tokyo misery

Вакаса наблюдал за ним, когда он копался в байках, когда делал им их любимый малиновый чай, когда заплетал Эмме волосы, когда тонкими пальцами держал фильтр сигареты, потому что- Руки Шиничиро были слабостью для Имауши. Длинные, перемазанные мазутом пальцы, засохшие корочки болячек на костяшках из-за тяжёлой и грубой работы при починке байков, всевозможные неглубокие царапины на запястье и всегда пахнущие сигаретами кончики указательного и среднего пальцев. Вакаса тысячу раз думал и говорил ему о том, что- — Береги руки, Шиничиро, — флегматичным тоном проговорил однажды Вака, но в груди испытывал маленькие фейерверки. — Они у тебя красивые, — сам тогда не заметил, как засмущался. — Твои пальцы были созданы для искусства, а не для того, чтобы в мазуте пачкать. — Собирать байки — тоже искусство, Вака, — улыбнулся Сано и опустил благодарность за комплимент, потому что иначе он бы заикался, как первоклашка на чтении стихотворений перед классом из-за своего глупого смущения. Они у тебя красивые, — прокручивал Шиничиро ежедневно в своей голове каждый раз, когда смотрел на свои ладони. — Так почему же ты тогда не касаешься их, Вака? — в пустоту в гараже спросил он прежде, чем Майки влетел бумерангом в его гараж, рассказывая какие-то сплетни о Баджи Кейске. \ — Чёрт! — вновь не получилось поставить какую-то деталь на место, отчего Шиничиро уже, в который раз, злился и разбрасывал всё вокруг: тряпки, коробки, пачку сигарет даже выбросил в угол. Имауши лишь снова наблюдал за ним, потому что в байках он особо не разбирался. Наблюдал за его руками и широкими плечами, нахмуренными бровями и за тем, как Сано взлохмачивал свои волосы перемазанными руками. Вакаса заметил, как помимо какой-то грязи, на руках Шиничиро появилась и кровь. Он тут же подошёл, пытаясь отвлечь от занятия своего друга и перехватил его запястье прежде, чем тот вновь принялся поставить какую-то деталь. — Шиничиро, ты ведь поранился, — кольцо пальцев, в котором он держал его тонкое запястье разомкнулось и Имауши присел рядом, осматривая ранку. Это была неглубокая царапина о торчащую железку, но роса крови всё продолжала выделяться. — Давай я тебе обработаю, — сказал он и тут же поднялся, пытаясь в вечном беспорядке Сано найти аптечку или что-то, что похоже на неё. Ему удалось найти только баночку спирта и бинты. — Как у тебя тут может не быть аптечки, Шиничиро? Ты что, никогда не ранился? — удивлённо спросил он, вновь присаживаясь рядом. — Где-то была… — задумчиво сказал он, осматривая свой захламлённый гараж. Имауши смочил сложенный кусочек бинта спиртом и принялся удалять грязь с его рук, нежно проводя бинтом — каждый палец, ладонь с обеих сторон, каждую косточку, — чтобы не повредить кожу и другие болячки. Вакаса так нежно его касался, что Сано не смог сдержать улыбку. Смотрел на него по-глупому, как самый настоящий влюбленный дурак и надеялся, что это не закончится, что его касания не закончатся. — Спасибо, Вака, — протянул он с каким-то теплом и тягучестью в голосе, отчего у Имауши даже что-то потянуло меж рёбер, заставляя его сжаться и покраснеть. — Береги свои руки, Шиничиро, — вновь повторил он, когда закончил промывать ранку. Оторвав ещё немного бинта, он перевязал его руку и, когда с раной было покончено, так её и не выпустил из своей, продолжая рассматривать его ладонь, проводил большим пальцем по выемкам и косточкам, поглаживал его запястье с яркими синими венками. — Они у меня красивые? — как-то нелепо и со смущением заглядывая в глаза Имауши, с запозданием спросил Сано. — Да, красивые, — ладонь Имауши была меньше, чем его, и почему-то он заметил это только сейчас. Он перевернул раненую руку Шиничиро и положил в неё свою, сравнивая разницу в величине ладоней. — Я раньше не замечал, что у тебя такие большие руки… — усмехнулся он и залился алым румянцем, когда Шиничиро сжал его руку в своей и не выпуская вздохнул. — Спасибо, Вака, — улыбнулся он, прикрывая глаза и ощущая тепло чужой руки в своей. — У тебя тоже красивые руки, не такие царапанные и грубые, как мои, а нежные и мягкие, — ему до безумия хотелось поднести ладонь Имауши к своей щеке и ощутить эту самую нежность и мягкость рук, но он сдерживал себя, стараясь ничего не испортить в их дружеских отношениях. — Правда? — он с какой-то надеждой и блеском в глазах посмотрел на него, сжимая его руку тоже, но не слишком сильно, чтобы не было больно из-за раны. Они сидели прямо на полу и просто смотрели друг на друга — казалось, словно бы несколько часов — с какой-то надеждой и желанием в глазах. Имауши первый отвёл взгляд, когда поймал себя на мысли о том, что хотел бы его поцеловать и прикусил губу, когда Шиничиро не позволил ему распустить их руки. — О чём подумал? — шёпотом спросил Сано, отчего-то побоялся озвучить вслух, наверное, боялся спугнуть. Шиничиро глупым птенцом смотрел на их руки в замке, на перевязанную Вакасой ладонь, на него самого и еле сдерживал себя, чтобы не сказать всякие разные слова о том, как сильно он его любил и дорожил им. — О… — Имауши смущался, он боялся своей реакции на банальное касание их рук, его любимых рук к своим. — О том, как хотел бы поцеловать тебя, — выпалил он, словно почувствовал важность сказать это сейчас. Посмотрел на Сано и обомлел, когда увидел, как тот счастливо улыбался. — Так поцелуй, — вновь шёпотом проговорил он, ощущая интимность момента. По наитию сам же приблизился к его лицу и вмиг задержал дыхание в предвкушении. Их лица разделяли пара сантиметров и Шиничиро невероятно сильно хотел их стереть, обнять его тонкую шею, коснуться его губ своими. Имауши вновь отметил для себя, как сильно Сано пах табаком — и совсем немного пачулями — и, словно бы заворожённый, приблизился вплотную и поцеловал. Их руки всё ещё были сплетены и Шиничиро почувствовал резкую боль в ране, когда с касанием их губ, Имауши сжал его руку со всей силы. Свободную руку Сано положил на его горячую шею, через тонкую кожу ощущая бешеный пульс Вакасы и разомкнул губы, позволяя их поцелую оживиться. Шиничиро мял своими губами нижнюю губу Имауши и слизывал его сладкий — после каких-то леденцов — вкус, задыхался от недостатка кислорода и гладил его шею там, где ощущал сердцебиение Вакасы чётче всего. Имауши приоткрыл рот, хватаясь своей свободной рукой за ворот футболки Сано, как за спасательную подушку, и позволил их языкам столкнуться, углубляя поцелуй. Сколько они так таяли друг в друге они и могли предположить, казалось, что время остановилось только для них, стоило им поцеловаться. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, Шиничиро остановился, разрывая поцелуй и соединил их лбы, стараясь отдышаться. Их взгляд бегал хаотично по лицам друг друга, стараясь запомнить этот момент — отпечатать, как клеймо в памяти — и ощущали важность и серьёзность момента. — Как давно ты хотел это сделать? — прервал неловкую тишину Сано. Его ладонь с шеи поднялась к щеке и он сразу же принялся гладить нежную кожу большим пальцем. — Когда впервые сказал тебе о том, что твои руки красивые, — серьёзно ответил он, вспоминая, как давно, самом деле, это было. — Хотел их поцеловать тогда, — Имауши повернул свою голову и щекой потерся о его ладонь, стараясь дотянуться губами до его запястья. — А ты? — Всегда, наверное? — просто ответил он и, несмотря на боль в руке, сжал его небольшую ладошку в своей. — Ради тебя я буду беречь их… И себя, — сказал Шиничиро и коснулся своим носом его и после — вновь поцеловал, вкладывая в поцелуй все свои долгие и сильные чувства.