Формула счастья

– Пристрели меня, дед! Отличное первое знакомство с внуком, правда? Отомстишь за сына, и облегчишь всем жизнь. Особенно мне. – глаза Леви сверкнули так, что Фрэнк попятился. Джейн ухватила мужа за локоть и попыталась оттащить. – Иди домой, мальчик, – пролепетала женщина. – Иди домой, пусть у тебя всё будет хорошо. – произнесла Джейн, затаскивая мужа в дом. Леви дождался, пока захлопнулась дверь. Но у парня не было сил даже спуститься с крыльца. Новость, которую он узнал, его попросту обездвижила. Простояв так несколько минут, Аккерман начал искать упавший на порог нож. Он плохо видел в темноте, из-за чего порезал палец о лезвие. Парень поднял нож, сунул кровоточащий палец в рот, брезгливо поморщившись от солёного привкуса и сделал вывод, что ему стоит поскорее отсюда скрыться, пока старик не решил выписать ему повторную инквизицию. Аккерман спустился с крыльца, сел на бордюр возле дороги, достал спички и сигареты. Леви никогда не курил больше одного раза в день, но сейчас он бы просто не смог дышать без никотина. Парень сделал затяжку и тут же закашлял – вязкий дым сдавил ему гортань. «Кенни убил отца, потому что мама хотела сделать аборт» – звучит правдиво, если учитывать, что иной правды Леви просто не знал. По-хорошему следовало бы спросить маму обо всём, а не делать поспешных выводов из слов двух полоумных стариков, один из которых чуть его не пристрелил. Аккерман пытался удержать эту мысль в голове. Но чем ближе он подходил к дому, тем большая злость охватывала его. Даже три сигареты, выкуренные подряд, не помогли парню успокоиться. Ещё большее бешенство накрыло Леви, когда он услышал голос Кенни. – Кушель, я тебя умоляю, отдай сопляка в школу для бедных. Ему будет проще, и тебе тоже. – насмешливо произнёс мужчина, покачиваясь на табурете. – Уже почти ночь, – обеспокоенно сказала женщина. – Где его черти носят? – Леви догадался, что речь идёт о нём, и незаметно прошёл в дом через заднюю дверь. – Ничего с ним не будет. – равнодушно бросил Аккерман. – Вот же он! – воскликнул Кенни, увидев племянника. – Здоров, сопляк. – Сын, где ты так долго ходил? – с упрёком в голосе спросила Кушель. Аккерман не ответил, лишь прошёл в комнату медленным шагом. – Леви, ответь на вопрос. – повторила мать и одарила его неодобрительным взглядом. – С чего я должен это делать? – бросил в ответ парень и с вызовом посмотрел на женщину. – Ты ведь меня не научила. – О чём ты? – Кушель непонимающе хлопнула глазами. – Где папа, мам? Где мой отец? – спросил Леви, наблюдая за реакцией матери. Она растерялась, судя по задрожавшим губам. – Что? Не успела придумать подходящую ложь? – С чего ты вообще заговорил об этом? – спросила Кушель ломающимся голосом. – С того, что ты никогда не говорила мне об отце. – язвительно проговорил парень, заметив, что мать старательно отводит взгляд. – Кто он? Где он? Жив ли он? Даже не упоминала, что Кенни убил его. – по слогам произнёс Леви. – Откуда…как ты узнал? – женщина поглядела на сына испуганным взглядом. Её зрачки подрагивали, словно ртутные шарики в разбитом градуснике. – Значит, это правда. – Аккерман ухмыльнулся. – Выходит, дед с бабкой не соврали. – Ты виделся с ними? – Кушель хлопнула ресницами от удивления. Женщина полагала, что подобное может произойти, но, к своему стыду, она так и не подготовилась к этому разговору. Врать дальше было невыносимо, но и сказать сыну правду она оказалась не в силах. Кушель чувствовала себя загнанной в угол, и каждый вопрос сына заставлял её съёживаться от страха. – Да, дедушка весьма мило приставил мне ружьё ко лбу. – насмешливо произнёс парень. – Боже мой! Ты в порядке?! – Кушель подбежала к сыну и хотела его обнять, но Леви резко отшатнулся. – Не знаю, насколько можно быть в порядке, когда твоя мать всю жизнь тебе врёт. – Аккерман скрипнул зубами и поглядел на женщину исподлобья. – Продолжишь говорить с матерью в таком тоне, я тебя за язык к двери привяжу. – Кенни обычно предпочитал не влезать в процесс воспитания племянника, но сейчас решил вмешаться, чувствуя, что парень в конец обнаглел. – Кенни, не надо. – Кушель всеми силами старалась предотвратить надвигающийся скандал. – А зачем мелочиться? Лучше убей меня, как убил отца. – съязвил Леви. Он знал, что, в отличие от мамы, Кенни дважды повторять не будет и перейдёт от слов к действиям. От одного дядиного подзатыльника он скорее всего перелетит на другую сторону улицы. Но злость парня попросту заглушила все остальные чувства, даже инстинкт самосохранения. – Поглядите на него. Сопляк решил, что он взрослый. – мужчина лишь расхохотался, продолжая сидеть на табурете. У Леви затряслись веки от обиды. Аккерман привык, что Кенни воспринимал все его проблемы, как пустой звук, но сейчас это взбесило парня до дрожи во всём теле. – Хочешь знать правду? Решил, что здесь самый умный? – мужчина встал и размеренным шагом подошёл к племяннику. Голова Леви едва доставала Кенни до рёбер, но парень всё же не побоялся взглянуть дяде в глаза. – Кенни, не трогай его, я тебя умоляю. – простонала Кушель. – Ничего я ему не сделаю, – проговорил мужчина. Он на секунду прикрыл глаза, видимо борясь с желанием врезать племяннику. – Что тебе сказали эти два бесполезных ископаемых? – Леви догадался, что дядя имел в виду бабушку и дедушку. В другой ситуации парень бы посмеялся с этой шутки. – Сказали, что ты убил отца, – проговорил Аккерман, сжимая челюсть. – За то, что он не дал маме денег на аборт. – Леви бросил короткий взгляд на мать, которая прижимала дрожащие ладони к груди. – Ха-х, старые пердуны. – Кенни брезгливо поморщился. – Впрочем, они почти не соврали. Я правда пустил пулю в башку твоему папке, малой. Снёс ему полголовы. – проговорил Аккерман, глядя на трясущегося от злости Леви. – Потрясающее ощущение. Каждый раз с упоением вспоминаю, как он подыхал. Надо за это выпить. – мужчина размеренным шагом подошёл к столу, налил водки и выпил залпом. Леви знал, что дядя намеренно издевается над ним, желая его проучить. В доме не было отопления, но Аккерман чувствовал, как у него со лба капает пот. – Раз уж ты такой взрослый, хочешь узнать, почему я это сделал? – Кенни, не надо! – прокричала стоявшая в углу Кушель. Её голос звучал так жалобно, что Леви начал волноваться, как бы маме не стало плохо. – Он уже записал нас во врагов народа и продолжит так думать, если ты и дальше будешь всё от него скрывать, – резко произнёс Кенни, прервав причитания сестры. – Он решил, что достаточно взрослый, чтобы так с тобой обращаться, так пусть отвечает за свои действия, как положено взрослому, – проговорил Аккерман и бросил на парня такой взгляд, от которого тот чуть не попятился. – Твой отец изнасиловал мать, когда ей было пятнадцать, ещё умудрился подсадить ей внутрь тебя. Вот тебе правда. – желчно произнёс Кенни. Леви с трудом проглотил подступившую к горлу рвоту, осознав смысл сказанного. Парень мог слышать, как клацают его зубы на дрожавшей челюсти, мог чувствовать, как его кожа встаёт дыбом. Аккерману захотелось, чтобы Кенни дал ему пощёчину, желательно такой силы, чтобы он отключился, лишь бы не чувствовать ничего из того, что он сейчас ощущал. Леви перевёл взгляд на маму, которая сидела в углу и плакала. В такие моменты он обычно подходил и обнимал мать, чтобы та успокоилась. Но сейчас Аккерман не мог этого сделать. То ли из-за стыда от того, что впервые сам довёл её до слёз, то ли от осознания, что с ней сделал человек, приходившийся ему отцом. – Про аборт тоже правда? – спросил Леви. Он старался говорить короткими фразами, ведь рвота всё ещё продолжала его душить. – Я ходил к нему за деньгами, – сказал Кенни, наливая себе второй стакан водки. – Решил, что этот ублюдок должен отвечать за последствия. Он не дал мне ни шиша, сказал, что с такими, как мы, считаться не следует. Не знаю, как сейчас, но в мои времена за такое было принято сносить башку. – Значит для отца моя жизнь не стоила ни копейки. – Леви вновь рассмеялся. За всю свою жизнь он не смеялся столько, сколько за этот проклятый день. – А сколько она стоила для тебя, Кенни? – парень запрокинул голову, желая видеть лицо дяди. – Тысяч десять. Тогда всё было дешевле, чем сейчас. – равнодушно бросил мужчина и долил себе водки. – Десять значит, – Леви усмехнулся и начал копаться в карманах. – В таком случае, вот компенсация. – сказал парень и кинул на стол несколько смятых купюр. После чего рванулся в свою комнату, достал из ящика все деньги, что у него были, вернулся в кухню и бросил их на стол. – Десяти тысяч тут конечно нет, но, обещаю, я всё верну. – произнёс Аккерман и почувствовал, как к горлу вместе со рвотой подкатили ещё и слёзы. – Леви. – парня привлёк голос мамы. Женщина пыталась что-то сказать сыну, но приближающаяся истерика задушила её. – Прости меня, мам. – произнёс Леви, шмыгнув носом. Бросив на мать ещё один короткий взгляд, парень выбежал за дверь. – Леви! – Кушель кое-как встала с пола и уже хотела броситься вслед за сыном, но у неё закружилась голова, и она упала прямо в руки Кенни. – Оставь его, – процедил мужчина, оттаскивая сестру от двери. – Ему нужно проветриться. – Ночь на дворе! Куда он пойдёт?! – упрямо прокричала Кушель. – Ничего с ним не будет, угомонись! По твоему сыну колония плачет, ему никто не страшен. А вот ты никуда не пойдёшь. – Кенни сгрёб сестру в охапку и усадил на табуретку. В руках брата худенькая Кушель выглядела настоящей Дюймовочкой. – Уже один раз сходила и принесла в себе вот это неблагодарное чучело, – брезгливо процедил Аккерман. Женщина не ответила, лишь подпёрла голову ладонью и продолжила плакать. – Ты не сможешь его от всего защитить, тем более от правды. – Зачем ты про аборт ему сказал? – простонала Кушель и принялась тереть виски пальцами. – Теперь он…решит, что я его не хотела. – из её глаз снова потекли слёзы. – А ты хотела? Хотела всего этого? – спросил Кенни, доставая из кармана портсигар. – Хотела жить в этой бомжарне всю жизнь? Трястись от страха каждый раз, выходя из дома? Бегать с одной работы на другую без единого выходного, лишь бы у этого заморыша была новая школьная форма? – мужчина посмотрел на сестру. Десять лет прошло с тех пор, как Аккерман вернулся из тюрьмы, но они так и не поговорили об этой ситуации. – Хотела ли я всего этого? – Кушель подняла обиженный взгляд на брата. Её губы подрагивали и кривились от привкуса слёз. – Ты удивишься, но нет. Я не хотела каждый раз оборачиваться от каждого шороха за своей спиной. Не хотела пить успокоительное, отпуская сына в школу. Я не хотела быть в долгах у всех наших соседей и при этом бегать по трём работам в день, практически не видясь с родным сыном. Ты удивишься, но я не хотела, чтобы меня насиловали! – прокричала женщина. Она уронила голову на согнутые колени и зарыдала так, что на её белом платье стали появляться пятна от слёз. – Я сделал всё, чтобы тебе не пришлось так жить. – процедил Кенни сквозь зубы. – Я дал тебе в руки десять кусков. Ты могла закончить школу. Поступить куда-нибудь, чтобы не разносить подносы всю жизнь. В конце концов могла выйти замуж за кого-то нормального. Я бы в любом случае спустил свою жизнь в унитаз, но надеялся, что ты этого не сделаешь. – сказал мужчина. – По-твоему, всё так просто? – Кушель истерично усмехнулась. – Да я из дома выйти не могла после этого. Мне в школу было страшно заходить. На уроках я не могла думать о чём-либо другом. Я шарахалась от каждого встречного парня. На физкультуру переодеться не могла, мне казалось, все смотрят только на меня, – взмокшая то ли от пота, то ли от слёз, прядка чёлки залезла ей в лицо. Женщину била дрожь такой силы, что тряслись даже волосы. – Мне дали прозвище «полоумная Кушель». А потом меня стошнило прямо на уроке, и кто-то в шутку пустил слух, что я беременна. Я пошла к врачу. Надеялась, что это стресс, но оказалось, я правда беременна. – брюнетка вновь закрыла лицо руками. Воспоминания об этих днях были слишком болезненными. – Ты спокойно могла сделать аборт на таком сроке. И только не говори, что решила, будто это убийство. – Кенни поджёг сигарету. – Я хоть и не доучилась в школе, но я не пролайфер, Кенни. – огрызнулась женщина. – Пойми, даже если бы я сделала аборт, ничего бы закончилось. Я не знала, смогу ли я когда-нибудь подпустить к себе мужчину после того, что… – Кушель задохнулась на этих словах. Даже произнести их вслух было невыносимо. – Единственным способом пережить это или хотя бы жить дальше стало решение родить этого ребёнка и дать ему всю любовь, на которую я оказалась способна. – женщина вытерла слёзы дрожащей ладонью и слабо улыбнулась при мысли о Леви. Она ведь любила этого ребёнка больше самой себя. С того самого момента, когда впервые почувствовала его под своим сердцем, Кушель знала, что никакие невзгоды ей больше не страшны. Весь ужас, который она пережила за свою жизнь, мгновенно забывался, когда женщина слышала слово «мама» из уст маленького черноволосого мальчика с такими же серо-синими глазами, как у неё. – Ты сделала этого сопляка средством спасения для себя? – спросил Кенни с не слишком хорошо скрываемым осуждением в голосе. – Осуждаешь меня? – Кушель прекрасно понимала, что брат имел в виду. Намекать Кенни никогда не умел – всегда рубил с плеча. – Считаешь эгоисткой? – от обиды у женщины задёргалось веко. За свою жизнь Кушель получила тысячу прозвищ от «криворукой официантки» до «шалавы, которая сама виновата», но так её ещё не называли. – Я в принципе считаю желание завести ребёнка эгоизмом. Портишь жизнь себе, так ещё и его заставляешь страдать. – бросил Аккерман и выпустил вверх клуб дыма. Кушель поморщилась от запаха никотина. Она уже устала просить брата не курить в доме. Однако сейчас это казалось ей наименьшей проблемой. – Может быть я что-то и упустила в его воспитании, – женщина вздохнула и оттянула назад пряди волос, которые ей хотелось вырвать при мысли, что в воспитании сына она упустила не «что-то», а много чего. – Но я люблю его. Разве этого недостаточно, чтобы твой сын был счастлив? Тогда я видимо ничего не понимаю в этой жизни. – Кушель встала с табурета и, пошатываясь, подошла к стене. Кенни внимательно наблюдал за тем, чтобы сестра опять не запуталась в собственных ногах, но женщина лишь села в угол, обняла колени и, уронив на них голову, пронзительно зарыдала. – Господи ты боже мой, опять в угол залезла, – Аккерман потушил сигарету и подошёл к сестре. – Ты на успокоительных ещё сидишь? – В верхнем ящике. Леви их туда кладёт. – сказала женщина, шмыгнув носом. – Твой сын поит тебя таблетками? Неудивительно, что у него самого нервы ни к чёрту, – проворчал Кенни, копаясь в ящиках стола. – Нет, так ты никогда не слезешь с этой дряни, – мужчина сел на корточки перед сестрой и протянул ей стакан. – Пей, давай. – Что это? – Кушель недоверчиво наморщила нос при виде содержимого. – Пей, сказал. Чай это, – женщина сделала глоток и едва не выплюнула жидкость обратно. – Чай с водкой. Залпом пей, полегчает, – сестра взглянула на него глазами ребёнка, не желающего принимать горькое лекарство, но всё же послушалась. – Знаешь, почему я называл тебя мышью в детстве? – Потому что моя голова на одном уровне с твоими сосками? – женщина усмехнулась и смахнула со щеки прозрачную слезу. – Потому что ты вечно забивалась в угол. – ответил Аккерман и слегка провёл широкой ладонью по угольно-чёрным прядкам её чёлки. – Мне приходилось прятаться, когда отец выпивал. – Кушель вертела в руках стакан и наблюдала за тем, как светло-коричневая жидкость скользит по его стенкам. Если и было что-то, что она ненавидела больше запаха сигарет, то это алкоголь. – Ага, а ещё ты любила втихую плакать и всё от меня скрывать, – проворчал Кенни и провёл большим пальцем по подбородку сестры, тем самым заставив её взглянуть ему в глаза. – Не думала, что, нам обоим было бы проще, говори ты мне сразу о своих проблемах? – мужчина изогнул бровь. – Зная твоё умение решать проблемы, мне проще было промолчать. – Кушель отвела взгляд и легонько облизала солёные губы. Она понимала, что Кенни либо назовёт её неблагодарной соплежуйкой, либо, что ещё хуже – просто обидится. Но, раз уж у них зашёл столь откровенный разговор, Кушель решила высказать всё. – Вот оно как. – Кенни в ответ лишь усмехнулся и снова полез за сигаретами. – А ты правда думал, что мне становилось легче, когда ты дрался с отцом? – женщина посмотрела на брата исподлобья. – Кто там с кем дрался? Я в четырнадцать вырубал этого пердящего алкаша с одного удара. – лицо Аккермана озарила ехидная улыбка, и мужчина клацнул зажигалкой. – Ты можешь хоть раз в жизни меня послушать?! – Кушель зажмурила глаза от злости, вздохнула и снова подняла взгляд на брата. – Хочешь сказать, я этого не делаю? – Кенни оторвался от сигарет и удивлённо посмотрел на женщину. Эти слова его знатно огорошили. – Прямолинейность у нас семейное, – огрызнулась Кушель. – Но может попробуешь не просто послушать, но и услышать, что я скажу? Например, услышать то, что я сто раз по-человечески просила тебя не курить в доме? – процедила женщина сквозь зубы. Лицо Кенни приняло неподдельно озадаченный вид. Слова сестры в самом деле произвели впечатление на Аккермана, а его было не так-то легко удивить. Мужчина убрал портсигар в карман плаща и сел на пол перед сестрой, всем своим видом показывая, что готов её выслушать. – Думаешь, мне становилось легче, когда ты бил отца? Когда ты кидался петардами в моих одноклассников? Или, когда ты, – Кушель нервно сглотнула, всё ещё захлебываясь слезами. – когда ты пошёл стреляться из-за меня? – А что я должен был делать? – Аккерман поглядел на сестру с самой настоящей обидой в глазах. – Где-то по земле ходил уёбок, сотворивший такое с моей сестрой. Я спокойно должен был смотреть, как твоя жизнь летит к ебеням? – Удивительно, что ты сразу его не пристрелил, а сначала потащил меня в полицию. Убивать его пошёл, только узнав, что я беременна. – Кушель шмыгнула носом и оперлась головой о холодную стену. Её виски будто пронзали тысячи электрических разрядов. – Ты это конечно мастерски скрывала. Пришлось твои описанные палки по мусоркам выискивать. – брезгливо бросил Аккерман. – Я ведь знала, что ты его точно пристрелишь, если узнаешь, поэтому и скрывала. Мне не хотелось, чтобы ты попал в тюрьму, ещё и из-за меня. – женщина снова потёрла висок трясущимся пальцем. – Я бы сел туда рано или поздно, – отмахнулся Кенни. Он всегда поражался умению сестры винить себя во всех смертных грехах. – Ты здесь ни при чём. – Но мне хотелось верить, что всё-таки не сядешь. – печально проговорила Кушель, и несколько противных, солёных слёз скатились с её подбородка прямо в стакан. – Тебе-то что? – мужчина хмыкнул. – Действительно, я же всего-навсего твоя сестра, которая тебя любит. – съязвила Кушель и со злости залпом допила оставшийся «чай», после чего её едва не стошнило. – Ты удивишься, но я тебя тоже, поэтому и сделал то, что сделал. – Кенни забрал у сестры стакан, налил туда водки и выпил. – И мне теперь интересно, чего ты от меня ожидала? – новость о том, что его попытки защищать сестру, как выяснилось, только усугубляли ситуацию, оказалась для Аккермана не слишком приятной. По своей природе Кенни был довольно чёрствым и даже жестоким человеком. Уже в двенадцать лет Аккерман мечтал прирезать собственного отца. Не сделал он этого лишь по одной причине – шестилетняя Кушель расстроилась бы. Кенни мог по пальцам посчитать моменты своего детства, когда папа был трезв, но Кушель каким-то образом умудрялась любить этого урода. Кенни всегда поражался её доброте, ведь он был совсем другим. К тому же, после смерти матери Кушель стала для него единственным дорогим человеком. И Аккерман всегда стремился защищать сестру всеми силами, надеясь, что в мире грязи, насилия и разврата, в котором им двоим не посчастливилось родиться, Кушель сможет сохранить свою чистую душу. И даже сейчас после всех пережитых ужасов сестра сумела не потерять себя. Пусть улыбка давно покинула её несвоевременно постаревшее в тридцать два года лицо, в её глазах Кенни всё ещё видел ту искренность и доброту, которая так его восхищала. Она смогла, в отличие от Аккермана, который всегда стремился заботиться о сестре, а в итоге позволил сотворить с ней такое. За свою жизнь мужчина совершил много неправильных, даже аморальных поступков, но единственное, чего Кенни не смог себе простить, это то, что он однажды не уберёг свою младшую сестру. – Что я должен был сделать, чтобы моя милая сестрёнка осталась довольна? – Аккерман слегка провёл пальцем по её мраморной щеке, заставив Кушель поднять взгляд, который она старательно отводила в надежде избежать зрительного контакта. Женщина хлопнула длинными ресницами и постаралась собраться с мыслями, ведь Кенни ждал ответа. Кушель никогда не думала, что между ними состоится столь откровенный разговор. Впрочем, брат всегда был её единственной опорой, и обо всех своих проблемах Кушель говорила только ему. Однако она быстро осознала, что в своём стремлении её защищать Кенни попросту терял голову. И со временем Кушель перестала что-либо говорить брату, чтобы не создавать неприятностей ни ему, ни себе. Даже научилась беззвучно плакать. В итоге, они с Кенни отдалились друг от друга, а после тюрьмы стали практически чужими. Кушель чувствовала вину за то, что случилось и прекрасно знала, что брат не одобрял её решение оставить Леви. И сейчас они сидели напротив друг друга на пыльном полу, пили из одного стакана прямо как в детстве, когда посуды не хватало на двоих, и впервые за столько лет говорили начистоту. Женщина предвидела два пути развития событий – либо они с братом окончательно рассорятся после всего, что она ему выскажет, либо они наконец всё выяснят и вновь начнут друг другу доверять. – Я не ждала, что ты примешь моё решение. И уж тем более не обязывала бы тебя помогать мне с Леви. Хоть ты и заботился о нём, за что я благодарна. Но тогда я хотела, чтобы ты просто был рядом. Понимаешь? Всё, в чём я нуждалась тогда, это в твоей поддержке. – В глубине души Кушель надеялась, что брат сможет её понять. Она ведь скучала по нему всё это время. Конечно, Кенни не был идеальным. Он всю жизнь насмехался над её оттопыренными ушами и запросто мог обозвать сестру вешалкой из-за её худобы, с четырнадцати лет дышал только через сигарету, да и в пьянстве не уступал их отцу. Но, когда умерла их мать, Кенни, который сам был ещё мальчишкой, не побоялся взять на себя ответственность за младшую сестру и всегда заботился о ней так, как мог. Оглядываясь назад, Кушель понимала, что в её детстве, состоящим из болезней матери и пьянства отца, единственные счастливые воспоминания появились у неё благодаря Кенни. С братом всегда было весело. Бесшабашный, самоуверенный, любящий прожигать жизнь Кенни всегда умудрялся её рассмешить. Он катал сестру на шее, мог притащить три коробки зефира и вообще любых конфет, стоило ей попросить, а иногда даже умудрялся раздобыть машину, чтобы подвезти её до школы. Сейчас Кушель понимала, что конфеты были ворованными, а машины угнанными, но всё-таки Кенни старался. Женщина ценила это. – Мне следовало лучше за тобой присматривать. – задумчиво произнёс Аккерман и перевёл взгляд своих пепельных глаз на сестру. – Ты сам был ещё ребёнком, когда умерла мама. – сказала Кушель. – Но я ведь знал, как херово, когда твоим родителям не до тебя. Вот и хотел, чтобы ты подобного чувства не испытывала. Ты не заслужила всего этого дерьма. Только не ты, – мужчина снова выпил водки. – Но нам ведь было весело вдвоём? А? Помнишь, как я привёз тебя в школу на угнанной тачке? – Да уж, все мои подруги чуть от зависти не умерли, – Кушель рассмеялась. Впервые за столько времени женщина по-настоящему искренне засмеялась. – Небось решили, что ты мой парень, хотя ты уже в тринадцать головой лампочку задевал и щетиной оброс, поэтому больше походил на моего отца. – Это было удобно. Я брал тебя на руки и предъявлял вместо паспорта, как доказательство совершеннолетия, чтобы мне продали алкоголь. – Кенни расхохотался. – А у меня это не сработало. Я пришла в магазин с Леви, но никто не поверил, что он мой сын, и водку мне не продали. – женщина закатила глаза. – Зачем тебе водка понадобилась? Решила сопляку вместо грудного вскармливания устроить алкогольное? – Аккерман покосился на сестру. – Ссадины ему промывать. Он же вечно колени раздирал. У него шило в одном месте прям, как у тебя. – проворчала Кушель. – Да уж, с ним мы тоже много всякой дичи вытворяли, – мужчина усмехнулся, вспомнив, как маленький Леви залезал к нему на шею и удивлялся тому, что можно смотреть на мир свысока. – Правда вырос он с лицом ещё более унылым, чем у нашего деда. – С тех пор, как ты уехал, он почти что не улыбается. – печально проговорила Кушель и оттянула волосы. – Я боялся этого. Не хотел, чтобы он привязывался, ведь на замену отца я явно не гожусь. – произнёс Кенни, глядя в пустой, прозрачный стакан. – Я конечно не все твои методы воспитания одобряю, но, несмотря на то, что по моему сыну плачет детская комната милиции, я рада, что он жив, его не избивают каждый день, и за все шестнадцать лет на нём всего пара шрамов. Это твоя заслуга. – женщина улыбнулась, желая подбодрить брата. Она догадывалась, что Кенни мог одной рукой кормить Леви недоваренной гречкой, а другой держать сигарету, но он всё же заботился о её сыне, как о своём собственном. – Видимо, этот болван нескоро вернётся, – сделал вывод Аккерман, поглядев на распахнутую дверь. – Придётся пойти его искать. – Ты уж будь с ним помягче. – произнесла Кушель и вытерла остатки слёз. – Помягче? Ему бы уши оторвать и в его поганый рот засунуть, чтоб он его больше не разевал на тебя, – Кенни чуть водку не пролил от возмущения. – Вот избаловала ты его, – проворчал мужчина. – Ну ладно, не я его рожал, не мне ему пиздюлей давать, хотя очень хочется. Но я никуда не уйду, пока ты не успокоишься. – Я... В порядке. – женщина вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. – Да, я вижу, – саркастично произнёс Аккерман, прекрасно зная, что сестра врёт. – Иди-ка сюда, – он взял Кушель на руки и понёс к дивану. – Мать твою, мышь, ты вообще ешь? О твои кости порезаться можно. – насмешливо прогоготал Кенни, но на самом деле нездоровая худоба сестры заставила его побеспокоиться. Кушель в ответ лишь усмехнулась. Мужчина осторожно уложил сестру на диван. – В общем я пошёл искать этого идиота, а ты пей чай, запивай водкой, а лучше ложись спать, – по слогам произнёс Аккерман с интонацией взрослого, объясняющего, что спички – детям не игрушка. – И я на всякий случай спрячу все острые предметы. – Я же мать, Кенни. Матери не совершают суицид. – отшутилась Кушель. – Что я тебе на ночь пел, чтобы ты засыпала? – Аккерман сделал задумчивый вид. – Ты мне не пел, ты поил меня чаем, и я отрубалась. – со стороны Кенни было крайне самонадеянно полагать, что он умеет петь. – Да, я его с медовухой смешивал. – как бы невзначай произнёс мужчина. – А, ну, теперь понятно, почему у меня проблемы с координацией. – Кушель даже не удивилась. – Я надеюсь, ты не делал того же с Леви. – женщина покосилась на брата. В её душе теплилась крошечная надежда на отрицательный ответ. – А ты думаешь, чего он такой тормознутый? – усмехнулся Кенни. – Но я всё же надеюсь, что ты не катал его на угнанных машинах? – Кушель приложила палец к виску. – А смысл? Он бы до педалей не достал – слишком коротконогий. Ты вот в его возрасте доставала. – фыркнул Аккерман. – Ну хоть что-то. – женщина откинулась на диван. – Ты представляешь, куда он мог пойти? – спросил Кенни, пытаясь составить план поисков племянника. – Он скорее всего у Ханджи. Других друзей у него нет. – задумчиво произнесла Кушель. – Знаешь, где она живёт? – сухо спросил Аккерман. – Не знаю. – Ладно, как она была одета? По-богатому или как мы? – Скорее, по-богатому. Леви её часто домой провожает, вероятнее всего она живёт недалеко от их школы. – женщина вспоминала факты, которые могли бы помочь в более быстром нахождении сына. – Ну, богатых районов в нашем городе – раз два – и обчёлся, – произнёс Кенни, сделав вывод, что круг поисков сузился. – Верну этого соплежуя к утру, можешь не волноваться. «Если этого придурка конечно не забрали в участок, как несовершеннолетнего» – подумал Аккерман, но промолчал. Он наспех поцеловал сестру в лоб, накинул на себя плащ, надел шляпу, проверил нож в кармане и вышел за дверь. Кушель ещё немного поплакала, беспомощно таращась в облезший потолок. Но даже когда у женщины не осталось ни слёз, ни сил, она не смогла уснуть. Каким бы взрослым не был Леви, она всегда будет за него волноваться. Пролежав на диване примерно полчаса, Кушель, слегка пошатываясь, встала и принялась убирать дом, в надежде хоть как-то отвлечься.