***
- Арс. На меня наплывают образы. Расколотый диско-шар. Пелена дождя. Тёмные волосы Алёны, спутанные и запятнанные кровью. Потом боль. Она охватывает мой череп и распространяется по всему телу. Я впиваюсь пальцами в простыни, и постепенно волна боли немного отступает, так что удаётся вычленить из окружающего гула один голос, зовузий меня по имени. - Арсюш? Мама. С трудом открываю глаза и фокусируюсь на её лице. Вижу её нос, рот, но образ размытый. Искаженный, как слишком сильно увеличенная фотография. - Мама, - каркаю я. В горле сухо, словно вместо плоти у меня там наждачная бумага. Мама берет мою руку и сжимает. Чувствую усталость. Как же я устал. В поле моего зрения появляется доктор. Он светит мне в глаза какой то штуковиной, спрашивает, что я чувствую и чего не чувствую, затем просит следить за его пальцем. "Я не.. я ничего не чувствую. Так и должно быть?" Тут то я и начинаю паниковать. Окрававленные спутанные волосы. Каталка. Алёна. - Что случилось... Алёна... она ?.. Врач ничего не говорит, только смотрит на какой то предмет, который держит в руках. Планшет для бумаги. Щёлкает шариковая ручка. Пометка в карте. - Арсений, вы меня помните? Я доктор Дмитрий. У вас серьёзная черепно-мозго... Его голос тонет в каком то трубном звуке, таком громко, что я зажмуриваюсь, отчаянно надеясь, что это прекратится. Пытаюсь вновь открыть глаза, но чувствую одну только боль. Обжигающая боль пытается проглотить меня, и я сдаюсь.***
Когда я вновь просыпаюсь, то понятия не имею, как долго проспал, хотя чувствую себя немного лучше. Белая плитка на потолке, зеленовато-голубые стены больничной палаты, в углу чернеет плоский экран телевизора. Голова болит, и я вспоминаю слова Дмитрия. Поднимаю руку, касаюсь повязки, закрывающей мой лоб, и от этого движения натягивается тонкая трубка, соединяющая мой запястье с капельницей. Скосив глаза, я вижу рядом с кроватью несколько аппаратов, а потом - человека, сидящего в изножье кровати. - Серёжа, - выдыхаю я. Друг в скидывает голову и смотрит на меня. Глаза у него опухшие и красные, щеки мокрые. Меня пронизывает ужас. За все жизнь я видел Серёжу плачущим дважды. Первый раз, когда нам было по десять лет - и он сломал руку, упав с велосипеда ; второй раз три года назад, когда умер любимец их семьи, золотистый ретвиер Отто. Однако на этот раз мне кажется, что все гораздо страшнее. - Серёж? Я не могу задать вопрос, а Серёжа молчит, только смотрит своими покрасневшими глазами в окно, и по его щекам скатываются слезы. - Серёж, - наконец говорю я. Изо всех сил пытаюсь сесть, но тело слишком слабое, и в конце концов дрожащий руки не выдерживают моего веса, я падаю на кровать. - Серёжа? Он упорно не отвечает. У меня перед глазами танцует улыбающееся лицо Алёны, и я начинаю задыхаться, страх и чувство вины сдавливают мне лёгкие, а в голову рикошетом ударяет новый приступ боли. Неужели она... Перебираю в памяти последние воспоминания, начиная с ННГУ, нашей ссоры и заканчивая широко открытыми глазами Алёны и светом фар в темноте. Когда я вспоминаю столкновение с грузовиком, то чувствую, как весь мир разбивается вдребезги, боль у меня в голове все нарастает и усиливается, пока все тело не взрывается миллионом частиц, частиц, которые уже никогда не собирутся в прежнее единое целое.***
Мама ведёт машину, а я прижимаюсь забинтованной головой к стеклу и смотрю, как в дождевых каплях отражается свет красных сигнальный огней едущего впереди автомобиля. Прошло уже две недели, но я до сих пор не могу поверить в случившееся. Ещё недавно мне казалось, что я не переживу расставания с Алёной, если она меня бросит, но это... Уже ничего не исправишь. Нельзя достать из кармана браслет и с крепить наше примирение этим подарком. Алёна ушла навсегда. Похоронена на местном кладбище пять дней назад, а я был настолько убит горем, что не смог посетить похороны. Когда мы приезжаем домой, я стою под дождём, прижимая к груди картонную коробку, привезенную из больницы. Внутри лежат мои ботинки, рваные лохмотья, в которые превратился костюм, и браслет с подвеска и, спрятанный где то в куче трёп я, его пустые звенья уже никогда не будут заполнены. Дождь вдруг прекращается. Я поднимаю голову и вижу над собой открытый зонтик. Мама касается моей забинтованной головы - повязка потяжелела, поомокнув под дождём - но я мягко отвожу её руку. Не желаю ни утишения, ни заботы - все равно мне уже ничто не поможет. - Мне просто хочется, чтобы тебе стало лучше, - шепчет мама, её губы почти не двигаются. "Лучше". Можно подумать, есть способ снова сделать меня прежним, довольным жизнью парнем. Мама озабоченно смотрит на меня, вглядывается в моё лицо, потом забирает у меня коробку и суёт себе под мышку. Мне нужно побыть одному. Опираясь на костыли, ковыояю к дому, взбираюсь на крыльцо; в голове туман, я стараюсь не переносить вес своего тела на больную ногу - врачи собрали сооманное бедро по кусочкам и закрепил металлическим штырем. Мама помогает мне преодолеть порог, и я по-черепашки медленно ползу в подвал, отчаянно желая, чтоб лекарство, которым меня накачал в больнице, поскорее по действовал и помогло мне провалиться в беспамятство. Костыли стукают по полу громко и мерно, словно удары сердца. - Я подумала, может, ты останешься здесь, - окликает меня мама. - Я передвинула для тебя диван, так что тебе не придётся подниматься и спускаться по лестнице... - Хочу быть в своей комнате, - решительно заявляю я. Открываю дверь в подвал - я живу там с тех пор как перешёл во второй класс старшей школы - и начинаю с грохотом преодолевать одну ступеньку за другой. У меня за спиной раздаются торопливые шаги, мама крепко сжимает моё предплечья, но в следующую секунду моя нога уже касается нижней ступеньки. - Подожди, золоте... - начинает было мама, но уже поздно. Я включаю свет и сразу вижу крошечные дырыв тех местах, где прежде была Алёна. С полки пропали книги, её любимое одеяло больше не лежит на диване, даже фотографии со стоны исчезли. - Где... Хромая вваливаюсь в спальню, дрожащий рукой трогаю торчащий из стены гвоздь, на которой ещё недавно висела фотография Алёны. - Её родители приезжали за вещами, которые она здесь оставила. Я не ожидала их прихода... - Они все забрали, - говорю я, чувствуя себя, будто меня того и гляди вырвет. Я пропустил похороны, а теперь ещё и это? Верчу головой, осматриваюсь, надеясь, что родители Алёны что то пропустили, но исчезло даже розовое зарядное устройство, которое она всегда оставляла здесь, - его выдернули из стены, словно человека отсоединили от аппарата жизнеобеспечения. Во мне вскипает злость, клокочет все яростнее, а потом разом испаряется, из меня как будто выкачали весь воздух. Это не родители Аленыы все забрали у меня. Это я все отнял у Алёны. Именно я сидел за рулём. Я заставил Алёну чувствовать себя виноватой и скрывать от меня свои настоящие желания, а теперь они уже никогда не осуществлятся. - Прости, золоте, - говорит мама, протягивая ко мне руку. Я отшатываюсь. Выдавливаю хрипло: - Можно мне побыть одному, мам? Она уже открывает рот, чтобы что то сказать, колеблется и в конце концов уходит. Поднимается по лестнице, звук её шагов постепенно стихает, дверь за ней закрывается с тизими щелчком. Ковыляю через всю комнату, подхожу к полке, где стоят золотые кубки и висят блестящие медали, но главное - там стоит фотография в рамке, единственная, которую родители Алёны не забрали. На снимке я вместе с Алёной, нас сфотографировали перед тем самым матчем: Алёна вскидывает в воздух помпоны чирлидера, у неё на щеке нарисован мой номер, я обнимаю её за талию. Через двадцать минут моей спортивной карьере придёт конец. Ещё через две недели я официально стану просто Арсением Поповым, парнем, пишущим обзоры матчей для школьной стен газеты, про игрока, который заменил меня. Спустя несколько минут после того, как был сделан этот снимок, все мои мечиы пойдут прахом. И все же сейчас я готов ещё сто раз сломать плечо и снова пережить крушение всех надежд - если бы это вернул мне Алёну. БИП, БИП, БИП. Я подпрыгиваю, и один костыль громко стучит об пол. Нахмурившись, Оборачиваюсь на звук и вижу на прикроватной тумбочке будильник: он громко звонит. Хромаю к столик и вижу, как красные цифры начинают мигать в такт сигналу. Нажимаю кнопку, и на меня обрушиваются воспоминания. Мама уехала из города, а Алёна просыпается рядом со мной и сонно морщится. - Неужели кто то ещё пользуется обычным будильником? - ворчит она, натягивает простыню на тёмную макушку и прижимает я ко мне. Я выключаю будильник и мгновенно забываю, что должен идти вместе с Серёжей на утреннюю пробежку - ведь Алёна в моих объятиях. Я случайно нажал не на ту кнопку, и спустя пять минут будильник зазвонил снова, громко и настойчиво. Алёна опять проснулась, подскочила, схватила зло частный будильник и швырнул через всю комнату. Помню, как мы хохотали и как утреннее солнце медленно поднималась за окном, золотая лицо и волосы Алёны. За всю свою жизнь я не видел ничего прекраснее. Даже сейчас я почти вижу её... БИП, БИП, БИП. Наклоняюсь и выдираю вилку из розетки. Звук резко обрывается, и лицо Алёны исчезает, как сон, рассеивающийся после пробуждения. Грудь сдавливает, я пытаюсь снять с себя толстовку и запутываюсь в ней. Тяну, дёргаю, и вот наконец ткань поддаётся, с моих губ срывается вздох облегчения: я стаскиваю толстовку и швыряю на спинку стула, стоящего перед письменным столом. Осматриваю комнату, оглядываю все места, которые раньше заполнял Алёна, и понимаю, что не готов к такому. До сих пор отчаянно стремился поскорее попасть домой, снова и снова сожалел, что пропустил похороны, старался найти в себе силы покинуть больницу, в которой умерла мой девушка. Я ни разу не подумал о том, как буду жить дальше..