Тот единственный мог бы проникнуть за край

От книги долго не отрывались. На протяжении почти часа Мэйбл как губка впитывала информацию, даже блокнотик взяла, чтобы записывать какие-нибудь важные моменты, которые могли бы помочь в будущем, но по прошествии ещё получаса отложила блокнот и ручку, так как найти ничего стоящего всё же не удалось. И лист остался пустым. Написано было много, нудно, с кучей терминологии, которую она бы не поняла, если бы не Диппер. Складывалось ощущение, что автор хотел не рассказать о чистой энергии, а показать степень своего словарного запаса. Потому что ничего сверхзначимого описано не было, предложения иногда повторялись просто другими словами. И ничего, кроме основ, описанных на двести с лишним страниц, не было. Не став даже дочитывать, Диппер книгу захлопнул.       — Это я и сам могу рассказать тебе более простыми словами, — вздохнул он. — К сожалению, ничего, хотя Форд говорил, что эта книга содержит больше всего информации.       — Ну для меня это уже что-то, — в ответ вздохнула Мэйбл, упав на кровать лицом вниз. — Столько времени потратили.              — Это уже что-то, — глухо повторил Диппер. — И ничего не зря, хватит уже считать, что времени у нас нет.       — У меня нет, — промычала она в одеяло. — Двадцать четыре часа в сутках — это та-а-ак мало. Диппер промолчал. Решил подумать о следующих действиях. Можно было бы показать Мэйбл третий дневник и поизучать его, но это казалось ему слишком опасным: кто знает, что будет, если Форду всё же удастся узнать, что третий дневник у Диппера, а не утерян. Так вскоре может вскрыться информация о его походах к Биллу. Это опасно. Нужно действовать более скрытно, даже если он сам найдёт в дневнике информацию или узнает что-нибудь у Билла, пойдут вопросы: откуда? И как он объяснит это? Опять же, Форд может спокойно всё узнать. И тогда Дипперу не поздоровится. Конечно, на подкорке сознания всплывает ещё пара важных вопросов: чего хотел добиться Форд, рассказывая о своём дневнике? Это был блеф или искренность? Он хотел узнать, пойдёт ли искать его Диппер для «грозных планов»? Или хотел по-настоящему помочь? А может быть, он и правда не знает, где дневник, и ему нужна помощь в этом плане? Тогда зачем намекать, почему бы просто прямо помощи этой не попросить? С каждым днём в Гравити Фолз становилось всё сложнее, ощущение, что городок специально заваливает его загадками, чтобы однажды сломить. Поразмыслив ещё немного, Диппер всё же решил узнать у Билла информацию как о чистой энергии, так и о барьере, что установили и для него, и для жителей Гравити Фолз. И ещё поизучать дневник Форда. А уже когда придёт время, возьмёт с Мэйбл не то что обещание — клятву молчания. Насчёт объяснения он ещё подумает. Мэйбл можно, конечно, довериться, но почему-то не сильно-то и хочется: ощущение собственничества снова расцвело в груди — хочется, чтобы о Билле знал только он, чтобы был рядом с ним только он. И даже не задумываясь о природе этих чувств, Диппер обещает себе, что сохранит их связь в секрете так долго, как только сможет. Уже решаясь сказать Мэйбл, что дальше он информацию будет искать сам, чтобы не отвлекать её от тренировок — и чтобы дяди ничего не заподозрили, — Диппер видит обмякшее тело, лежащее рядом. И тихое сопение. Сестра опять вымоталась, а потому даже пару минут тишины сморили её, особенно после такой нудной книги. Почему-то сейчас Дипперу показалось всё таким умиротворённым, спокойным, будто никаких теорий заговора не существует, будто нет никакой опасности. Мягко улыбнувшись, он накинул на Мэйбл лежащий рядом плед и встал с кровати. Время показывало почти девять, Диппером было решено всё же сходить к Биллу, жажда найти разгадку лишь подпитывала стремление попасть за грань — да и помнится Дипперу, Билл обещал рассказать историю о создании и жизни ведьм, это тоже должно было помочь, сомнений не было. Диппер взял телефон, открывая переписку с Венди. Как он и думал, её помощь не помешает. Диппер Пайнс 20:49 Для Форда со Стэном я ночую у тебя Отправив сообщение, Диппер начал собираться. Взял всё ту же сумку через плечо, куда за толстовкой спрятал дневник — нужно будет какую-нибудь обложку на него купить, чтобы не было понятно, что это за книга, — кинул туда ещё бутылку с водой, стоявшую на столе, так, на всякий случай. И ещё немного вещей, тоже на всякий случай. Сам переодел домашнюю футболку со штанами в чёрные джинсы и синюю рубашку в клетку. Телефон пискнул, оповещая о новом уведомлении. Венди Кордрой 20:51 окей И сразу же пиликнул следом. Венди Кордрой 20:52 но если не сложно приди утром, или ночью, или когда ты там вообще собираешься возвращаться. давно тебя не видела :) На смайлик Диппер лишь скривил лицо. Это было так в стиле кицунэ, но так не в стиле самой Венди. Начинало бесить, что в последнее время она постоянно с ним заигрывала. Хотелось вернуться в начало их отношений, где она была безбашенной девчонкой, зовущей на вечеринку в заброшенный магазин, а не услужливой лисицей, сходящей с ума из-за его энергии. Винить её, конечно, было бессмысленно: против инстинктов Венди не сможет пойти, даже если захочет. Возможно, это Диппер дурак — не давай он ей почувствовать свою силу, она бы за ним не начала гоняться. Но пока что всё, что она делает, ему на руку. Ещё раз взглянув на время, Диппер вспомнил о часах. В глубине сумок с одеждой у него где-то были наручные часы. Их ему подарила на шестнадцатилетие мама. Диппер грустно улыбнулся: как она там сейчас? Ей наверняка больно оттого, что у неё забрали детей. И даже позвонить или написать ей нельзя. Суд, Бездна его раздери, запретил. Часы на руке сидели хорошо, даже мягко будто — словно мама хотела ему так придать уверенности и спокойствия. Что же, Диппер и правда чувствовал себя с ними спокойнее. Взглянув ещё раз на спящую Мэйбл, Диппер подхватил сумку, перекидывая ремешок через голову и выходя из комнаты. Спускаясь по лестнице, Диппер подумал о том, предупреждать ли дядь, что он уходит или нет. Ответ нашёлся сам, когда, спустившись, он застал их в зале, сидящих перед телевизором с банками пива — да уж, идиллия почти всех взрослых: пиво и телевизор. Услышав шаги Диппера, они одновременно повернулись на звук.       — Ты куда, пацан, — нахмурился Стэн, — время позднее вообще-то.       — Я знаю, — как можно безразличней ответил Диппер, но небольшая паника внутри всё же разлилась по венам. Будет обидно, если его не отпустят, придётся, скорее всего, поздно, когда они уже уснут, выходить через окно чердака. — Я к Венди. На это Стэн нахмурился лишь сильнее, недовольный таким пренебрежением со стороны племянника. Уже открыл рот, желая явно высказать пару ласковых, но был остановлен рукой Форда, лёгшей на плечо в успокаивающем жесте.       — Иди, Диппер, — улыбнулся Форд, и Диппер увидел явное лицемерие с его стороны. Да уж, глупо было надеяться, что дядя начал ему по правде доверять после пары разговоров. — Думаю, нет смысла уж спрашивать Венди о твоём приходе. Она нам врать не станет.       — Не станет, — жёстко припечатал Диппер, сжимая лямку сумки в руке, будто вымещая на ней злость.       — Иди, повеселись, — теперь в словах не чувствовалось никакой угрозы, а улыбка Форда стала мягче — так это была лишь проверка? Как бы ни было, Диппер прошёл мимо дядь, даже не взглянув на них: уж слишком боялся, что Форд сможет прочитать по его лицу все планы, поймав на лжи.       — Кицунэ очень прожорливы, —кинул Форд вслед. — Помни об этом.       — А ещё хорошая компания, — парировал Диппер. И лишь закрыв за собой входную дверь, оставаясь на улице, позволил себе выдохнуть. Он, наверное, никогда не поймёт, что творится у его дяди на уме. Но всё же решив не рисковать и так шатким положением, не хватало того, чтобы его дома запирали, отправился сначала к Венди, чтобы через пару часиков отправиться к Биллу. Венди же как раз просила навестить её. Диппер Пайнс 21:06 Ты дома? Или на квартире? Венди Кордрой 21:06 на квартире. купи пивка Диппер Пайнс 21:07 Я несовершеннолетний, мне не продадут. Да и с пьяной тобой я больше не останусь. Венди Кордрой 21:07 продадут. тут всем продают, кто выглядит старше шестнадцати. и обещаю, что при тебе не выпью ни капли. деньги отдам как придёшь Что же, ладно. Дипперу всё равно не сложно. Ночной Гравити Фолз — завораживающее зрелище, а потому он был не прочь прогуляться по нему. Хоть только и девять, но людей на улицах не было, лишь парочку парней удалось встретить по дороге к магазину. В магазине было также пусто, лишь кассирша скучающе сидела за стойкой, листая ленту соцсетей. Диппер прошёл вглубь стеллажей, доходя до отдела с алкоголем. В пиве он не шибко разбирался, сам-то никогда особо и не пил, каждый раз боясь, что не сможет удержать контроль в пьяном состоянии — никогда не пробовал и рисковать не хотелось тоже. Поэтому решено было взять пару банок марки, которую пили Стэн и Форд. Подходя к кассе, Диппер поставил на ленту пиво и полез в сумку, доставая кошелёк. Кассирша посмотрела на него усталым взглядом и пробила пиво. Как Венди и говорила, ей было плевать на возраст Диппера. Получив сдачу, Диппер попрощался и вышел. До квартирки Венди идти было не так далеко, но Диппер специально выбрал дорогу подлиннее. Хотелось насладиться ночной прохладой, этим спокойствием и тишиной. Гравити Фолз усыплял. Возможно, лишь поэтому жители и не стремились барьер уничтожать, потому что какими бы сильными Пайнсы ни были, против целого города они не выстояли бы; но с другой стороны мог сыграть и просто страх людей, потому они выбрали лишь тихо ненавидеть. Возможно ещё и то, что люди просто смирились со своей участью, сколько поколений уже так живёт, и так они и продолжают думать: раз предки ничего не сделали, то и они не смогут. Только единицы показывают истинные эмоции, ненавидят открыто, но также предпринять ничего не могут. Странно только почему именно Пасифика Нортвест решила что-то начать делать, да и начала бы, если бы Мэйбл не появилась в её жизни, тоже вопрос. Нортвесты же управляют этим городом, держат всех буквально на открытой ладони, зачем им что-то менять, когда власть итак у них. Пасифика, по рассказам, не самый приятный человек, так почему её так волнует судьба простого люда, или это история о двуличном человеке, которому нужно совмещать статус и настоящие чувства? Хотя откуда Дипперу знать о людских чувствах, когда он почти всю жизнь провел за четырьмя стенами, а в пример мог ставить лишь Мэйбл и маму, которые сами в своих чувствах не разбирались. Перед глазами появился ненавистный в глубине души дом с той самой квартиркой. Было бы всё по-другому, вырежи он из жизни то злосчастное событие, или оно всё же произошло бы, но уже в другой обстановке? Как же из-за чего-то одного могут отношения однако перевернуться. Идти сюда не то, чтобы не хотелось: Диппер не испытывал страха или отвращения, скорее банальную усталость, некую даже лень, будто этой ленью он пытался спастись от неприятных мыслей. Когда Диппер заходит, его встречает взгляд той самой миловидной старушки, смотрит она на него сначала удивлённо, а потом стыдливо отворачивается. Помнит его, знает, что тогда могло произойти, и ей стыдно оттого, что она позволяет Венди творить такое. Но видно поделать ничего не может: возможно боится. Диппер внимания не обращает, направляется к лестнице, поднимается на нужный этаж и находит нужную квартиру. Дверь оказывается открыта, Венди его ждала, а потому плевать на стуки и звонки, Диппер просто входит, по пути доставая банки пива из сумки. Венди лежит на кровати, затягивается сигаретой, скидывая пепел в пепельницу, лежащую рядом. Глаза её закрыты, но Диппер знает, что присутствие его она заметила сразу, стоило ему только зайти. Он кидает банки пива рядом с ней, на кровать, и Венди открывает глаза.       — Спаси-и-ибо, — тянет она, из лежачего положения поднимаясь в сидячее. Пиво игнорирует, как и обещала пить при Диппере не собирается. — Сигаретку будешь? Раньше Диппер курить не пробовал, не до того ему было, хотя мама ничего не говорила по поводу курения, и он был уверен, что она не ругала бы его: спросила бы, знает ли тот о побочках и вреде, которые сигареты принесут, Диппер бы ответил да, а она бы улыбнулась, кивнула и ничего бы более не говорила — понимала бы, что это выбор только Диппера, и она влиять на него не имеет права, расплачиваться же ему, а не ей. Но сейчас Диппер пожимает плечами, как бы показывая, что можно, почему бы и, говоря, нет. Венди пачку протягивает, Диппер сигарету достаёт, берёт рядом лежащую зажигалку, пока Венди объясняет, как курить правильно, взатяг, улыбается при этом также слащаво, но спокойно, будто просто рада Дипперу рядом и более ей ничего не нужно — Диппер не знает как реагировать: искать ложь в улыбке или нет; он так устал от постоянного анализа всех и вся вокруг. Сигарета поджигается, запах табака в комнате усиливается. Диппер затягивается, сразу начиная кашлять от неожиданности, с непривычки. Венди лишь мягко смеётся на это, снова падая на кровать. Диппер затягивается второй раз — уже легче, пусть и всё так же странно. Но, кажется, суть он понимает: по большей части, ведь все эти «успокоительные» свойства люди себе придумывают сами, ведутся на них, подпитывают их самостоятельно — и Диппер не прочь себя обманывать, потому что, как бы глупо не звучало, дышать становится легче. Он продолжает курить, медленно, не видя смысла в резкости, он ловит умиротворение, усталость и сонность атмосферы. Странно. Думалось, что испытывать он будет тревожность и напряжение, но становится наоборот спокойно, будто и правда не было того случая здесь. И хотелось бы поймать это мгновение, продлить его навечно, но сигарета тлеет, уже сгорает окончательно, доходя до фильтра и Диппер кидает бычок в пепельницу.       — Ложись рядом, — предлагает Венди, аккуратно хлопая рядом с собой. — Ты тут явно на пару часиков перед тем, как пойдёшь к нему.       — Я слышу нотки ревности в твоём голосе, — ухмыляется Диппер, всё же ложась рядом.       — Возможно, — улыбается ему Венди в ответ, но как-то грустно. — Жалею иногда, что рассказала тебе. Была на эмоциях: была зла и в отчаянии, хотелось выплеснуть куда-то все эти эмоции. Отомстить даже… Не знаю.       — Хочешь чтобы я был твоим? Я не вещь, Венди.       — Знаю, но ты, твоя энергия так сладка, — она поворачивает голову, смотрит в глаза неотрывно. — Хочется, чтобы лишь я знала об этой энергии, о том, какая она на вкус, хоть и самой знаком лишь её запах. Хочется спрятать тебя, о Бездна, ты буквально сводишь меня с ума. Её мысли наталкивают на осознание мыслей своих. Диппер понимает, что чувствует к Биллу тоже самое — секрет, которым не хочется ни с кем делиться. И он это чувствует тоже из-за энергии или тут нечто большее? Не хотелось бы стать зависимым от Билла. Нужно быть впредь осторожнее, что ли. Не понимая, что сам творит, Диппер тянет руку к Венди, кладёт пальцы на её щёку, аккуратно, мягко. Венди вздрагивает. Хочет как и прижаться к ладони, так и уйти от прикосновения. Держаться сложно, но приходится, потому что она верит: в ещё один раз её просто убьют. Венди всё же жить хочет, как бы эта жизнь была ей ненавистна. Это их с Диппером объединяет сильнее всего.       — Прекрати уже издеваться, — она всё же отворачивается, теряя столь желанное прикосновение.       — Можешь, — голос Диппера дрожит. На его слово Венди поворачивается вновь, смотрит с надеждой и страхом в глазах. Диппер повторяет. — Можешь. Разрешаю, но чуть-чуть, без фанатизма.       — Ты меня так подсадишь же, — скулит она, — Я ведь больше не смогу без этого, как наркоманка буду. Скажи честно, ты так отомстить хочешь? — Диппер молчит, не отвечает. — Или хочешь привязать к себе, чтобы я не смогла и шагу в сторону сделать?       — Хочу помочь, — честно отвечает Диппер.       — Так ты лишь навредишь.       — Так да или нет? Венди не отвечает. Венди думает пару секунд. И после резко прижимает его тело сверху и впивается в губы поцелуем. Диппер позволяет, приоткрывает рот, чтобы она поцелуй углубила. И чувствует, как она начинает высасывать энергию по чуть-чуть, как она хватает его за плечи, чувствует боль от впившихся ногтей. В ответ обнимает её за талию. Позволяет, пытается довериться и доверяет. Сам не понимает зачем всё это затеял, думает, что просто пытается так же забыться в ней, как и она в нём. Венди отрывается от его губ, как и обещала, берёт немного, смотрит странно, пьяно, кладёт руки на его щёки, прижимается лбом ко лбу.       — Давай немного так полежим, — просит она, слёзно умоляет даже. И Диппер позволяет, опять. И понимает, что не чувствует ничего, а то бессознание было вызвано лишь её затуманиванием разума, которое она использует скорее инстинктивно против жертвы. Диппер всё ещё чувствует её дыхание на губах, чувствует стук её сердца, постепенно успокаивающегося. Спустя пару секунд тихонько отталкивает от себя, она поддаётся, отрывается от него, падает на кровать обратно рядом.       — Спасибо, — говорит она. Диппер не отвечает. Тянется к пачке, достаёт сигарету, зажигает. Опустошённым он себя не чувствует, но будто какой-то частицы его уже нет и непонятно, то ли это из-за высосанной Венди энергии или просто из-за всего происходящего. Диппер чувствует себя самым большим дураком на свете.       — Тебе хоть понравилось? — как-то грустно спрашивает Венди по прошествии нескольких минут.       — Ничего не почувствовал, — смысла врать Диппер не видит.       — Жаль, — она погрустнела. — Тогда больше не надо. Смысла в этом ноль. Я лишь сильнее к тебе привяжусь, а потом буду от этого страдать.       — Хорошо, — спокойно соглашается Диппер. — Это и правда было глупым порывом.       — Да уж, — Венди хмыкает. — Глупо было. Она так же тянется за сигаретой. Молча курит. В тишине пролетает час, пачка пустеет наполовину. Диппер смотрит на время — пора бы уже идти. Встаёт, приводит мысли в порядок, чуть ерошит кудри на голове. Наконец-то встаёт, надевает на плечо сумку. Венди следит за ним нечитаемым взглядом, но так ничего и не говорит. Не прощается, видя как Диппер идёт к двери, он тоже не прощается. Так и расходятся в полной тишине. Тишина преследовать продолжает даже на улице, плевать она хотела на треск сверчков. И Диппер в тишине этой утопает. Утопает, идя по тёмным улицам, к более тёмному лесу. И даже фонарик не хочет включать, специально: лишь бы быть во всём этом дольше. И хочется, чтобы рассвета не наступало, потому что за рассветом новый день — день опять полный страха, паранойи, сожалений, ненависти… И лишь единственный свет, который Диппер себе увидеть позволяет, тусклый золотой свет грани, за которую он переходит в третий раз, и перешёл бы снова и снова, даже если бы это означало верную смерть. И плевать становится на Стэна, Мэйбл и Форда. И плевать становится на реальный мир вообще. Потому что нет в нём жизни. Нет чистоты, которой сам Диппер пропитан. И никто из них не поймёт этой чистоты, потому что не знают, что она собой являет. Потому что им плевать: потому что все они понятия не имеют, каково золото на самом деле, так пусть и дальше упиваются своими цветами радуги. Диппер упиваться будет раскалённым золотом, текущим по венам. А страшно становится быстро. Потому что не хотел Диппер так — не хотел зависеть, не хотел, как наркоман, бежать за новой дозой. Диппер не хотел смотреть на Билла так, как Венди смотрит на самого Диппера. Волком. С желанием поглотить без остатка. Спрятать тайну за девятью печатями. И никому не говорить ни слова. Потому что лишь две встречи мир перевернули. И пусть страшно на Билла смотреть. И пусть доверять ему нельзя. И пусть для Билла он не больше, чем новое развлечение, скрасившее столь долгое заточение. И пусть у Билла на него только планы и сделки. Но обмануть нельзя. И за эти две встречи Диппер понимает, что никто не смотрел на него в этой жизни так — будто он совершенство. А Билл смотрит. Билл играет. Билл делает всё, чтобы Диппер пришёл вновь. И Диппер придёт. Даже зная, что он для Билла не больше, чем прихоть недолгая. Лишь бы продолжал смотреть. И Диппер Венди благодарен за эти пару часов, за этот поцелуй глупый, за идиотскую идею дать насладиться своей энергией — потому что Диппер понял, почему его начала Венди раздражать, потому что Диппер осознал, что сам начинает на Венди походить. И главное сейчас ничего не разрушить. И главное сейчас не привязаться, не утонуть, не обезуметь. Потому что Диппер уверен: он может. Он привяжется, утонет, обезумеет. Потому что никто на Диппера не смотрел так, как Билл. Потому что никто на Венди не смотрел так, как Диппер. Потому что уже ничего не понятно. Потому что Диппер чувства свои не понимает, никогда не понимал — не умел. И Диппер сам себя казнит. И Диппер ступает за грань. И Диппер видит этот взгляд направленный лишь на него.       — Давно не виделись, Сосенка, — и губы Билла расплываются во всё той же хищной улыбке. — Я уже думал, что ты забыл про меня.       — Никогда, — губы Диппера расплываются в улыбке ответной. Билла это приятно удивляет. И Диппер наконец-то понимает, чего желал всю эту жизнь. Желал внимания, желал не нормальности этого мира Хранительниц, а безумства мира Сайфера. Потому что этот мир и для него тоже. Потому что хватит уже табу на себе ставить — не он виноват в том, кем родился. И никто его судить за это не в праве. Даже он себя сам.       — Что ты знаешь о барьере, поставленном вокруг Гравити Фолз? —сразу с порога начинает Диппер. Потому что потом не сможет, потому что потом утонет — потому что плевать ему на этот барьер, на этих жителей, на этот Гравити Фолз. На этот мир. Потому что интересней узнать о ведьмах, о самом Билле, о грани, чем о чём-то столь для него незначительном, как злая шутка судьбы или Хранительниц, или даже прихоть самого Билла. Но нет. Билл на вопрос в удивлении поднимает брови вверх, как бы говоря, что ничего о барьере вокруг городка не знает и вообще впервые слышит. И Диппер верит, потому что сейчас ему Билл врать не может, потому что Билл у Диппера пока на поводке являющим собой третий дневник. И загадку этой книги Диппер ещё разгадает, чтобы Билла ближе к себе привязать можно было — чтобы самому ни за что не привязываться, не доверять. Потому что иначе мир сгорит. А Дипперу это не нужно. Потому что устал он от всего хаоса, творящегося в его разбитой жизни.       — Впервые слышу, — честно отвечает Билл. — И о барьере знаю лишь своём.       — Он сделан из чистой энергии, — говорит Диппер сразу следом. — Мне раннее сказали, что это дело рук Хранительниц, чтобы сохранить информацию о тебе. Ведь сейчас в учебниках истории написан совсем другой город знаменитой битвы, написано, что тебя Хранительницы убили. И правду знают только жители Гравити Фолз, а они покинуть городок из-за, как раз этого барьера, не могут. Все, кроме Пайнсов.       — Все, кроме Пайнсов говоришь, — Билл ухмыляется, подходит ближе, почти вплотную. А Дипперу приходится голову задрать, чтобы не терять взгляд чужого золотого глаза, потому что без него Диппер боится потеряться в самом себе. Но Билл морщится, стоит ему подойти. И делает шаг назад. И для Диппера это больнее любого удара. — От тебя несёт псиной. Диппер хмурится. А после грустно вздыхает. Да, точно.       — Держись от своей подружки-кицунэ подальше, прошу, — Билл просит, а голос и взгляд стальной. И будто он разочарован. — И тем более не корми эту тварь. Не разочаровывай меня, Сосновое Деревце, не падай в моих глазах.       — Чтобы ты не говорил, но это открыло мне глаза, — парирует Диппер.       — На что же?       — На то, что я чувствую, заходя за грань.       — И что же ты чувствуешь? — Билла изрядно этот диалог веселил.       — Что ни за что и никогда к тебе не привяжусь, потому что иначе сойду с ума, — улыбается Диппер легко, проходя мимо Билла, направляясь в глубь иллюзорного леса.       — Ты ведьма, Диппер, — Билл направляется за ним. — Ты по-другому не сможешь. Думаешь выстоишь против этих чувств?       — Я в принципе чувств не понимаю, ты о чём, — фыркнул Диппер, уходя всё глубже. Билл встал по левую сторону, почти плечом к плечу, кидая загадочные хитрые взгляды на Диппера. От этого становилось как-то не по себе. И не то чтобы Билл пугал — ладно, он пугал, но к такому быстро привыкаешь. Причём страх нахождения Билла рядом больше отдавал тревожностью, чем каким-либо ужасом. Это его мир, тут он может творить, что угодно, но почему-то продолжает играть в эти дурацкие поддавки: Билл силой может забрать у Диппера третий дневник, но этого не делает, ссылается на правила, условия, придумывает незаключённую сделку и смело отдает себя на растерзание Дипперу. Скорее всего, думается ему, что Билл просто не может дневник забрать, быть может на дневнике стоит какое-нибудь заклинание запрета — хотя такие в основном применяются отступниками на людях, чем магами на книгах — или, быть может, это тоже является частью сделки. Но как тогда она проявляется? Билл не может просто дневник взять без разрешения? И чьё тогда разрешение играет роль? Форда, просто Пайнса или вообще любого человека, в чьём распоряжении дневник? С каждым приходом Диппера к Биллу вопросов становится изрядно больше, и это утомляет: конечно, загадки всегда интересны, но лишь тогда, когда к ответу можно прийти логическими выводами, когда есть факты, которые сопоставив можно тайну разгадать. Но совершенно точно не так, когда нет ни единственной подсказки, когда на вопросы ответы дать не может никто.       — Так ты расскажешь что-нибудь?       — Про барьер вокруг города я ничего не знаю, — пожимает плечами Билл. — Хотя у меня есть парочка вариантов.       — И каких же? — наконец-то, хоть какое-то продвижение. Но Билл улыбается всё так же хитро, издаёт смешок, а после останавливается. Смотрит вокруг и, развернувшись в левую сторону, начинает направляться по новому маршруту, не обращая внимание на Диппера, застывшего. Ему приходиться вздохнуть и опять выругаться под нос от надоевших игр Билла.       — Так ведь неинтересно, — кидает Билл, взглянув на Диппера, идущего чуть позади, через плечо. — Я предоставлю тебе все факты, а ты сам попытаешься загадку разгадать.       — Звучит, конечно, заманчиво, — хмыкает Диппер, набрав чуть больше скорости, вновь с Биллом равняясь. — Но что если не выйдет?       — Не прибедняй себя. Ты всё-таки наследник Форда в плане гениальности, — от этой формулировки Диппер морщится, несмотря на то что он сам так пару раз о себе думал, хотя не хочется, чтобы от него ждали чего-то сверхъестественного — всегда после больно, когда не оправдываешь чужие надежды. — Не морщись, поверь, это сказано без доли сарказма или иронии. Я бы не стал так говорить, не будь я в твоих мозгах уверен. Это был сейчас комплимент? Комплимент от самого Билла Сайфера, повелителя разума, который по сути являлся самым умным существом во вселенной? И именно он говорит, что Диппер необычайно умён. Сейчас бы возгордиться, поверить в себя, но Диппер лишь застывает на месте, вновь от Билла отставая. Его лицо покрывается лёгким румянцем, и почему-то эти слова хочется сохранить в памяти навеки, эти слова разливаются в груди чем-то тёплым, согревающим.       — Лишь пара ласковых слов и немного заботы, и тебе хватает, да, — и сейчас бы Биллу ухмыльнуться, поиздеваться даже, но он говорит это со всей серьезностью… И, ладно, Дипперу кажется даже с неким сочувствием — да только Биллу до сочувствия дела нет никакого, и всё вокруг вновь ощущается какой-то глупой игрой. — Как же жизнь тебя не любит. Именно поэтому ты бежишь за сладким голосом кицунэ и самого опасного существа в мире?       — Мои отношения с Венди никак тебя не касаются, — резко припечатывает Диппер, и тепло, разлившееся в груди, исчезает как по щелчку пальцев. — Мои чувства вообще не должны тебя волновать. Ты просто мне рассказываешь о том, что я прошу. Всё.       — Вновь твои попытки не привязываться, — тяжело выдыхает Билл. — С чем это связано?       — Ты мне приём у психотерапевта решил устроить?       — Отвечай. И Диппер не может не послушаться. Потому что… Потому что просто устал, потому что кому это ещё рассказать? Мэйбл вообще не до него, сестра его в принципе ненавидит — Диппер ведь ей всю жизнь испоганил. Форду? Стэну? Они только ждут повода, чтобы грохнуть его как можно быстрее, для них Диппер лишь очередная ошибка природы, монстр, который в любой момент может испортить жизнь всего мира. Мама? Её вообще грузить не хотелось, она всю свою жизнь делала для них невозможное, она всю жизнь им посвятила. Эбигейл не заслуживает ещё и нытья от собственного сына. А Билл… Билл другой. И не в плане того, что он демон, тайна скрытая в Гравити Фолз. Билл в принципе по-другому думает — он властитель разума, конечно же, он лучше всех понимает человеческие эмоции и чувства. О бездна, как же это всё до ужаса сложно.       — Потому что… — Диппер так устал, бездна. — Да потому что кому я, блять, нужен, Билл? — и ему бы сейчас кричать и биться в истерике, ему бы сейчас сцены закатывать, но сил на это нет, никогда не было. — Для всех я либо инвалид, либо монстр. В этом мире я не имею право голоса от слова совсем. И я не понимаю, почему вообще живу. Что хотел Форд, когда приложил немалые силы, чтобы никто не узнал, кто я? Я не понимаю ни-че-го. И не понимаю, чего ты хочешь добиться, каждый раз выводя меня на эмоции, зачем ты сейчас всё это мне говоришь, и что тебе от меня нужно. Я слишком сильно боюсь совершить ошибку, которая меня убьёт.       — Нет ничего плохого в желании жить, — мягко, даже слишком мягко для такого как Билл, говорит он. — И да, привязанность тебя, в данном твоем положении, правда убьёт.       — Когда меня забирали сюда, мама сказала лишь одну фразу: «Никому не доверяй», — Диппер уткнулся взглядом в лицо Билла. — И я привычен к маминым словам прислушиваться.       — Эбигейл, да? — Билл отвёл взгляд от лица Диппера, всматриваясь куда-то в пустоту. — Многое тогда произошло… Больше он ничего по этому поводу не сказал.       — Если ты прислушиваешься к её словам, значит доверяешь ей, — Билл опять ухмыльнулся. — А значит кому-то ты всё же доверяешь.       — Доверяю. И только ей. Никому более. Билл ничего не ответил, продолжив путь в полном молчании. Тишина была тут другой, нежели в реальном мире. Тут не было буквально ничего, вакуум: деревья не шелестели, трава под ногами не хрустела. Тут была не тишина — тут была пустота. И она сейчас так давила на Диппера, тревожила его и напрягала. От неё хотелось убежать, спрятаться — пустота давала возможность вновь начать думать обо всём подряд, начать анализировать всё вокруг опять. А оставаться со своими мыслями наедине Диппер не хотел, был ещё не готов. И Билл, будто это почувствовав, начал говорить. Начал рассказывать. Он рассказывал о ведьмах, о том, как они появились, чья была инициатива их создать. И Диппер внимал, слушал, впитывал губкой информацию, занимая свой мозг чем угодно, но лишь бы не своими разъедающими его изнутри мыслями. И почему лучше всех понимает его самое опасное существо на планете?             — Мне было тогда скучно, — начинает Билл. — Это довольно логично, когда ты несколько тысячелетий сидишь духом на изнанке мира. Сделки уже наскучивают, ничего нового не происходит: ты просто день ото дня следишь за мелькающими тут и там людишками. Хотелось настоящего веселья. И тогда… — Билл замешкался, — мы решились на то, чего давно желали, — на кровавую баню только лишь ради избавления от скуки. Диппер решил не уточнять, кто это существо, входящее в понятие «мы». Отчего-то показалось, что это связано с властителем «тела», о котором Билл умолчал в предыдущую встречу. И по просьбе всё того же Билла, Диппер решил в это дело не лезть.             — Мы решили провести небольшой эксперимент: посмотреть, что будет, если в человека влить чистую энергию. Наши попытки успехом не увенчались. Люди умирали, они не могли вынести искусственно добавленную энергию в теле: элемент и чистота не уживались. Тогда мы решили действовать по-другому: сделать так, чтобы элемент смог ужиться с чистой энергией. И это было бы возможно, только если бы элемент в теле человека ещё не был сформирован. И когда он ещё не сформирован? — Билл кинул быстрый взгляд на Диппера. — Когда человек ещё не рождён. Мы нашли восемь беременных девушек и в их плод впитали нашу магию: результаты превзошли наши ожидания. Элемент не ужился, элемент исчез. Чистота просто вытеснила его, создав уже не человека. Так мы ведьм и сделали.       — Вы ужасны, — Дипперу резко захотелось блевануть. Просто из-за скуки они решили это всё провернуть, просто из-за скуки… Это безумство чистой воды. Диппер мгновенно вспомнил, с кем он сейчас стоит рядом. Билл всё же сумасшедший, Билл всё тоже самое опасное существо в мире.       — Я знаю, Сосенка, и я об этом ни капли не жалею, — он помолчал пару секунд. — Точнее не так. Я не жалею, что создал ведьм. Я жалею о последствиях — конкретно, о своём заточении. Так вот, — он прокашлялся, — ведьмы были рождены. И тогда влиянием на разум я их забрал, отвёл в место, где он, кхм, буду его называть своим напарником, где уже они росли, где мой напарник их воспитывал. Он учил их управлять своими силами, и тогда мы кое-что поняли. Объединение тела и разума: реальности и измерения снов. Ведьмы умели открывать портал между этими двумя мирами — Разлом, как окрестили его позже. Билл замолк, давая Дипперу информацию осознать, переварить. От нахлынувших эмоций, дышать становилось трудно. Вот и нашлись ответы на многие вопросы. Билл не властен над реальность до тех пор, пока не находится в ней. У него ведь, по логике, нет физического тела — Билл же сам говорил: дух, запертый на изнанке. Вот почему Билла заперли именно за барьером, сделанным из ведьм: в отличие от них, он не властен над реальностью, а потому сила ведьм — единственное, что может его сдержать, вот почему никто не может пройти сквозь барьер, кроме ведьм: ни у кого нет силы такого же рода. И сейчас Диппер — последняя скорее всего надежда: самые первые ведьмы были рождены два века назад, и за всё это время кроме Диппера их не было. Диппер — шутка генетики, не более, но почему-то была уверенность в том, что после их с Мэйбл поколения чистый элемент в теле Пайнс не возродится. Как же это всё бесило. Диппер резко выдохнул, начиная нервно дёргать ткань рубашки на конце рукава, находиться рядом с Биллом становилось практически невозможно.       — Мы долго готовились к нашей вечеринке-апокалипсису, — продолжает Билл. — Нужно было научить их открывать Разлом правильно, в нужном месте, с нужным вложением сил, чтобы мир просто напросто не рухнул — как бы нам этого не хотелось, но равновесие нарушать нельзя. Мы не желали власти, мы хотели лишь немного развлечься. И мы научили их, и в нужный день портал был открыт.       — Двадцать четвёртое августа тысяча восемьсот третьего года, — Диппер проговорил дату как смертный приговор, да таким она в принципе и была — парень хорошо запомнил тот урок истории, так как обсуждение прямо касалось и его.       — Да. Разлом был открыт, я, мои Кошмары и демоны вышли в реальный мир, начиная приносить в него хаос. Никто не мог сравниться с восемью ведьмами, которые стали нашей личной армией, оберегающей нашу жизнь. В то время, как мы веселились, они отстаивали оборону против магов. А после вмешались Хранительницы, — Билл усмехнулся, вспоминая события давно минувших дней, будто даже желая оказаться в них снова, вновь насладиться тем весельем. — До этого не вмешивающиеся в мир людей, отсиживающиеся всегда в стороне, они вступились за своё детище, начав убивать наше. И если мне не хотелось терять ведьм, не хотелось позволять им страдать, то моему напарнику было откровенно плевать. Не смотря на то, что проводил он с ними времени больше, чем я, растя их, в ведьмах он видел лишь оружие. И не более. Хранительницы перебили их всех. И тогда началась ярость. Я не мог поверить, что то, над чем я так долго трудился, что-то, что я создал сам: живое, реальное. О Бездна, Сосна, мои Кошмары и рядом с ними не стояли. Ведьмы были совершенством. Я не мог простить их смерть, хоть и понимал, что это только моя вина. Но так ничего сделать и не смог. Сразу после убийства Хранительницы запечатали меня, используя самое дорогое мне, как клетку…       — Поэтому, — перебивает Диппер, всё ещё пытаясь разложить новую информацию в голове по полочкам. Получается определённо плохо. Голос хрипит, — ты хочешь выбраться? Ради мести Хранительницам?       — Не им, они так же как и я всего-лишь охраняли своё совершенство, — Билл качает головой. Он не отрицает желание мести, но так и не говорит, кому эта месть предназначена. И единственный вариант, который Диппер считает верным — он, его напарник, который что-то сделал тогда, что-то из-за чего ведьм уничтожили, из-за чего Билл проиграл. Осталось лишь понять, кем является тот самый загадочный напарник Да только не до этого вообще сейчас. Диппер зажмуривается, всё ещё сказанное Биллом переваривая — пытаясь переварить. Он Хранительниц всю жизнь винил за его несчастья, а нужно было оказывается Билла. Потому что ведьмы — просто развлечение, потому что ведьмы — лишь эксперимент, потому что он сам не более, чем оружие. И уверенность в том, что Форд его в живых оставил только как одно из сильнейших оружий мира, лишь возрастает.       — Ты сам виноват, — шепчет Диппер. Его начинает потряхивать.       — Я знаю-       — Заткнись! — рявкает Диппер, а в глазах огнями пляшет боль. — Я страдаю всю жизнь лишь потому, что тебе было, блять, скучно! Матери остались без детей, потому что тебе просто было скучно! Восемь ведьм умерли только потому что тебе было скучно!       — А ты что хотел? — взрывается теперь и Билл. И он даже не кричит, он больше рычит. Подходит к Дипперу так быстро, так резко, что тот ничего и понять не успевать. Хватает за шею, приближая лицо близко к своему. И Диппер видит уже не золото глаза, а кровь. Кровавый цвет окрашивает радужку напротив, в ней читается лишь ярость. — Я не добрый и милый, я Высший демон, я кукловод, а люди, нечисть, мелкие демонюги, Кошмары, ведьмы — все они лишь мои игрушки. Я вершу чужие судьбы, я искуситель. И ты знаешь это, ты знаешь к кому приходишь каждый раз, кого спрашиваешь, кто тебя учит. И если тебе что-то не нравится, то можешь смело проваливать. Ты сам себя запутал, я ни разу на тебя не влиял. Ты всё делаешь это сам. И теперь Дипперу не тревожно, не страшно даже — он в ужасе. В таком, от которого цепенеет тело, ни сказать ничего и не двинуться. Паника покрывает дымкой разум, и даже думать уже не получается. Билл на страх Диппера лишь хмыкает пренебрежительно. Отпускает шею Диппера, и тот падает на траву, не в силах больше стоять. Лишь руками дрожащими упирается в землю, в попытке прийти в себя. Билл прав был — Диппер забыл, кем является его ночной собеседник. Чистым ужасом, золотой смертью. В глазах начали скапливаться слёзы. Какой же он дурак. Вся боль копившаяся годами наконец-то взорвалась где-то там внутри, окончательно Диппера добивая. Теперь он знает подлинную информацию о ведьмах, теперь он знает правду, — пусть ещё многое Сайфер не рассказал, но… Но теперь Диппер хотя бы знал, что тогда произошло по правде. И от этого слезами захлёбываться хочется ещё больше, утопиться в них хочется скорее, и забыть про этот мир вообще. Но нет, Диппер же сильный, Диппер же всему миру докажет, что жизни он достоин. Да вот только сам уже в это не верит, да только сил уже вывозить нет. Билл Сайфер стал последней каплей. Каплей, что разрушила льдину безразличия, наконец-то все томящиеся эмоции выпуская на волю.       — Реви, Сосенка, реви, — глумился Билл, и истерика Диппера начинала набирать обороты. — Нет зрелища более жалкого, чем плачущая ведьма. Поэтому плачь пока можешь, в следующий раз этого я тебе не позволю. А после окидывает валяющегося на земле Диппера безразличным взглядом и исчезает в синем пламени. Диппер пытается встать раза три — по крайней мере ему показалось столько — и тело, и мозг слушаться не хотят. Слёзы продолжают литься из глаз, дыхание сбивается. Воздуха будто мгновенно становится меньше — страх никуда не исчезает, наоборот продолжает усиливаться больше и больше. Поднимая руку с часами, Диппер пытается увидеть на них время, но из-за влаги в глазах картинка расплывается, стрелки сливаются воедино, приходится до жути напрягать зрение, чтобы понять, что сейчас перед ним. Часы показывают полшестого утра — хотя бы одна хорошая новость — обычные часы тут и правда работают, слава бездне. Глубоко вдохнув, Диппер предпринимает ещё одну попытку успокоиться, но недавний разговор вновь всплывает в голове, и слёзы заново накапливаются в глазах, истерика продолжает усиливаться. А в голове одна единственная мысль: бежать, и бежать как можно дальше, за границу, и больше никогда сюда не приходить. Забыть об этом месте. Бежать-бежать-бежать-бежать… И Диппер бежит. Быстрее отсюда, как можно дальше. Барьер находится быстро. И Диппер не думая ни секунды пересекает его. Реальность встречает Диппера сыростью утра и влажным воздухом, светом пробивающимся через ветки деревьев. Ему нельзя сейчас домой: не в таком виде, начнутся вопросы, а это последнее, чего бы сейчас хотелось. Но рядом с барьером, в этом проклятом лесу, находиться хотелось меньше. И Диппер опять себе соврал, сказал тогда, что это было глупостью. Но нет, он опять идёт туда, на эту квартиру одиночества. Идёт к Венди. Благодарит всех известных ему богов и богинь, что ещё утро, что никого ещё нет на улицах, что никто не увидит его таким: с красными от слёз глазами, с ватным телом, со страхом, который он излучает. Старушки в этот раз на месте нет, его встречает пустота — и думая об этом, Диппер вновь неосознанно переносится к Биллу и грани. Нет, он так не может — не сможет никогда. Дверь квартиры Венди закрыта, а потому Диппер как в припадке начинает биться в неё.       — Прошу-прошу, — шепчет Диппер под нос. — Прошу будь здесь, прошу открой. И Венди, будто слыша его, дверь распахивает. Лицо выражает злость, потому что всего лишь пару часов назад она уснула, а её уже кто-то будит этим противным стуком в дверь, потому что голова болит от резкого пробуждения. Но взгляд мгновенно теплеет стоит ей Диппера увидеть, а после в них появляется удивление и беспокойство. Диппер, который убил тогда призраков, Диппер, который вдарил ей по первое число, Диппер, который угрожал ей смертью, сейчас стоял перед ней в истерике, в панике, и, явно, почти не соображал, что с ним происходит. Стоило двери открыться, как Диппер влетел в квартиру, толкая Венди за собой вглубь. Схватил её за плечи, крепко-крепко, будто боясь, что без неё мир рухнет, будто без неё он вернётся туда, откуда таким пришёл — и Венди знала, что был он за гранью, был у Билла. И тот, что-то сделал, что-то, что Диппера сломало. Но ей он ни за что не расскажет. И Венди даже знать не хочет, что произошло. Потому что сейчас этот страх почти перешёл и на неё.       — Пожалуйста, — Диппер приближается, шепчет ей в губы. — Прошу забери. И Венди понимает о чём он сразу. И не думает ни секунды, как впивается ему в губы, забирает этот страх — пожирает и переваривает, уничтожает, высасывает все переживания, оставляя абсолютную пустоту. В её руках Диппер расслабляется, уже не так сильно сжимает её плечи, успокаивается. И Венди аккуратно ведёт его к кровати, кладя на неё бережно. Пытается помочь, даже если так: лишь магией, лишь забирая чужие эмоции. Хотя бы так. По-другому она просто не умеет. Диппер засыпает. Венди лежит рядом, прижимает к себе объятиями, гладит чужие волосы и повторяет как мантру:       — Я рядом. Даже если так — даже если Диппер будет к ней приходить лишь за забытьем, она стерпит, она позволит. Хотя бы так быть рядом. Она позволит. Лишь бы Диппер в ней нуждался. И в следующие минуты сама засыпает, продолжая держать в объятиях своё проклятие.

***

Диппер приходит домой ближе к вечеру. На возмущения Стэна и Форда не реагирует никак: плевать, что телефон давно отключился и никто не мог до него дозвониться. Так на всё уже плевать. В его голове нет ничего, кроме пустоты. Такой спокойной пустоты. Более ему ничего не надо.       — Диппер, мать твою, Пайнс, — рявкает Стэн. А Диппер только медленно поднимает на него взгляд, так и не проявляя ни одной эмоции. Стэн продолжает что-то кричать, к нему присоединяется и Мэйбл. К удивлению, Форд стоит поодаль и не присоединяется, молчит, прикрывая глаза на слишком громких криках. Сколько минут — или часов — на Диппера кричат, он не понимает. Лишь когда они замолкают, разворачивается и идёт к лестнице, в свою комнату. Почти сразу там падает на кровать, утыкаясь носом в подушку — хочется вновь расплакаться, но он не может, потому что ничего в нём уже не осталось. И это ничего до ужаса приятное. Только сейчас понимает, что забыл сумку, оставил у Венди. Да и плевать, даже на этот сраный третий дневник уже плевать — чем меньше вокруг него вещей, напоминающих о Билле, тем лучше. Дверь открывается и Дипперу думается, что Мэйбл пришла дальше выплёскивать на него злость, продолжать кричать, ругать, обвинять. Но поднимая взгляд, видит Форда. И он бы удивился, но в душе всё та же пустота. Форд медленно подходит к Дипперу, садится к нему на кровать в ноги. Смотрит с волнением. Или он опять играет? С пустотой анализировать не получается.       — Это Венди? — тихо спрашивает он, не смотря на племянника. — Только скажи, она получит по заслугам.       — Нет, — хриплым голосом отвечает Диппер в подушку. — Она… она помогла наоборот. И Форд с облегчением вздыхает.       — Таким ты будешь ещё пару дней, она умеет забирать энергию, но эмоции… — Форд морщится. — Их она не умеет забирать выборочно. Как проснёшься, тебе нужно будет поесть. Как бы плохо ни было. Диппер угукает в подушку. Чувствует чужую руку в волосах, а после Форд встаёт. Ещё раз окидывает каким-то грустным взглядом Диппера. И вздыхает, направляясь к выходу из комнаты.       — Спасибо, — тихо произносит Диппер. И Форд так и застывает с рукой тянущейся к двери. И в Форде что-то ломается. Он не отвечает. И уходит — сбегает скорее, потому что всё должно быть совершенно не так. Потому что к такому он не был готов. В голове смешанные чувства, которые он впервые в жизни не может понять. А потому продолжает убегать. Уходит в свою лабораторию, из которой не выходит три дня, прося Мэйбл следить за питанием брата, так ничего и никому не объясняя, лишь прося не трогать Диппера, пока тот сам не захочет говорить и двигаться. Диппер лежит в пустоте те же три дня, в которых прячется Форд. У него было время всё обдумать, всё понять, всё проанализировать — времени ушло много, но хотя бы в этот раз эмоции ему не мешали. Диппер решение принял. И каким бы убийственным оно не было, он к этому готов. Даже если весь мир рухнет.