брок все шепчет и шепчет, и Баки только губу закусывает. Он уже даже не пытается удержать собственное возбуждение в узде. В брюках становится тесно и некомфортно, а в следующее мгновение, — точно издеваясь над ним, — Брок обнимает его за шею сзади той рукой, что только что шарилась у Баки под футболкой, и медленно тянет назад. У Баки не остается и единого варианта, кроме как поднять голову и открыть глаза. Он прикладывает все свои усилия, чтобы держать лицо бесстрастным, но стоит ему увидеть тяжелый, горячный взгляд Стива, направленный на него, как Баки тут же сглатывает. И мгновенно понимает, что Брок чрезвычайно прав — они не просто сдадут позиции, если Брок начнёт действовать в ответ.       Они уже их сдали.       — Это…нечестно… — Баки выпрямляется окончательно, а после, неожиданно растеряв все прикосновения Брока, подгибает под себя одну ногу. Ему все ещё нужно держать лицо, ему нужно шептать и нельзя оборачиваться ни в коем случае. Потому что если он обернётся, — уже чувствует, — позорно заскулит.       — Ничего, зато в следующий раз, когда вам кто-то понравится, вы не будете вести себя, как малышня в пубертате. Охуительный опыт, Барнс, и совершенно задаром, — Брок опускает ладонь ему между лопаток и заставляет вновь опуститься вниз. А Баки только глаза закрывает да поджимает губы. На Стива смотреть нет сил, потому что тот глядит в ответ с волнением, но и с голодом. А Брок только гладит его ладонью меж лопаток, вновь поднимает ее выше и обнимает пальцами сзади за шею. Большим поглаживает за ухом. Будто бы в обещании взять его, наконец, за горло и прижаться сзади… Конечно же, Брок этого не сделает. Но вновь шепчет со спины: — Надеюсь, у тебя получится со стояком выиграть на ринге, потому что я планировал сегодня вновь поспарринговаться с победителем, Барнс. Смотри не упусти свой шанс…       — Если я выиграю… Ты скажешь, что ты задумал. Если я… — прикрыв глаза, Баки шепчет прогоркло и почти жестко. Ему это нужно. Это нужно им со Стивом. И даже если в итоге вся игра Брока окажется фикцией… Они хотя бы будут знать, что ловить им здесь нечего. И просто прекратят пытаться. — Ты расскажешь. Честно. Без шуток. Без недомолвок.       Брок у него за спиной коротко хмыкает, а после медленным движением ведет ладонью вдоль его позвоночника. У Баки мурашки бегут по плечам и меж губ рвётся тяжелый, горячий выдох, и он сжимает губы в упрямую, жесткую линию, только бы не пустить его. Это прикосновение ощущается обжигающим, почти болезненным, но в нем столько обещания, столько власти. Баки почти готов поверить в каждое и без словесного подтверждения, но он здесь не один. Их со Стивом двое — за них двоих он должен добиться правды.       — Если выиграешь, скажу, — Брок отвечает, и в его голосе слышен флирт да усмешка. И игра, эта блядская игра, которую они начали вместе со Стивом первыми. Пускай Брок и был прав, — им стоило просто подойти и спросить, вместо того, чтобы столь нелепыми, один хер что действенными, методами привлекать его внимание, — только его правота все ещё казалась Баки немыслимой. Они со Стивом не смогли даже друг другу признаться нормально: напились на какой-то школьной вечеринке и поцеловались на спор, а после не могли неделю друг с другом говорить, настолько это было немыслимо вкусно и стыдно одновременно.       Пожалуй, им стоило пройти какие-нибудь курсы общения или типа того. Баки думает об этом с минуту, когда ощущение чужой горячей ладони пропадает с его спины. Он думает, еле давит колкий смех и все ждёт, что Брок вернётся, но так и не дожидается. Ему приходится выпрямиться, поменять ногу. Ему приходится поднять глаза на Стива — тот больше не тянется, вместо этого помогая с растяжкой Наташе. Их взгляды встречаются. И Стив только сглатывает натужно. Баки думает, думает эту странно смешную мысль, но не находит возможности ему улыбнуться.       А ещё он совершенно не представляет, как должен выиграть и у кого именно: в крайнем спарринге или у самого Брока.       Ему стоило бы уточнить это, но уже слишком поздно. По залу разносится быстрый свист Брока, он назначает первую пару для спарринга. Только поднявшись Баки находит его взглядом — ублюдок по-королевски расселся на скамье, выложил рядом с собой планшет с наброском турнирной таблицы. Своего имени с такого расстояния Баки разглядеть не удается, зато ему прекрасно видна широкая, кусачая улыбка, в которой растянулись губы Брока.       Он явно задумал что-то неладное.       — Вы говорили? — отойдя следом за Баки подальше от ринга, — и от Брока сидящего подле ринга в частности, — Стив вдыхает поглубже и старается не показывать, как сильно ему хочется предложить Баки и правда вернуться к себе и запереться до завтрашнего утра. Прямо, блять, сейчас.       — Он сказал, если я выиграю, он все расскажет. Все-все, Стив, — Баки разворачивается к рингу полубоком и еле заметным движением поправляет брюки. Стив старается не опускать глаз и только руку к лицу тянет, трёт пальцами переносицу. У него даже слов поддержки не находится, потому что оба они прекрасно понимают банальную истину.       Выиграть, постоянно отвлекаясь на Брока, почти невозможно для них обоих. Особенно, если в последнем спарринге, как обычно, противником будет Наташа.       — Если ты не выиграешь, мы все равно пойдём к нему и спросим с него, Бак. Выносить это и дальше… — переведя взгляд в сторону ринга, на котором уже дерутся двое кадетов, Стив поджимает губы. Эти слова даются ему не просто, но он вкладывает в свой шёпот всю уверенность и храбрость, что в нем есть. Это решение определенно залетает в желтую зону по опасности, но уж лучше Брок отчислит их или высмеет, чем в этом напряжении они потеряют друг друга насовсем. Помедлив, он оборачивается к Баки. Тот глядит в ответ со странной, очень хрупкой благодарностью и любовью. И шепчет увереннее, чем говорил до этого:       — Я постараюсь. И если у меня не получится, мы пойдём к нему вместе, — он улыбается, наконец, улыбается, и его улыбка заставляет Стива расправить плечи. А после Баки шепчет без слов, одними губами: — Я люблю тебя, Стивен Грант Роджерс.       И Стив краснеет. Он совершенно точно не знает, кому нужно молиться сейчас, чтобы Баки и правда победил. •••