tokyo misery

— Первый снег, Какучё, — мечтательно прикрывая глаза, тихо проговорил Изана. — Я снова застал его с тобой, — кружится, прямо как падающий снег. Они шли из университета иногда держась за руки — если за ними никто, конечно, не шёл с потока — и грели друг другу замёрзшие дрожащие пальцы. Квартира Курокавы всегда была пустой — особенно если к нему не приходил Хитто — и тоскливой, прямо как он сам. Изана так считал. Считал, что ему это подходит: первый снег, онемевшие от холода руки, румяные щёки и горячий чай по приезде — в этом был весь Курокава, сам же сравнивал себя с зимой. Был ей. Пока однажды не встретил Какучё. И в его вечно холодной, словно Арктика душе, вдруг начало теплеть, таять, цвести душистыми цветами. Он начал меняться — стал более нежным, чувственным, тёплым — и квартира, соответственно, тоже. И Хитто этого не мог не замечать. Они не встречались (ещё не), но их чувства были гораздо глубже, чем просто «друзья» или «близкие друзья» или «больше, чем друзья». Им пришлось бежать практически весь путь от автобусной остановки — обязательно взявшись за руки, чтобы никто не отставал — из-за начавшийся метели. Они вновь заваливаются к Изане. С каждым приходом Какучё, у него в квартире появлялись новые предметы: сначала зубная щётка, затем полотенце, любимый чай, худи, ноутбук для учёбы — и это вселяло какую-то глупую надежду, что он у него останется надолго. По привычке заваривают чай вместе, рассказывая друг другу забавные произошедшие за день истории, ужинают оставшимся с утра рисом с овощами и долго-долго смотрят друг на друга, пытаясь запомнить каждую малейшую деталь — ресницы, веснушки, шрамы, родинки. Отчего-то молчат, каждый в своих мыслях. Какучё в очередной раз думает, какой Изана красивый, а Изана о том, как сильно хочет его поцеловать. И никогда не озвучивают свои мысли вслух. С приходом весны поменялось многое. Хитто стал напористее и вылез из своей зимней спячки: стал смеяться громко и заразительно, больше говорить и чаще ненароком трогать Курокаву (потому что привычка проверять не замёрзли ли его руки осталась ещё с зимы). В квартиру Изаны потихоньку — сам того не замечая — перетаскал половину своих вещей из студенческого общежития и хозяина квартиры это не могло не радовать. Впервые она казалась не такой пустой. В один из вечеров, Какучё снова остаётся. Чувствует себя уже совсем как дома, хотя дома у него никогда и не было. Это же хороший знак, да? Приходить куда-то и чувствовать, что ты дома? Только объяснить свои сложные чувства самому себе он так и не мог. Изана — он… кто для него? Поддержка, друг, опора, близкий друг, брат, любимый друг, дом, любимый? В этот вечер они снова пьют чай — несмотря на то, что на улице уже не так холодно — согревая себя и свою душу, смотрят друг на друга подолгу. — Какучё, может ты сюда переедешь? — хрумкая печеньем и будто бы между делом сказал Изана. — Тут уже много твоих вещей, мне нравится… чувствовать, что ты тут, даже если ты не дома… у меня. Хитто соглашается и уже через неделю полностью перевозит свои вещи, освобождая комнату общежития. — Я точно тебе не мешаю? — интересуется однажды он. — Всё-таки, ты всегда был один… — Поэтому я и попросил тебя, — прошептал Курокава. — Какучё… Будь со мной, — впервые за долгое время нерешительно. Потому что сам не знает, что конкретно имеет в виду. — Ты и так знаешь, — трогая чужую руку с дрожащими из-за волнения пальцами. — Что кроме тебя, — приближается, чтобы подуть на белые, словно снежинки, пушистые ресницы. — У меня никого нет, — так и застывает в паре сантиметров от его лица. Курокава льнет ближе, сжимая в своей руке его пальцы сильно-сильно и, наконец, решается. — Ты такой… — Можно тебя… Одновременно шепчут с горящей решимостью в глазах, словно боятся, что другого шанса может и не быть. — Говори ты первый, — Какучё сдерживает себя, чтобы не провести кончиком носа по его щеке, потому что запах Изаны всегда сводил его с ума до звёзд перед глазами. — Нет, ты, — капризничает и берёт чужую руку в свою, скрепляя пальцы в замок крепко-накрепко, чтобы точно никуда не делся. Прерывистое дыхание Какучё сбивало и Курокава не мог не заводиться. — Ладно, я. Можно я тебя… поцелую? — Ты ещё спрашиваешь? — вдыхает запах его волос, проводя кончиком носа вдоль уха, задевая серьгу, трогает свободными пальцами подбородок, сокращая между ними какое-либо расстояние и… целует. Отчаянно, глубоко, сдержанно. В тот же вечер они впервые занимаются любовью. В тот же вечер Хитто решает, что не отпустит. — Никогда не бросай меня, Какучё, — озвучивает его мысли Курокава.