***
Дни начинают сливаться в одну серую полосу. Сообщения остаются непрочитанными;пол устлан упаковка и фастфуда. Неделя превращается в другую, потом в месяц, а вскоре и лето проходит; с каждым днем солнце за моим маленьким подвальным окошком заходит все раньше. По утрам я не встаю с кровати. Ничего не делаю. Просто лежу, игнорируя все попытки мамы выгнать меня из комнаты. Не хочу мучить сам себя: я знаю, что ждёт меня там, снаружи. В моей спальне два входа: дверь, ведущая наверх, и застекленный створчатые двери в противоположной стороне комнаты, выходящие на задний двор; этими двойными дверями пользовалась Алёна, чтобы проскользнуть ко мне, после того как мама засыпала. Я мог бы пойти наверх, но тогда я увижу газон перед домом, на котором Алёна делала "колесо", когда мы учились в средней школе, или кухню, где мы пекли жутковатый с виду, но очень вкусный шоколадный торт на день рождения Серёжи. А главное, не хочу давать своему мозгу пищу для фантазии, возможность обмануть меня, сыграть со мной злую шутку. Не хочу думать, что вижу Алену. Мама стучит в дверь моей комнаты все чаще, я то и дело слышу цоканье её каблуков и умоляющий голос: - Ты же там. Я знаю, что ты там. Сегодня она даже дёргает дверную ручку:раз, другой. Хорошо, что я запер дверь. Чувствую, как мама стоит по ту сторону двери, хочет, чтобы я впустил её. Ну уж нет. Ещё один день перетекает в вечер. Стараюсь держать глаза открытами как модно дольше, потому что когда я сплю, мои сны наполнены вспыхивающими диско-шарами, флуоресцентными больничными лампами, стремительно приближающимися фарами грузовика. По крайней мере, когда я бодрствую, то могу отключиться от реальности. Не знаю, сколько проходит времени, да и это не важно. - Вставай. Сейчас же. С трудом разлепляю глаза, щурюсь и вижу маму - она трясёт меня за плечо. Дверь моей комнаты стоит, прислоненная к стене, - её сняли с петель, и теперь у меня в стене зияет дыра, через которую видно остальную часть подвала. Как это я умудрился проспать такое? - Ты немедленно встанешь с кровати и возьмёшь себя в руки, - говорит мама сбрасывал с меня одеяла. - Нам нужно поговорить. Со стоном хватаю одеяла, снова подтягиваютк себе и зарываюсь в них. - О чем? - ворчу я. Мама садится в изножье кровати, её насупленные брови образуют букву V. Ой-ой-ой. Серьёзная мама. С опасной смотрю на неё поверх груды одеял, опасаясь того, что она может сказать. - Сень, уже сентябрь на носу. Все твои друзья уезжают учиться. Серёжа поступил в двухгодичный муниципальный колледж. - Она делает глубокий вдох. - Итак, Санкт-Петербургский университет. Сажусь, убираю со лба растрепанные волосы, и пальцы цепляются за выпуклый шрам на лбу. Неужели мама думает, что я куда то поеду? - А что насчёт него? - Знаю, вы с Алёной хотели поехать учиться в Питер вместе, - говорит мама и берет меня за руку. - Но ты должен смириться с тем, что будущее будет не таким, как тебе хотелось бы. Мой взгляд обращается к вымпел с гербом Питерского университета - Алёна купила его и повесила на стену, и теперь он издевается надо мной. Будущее, которое я планировал, все равно не наступило бы. Алёна собрала бы свои вещи и начала новую жизнь в Нижнем. Без меня. Ощущаю лёгкий укол злости, а потом уже привычное чувство вины. Алёна отдала бы все что угодно, лишь бы поехать куда то учиться. Лишь бы остаться на этой земле. - Но это не значит, что у тебя нет будущего, - продолжает мама. - Через полторы недели ты должен уехать, и, возможно, это было бы... - Я собираюсь взять отсрочку, - говорю я, мгновенно приняв решение. Только так можно избавиться от маминых понуканий - хотя бы на несколько месяцев. - Пропущу первые две четверти. Слишком рано. Ей не обязательно знать, что ноги моей не будет в этом университете. Мама хлопает глазами. Такого поворота она явно не ожидала. Судя по положению её плеч, она настроилась на скандал, но с привиденным мною аргументом не поспоришь, а я на это и рассчитывал. Так что мама кивает - наверное, довольна! что я принял хоть какое то решение. - Ладно. Но если ты так поступишь, тебе нужен новый план. Даже если ты не поедешь учиться, то все рано не можешь продолжать... - Она умолкает и указывает на кучу грязной одежды, грязную посуду, переполненное мусорное ведро. - Это. Нужно чем то заняться. Обвожу взглядом комнату. Я не покидал её все лето, и это заметно, вот только у меня нет сил переживать или стыдиться бардака. - Ты все ещё жив, - говорит мама, пожимая мою руку. - И не можешь перестать жить, из за того что Алёна мертва. Тебе нужно жить дальше. Длинно выдыхаю, приглаживаю пятерней стальные волосы. Уже один этот разговор меня утомляет. Я вообще не представляю, что значит "жить дальше" теперь, когда рядом нет Алёны, поэтому заявляю начистоту: - Даже не знаю, откуда начать. Может, если мама скажет, чего хочет от меня, этого будет достаточно. - Серёжа хочет тебя видеть. - Она протягивает мне мобильный. Интересно, как она его достала? - Ты не разговаривал с ним несколько месяцев, и я знаю наверняка, что он тоже страдает. Почему бы не начать с этого? Она пизает мне в руки телефон, и он сильно ударяет мне в грудь, потому что я не успел его схватить. Без тренировок мои рефлексы совсем атрофировались. На экране отображается множество пропущенных звонков и непрочитанных сообщений, преимущественно от Серёжи, и ещё несколько от ребят, с которыми я играл в футбол на протяжении нескольких лет, хотя они написали всего пару раз, сразу после аварии, но, не получив ответа, бросили это дело. Один Серёжа все ещё не оставил попыток выйти со мной на связь. Я медленно пролистываю его сообщения, смотрю, как послания типа : "Привет, старик, как дела?" сменяются вопросами вроде: "Чувак, уже почти два месяца от тебя ни слуху ни духу. Позвони мне. Я за тебя волнуюсь". Не знаю, как буду смотреть Серёже в глаза после того, что произошло. Неужели он хочет меня видеть? Даже если мы увидимся, наша встреча станет лишь ещё одним болезненным воспоминанием о том, что наше трио - больше не трио. - Ты не сможешь отмахиваться от него вечно, - говорит мама, словно прочитав мои мысли. Она дважды хлопает меня по ноге и встаёт. - А теперь позвони Серёже и поднимай я. Отправляй я в магазин - я больше не стану покупать тебе еду, - добавляет она, направляясь к двери. - Может, если ты как следует проголадаешься, то выйдешь наконец из своей берлоги и присоединиться к миру живых. У меня громко урчит в животе. Предательский желудок.***
К тому времени как я доползаю до "Забегай и покупай", пот уже льёт с меня градом. Джинсы раздражают кожу, успевшую привыкнуть к мягким фланелевым штанам. Я добирался сюда почти час, прихрамывая, ковылял по тратуару вдоль улицы, идущей мимо моей страшней школы и библиотеки; от усталости нога трясётся и подгибается - сказывается отсутствие физических нагрузок, назначенных мне врачом, ведь я благополучно о них позабыл. Мама словно невзначай оставила запасной ключ на кухонном столе, но я ни за что и никогда больше не сяду за руль. Стараюсь не смотреть на витрины магазинов: все они напоминают мне о Алёне. Итак, я старательно смотрю себе под ноги, пока передо мной не открываются двери "Забегай и покупай", а в лицо не ударяет волна охлажденного воздуха. Хватаю тележку, с облегчением переношу часть своего тела на неё, брожу по рядам, время от времени кидаю в тележку продукты и жую луковые колечки, благо прихватил пачку со стенда у входа. Молоко, яйца, хлеб. Беру пару упаковок мини-пицц, потому что мама не уточнял, чем именноя должен питаться, а микровалновка в моей комнате стоит не просто так. Специально, чтобы разогревать пиццу. Когда я иду домой с двумя пакетами, солнце уже почти опустилась к горизонту; небо корашивается в оранжевый и розовый цвета, модленно переходящий в фиолетовый. Похоже, я пробыл в магазине дольше, чем думал. Вдруг грохочет гром - раскатистый, громкий, ритмичный. В первую секунду я вздрагиваю, на память снова приходят события того вечера, но потом поворачиваю голо у и вижу, что футбольный стадион страшный школы ярко освещен, а парковка перед ним забита машинами. Это не гром, а барабаны. С трибун до носятся радостные крики, которые почти заглушают барабанные бой музыкальной группы. Сегодня вечер пятницы, один из первых в этом году футбольных матчей в самом разгаре. Я машинально сую сумки с продуктами под мышку и схожу с тротуара : огни и весёлые крики толпы притягивают меня магнитом, и вскоре я уже сижу на одной из холодных металлических скамей. Делаю глубокий вдох. Всё вокруг кажется странным и.. правельным впервые за долгое время. Толпа вокруг. Сине-зелёная с белым форма игроков на поле. Тренер свистит в свисток, висящий у него на шее. Несколько игроков-старшеклассников из школы сидят на скамье, смеются, перешучиваются и подталкивает друг друга локтями. Вот один вскакивает и начинает пританцовывать - прямо как Серёжа перед игрой - в то время как другой футболист украдкой вытаск вает несколько чипсов из стоящей у его ног сумки, пока все остальные отвлекись. До чего же похоже на Серёжу. Когда мы только перешли в старшую школу и постоянно были на вторых ролях, то прятали закуски в шлемах, а потом незаметно жевали, пока тренер инструктировал игроков. Как то раз я убедил Серёжу, что пора переходить на более здоровую пищу, и вместо печенья мы запастись арахисом. Разумеется, именно в тот раз Стас Шеминов, запасной игрок-старшеклассник , решил заложить нас в конце третьего периода. Тренер заставил нас пробежать столько кругов по стадиону, сколько орешков осталось в пакете. В тот день у меня чуть не отказало лёгкое. Вдобавок потом ещё пришлось слушать нытье Серёжи, дескать, не пришлось бы наматывать круги, придерживайся мы, как раньше, печенья, потому что к концу третьего периода никакого печенья в пакете не осталось бы. Улыбаюсь и продолжаю наблюдать за игрой. Незаметно для самого себя я смешивают с толпой в лучшем смысле этого слова: радостно кричу, когда наша команда, приминив обманный маневр, ловко забивает первый гол,и когда наши соперники по-глупому упускаю возможность сорваться вперёд Взгляд мой цепляется за яркую форму чирлидеров: они выстроились на беговых дорожках перед трибунами, их сине-зелёные с белым помпоны движутся синхронно. Когда одна из девушек, брюнетка, высоко подпрыгивает, я поспешно отвожу глаза, пока разум не сыграл со мной злую шутку. Чтобы отвлечься, начинаю следить за квотербеком : тот выкрикивает команды другим игрокам. Я смотрю, как спортсмены рассредотачиваются по полю, и замечаю, что защитник стоит не на том месте, где надо, так что остаётся достаточно широкий разрыв, в котором оборону нашей команды легко модно прорвать. О нет. Хочу закричать квотербеку:"Осторожно!", но не могу издать ни звука. Центровой бросает мяч. Я хвастаюсь за скамью:нападающие команды противника бросаются вперёд. Квотербеком скидывает руку, чтобы метнуть мяч, и в эту самую секунду защитники его атакуют. Мелькают красные футболки, и здоровенный футболист под номером 9 прорыввется в брешь. Всё словно замедляется. Ужас сдавливает мне грудь, но я не могу отвести глаза. Как знакомо. Слишком знакомо. Ащитник на поле замирает, осознав свою ошибку, потом прыгает, пытаясь защитить своего квотербека, но уже слишком поздно. Номер 9 уже там, от его цели его отделяет только воздух. Я неловко поднимаюсь на ноги, а мяч выпадает из руки квотербека, он падает, намертво прилавленный к земле весом номера 9. Стадион сотрясается от его пронзительного крика. От сочувствия моё плечо простреливает болью, я смотрю, как защитник зовёт на помощь, квотербека корчится на земле, его рука согнута под неестественным углом. На поле выбегает тренер и срывает с квотербека шлем, так что становятся видны растрепынные угольные волосы этого парня и... О боже. Вытаращив глаза, я смотрю на самого себя. Это я лежу там, согнувшись пополам от боли. Чувствую рвотный позыв, с трудом сглатываю горькую слюну. Это все происходит не по-настоящему. Защитник падает на траву, срывает с головы шлем. Это Серёжа. Нашу оборону прорвали из за Серёжи. Даже с трибуны я вижу панику на лице своего лучшего друга. Больная нога дрожит и подгибается, не в силах удерживать мой вес. Я падаю на скамью, а прямо у меня перед глазами повторяется один из худших моментов в моей жизни. Как такое возможно? Мозг снова меня дурит, не иначе. От одной только этой мысли я начинаю успокаиваться. "Это не по-настоящему. Это просто галлюцинации, только и всего." - Ты сильнее, чем думаешь, Арс, ты справишься.-Раздаётся голос рядом со мной. Я замираю, потом медленно поворачиваю голову. Боже мой, она здесь. На скамье позади меня сидит Алена: взгляд устремлен вперёд, прикован к полю, коды у неё гладкая, как фарфор, вся светится под яркими огнями стадиона. Крепко зажмуриваюсь, ожидая. что морок рассеется, стоит мне открыть глаза, но Алёна не исчезает. - Тебя здесь нет, - шепчу я. - Я и не уходила, - говорит она, поворачивается и смотрит на меня. Огни прожекторовосвещают её лицо целиком. Вся вторая половина её лица покрыта кровью и порезами, кровь запеклась в волосах. Алёна тянется ко мне, накрывает мою руку своей, и ничто её не останавливает. Я чувствую её прикосновение. Однако окружающие, похоже, ничего не замечают. - Тебя здесь нет. - Вырываю руку и вскакиваю, прячусь, чтобы оказаться как можно дальше от неё. - Тебя здесь нет! Тебя здесь нет, черт возьми! - Какого черта? - говорит кто то выталкивая меня в реальность. В мгновение ока Алёна превращается в кудрявого парня на пару лет моложе меня, с физиономией, разрисованной сине-зелёным с белым. - Я-то здесь, чувак, - говорит он, отодвигается и меряет меня неприязненным взглядом. - А вот тебе, возможно, нужно быть в другом месте. Проклятие. Что только что произошло? Что со мной не так? Хватаю свои уже начавши размораживаться покупки и сматываюсь со стадиона так быстро, как только позволяет моя сломанная нога.***
Когда я открываю входную дверь, моя голова уже горит огнём. Бросаю сумки с продуктами в прихожей и бегу прямиком в ванную. Хватаюсь за край раковины, делаю глубокий вдох, чувствуя под пальцами твёрдый, гладкий мрамор. - Она вовсе тебя не преследует. Это все у тебя в голове, идиот, - говорю я своему отражению. Подаюсь вперёд и рассматриваю свой шрам, длинную красную полосу с не ровными краями: рубец до сих пор воспален. Дотрагиваюсь до шрама - заживающая кожа очень нежная - и гадаю, что же сломалось у меня в черепушке. Это может быть все что угодно. Опускаю руку и снова Хватаюсь за край раковины, крепко сжимаю пальцы. Перевожу взгляд с отражающегося в зеркале шрама на свои глаза, всматриваюсь в расширенные зрачки. - Сень? - Раздаётся голос у меня за спиной. Подскакиваю как ошпаренный. С двигаюсь чуть вбок и смотрю на отражение моей мамы: она все ещё в одежде, в которой ездила на работу, глаза усталые, встревоженные. - С тобой все в порядке? Я не отвечаю, и тогда мама хватает меня за руку, тащит за собой в коридор, а оттуда - в гостиную. Она усаживает меня на диван, и я наконец выкладываю ей правду. - Мне постоянно мерещится Алёна, - признаюсь я, морально готовясь увидеть на лице мамы жалость. - Она сидела на этом диване, я видел её в кафе-мороженое и сегодня на стадионе. Знаю, она ненастоящая... можешь мне не объяснять, но, мама.. Она прямо как живая. И я чувствую, что она является мне, потому что это из за меня она... Мама сжимает мою руку, заставляя меня умолкнуть, однако произнесенные мною слова тяжело повисают в воздухе. - Сень, в случившемся нет твоей вины, - заверяет она меня спокойным голосом. - Ты ни в чем не виноват. Скоро тебе станет лучше. Я ей не верю, но, по крайней мере, она не смотрит на меня как на безумца или полного идиота - какое облегчение. После того как я признался, мне сразу становится легче. - А разве я заслуживаю того, чтобы мне стало лучше? - На последнем слове мой голос срывается, я тяжело сглатываю, отчаянно пытаюсь взять себя в руки. Мама сжимает моё лицо в ладонях, большими пальцами мягко поглаживает щеки. - Тебе станет лучше. Требуется время, чтобы поправиться и найти силы жить дальше. Речь не только о телесном здоровье. - Она глубоко вздыхает. - Когда твой отец умер, мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы быть для тебя лучшей матерью. Мои воспоминания о том времени обрывочны и размыты, потому что я тогда только только пошёл в детский сад. Сейчас я стремительно превращаюсь в развалин, а мама в прошлом преодолевала все в одиночку, да к тому же заботилась о ребенке. - Как тебе удалось, мама? - спрашиваю я. - Тем вечером Алёна сказала, что без неё я не умею быть собой, и теперь я начинаю думать, что она была права. - Я все ещё в середине пути, делаю шаг за шагом, - отвечает она. - Всегда вперёд, ни в коем случае не оглядываться назад. И ты сможешь.- Взгляд её становится серьёзным, я ещё никогда не видел у неё такого выражения лица. Она протягивает руки, обнимает меня и утыкается лицом мне в шею, так что следующие её слова звучат приглушенно: - Ты будешь бороться и вернёшься. "Всегда вперёд, ни в коем случае не оглядываться назад". Я думаю об этом, пока разбираю продукты, тайком проношу к себе в комнату упаковки мини-пицц и прячу их в мини-холодильник. Мама сказала, что я буду бороться и вернусь, но до сих пор мне никогда не приходилось бороться в одиночку. Травма плеча, нервотрепка из за матчей, трудности с учёбой - через все это я прошёл благодаря Алёне. Теп вечером она сказала, что я смогу жить без неё. Вот только она не сказал, как именно мне это сделать. Беру фотографию, на которой мы вместе стоим перед матчем, сажусь на кровать. Алёна на фото ослепительно мне улыбается. Я всегда двигался вперёд с помощью Алёны. Мы вместе записалась на курсы Питерского университета, у нас всегда было одинаковое расписание, хотя из нас двоих только она успела выбрать себе специализацию. Раньше я думал, что ещё успею определиться, понять, чего мне хочется, а Алёна всегда будет рядом и поможет. Если подумать, у меня самого не было никакого плана, скорее, я составлял план, рассчитанный на двоих. Даже если мне удалось бы придумать такой план для себя, я не смогу двигаться вперёд, если меня будет преследовать призрак моей девушки. Бывшей девушки, напоминаю я себе, и мне тут же становится хуже. Как будто я не имею права скорбеть, могу толькл винить себя. Даже при мысли о том, что призрак Алёны будет меня преследовать, я чувствую себя скотиной. Она не захотела быть со мной при жизни и поэтому теперь является мне повсюду? Я запизиваю фотографию под кровать, понимая, что есть лишь одно возможное объяснение случившегося сегодня вечером. Только оно имеет смысл. Возможно я про со схожу с ума. Возможно именно этого я заслуживаю.