Не верю.

      Антон наклоняется ближе, рассматривает мой шрам. Прошло три дня с моего последнего видения и три месяца с тех пор, как я в последний раз стригся. Пытаюсь отвлечься, смотрю на траву, деревья, на прогуливающихся по дорожкам парка людей. Потом… Антон протягивает руку и кончиками пальцев легко проводит по моей коже. Он делает это так нежно, что я ощущаю лёгкое электрическое покалывание.       Странное чувство, словно мое тело просыпается.       - Что произошло?       Антон убирает руку, и я понимаю, что до сего момента задерживал дыхание.       - Я не рассказываю грустных историй, - отвечаю, передразнивая его.       Антон выгибает бровь, бросая мне вызов.              - Ах вот так?       Молчу, потому что понимаю: разговор пошёл куда-то не туда. На самом деле я хочу все ему рассказать. Про аварию, про Алёну. Антон - первые человек, которому я хочу излить душу.       - Наверное… - говорю я, прислоняясь спиной к вишневому дереву. - Я просто не умею рассказывать истории.       - Ещё как умеешь. Мы все умеем, - заявляет Антон, поджимая под себя ноги. - Мы рассказываем историю прямо сейчас. Решаем, как поступить, что сказать, как жить. - Он поправляет волосы. - Это… и значит - рассказывать истории.       - Это просто жизнь.       - Ладно, но разве история чьей-то жизни не самая настоящая история?       Тут он меня поймал, и он это знает.       - Тебе обязательно всегда и во всем оказываться правым? - жалобно спрашиваю я. Черт возьми, этот парень всегда прав. - Может, дашь мне передышку?       Антон возводит глаза к небу и толкает меня локтем в бок, на его щеках проступает лёгкий румянец.       - Знаешь, что самое приятное в рассказывании историй? - спрашивает он.       Я качаю головой, не сводя глаз с его порозовевших щёк.       - Слушатели, - говорит он. - Без слушателей рассказчик просто сотрясает воздух, но если его кто-то слушает…       - Ах, так ты утверждаешь, что ты - хороший слушатель?       Антон вскидывает голову и пожимает плечами, словно это нечто само собой разумеющееся.       - Конечно. И мне бы очень хотелось послушать твою историю. Если ты хочешь ее рассказать.       Впервые мне кажется, что я действительно могу рассказать.       - Боже. - Вздыхаю, пытаюсь найти отправную точку. - С чего же начать?       - Начни с начала, - предлагает он и тоже прислоняется спиной к стволу дерева, так что его плечо качается моего.       Кошусь на него. С начала? Он что, готов просидеть тут до Рождества? Хотя, полагаю, у меня все равно нет сродных дел и планов.       - Ладно, - говорит Антон, приподнимая бровь. - Как насчёт середины? Двух третей?       Смеюсь, пытаюсь выбрать подходящее место. Правильное место.       - Как насчёт?.. - Вспоминаю, как Алена выпячивала нижнюю губу, если что-то от меня хотела. - Что, если я начну с Алёны?       Итак, я рассказываю Антону все. Про то, как мы с Аленой поругались из-за качелей, а Серёжа уступил нам свои качели, чтобы прекратить нашу ссору. Как в средней школе я набрался смелости и написал в ее дневнике «Я 🖤 тебя». Рассказываю, как каждый год в день нашей годовщины мы с Аленой прогуливали школу и отправлялись в небольшое путешествие-сюрприз, а место назначения всегда выбирала Алена. Она неизменно брала с собой лучшие закуски и подбирала идеальную музыку, чтобы послушать в машине.       Рассказываю про наши с Аленой планы, ссоры и примирения.       - Я хочу сказать, мы были идеальной парой. Знаю, это такое клише «глава чирлидеров и квотербек», но мы были именно такой парой, о какой все мечтают. - Я смотрю на опавшие лепестки вишневого дерева, которые ветер разметал по траве. - И даже когда наши отношения отклонились от идеала, особенно после того, как я повредил плечо, все было хорошо, потому что у меня все ещё была Алена.       Поворачиваю голову к Антону, но он ничего не говорит, просто ждёт, что я продолжу, ее спокойный взгляд успокаивает.       Итак, я рассказываю про конец своей футбольной карьеры. Про то, каким сломленным чувствовал себя, когда увидел результаты рентгена, как понял, что годы тренировок и мечтаний пошли прахом, как Алена держала меня за руку в машине скорой помощи и позже в больнице. Она всегда была рядом.       - Не пойми меня неправильно. Конечно, мы время от времени ссорились, - признаю я. Мы ругались из-за того, что после травмы я не хотел видеться с ребятами из моей команды, потому что тогда мне хотелось просто сидеть дома. Или когда Алена предлагала совершить грандиозную поездку, чтобы посмотреть несколько колледжей, а я не хотел, так как был уверен, что буду учиться в Питере. Или ещё… Ну, мы часто ссорились. - Пожалуй, даже чаще, чем большинство пар, но я всегда думал, что это происходило потому, что мы сильно друг друга любили.       Вожу пятками по траве.       - Не знаю. Теперь все это кажется таким глупым. Все это было так…       - Тривиально, - подсказывает Антон, глядя на меня снизу вверх.       Я вижу, что он понимает. После этого он не требует продолжения, не задает много вопросов, не спрашивает, что же случилось с Аленой и со мной. И, возможно, именно поэтому я продолжаю рассказывать. Рассказываю ему все, от событий на вечеринке до моих видений.       Антон слушает, не перебивая, пока я не умолкаю. Задумчиво покусывает нижнюю губу, словно проигрывает мои слова в памяти.       - А у тебя никогда не возникало таких мыслей? - спрашивает он, глядя на меня. - Что ты пытался все контролировать?       - Нет, - твёрдо говорю я, но мой собственный ответ звучит фальшиво. Особенно после того, как я рассказал Антону о наших с Аленой отношениях. Теперь я словно гляжу на них со стороны и вижу все трещины. Шероховатостей набродись больше, чем я ожидал , и все вместе они вполне могли привести к разрыву. - Не знаю, - говоря я в конце концов. - Возможно уйдя из футбола я почувствовал себя беспомощным, словно у меня отобрали будущее. Наверное, мне казалось, что, если Алена будет рядом, мне не придётся проходить через все это в одиночку. Возможно, я просто пытался контролировать что-то.       - Зачастую я чувствую то же самое, - говорит Антон, кивая. Взгляд у него становится рассеянный. Мне хочется спросить, но я не даю волю любопытству. Мне доподлинно известно, что его деликатность и отсутствие потока вопросов мне помогли. Если он сам захочет со мной поделиться, то все расскажет.       - Ты все ещё хочешь со мной проводить время, невзирая на то, что меня преследует призрак моей девушки? - спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку.       Антон смеётся, выпрямляется и собирает пригоршню лепестков вишни.       - Может быть, ее призрак и не преследует тебя, - говорит он, сжимает кулак, потом пересыпает лепестки с ладони на ладонь. - Возможно, ты просто пытаешься владеть ситуацией, хотя бы отчасти удержать здесь свою девушку.        Я смотрю, как лепестки, медленно кружась, падают на землю.       - Очень глупо. - Я качаю головой. - В смысле, она же меня бросила.       - Мне жаль, но… - говорит Антон. Я поднимаю на него глаза и вижу, как его губы изгибаются в улыбке. - Я хочу сказать… Алена… Брось. Что за дура.       Что? Неужели Антон только что сказал такое? Меня охватывает досада, и все же из моей груди вырывается смешок.       - Ты не можешь так говорить. Алена мертва.       Я совершенно уверен, что это негласное правило: о мертвых плохо не говорят, если, конечно, речь не о диктаторе или серийном убийце.       - Ну, она же с тобой порвала, - замечает Антон, вставшая и стряхивая с широких штанов крупицы земли и травинки. - Это не очень умно.       Его слова застают меня врасплох, но на лице парня нет и намёка флирт. Думаю, он просто пытается быть хорошим другом.       Приятно иметь возможность поговорить с кем-то о разрыве с Аленой. С кем-то,кто признает, что меня бросила девушка, и не осудит меня за это.       Я встаю, а Антон смотрит на меня, слегка касается моей руки, и от этого места по моей коже словно распространяется вибрация, как круги по воде. У него серьёзное выражение лица.       - Мне жаль, что ты страдаешь, - говорит он.       Я чувствую: это не пустые слова, не просто общепринятое выражение вежливости.       Антон говорит искренне.       А сейчас мне нудно услышать именно это. Антон не давит на меня, не твердит, что я должен поправиться, не судит, верно ли я поступал или ошибочно. Он просто позволяет мне чувствовать то, что я чувствую.       - Сейчас уже не так больно, как раньше, - говорю я и удивляюсь, поняв, что так оно и есть.

***

      Затем мы гуляем по парку; листья на деревьях уже начинают желтеть, кое-где попадаются даже оранжевые и бурые, некоторые опадают, неспешно планируя, опускаются к нашим ногам, шуршат, когда мы их задеваем.       Антон достаёт из рюкзака красно-белый, наполовину пустой стакан попкорна - остатки от недавней вылазки к пруду с утками. Он протягивает стакан мне. Я зачерпываю горсть и бросаю несколько шариков в рот.       - А у тебя есть другие мечты? Не связанные с футболом и Питерским университетом? - спрашивает Антон.       Мы идём по дорожке, и наши плечи почти соприкасаются, словно исчез невидимый, разделявший нас барьер.       Я сглатываю, отвожу глаза и смотрю на пруд, поблёскивающий за деревьями. Мама тоже пыталась спрашивать меня об этом. На этот вопрос у меня пока нет ответа.       - Не знаю. Я всю жизнь посвятил футболу, но поскольку этот путь для меня закрыт, а планам на совместное будущее с Аленой не суждено осуществиться… - Пожимаю плечами. - Не представляю, откуда начать.       - Чего тебе хочется? - спрашивает Антон. - Не Алене, не Серёже, не твоей маме. Тебе самому.       Делаю глубокий вдох и говорю первое, что приходит в голову:       - Думаю, прямо сейчас мне просто хочется жить. Не хочу идти в университет и делать вид, будто так и было задумано. Но и в другие университеты тоже поступать не хочу.       - Понимаю, но необязательно все бросать, чтобы определиться со своими желаниями. Пусть ты не можешь больше играть в футбол, но это не значит, что ты не можешь найти занятие, связанное с футболом, - говорит он и тоже забрасывает в рот несколько шариков попкорна.       - Например?       Антон с задумчивым видом жует.       - Тренерская работа?       С минуту я обдумываю ее предложение, но мысль о том, чтобы снова сидеть на скамье, пока на поле идёт игра, по-прежнему меня ранит.       - Не знаю, подойдёт ли мне роль тренера, но… в смысле, меня просили написать несколько статей об американском футболе для школьной газеты, раз уж я больше не участвую в матчах. Мне это нравилось, и, мне кажется, у меня хорошо получалось. Только сомневаюсь, что мои статьи хоть кто-то читал.       - Тебе стоит попробовать, - с жаром восклицает Антон. - Ремесло писателя или журналиста. Тогда мы оба станем рассказчиками.        Я улыбаюсь, его энтузиазм заразителен. Пытаюсь представить свою фамилию в начале статьи, только не в школьной газете, а в настоящем, солидном издании. Я мог бы давать командам честную оценку, а не расточать пустые похвалы.       - На самом деле они не уходят, - говорит вдруг Антон, резко останавливаясь. Я оборачиваюсь и вижу, что он вновь серьёзен. - Мы не можем с ними расстаться, как ты не можешь расстаться с футболом. Они все ещё часть нашей жизни.       «Все ещё часть нашей жизни».       Вот то, чего мне так хотелось после аварии: найти способ жить, не оставляя Алёну в прошлом.       Мои пальцы случайно задевают ладонь Антона, и я тут же одергиваю руку, ощущения очень странные и в тоже время знакомые.       Засовываю руки в карманы, и какое-то время мы шагаем в молчании, но оно не неловкое, не нужно мучительно придумывать, чем бы его заполнить. Вообще-то, это приятно. Мне так спокойно.       - Спасибо, Антон, - говорю я.       Дорожка делает поворот, растущие по обеим ее сторонам высокие дубы тянутся к небу.       - За что?       Пожимаю плечами, не зная, какими словами выразить свою благодарность. Спасибо за то, что с Антоном легко общаться? За понимание?       - Мне было трудно говорить с людьми, с тех пор как…       Антон понимающе кивает. Разумеется, он понимает.       - Как думаешь, ты вернёшься сюда завтра? - спрашивает он.       - Вообще-то, м-м-м… - Я умолкаю, мой мозг отчаянно пытается встряхнуться и сформировать связное предложение. - Я тут подумал, может, мы могли бы вечером выбраться из парка? Ужин у меня дома в пятницу? В качестве благодарности. - Широко улыбаюсь, стараясь, чтобы мое предложение звучало заманчиво. - Я буду готовить.       Антон недоверчиво косится на меня.       - Не знал, что ты умеешь готовить.       - Конечно же я умею готовить, - заявляю я, напуская на себя вид оскорбленного достоинства. - Я страстный поклонник мини-пицц.

***

      - Ладно, - говорит мама, хватаясь за ручку продуктовой тележки. На ее лице отражается решимость. - Разделяй и властвуй. Ты берёшь стейк без костей и индейку в отделе деликатесов, я беру овощи, и мы встречаемся возле касс в десять часов. Договорились?       Я киваю, уставившись на тележку.       - Ты взяла целую тележку ради одной упаковки картошки?             Мама прожигает меня гневным взглядом.       - Возможно, я прихвачу ещё что-нибудь. Посмотрим, куда меня ветер занесёт.       - «Посмотрим, куда меня ветер занесёт», - повторяю я, смеясь, и качаю головой. Классический случай. - Может быть ветер занесёт меня в отдел десертов! - добавляю я, уходя.       Мне вслед несётся мамин саркастический смех.       Первым делом я иду в мясной отдел и беру два стейка без костей. Мы с Антоном договорились поужинать завтра в шесть часов. Я собираюсь готовить стейк по секретному фамильному рецепту мамы… Посмотрим к чему это приведёт. Во всяком случае, приятно будет пообщаться за пределами парка. По крайней мере, так я говорю себе. Предпочитаю думать, что это мое спонтанное приглашение - всего лишь попытка смены декораций.       Подхожу к прилавку с деликатесами, встаю в очередь за дамой и жду, пока она покупает четыре фунта американского чеддера.       Антон придёт ко мне на ужин.       Пока жду, глотаю таблетку обезболивающего, предупреждая возвращение мигрени, сучащей меня большую часть дня. В последнее время я более-менее научился справляться с болью, но бывают дни, когда я не успеваю предупредить ее наступление.       - Сэр?       Поднимаю глаза и понимаю, что продавец за прилавком обращается ко мне. Он вытирает руки полотенцем и повторяет свой вопрос.       - Чем могу вам помочь?       - Извините, - говорю я, подходя поближе к витрине. - Полфунта индейки, и нарежьте потоньше, пожалуйста.       - Понял, - отвечает продавец, натягивая пару чистых перчаток.       Наблюдаю, как он береткусок индейки и с сочным шлепком бросает на разделочную доску.       - Арс? - раздаётся голос у меня за спиной.       Оборачиваюсь, но вижу только пустой проход между стеллажами с продуктами. Слегка поблескивают металлические банки и пластиковые бутылки с газировкой. Ой-ой-ой. Только не сейчас. Скорее бы подействовало обезболивающее. Нервничаю, поворачиваюсь обратно к продавцу. Тот протягивает руку к ломтерезке, его тень на стене повторяет его движения.       Вот только…       Тень и рука движутся рассинхронизированно. Я переводу взгляд с тени на человека: его движения на секунду отстают от движений тени.       Продавец протягивает руку к ломтерезке уже после того, как к ней потянулась тень, но у темного служат длинные волосы, в отличие от человека за прилавком.       Озадаченный, я делаю шаг вперёд. Рост и очертания тени мне кажутся до ужаса знакомыми. Слишком.       Алена.       Я вижу, как вращается электрический нож, но звук, который он издаёт, неправильный. Вместо металлического жужжания слышится какой-то свист.       «Успокойся. Это все не по-настоящему»       Думаю о словах Антона, про то, что я хочу все контролировать и хоть отчасти удержать Алёну в этом мире.       Рука тени снова тянется к ножу, а я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Все это время у меня в голове. Это… что-то касается моей шеи, и я подскакиваю.       - Какого…       Круто оборачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с мамой, ее рука замера в воздухе.       - Извини, - говорит она, вглядываясь в мое лицо. - Я думала, ты слышал, как я подошла.       Оборачиваюсь, смотрю н продавца: тот режет мясо, его тень на месте, ломтерезка издаёт нормальный звук.       Прошла почти неделя с моего последнего странного видения. Как же я зол на самого себя.       - Как ты? Все хорошо? - спрашивает мама, щупая мне лоб.       В последнее время она перестала на меня наседать, даёт мне больше свободного пространства и возможность самому решать насущные вопросы, коль скоро я больше не валяюсь в постели по двадцать три часа в сутки, но все равно продолжает неожиданно хватать и ощупывать меня при малейшем подозрении на головную боль.       - Ага, - говорю я. Тем временем продавец кладёт на прилавок задёрнутое в пакет мясо. Я беру свёрток и бросаю в перегруженную тележку. - Просто сегодня голова меня беспокоит. Ничего нового.       Мама продолжает глядеть на меня с тревогой, поэтому я снова предпринимаю попытку ее успокоить.       - Ничего такого, с чем не справилась бы таблетка. - Смотрю на груду продуктов в тележке: упаковка картошки благополучно похоронена где-то на дне. - И куда же тебя ветер занес?       Мама скромно пожимает плечами и демонстрирует ведерко мороженого, мы оба смеёмся и идём к кассам.

***

      Ровно сутки спустя я нахожусь в полном замешательстве. Стейк? Выглядит отлично. Овощи? Тушатся. Беарнский соус по рецепту мамы?       Катастрофа.       Кухонно стол заляпан яичным желтком, усыпан скорлупой, на нем лежат две пустые коробки из-под яиц; я угрохал столько времени, а соус все равно получился комковатым.       Почему он комковатый?       Когда я наблюдал, как этот соус готовит мама, мне всегда казалось, что это очень просто.       Смотрю на часы и начинаю слегка паниковать, потому что они показывают без пятнадцати шесть. У меня осталось всего пятнадцать минут, чтобы приготовить соус правильно, все убрать и, вероятно, сменить рубашку, потому что я весь взмок, пока пытался состряпать этот проклятый соус.       Лихорадочно просматриваю видео с ютуба из серии «готовим сами» и наконец понимаю свою ошибку: все это время температура была слишком высокой. В тридцатый раз просматриваю записанный от руки рецепт: мама вообще ни слова не написала о температуре. Швыряю листок с рецептом на стол и тут замечаю маленькую приписку на его обратной стороне: «Перед тем как добавлять яйца, убавь температуру».       Прекрасно, просто прекрасно.       На сей раз понижаю температуру, и - о чудо! - после того как я добавляю желтки и уставшей рукой взбиваю получившуюся массу, она становится равномерной, отвратительных комков нет.       - Вот черт! - бормочу я, вздыхая с облегчением, и пробую соус. Сметанообразный, идеальный. Добавляю щепотку соли - просто на всякий случай.       Быстро ставлю на стол тарелки, предварительно подложив на них салфетки, раскладываю столовые приборы, даже водружаю в центр стола цветок.       Веточка вишневого дерева.       Утром я сбегал за этой веточкой в парк, так что часть цветов уже успела завянуть.       Пока стейк подогревался, наливаю соус в маленькие горшочки, вместо того чтобы полить само мясо: ведь у Антона особые отношения с приправами. У меня уходит довольно много времени, чтобы наполнить второй горшочек, так как соус льётся медленно. Неторопливо хлопаю по дну кастрюльки, и, разумеется, соус тут же выплескивается весь, переливается через края горшочка и неумолимой лавиной заливает стол.       Подавляю острое желание запустить кастрюлей в стену.       Вздохнув, хватаю полотенце и вытираю стол, выкладываю мясо на тарелки, потом галопом несусь вниз, переодеваюсь в чистую рубашку, и тут в дверь звонят.       Антон.       Приглаживаю волосы, поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, спешу в прихожую и открываю дверь.       Антон одет в лимонно-желтый короткий дождевик, сияющий ярким пятном на фоне серого неба и проливного дождя.       - Привет, - говорю я, расслаблено прислоняясь к дверному косяку.       - Привет, - отвечает Антон, щурясь, разглядывает меня сквозь дождевые струи. Кивает на низвергающиеся с неба потоки воды. - Может я.. войду?       - Ох, и правда. Конечно.       Я пошире распахиваю дверь. Антон входит в прихожую и снимает с головы капюшон; из-за влажности его волосы завиваются ещё сильнее.       Я беру дождевик и вешаю на ручку двери, ведущей в подвал, чтобы одежда подсохла. Антон осматривается по сторонам, смотрит на висящие в прихожей фотографии. Останавливается передо мной, заглядывает в подвал.       - А что там, внизу? - спрашивает он.       - Пара трупов, - шучу я. У Антона округляются глаза, он толкает меня в плечо, потом едва заметно улыбается. - Там моя комната.       Парень выглядит заинтригованным.       - В подвале?       - Ага. Переехал туда, после того как сама закончила там ремонт. - Киваю на лестницу в подвал. - Серёжа и Алена часто украдкой пробирались ко мне в гости через вторую дверь, ведущую на задний двор.       Антон улыбается: теперь становится очевидно, что я его развеселил.       - Ах ты,плохой мальчик, - поддразнивает он меня.       Возвожу глаза к потолку.       - Готов к ужину?       - А к нему нужно готовиться? - с тревогой в голосе спрашивает Антон. Он определенно сомневается в моих кулинарных способностях, и его можно понять.       Мы идём на кухню, и Антон улыбается при виде веточки вишневого дерева на столе, так что, по крайней мере, мой безумный утренний забег до парка и обратно был не зря.       Я уже хочу сесть, как вдруг вспоминаю, что забыл поставить на стол воду. Открываю стеклянную дверцу шкафчика, и тут слышу, что снаружи хлопает дверь машины.       - Ух ты, моя мама рано вернулась домой. - Вытягиваю шею, выглядываю в окно и вижу, как сама достаёт свои вещи с заднего сиденья. Дождь утих, превратился в едва заметную изморось. Когда вчера вечером я попросил у неё рецепт соуса, у неё в глазах загорелся озорной огонёк. Ну конечно, она не могла остаться в стороне. - Она будет очень рада с тобой познакомиться.       Выхожу из кухни, иду в прихожую и открываю дверь.       - Привет, мам. Это… - Поворачиваюсь, но коридор у меня за спиной пуст. Антона нет. Радость на лице мамы сменяется озадаченностью, я тоже непонимающе хмурюсь.       - Секунду, - говорю я и возвращаюсь в кухню, но стул, на котором сидел только что Антон, теперь пуст. Где же?..       Умолкаю на полуслове, заметив приоткрытую дверь в подвал. Желтый дождевик исчез.       - Антон? - зову, открывая дверь. Сбегаю вниз по ступенькам. Подвал встречает меня тишиной, застекленные створчатые двери, ведущие на задний двор, широко открыты. Выглядываю на улицу, высматриваю ярко-желтый дождевик.       - Антон!       Тишина.       Хватаю толстовку, висящую на спинке стула, надеваю и кричу:       - Эй, мама! Я скоро вернусь!       Выбегаю на улицу, огибаю дом, оглядываюсь по сторонам.       Куда же он мог… к пруду.       Прихрамывая, бегу по нашему кварталу, по парковой дорожке; к тому времени как впереди начинает маячить поблёскивающая гладь пруда, небо раскрашено розовыми, оранжевыми, и фиолетовыми разводами.       Наконец я замечаю желтый дождевик, резко останавливаюсь и подавляю желание протереть глаза: на коленях у Антона сидит утка.       В смысле… настоящая, живая чертова утка. Сидит. У Антона на коленях.       Подхожу, через голову стягиваю с себя толстовку, стелю на влажную после дождя землю и сажусь рядом с парнем.       - Итак, - говорю я со вздохом. - Наверное, сегодня я впервые вижу , как человек держит на коленях утку.       - Извини. - Антон не смотрит на меня. Он не сводит глаз с утки, нежно поглаживает птицу по белым пёрышкам и хмурится.       - Что случилось? Ты даже не попробовала еду. То есть я не профессиональный шеф-повар, но, уверен, моя еда не так уж и плоха.       Антон пожимает плечами глядит на воду, в его глазах я вижу проблеск уже знакомой мне боли.       - Это часть грустной истории?       - Просто.. Я занервничал, - говорит он, отбрасывая со лба волнистую прядь волос. - Твоя сама пришла домой. Новые люди заставляют меня нервничать, я не знаю, что говорить.       - Ты довольно говорлив.       - Только с тобой, - замечает Антон и косится на меня. - Когда я общаюсь с тобой, это…       Она обрывает фразу, словно подыскивая нужные слова.       - Не знаю. Это… мы. Ну, ты понимаешь.       Мы. Сердце громко колотится. Я сглатываю и смотрю, как Антон почесывает утку под крыльями.       - Ну, с ужином ты меня прокатила очень некрасиво, - ворчу, стараясь быть серьезным. - Я целый час убил на приготовление этого соуса, а ты даже не попробовала.       У Антона выскочил незаметный румянец.       - Поэтому, - продолжаю я, - я заслуживаю вторую попытку.       - Вторую попытку?       Они с уткой смотрят на меня.       - Родителям вход запрещён. И уткам тоже. Только ты и я.       В ответ на это утка крякает и распушает перья, так что мы с Антоном смеёмся.       - Только ты и я, - задумчиво повторяет парень. - Хорошо.       Пытаюсь упорядочить лихорадочно скачущие мысли, замедляю бег, вхожу в дом и направляюсь на кухню. Несъеденные стейки все ещё лежат на столе, мама стоит у стола, будто и не возвращалась на 3 часа раньше, чтобы посмотреть на Антона.       - Все в порядке?       - Ага. - Наливаю себе воды. - Все прекрасно. Возможно, - мама готова впитывать в себя новую информацию. - Возможно, ты могла бы пообещать, что в следующий раз задержишься на работе подольше? Вместо того, чтобы ломать мои планы.       Мама виновато улыбается и согласно кивает.       - Ты голодна?       Мама смеётся и берет мясо, чтобы подогреть.       - Умираю с голоду. Я пожираю эти стейки глазами, с тех пор как ты ушёл.       Едва мы начинаем есть, как раздаётся стук в заднюю дверь. Мы поднимаем глаза от тарелок, скрепят петли, и в кухню, широко улыбаясь, входит Серёжа, неся упаковку из шести банок пива.       Черт!       Серёжа знает, что по пятницам моя мама часто допоздна засиживается на работе, но после аварии он ещё ни разу не заваливался ко мне потусить.       - Привет, - говорит он, роднимая повыше упаковку с пивом. - Подумал, мы могли бы посидеть, поговорить.       Я отчаянно жестикулирую, призывая его спрятать пиво, но уже слишком поздно. Серёжа замечает мою маму, его глаза округляются , он поспешно пытается прикрыт упаковку полой куртки, но от Натальи Поповой так просто не скроешься.       Мама встаёт, выхватывает у Серёжи пиво и прижимает к груди.       - Как удачно, Сереж! Откуда ты узнал, что я люблю индийский пейл-эль?       - Ой, да бросьте, миссис Попова, - говорит Серёжа, ухмыляясь, и обнимает мою маму за плечи. Этот парень может очаровать кого угодно. - У меня такое чувство, что за последние три месяца я постарел на три года. А что насчёт тебя, Арс? Чувствуешь себя на двадцать один год?       - Скорее б, даже на двадцать два, - отвечаю я, улыбаюсь от уха до уха.       Мама переводит взгляд с Матвиенко на меня и обратно.       - Неплохая попытка, ребята, - признаёт она, делая вид, что наши ужимки ни капли не смешны, однако я вижу улыбку, притаившуюся в уголках ее рта и глаз.       Серёжа вздыхает, плюхается на один из кухонных стульев и кивает на остатки ужина.       - Выглядит аппетитно, - заявляет он, наклоняется и принюхивается к стейку. - Что за повод, мисс Попова?       - Никакого особого повода нет, - отвечает мама и неуверенно смотрит на меня.       - Что? Что это за взгляд? - спрашивает Серёжа, озадаченно глядя на меня.       У меня екает сердце.       Я знаю, он не поймёт меня, но все равно обо всем рассказываю.