Я знаю, кто ты

Лёша приезжает в кальянную примерно через полчаса и застаёт Нура в довольно непрезентабельном виде: почти лежащим на диване, бессмысленно разглядывающим дым своего кальяна, с очередным пустым стаканом на столе. Щербаков без лишних разговоров зовёт сотрудника, заставляет Сабурова расплатиться и тащит его на улицу практически на себе. Минут десять они просто стоят на снегу, вдыхая морозный воздух. Нур с запрокинутой головой, а Лёша всё так же его поддерживает, стоя вплотную и крепко обхватив за торс двумя руками. — Что, Нурик, — говорит Алексей мягко-мягко, как будто перед ним не взрослый мужчина, а маленький мальчик, — совсем пиздец у тебя? — М? Почему? — Ну, я и тогда понял, что что-то произошло. А теперь вот нажираешься один, как какой-то алкаш. Так и не хочешь сказать? Брюнет делает глубокий вдох и опускает голову, не глядя на Лёшу: — Лёш… Я домой не поеду. Пустишь к себе? — Да о чём разговор, поехали! Поедем или ещё подышишь? — Поехали. Медленно, преодолевая сугробы и раскоординированность Нурлана, они добираются до Лёхиной машины. В дороге особо не разговаривают, Сабурову даже удаётся немножко подремать после того, как он отправляет Диане сообщение о том, что не придёт этой ночью, ответа на которое не получает. Через полчаса он уже самостоятельно выходит из машины, без посторонней помощи. И хотя Алексей пытается подстраховать друга на всякий случай, тот слегка раздражённо бросает: — Да я в порядке, Лёх! Думаешь, я пить не умею?! Я соображаю и на ногах стою покрепче, чем ты. Поднимаются в квартиру. Щербаков заставляет Нура умыться прохладной водой, затем усаживает на большой диван, сам садится на него же в полуразвороте к другу, смотрит серьёзно и говорит: — Рассказывай. Казах поворачивает голову и тоже смотрит серьёзно. Он не строил планы на момент, когда они окажутся здесь вдвоём, не думал о том, хочет ли что-то говорить Алексею. Но испытующий взгляд русого явно настаивает на том, что разговор состоится. Нурлан, не решив, что отвечать, отворачивается и пожимает плечами. — Диана? Домой не поехал. Поругались? — Снова слегка напирает Щербаков. — Поругались, но… Это не причина, это следствие… — Нур говорит чуть расплывчато, как и положено пьяному человеку, но благодаря свежему воздуху, десятиминутному дрёму в машине и прохладной воде чувствует себя вполне здравомыслящим. — А что причина? Сабуров вздыхает, снова поворачивается к другу одной головой и совершенно спокойно, без тени сомнения, страха или неловкости (спасибо алкоголю) произносит: — Ты. На лице светловолосого мелькает непонимание, он молчит несколько секунд, во время которых они с Сабуровым смотрят друг на друга, затем старается уточить: — Я? Брюнет кивает: — Я знаю, Лёш, знаю, кто ты, — казах говорит негромко и всё так же спокойно, глядя в глаза и сидя расслабленно. — А кто я? В этот момент Нурлан на пару секунд отводит взгляд, подбирая слово, которое не будет звучать грубо. И, возвращаясь к серо-голубым глазам, отвечает: — Ты не гомофоб… И не натурал. Казах следит за реакцией друга, в глазах которого мгновенно вспыхивает огонёк тревоги, а дыхание учащается. — Почему ты так говоришь? — Голос Щербакова звучит всё ещё ровно, и тело совершенно не выдаёт нарастающего напряжения, подтверждает слова Нурлана только тревожный взгляд. — Потому что знаю. — Сабуров вновь отводит взгляд и продолжает. — Я видел тебя с этим типом на BMW, видел вас обоих у «Мустанга», — здесь Лёша едва заметно вздрагивает, — видел ваши… прикосновения друг к другу… Сейчас Нурлану всё-таки становится немного неловко. Он впервые говорит подобное, да ещё и ни кому-нибудь, а близкому другу. Алексей молчит и не сводит взгляд с брюнета, который специально на него не смотрит, чтобы не смущать. Но всё тело светловолосого теперь напряжено, и это видно невооружённым глазом. Комнату заполнила тяжёлая тишина, которая так давит на Лёшу, что он чувствует её барабанными перепонками. Ему хочется вскочить, сбросить это подобие удушья, нарушить тишину криком, но он не может, потому что забыл все слова, потому что тело, объятое напряжением, не слушается. Чёрт! Он даже взгляд отвести не может! Нурлан всё это чувствует и спешит избавить их обоих от мучительно затянувшейся паузы: — Лёха, ты должен знать, что это ничего не меняет! Ты по-прежнему мой друг, и я по-прежнему тебя люблю! И я всё понимаю! Понимаю, почему ты не сказал. Я не думаю ничего плохого… И сам никому ничего не говорил и не скажу… Лёх… — Сколько ты уже знаешь? — Наконец смог выдавить из себя Щербаков. — Недели три. Ещё пара секунд тишины и неотрывного взгляда, и вот светловолосый вскакивает с дивана и начинает метаться по комнате, тяжело дыша и всё ещё не находя подходящих слов, хотя всё внутри него кричит. — Лёш, успокойся, сядь! Я же сказал, всё нормально! Я знаю три недели! У меня было время это переварить! Я принял! Не мельтеши, умоляю, у меня уже голова кружится! Сядь, пока я тебе диван не обблевал! — Сука, три недели! Ты знаешь три недели! И молчал! Смотрел на меня всё это время и ненавидел меня! И молчал, блять! — Да почему ненавидел?! Лёша! Казах встаёт с дивана, самую малость пошатываясь, и перехватывает мечущегося Щербакова, крепко хватая его за плечи двумя руками и силой усаживая обратно на диван. — Как ты это узнал?! Какого хуя ты делал в «Мустанге»?! Откуда ты вообще знаешь про это место?! Почему ты молчал, блять?! Почему не сказал мне сразу?! — Алексей кричит, одновременно с отчаянием, злостью и растерянностью в глазах. — Лёш-Лёш-Лёш, я всё расскажу! Только успокойся для начала, окей? — Окей, блять! Успокоился! Давай рассказывай! — Рассказываю! Я дважды видел BMW, в которую ты садился после съёмок. Ты странно себя вёл в последнее время, как будто шкерился, я наблюдал за тобой, просто наблюдал. О «Мустанге» я услышал от тебя, когда ты говорил по телефону. Случайно услышал и больше ничего из твоих телефонных разговоров не слышал. Потом я узнал, что это за ебаный «Мустанг», и поехал туда. Там видел тебя с этим… парнем. Ну и… свёл один и один вместе, получилось, что ты… Вот. — Нахуй ты вообще туда поехал, ебать тебя в рот?! — Я беспокоился за тебя! — Беспокоился, блять… Больше не беспокоишься? Теперь тебе спокойно живётся?! — Лёша, хватит! Я уже сказал, что это для меня ничего не меняет! Ты видишь, что я здесь?! Ни в чём тебя не обвиняю, не осуждаю, ничего не требую! Только прошу тебя успокоиться! Щербаков садится боком к другу, глубоко вздыхает и опускает голову на руки, локтями упирающиеся в колени: — Как я могу успокоиться, Нур?.. — Просто пойми, что тебе ничего не угрожает! Ни тебе, ни твоей тайне. Или ты думаешь, что я распизжу всем? — Не думаю я, не думаю! Я не ожидал… Я пиздец как не ожидал, Нурик! Я думал, что, если ты узнаешь, ты пошлёшь меня на хуй в ту же секунду! — Лёша говорит уже спокойнее, снова и снова запуская пальцы в светлые волосы. — Скажу честно, я сначала злился и не понимал… Но это мягко говоря, на самом деле я охуеть как охуел! Но посылать тебя на хуй не собирался. А потом как-то, блять, переварил и свыкся… Подумал, что ты и наша дружба для меня дороже, чем твои… сексуальные… предпочтения… Снова повисает тишина, но эта уже гораздо легче той, что была несколько минут назад. Алексей постепенно успокаивается, убеждаясь с каждой секундой, что Сабуров не врёт и что он расположен к нему так же, как и раньше. На время они перемещаются на кухню, потому что у обоих пересохло в горле: у одного из-за алкоголя, у второго из-за шокирующего признания друга. Выпивают воду, берут её с собой и возвращаются в комнату на диван, уже спокойно переговариваясь обо всём, что только что произошло. Устроившись на диване со стаканом воды, Нурлан наполовину поворачивается к Лёхе всем телом и говорит уже с ноткой азарта в голосе: — Теперь ты рассказывай. — Что? — Светловолосый как будто чуть испугано округляет глаза. — Всё, что я о тебе не знаю. — А спать ты не собираешься? — Обязательно пойду спать после того, как ты всё расскажешь. — Блять, Нур… Зачем? — Потому что ты мой друг, потому что меня касается всё, что касается тебя, потому что мне интересно и потому что трезвый я точно не подниму этот разговор. — А может, ты уже протрезвел? — М-м, — Нур отрицательно качает головой. Лёша, слегка растерянный, но понимающий, что нет смысла останавливаться на полпути, раз уж Нуру всё известно, поджимает под себя ноги и задумчиво смотрит в пустоту перед собой. Сабуров в это время спокойно наблюдает в ожидании. Русый знает, что, когда между ними не будет тайн, им обоим станет легче, особенно ему, Лёше, поэтому, игнорируя собственное волнение, вздыхает и говорит: — Тогда лучше задавай вопросы, чтобы я не сказал того, что ты вообще не хочешь слышать. Ночь обещает быть долгой. — Хорошо. — Нурлан, серьёзный и удовлетворённый ситуацией, делает большой глоток воды, затем возвращаясь к разговору. — Лёш, я сказал тебе всё открыто и честно. И надеюсь, что и ты… — Я понял! Буду отвечать честно! Давай вопросы, и покончим с этим. — Когда ты понял, что ты… — Да пидорас-пидорас! Скажи это уже! — Когда ты понял, что ты, кхм, пидорас? — Понял, наверное, около года назад. А принял… хуй знает… месяца два-три… четыре… Что, так важно? — Важно, Лёш! — В конце лета я начал… ну ты понял, что я начал. Сейчас январь, получается: сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь… — Лёша зажимает пальцы на руке, — больше четырёх месяцев как я официально спидорасился. — А то, что ты всю жизнь был гомофобом, это как воспринимать? Щербаков пожимает плечами: — Вот так… Был гомофобом, а потом взял и переобулся. Не знаю, как так, Нур, но так и есть. Или, если ты думаешь, что я специально пиздел, что я жёсткий гомофоб, то я не пиздел, это так и было. Просто потом почему-то сплыло. — А всё время ДО конца лета ты, как я понял, отрицал? Не принимал это в себе? — Именно. Отрицал и не принимал. — Почему за помощью не обратился? Алексей поворачивается с выражением лица в стиле «совсем тупой, что ли?», и Нурлан всё прекрасно понимает: — Ну да-да, согласен. Окей… Сабурова интересует ещё пара вещей, связанная с душевным состоянием и переживаниями Щербакова, но он решает оставить их на «трезвое» время, а сейчас собирается с мыслями и задаёт вопрос, занимающий первую строчку хит-парада «Пиздец как интересующие вопросы»: — Ты сверху или снизу? И замирает. И Щербаков замирает. И оба друг на друга не смотрят. Ещё одна тишина, которую светловолосому не так просто вынести. — Снизу. — Ответ звучит резко, уверенно, как что-то железобетонное, чего нельзя изменить. — Иии… как? — Как-как, блять? Охуенно! Или я, по-твоему, через силу такой хуйнёй занимаюсь?! Нурлан почему-то улыбается, хотя всё ещё не смотрит на Лёшу. В его голове выстраиваются в ряд вопросы, претендующие на озвучивание в самое ближайшее время. Алкоголь в крови уверяет казаха, что тот без труда задаст каждый из этих вопросов и вынудит друга дать на них честный ответ. — Не передумал продолжать? — Осторожно спрашивает русый, не понимающий реакции брюнета. — И не надейся. Следующий вопрос… Давай блицкриг, тебе, скорее всего, так будет проще? — Проще? Блять, что там за вопросы? — Блицкриг, окей? — Ну давай… — Вопрос: ты сосал член? — Бляяя, Нур!.. — Быстро, Лёш! Щербаков прячет лицо в ладони и громко выкрикивает: — Да! — Много раз? — Да! — Тебе нравится? — Да! — Просто нравится или тащишься от этого? — Второе! — Тебе мужик отсасывал? — Да! — Ощущения от минета круче с мужиком или с тёлкой? — С мужиком! — Больше нравится, когда тебе сосут, или когда ты? Сквозь ладони, в которых всё ещё спрятано Лёшино лицо, просачивается что-то похожее на жалобное хныканье. Нурлан нетерпеливо и настойчиво: — Тебе или ты?! — Я, блять, я! — Сколько было партнёров за всё это время? Тишина. Нурлан: — Один? — Нет, — звучит уже не так резко, как все предыдущие ответы, лицо по-прежнему в ладонях. — Два? — Нет… —…Три? — Нет… — уже совсем тихо. — Ну сколько, Лёш? — Да не знаю, я не считал! — Получается… дохуя? — Нет, меньше… — Больше, чем трое, и меньше, чем дохуя… Около десяти? — Ну пусть будет столько… Нурлан задумчиво проводит рукой по волосам, которые уже несколько минут беспорядком спадают ему на лицо, но он этого не замечал. Смотрит в пустоту. Лёша молчит, так и сидит, не меняя позы: комочком, с поджатыми ногами и лицом в ладонях. Сабуров понимает, что не ожидал, но не понимает, как к этому относится. Впрочем, в этом можно разобраться и потом, а сейчас надо уже как-то отреагировать, пока Щербаков не подумал, что Сабуров думает о нём что-то плохое или отвратительное. — Лёш… так ты, получается, шлюшка? — Казах говорит это мягко и с улыбкой на лице. Сквозь плотно сжатые ладони и пальцы доносится: — Получается, шлюшка… — А за раз сколько партнёров максимум? — Один, слава богу, блять. — А… отношения заводишь? — Нет. — Нет? — Нет. — А этот… на BMW? — Он просто постоянный партнёр… Нет отношений. — Постоянный партнёр — это уже какие-никакие отношения. — Он хочет отношений, я не хочу. Я хочу только… трахаться. — Почему не хочешь отношений? — Вообще хочу, но не с ним. И не с кем-то из этого клуба. — Странный ты… Вообще-то, я всегда считал тебя однолюбом… — Я и есть однолюб. — Какой ты, нахуй, однолюб, если ты трахаешься направо и налево? — Вот такой, блять! Неопределившийся однолюб! Трахаться-то мне надо! Я был бы рад одному партнёру для отношений, но его нет! Что, блять, мне теперь, задрочиться до смерти?! Молчание. Через несколько секунд Нурлан продолжает: — Ну так а с этим своим почему не хочешь? — Не люблю. — А он тебе… никого не напоминает? Лёша медленно поворачивает голову, показывая из-за ладони один глаз, которым осторожно смотрит на Нурлана. Тот смотрит на друга в ответ, спокойно и с капелюшечкой азарта. — Напоминает… — медленно говорит Щербаков, — а тебе? — Мне, честно говоря, тоже… Щербаков моргает единственным глазом, который виден Сабурову, и молчит. А брюнет продолжает: — Но это ведь… совпадение? — Конечно, Нур. Ты же не думаешь, что предел моих сексуальных фантазий это ты? Я не хочу сказать ничего плохого, ты пиздатый, но, скажем так, мне есть из кого выбирать. Я не собираюсь перетягивать на свою сторону натуралов, даже таких, как ты. — Да уж боже упаси, Лёх. — Есть ещё вопросы? — Ага. Алексей возвращается в прежнюю позу, закрывая лицо руками полностью. Нурлан уже совершенно расслабленно, как будто разговор идёт о чём-то повседневном, продолжает: — Сверху совсем не бываешь? — Бываю. — Часто? — Иногда. По настроению. — Снизу больше нравится? — Смотря с кем. — Кого-то из натуралов хочешь? С Лёхиного края дивана до Сабурова доносится недовольное пыхтение, а затем слова: — Кого-то из наших? Из комиков? — Ну, например. — Нет. — К девочкам уже не вернёшься? — Хуй знает! Пока не собираюсь! Всё, Нур! Пиздуй спать! Щербаков резко встаёт и выходит из комнаты, шумит чем-то в спальне пару минут, а потом возвращается с подушкой и пледом, которые бросает на диван рядом с Нурланом, где сам только что сидел. — Тогда последний вопрос, реально важный! — Убедительно произносит казах. — Ну? — На этом диване ты с кем-то ебался? — Ха, нет, в этой квартире никого не было. — Приличный мальчик не водит домой мужчин? — Блять!.. Лёша смотрит на друга сердито и раздражённо, секунду назад он даже готов был обидеться или возмутиться неуместной иронии, но не смог, потому что Нурлан смотрит на него смеющимся, полным тепла и доброго задора взглядом. Он правда не осуждает, не ненавидит и не отворачивается. Он всё тот же близкий друг, у которого теперь прибавилось поводов для стёба. — А вот интересно, — Щербаков тоже делает хитрый взгляд, — если бы я сказал, что постоянно ебусь на этом диване? — Я бы лёг в твою кровать, — не задумываясь отвечает Сабуров, — спали бы с тобой в обнимку, как нежные пидорасики. — Долбоёб, блять, — Лёха смеётся и выходит из комнаты, — спокойной ночи, нежный пидорасик! — Спокойной, Лёш. После всех необходимых процедур перед сном оба лежат в темноте, каждый в своей комнате. И оба не спят, обдумывая произошедшее. Алексею действительно стало легче, с его души будто свалился камень. Нурлана переполняют самые разные эмоции, но его пьяный и уставший мозг отказывается в них разбираться. Он выдаёт Сабурову итоги сегодняшнего дня: Лёша развратный и похотливый пассив; хорошо, что Нур не поехал домой к Диане; Лёша развратный и похотливый пассив; рабочие планы на завтрашний день идут на хуй; а Лёша развратный и похотливый пассив… Вроде бы всё. А! Ещё Лёша развратный и похотливый… Нурлан засыпает.