tokyo misery

У Дракена душа, сколько он себя помнит, всегда лежала к искусству. С самого детства тётушки из соседних комнат, сменяясь одна за другой, развивали его вкус и видение. Рисование, музыка, поэзия — вроде бы отчаявшиеся личности, но невероятно творческие — научили его видеть красоту во всём, слушать перед сном Шумана и читать по книге в месяц. Самое ужасное, что с образом «плохого» парня, который он нацепил на себя верхней маской — это не вязалось вовсе. Комната Рюгуджи была не самой обычной для подростка — антиквариат с блошиных рынков разных районов Токио, пыльные книги художественной литературы, разбросанные кисти, которые он ненавидел мыть, расстроенная скрипка и повсюду — его портреты. Сано Манджиро Этого парнишку Рюгуджи знал наизусть — ведь это его лучший друг, который при этом возглавлял ранее их общую группировку — его мимику, жесты, темп речи и даже каждую родинку, которая имелась у него на теле. Встретив его впервые, он был восхищен им. Его изящные движения, походка, пшеничные волосы и запах свежих апельсинов кружили голову Кена до тех пор, пока он не сел рисовать его. Взяв тогда в руки карандаш, Дракен понял, что не помнил, как выглядел Майки. По этой причине, с каждой новой встречей он подмечал по несколько деталей, пока его образ на бумаге не начал его удовлетворять и выглядеть как Сано Манджиро, а не размытая картинка незнакомого человека. Более сотни листов было изрисовано за несколько лет их дружбы и он- Помешался Бывает же такое, что, когда появляется какой-то идеал для тебя, то начинаешь узнавать о нём больше и больше, пытаясь подметить даже самые маленькие детали, чтобы просто знать чуточку больше, чем все остальные. Рюгуджи, даже сам того не замечая, периодически начинал подвисать при взгляде на Манджиро. Любил рассматривать его губы в постоянных мелких ранках, блестящие и золотистые на солнышке волосы, отмечать бледность кожи, тонкие пальцы и небольшие ладошки, особенно любил его веснушки, которые, правда, появлялись только летом, и особенно — его бездонные глаза, которые светятся обычно у Сано только при виде чего-то любимого. Рюгуджи заканчивал очередной портрет, на этот раз — гуашь, и получив сообщение от Такемичи о том, что к нему в гости в скором времени зайдёт Майки, он принялся убираться. Кен всегда был наготове — убирал подчистую свою комнату до прихода кого-либо, дабы никто не увидел его помешанность на Манджиро — и этот раз не исключение. Несколько плотных папок с надписью: «Разбор литературных произведений» скрывали один секрет. — Кен-чин, научишь меня элементарной теории музыки? — дёргая ногой под бит какого-то трека, спросил Манджиро лёжа на идеально застеленной кровати Дракена. Рюгуджи удивился настолько, что даже на пару мгновений перестал полировать свою старую скрипку. — Чего… Зачем тебе это сдалось? — спросил Рюгуджи, отчего-то ощущая тревожность. Не каждый же день кто-то просит его научить таким сложным вещам. — Просто хочу соответствовать тебе, — улыбнулся Майки, произнося шёпотом так, чтобы Кен не услышал и откинул голову назад, позволяя картинке в глазах перевернуться вверх ногами. Смотрит на Дракена перевернуто, волоча волосами по полу, отчего-то восторгаясь и заливаясь смехом. Рюгуджи оставалось только молиться всем известным богам или кому-то там, чтобы он не заглянул под кровать. Ведь там спрятано то, что никому — особенно Манджиро — видеть не стоит. — Мне кажется, я буду очень сексуально смотреться, играя на музыкальном инструменте, не думаешь? Думаю Пару мгновений и Майки натыкается рукой на то, на что натыкаться ему было нельзя. — О, что это у тебя тут такое толстенное? Детские фотки? — хмыкнул Сано, полностью слезая с кровати и пытаясь рассмотреть это нечто, что ему пока неизвестно. — Майки, стой! Не лезь, — твёрдо сказал Дракен, обливаясь холодным потом и ударяя крепкой ладонью по паркету. Сано вздрагивает. — Это не фотки, это… — Рюгуджи хотел добавить «личное», но вспомнил, что тогда интерес Манджиро возрастёт в несколько раз. — То, что неинтересно и скучно, на самом деле, — пытаясь скрыть свой страх, посмеивается, почёсывая затылок. Сердце отстукивает где-то в горле, вызывая тошноту. И Дракен уже придумывает, как будет отмазываться, но не найдя никакого выхода, судорожно выдыхает. Ситуации как эта — всегда считались безвыходными. Многолетняя дружба вот-вот может треснуть по швам из-за своего же безрассудства, помешанности и хреново спрятанной чёртовой папки. Рюгуджи потерял бдительность. — Да? Тут написано: «Разбор литературных произведений», по-моему, очень интересно. Могу я?.. — Дракен обездвижен. Он не понимает, почему в эту чёртову секунду он не может просто взять и выхватить это. Ему настолько страшно, что даже слова застыли в горле. — Посмотреть? — открывает папку Манджиро, несколько секунд смотря внутрь и не понимая содержимого. Рюгуджи осознаёт, что терять ему больше нечего и подорвавшись с места, твёрдыми и быстрыми шагами, направляется в ванную комнату, дабы отдышаться и прийти в себя. Скатившись спиной по двери, его охватывает странное ощущение облегчения и тревоги одновременно. Хочется заплакать и, в тоже время, побить себя за беспечность. За свою же глупую и трусливую влюбленность в него. Проходит десять… двадцать… тридцать минут до того, как Рюгуджи услышал стук в дверь. Дракен был в прострации, в такой безысходности, что абсолютно забыл о том, почему сидит в ванной и трясётся как промокшая дворовая собака. Смелости хоть что-то ответить — не хватает. Слёзы, которые так усердно сдерживались всё это время горьким комком, решили вдруг вырваться, стекая беззвучно ровными струйками по щекам. — Кен-чин, — стучит ещё раз Сано и Рюгуджи охватывает паника. — Я не прошу объяснений, дай мне просто тебя увидеть, ладно? — Дракен слышит, как Манджиро водит рукой по двери где-то в месте, где голова Рюгуджи. Ему страшно, реально страшно увидеть ту гамму чувств, что может быть у Майки в и так всегда холодных и бездонных глазах. И самое ему ненавистное — это безразличие. Вытерев полотенцем лицо от слёз, Рюгуджи открывает дверь встречаясь со своей зависимостью и первой любовью лицом к лицу. — Я рад, что ты… в порядке, — улыбаясь, сказал Манджиро. — Пойдём учить меня нотам. Кен заметил, что папки нет. Наверное, она на своём месте. — Ведь я не такой красивый, каким ты меня нарисовал, Кен-чин, — тепло-тепло улыбаясь, сказал Сано, вкладывая всю нежность в эти слова. Несколько минут молчания, но совсем не неловкого. — Спасибо, — заканчивает Майки. — За что? — Дракен абсолютно не понимал, почему Манджиро не ушёл еще тридцать минут назад и не прокричал послания к чёрту. И это его тепло и блеск в глазах давали Рюгуджи дурацкие надежды, на которые он старался не вестись. — За то, что любишь меня, — как нечто очевидное сказал Сано. — Мне правда нравятся твои рисунки. Можно я буду их теперь смотреть каждый раз, когда прихожу к тебе? — ковыряя заусенцы на пальцах, спросил Майки. — Посмотри в папку, когда я уйду, ладно? Пытаясь объяснить основы, начиная с названия музыкальных инструментов и заканчивая «первый урок» краткой биографией нескольких великих композиторов, Рюгуджи и не заметил, как всё напряжение спало, а несколько часов пролетели как пара минут. Попрощавшись с Майки, Дракена вновь охватила тревога и упав лицом в кровать, вспомнил про слова Сано. Посмотри в папку, когда я уйду, ладно? Достав из-под кровати свои «Разборы литературных произведений», Дракен обнаружил, что все рисунки были разложены по датам и в самом конце стопки был небольшой листок с написанным от руки, немного по-детски кривоватым, текстом. «Кто, как не Кен-чин такой талантливый и классный художник? На самом деле, я был в ужасе от того, что всё это время не замечал очевидного. Прости меня. А помнишь, как мы познакомились, кажется, в средней школе? Я тогда подумал о том, что встретил наконец-то того человека, который круче меня, ха-ха, представляешь? А помнишь, как уже через пару дней ты пытался сыграть на скрипке Вивальди «Весна»* в честь начала нашей дружбы? Это было забавно, у тебя получалось не очень, скажу честно. Но зато теперь ты спокойно играешь Паганини, ведь да? Ты удивительный. Кажется, я ещё тогда понял, что дружить у меня с тобой не получится. Моя первая эрекция тогда случилась именно из-за тебя, ха-ха. И все эти годы я, если честно, пытался не принимать свои чувства к тебе. Сегодня я понял, как много времени я потерял. Я люблю тебя, Кен-чин. Прости, что мне не хватило смелости сказать тебе это сегодня, но я обязательно постараюсь исправиться в следующий раз.» Буду ждать