***
В какой-то момент Серёже кажется, что время сливается в один бесконечный момент. Он не знает, час ли прошёл или день. Ведь тут, взаперти, это уже становится неважным. Минуты превращаются в годы, а ожидание чего-то — в рутинную повседневность. Он пытается понять, что хочет похититель от них с Титовым. Зачем они здесь, если за всё это время никто даже не пришёл? Если этот человек хочет денег, то, наверное, уже давно предпринял бы хоть какие-то действия. Какой смысл просто так держать их в клетке? Разумовский пытается анализировать ситуацию, заставляет свой мозг работать, чтобы окончательно не сойти с ума. Серёжа ненавидит замкнутые пространства. Этот страх преследует его ещё с детства — он слишком хорошо помнит, как воспитатели за любую провинность закрывали его в тёмной маленькой подсобке на целый день. С того времени прошло уже много лет, а Серёжа так и не смог побороть в себе этот страх. Из мыслей Разумовского вытягивает громкий, истеричный смех Дениса. Он так и сидит, прислонившись к сырой стене и запустив пальцы в длинные волосы. Его лица Серёжа не видит. — Блять, как же тупо… Похититель-неудачник, сука, — смеётся Титов, но веселья в этом смехе — ноль. — Ты чего? — встревоженно спрашивает Сергей. — Нужно успокоиться, Денис. У Титова дикий оскал на губах и слёзы в уголках глаз блестят, когда он смотрит на Разумовского. У него острые скулы и осунувшееся лицо. Он такой болезненно тощий — странно, что Серёжа замечает это только сейчас. — Я труп, понимаешь? — отчаянно шепчет он. — Живой труп. Разумовский непонимающе хлопает своими светлыми ресницами, и в голубых глазах — вселенская скорбь. Хренова святая невинность! В нём ведь должно быть хоть что-то отталкивающее!.. Что-то от обычного человека с его пороками и мешком дерьма за пазухой. — Всё будет хорошо. Нас уже ищут. И найдут. Обязательно найдут, — в противовес этой теории говорит Серёжа. — Только поздно. Для меня поздно, — снова смеётся Титов. Может быть, и правильно, так и должно быть. В этом мире должны жить вот такие вот идеальные мальчики, и, возможно, тогда эту планету ещё можно будет спасти. Вселенная делает правильно, избавляясь от такого дерьма, как Денис. Разумовский понятия не имеет, что нужно делать в такой ситуации. Он не психолог — скорее, его пациент, и в таких обстоятельствах оказывается впервые. — У меня опухоль в башке, — немного успокоившись, рассказывает Титов. — Я должен был в Германию лететь. Немецкие врачи обещали мне шанс, но времени было мало, а теперь его и вовсе нет. Так что, чего бы там ни хотел этот псих, со мной он знатно проебался. Серёжа пытается найти какие-нибудь слова, хоть что-то, что могло бы стать поддержкой, но голова, как обычно, отключается. Разумовский не умеет общаться с людьми, не умеет говорить то, что нужно в той или иной ситуации, и в этот момент впервые в жизни ненавидит за это себя и свою грёбаную судьбу. Молодые не должны умирать, это против любых законов природы. — Ну, что ты на меня так смотришь? Нечего меня жалеть. Человек я дерьмовый. Мир ничего от этого не потеряет, поверь мне. Денис ненавидит жалость, ненавидит быть слабым, но у Серёжи взгляд не такой, как у других. Они ведь не знакомы даже толком, но в его голубых глазах Титов видит искреннее сожаление и желание сделать хоть что-то, чтобы помочь. Хренов благодетель. То ли святой, то ли блаженный. Денис отчётливо видит, как сильно у Разумовского трясутся руки, когда он осторожно прикасается холодными пальцами к его ладони. Серёжа ничего не говорит, но Титов отчего-то чувствует его поддержку — вот так, даже без слов. Это плохо — так думать, но Денис искренне рад, что он тут не один. За всю свою жизнь он ни разу не ощущал обычного человеческого сопереживания. Родителям всегда было не до него, да и отец с самого детства отбил в нём все порывы проявлять нежность и заботу к ближнему. Может быть, поэтому этот простой жест кажется чем-то странным, но, тем не менее, отвлекающе приятным. Оттого вдвойне жаль, что приступ головной боли настигает его, как обычно, внезапно. Словно показательное выступление в доказательство его слов. Больше всего Титову жаль, что он навсегда потерял этот сказочный момент. Его корчит от боли, он даже не успевает уловить испуганный взгляд Серёжи, когда валится на пол, впиваясь пальцами в волосы. Ему хочется сорвать с себя кожу. Хочется прекратить всё это немедленно. Он готов умереть прямо сейчас, лишь бы эта ужасная боль отступила. Почему так больно? За что? Неужели он действительно это заслужил? — Таблетки… — воет он, и Разумовский тут же ловко обшаривает его карманы, не обнаруживая там ничего. Денис совсем забыл, где он. Серёже чертовски страшно. Он в ужасе от собственного бессилия, от невозможности помочь. Он не знает, что делать, и от безысходности просто начинает кричать и безуспешно пытаться вырваться из клетки. — Ты слышишь меня?! Ему нужны лекарства! Таблетки, немедленно! Мы ведь нужны тебе живыми! Ну же! Ему нужна помощь! Разумовский почти уверен, что никто не придёт, — может быть, кто-то просто бросил их тут умирать. Он разбивает руки в кровь, пока пытается сшибить замок, хотя и понимает глупость своей затеи. Он в полнейшем отчаянии, он не может слышать чужой болезненный вой. Серёжа уже готов на что угодно, лишь бы весь этот кошмар прекратился, как вдруг входная дверь открывается и на пороге появляется человек.Плохие и хорошие люди
18 января 2022 г. в 13:43
Сон в неудобной позе напоминает о себе ноющими мышцами и жуткой мигренью. Впрочем, Игорь не жалуется — после двухдневной бессонницы эти пять часов полнейшей темноты кажутся ему истинным блаженством. И что самое главное — никаких снов.
Растворимый кофе уже привычной тяжестью ложится на голодный желудок. Гром наскоро принимает душ и прямо с мокрой головой выходит на улицу, где его обдаёт пробирающей прохладой и с неба сыплется колкий и мерзкий снегодождь.
Игорь ненавидит раннюю весну, с её вечной сыростью и туманами.
В участке тепло и отчётливо пахнет чьим-то обедом — Гром сразу различает запах рыбных котлет. Буквально позавчера случился очередной скандал, закончившийся настоятельной просьбой обедать только в специально выделенном для этого месте, но всем, как обычно, плевать. Впрочем, Игорю по большому счёту тоже — куда больше его интересуют царящий вокруг шум и знакомый голос, что с воодушевлением кроет всех и вся отборнейшим матом. Хазин тут всего второй день, а уже, судя по всему, задался целью пересраться со всем отделом раз и навсегда.
— Мудила столичный… — слышит Гром от проходящего рядом коллеги.
Петя всегда умел находить общий язык с людьми.
Игорь ловко преодолевает разделяющее их с Хазиным расстояние, явно улавливая его настроение по выражению лица. Этот недовольный изгиб губ говорит больше любых слов.
— Друзей заводишь? — спрашивает Гром, привлекая внимание разгневанного Хазина к своей персоне.
Петя выглядит заёбанным — не в том приятном смысле слова, конечно.
От мимолётной ассоциации у Игоря перед глазами даже непроизвольно проносятся флешбэки: полуприкрытые веки, дрожащие ресницы, зацелованные губы, хватающие пропахший сексом воздух, а после — одна сигарета на двоих. Целый мир в небольшой комнате, давно не видевшей ремонта.
Это совершенно неуместно теперь вспоминать и чертовски несправедливо помнить.
— У вас тут бардак полнейший. Работать тут вообще хоть кто-то пробовал?
Спорить Гром не собирается. К сожалению, так уж повелось, что большая часть работников правоохранительных органов — бездельники, получившие своё место по протекции родителей, и всё, на что такие личности способны, — просиживать в креслах штаны.
Игорь относится к этому по-философски. Пусть сидят — главное, чтобы не мешали. Хуже безделья может быть только вредительство.
Петя, к слову, несмотря на связи своего отца, бездельником никогда не был и работы не боялся. По крайней мере, так было раньше — ещё до того, как Хазин связался с наркотой и подался во все тяжкие. Гром знает: Петя никогда не хотел быть ментом, но, в противовес его нежеланию, это, видимо, было заложено у него в крови.
— Что ты ищешь? — решая прекратить бесполезные попытки найти виноватых, спрашивает Игорь.
— Записи с камер. Это стоянка бизнес-центра, они точно должны быть, но в материалах дела я их не нашёл.
— А потому что их нет, — отвечает Гром. — Записи пропали вместе с охранником, который дежурил в ту смену.
Хазин невесело усмехается и нервно одёргивает рукава своей чёрной рубашки.
— И его, конечно же, не нашли?
Ответ, собственно, ясен и так, но Игорь всё равно кивает.
Охранника этого ищут с первого дня. Гром даже Игната подключил в надежде, что благодаря его связям найти пропавшего будет проще, но тот словно провалился сквозь землю. Будто и не было его никогда.
Петя, впрочем, быстро переключается. Собственнически хватает Игоря за руку, сжимая свои тонкие пальцы вокруг его запястья, и буквально тащит его к выходу.
— Значит, сделаем, как я говорил: сейчас поедем к тому придурку, что руководит благотворительной организацией. Он сто процентов что-то знает. Вся эта ёбаная конференция — конкретная заказуха. Тут и думать нечего.
Гром вырывает ладонь из чужого захвата только на улице. Уставший мозг соображает туго, и он периодически хорошенько подвисает, как старая винда.
— Ты его пытать собрался?
Хазин тормозит у машины, привычным движением суёт в рот сигарету и цепким взглядом осматривает Игоря с ног до головы, словно пытается разглядеть в нём что-то новое.
— Опять не спал?
— Спал, — на автомате отвечает Гром, прежде чем его под рёбра колет ядовитая мысль: а с чего это он вообще должен оправдываться? — Ты мой вопрос услышал?
Петя опять недовольно кривит губы и выдыхает в прохладу улицы серый дым. Мокрые снежинки оседают в его волосах, и на щеках проступает румянец. Почему-то именно в этот момент он кажется на удивление живым. Только сейчас Игорь в полной мере осознаёт, что так разительно бросалось в глаза с первой минуты их встречи: Хазин стал бледной тенью прежнего себя. Да, Петя всё такой же красивый, как и раньше, но словно перегоревший, как старая лампочка.
— Всё будет в лучшем виде, дядь. Давай в машину садись.
Гром не уверен, что услуги личного водителя от Хазина — это именно то, что ему нужно, но, рационально поразмыслив, он решает, что это совершенно не стоит времени, потраченного на глупые споры. Так уж вышло, что идти в этом деле вместе, бок о бок, плечом к плечу им придётся до самого конца.
В машине Петя ловко расстёгивает своё пальто и в несколько глубоких затяжек добивает сигарету, выкидывая окурок в окно.
— Тебе, правда, нужно было отдохнуть, — говорит он, нервно выстукивая по рулю неровный ритм только ему знакомой мелодии.
— С чего такая забота, Хазин? — недовольно отзывается Игорь. — Я жил без тебя и твоих ценных советов пять лет, так с чего ты вдруг решил, что они понадобились мне сейчас?
Петя до боли кусает губы, лишь бы не выдать всё, что варится внутри уже долгие годы. Он хотел бы сказать так много, но за эти пять лет, к счастью или сожалению, он научился оставлять эмоции при себе, а ещё быть настоящим мудаком. Говорят, это у него замечательно получается. Именно это помогает ему держать лицо и не дать Грому понять, что каждое слово вымученно и неискренне, — как, впрочем, и вся его жизнь. Но сожалеть о сделанном глупо, особенно если знаешь, что по-другому было никак нельзя.
— Мне нужно, чтобы мой напарник был эффективен, а не засыпал на ходу. Андестенд? — отвечает Хазин, и лицо его, как посмертная маска, пустое и совершенно отстранённое.
— Сука, — цедит Игорь себе под нос, будучи, правда, уверенным, что Петя его прекрасно слышит. — Главное, чтобы эффективен был ты, майор, а уж со своим недосыпом я как-нибудь сам разберусь.
Хазин ничего не отвечает. Да и ни к чему это — любое слово всё равно будет воспринято в штыки. Играть в дурацкую игру, кто кого зацепит больнее, выше его сил. Петя знает Грома слишком хорошо и помнит, что в таких ситуациях ему просто нужно дать время остыть, что Хазин и делает, включая радио и выезжая на оживлённую трассу.
До самого места назначения они больше не разговаривают.
Игорь даже не смотрит на Петю, словно тот — пустое место. Если бы ещё мог не чувствовать его присутствие рядом так остро, было бы вообще замечательно, но с этим у Грома, увы, проблема.
Казалось бы, всё давным-давно прошло и стёрлось временем, а тело всё ещё реагирует именно на этого человека, предательски не спрашивая, что по этому поводу думает сам Игорь.
Так называемая благотворительная организация находится в очередном безликом офисном здании, где незваных посетителей встречает улыбчивая девушка и своим дежурно вежливым тоном сообщает, что, к сожалению, шеф сейчас очень занят. Самым важным делом, конечно же.
Но Хазин отказов не принимает.
Он отодвигает девушку в сторону — слава богу, довольно осторожно — и, широко раскрыв двери, врывается в кабинет руководителя этой шарашкиной конторы, всем своим видом демонстрируя, что главный тут именно он.
«Позёр», — думает Игорь и даже себе не признаётся, что такой Петя ему чертовски нравится. И его телу, конечно же, тоже — тут они на удивление солидарны. Есть в Хазине что-то притягивающее, заставляющее смотреть не отрывая глаз.
— Вы кто? — непонимающе хлопая глазами из-под оправы своих дорогих очков, спрашивает директор. — Кто позволил вам врываться в мой кабинет?
Петя тычет своей ксивой незадачливому руководителю прямо в лицо, напирая сразу, без лишних прелюдий.
— Так понятно? Въезжаешь в суть вопроса, или нужно объяснить?
Гром занимает позицию нейтралитета — садится в кресло поудобнее и просто следит за происходящим. За Хазиным реально интересно наблюдать — как резко он из расфуфыренной, дорого причёсанной болонки превращается в настоящую дикую псину, оскаливает свои острые клыки, явно давая понять, что шутки с ним плохи: одно неверное движение — и зубы его сомкнутся прямо на шее, и тогда уже никто не заставит его отпустить.
Себя Игорь всегда ассоциирует с огромной дворнягой — преданной, не знающей ласки, но готовой ради неё на всё, тогда как Петя в его глазах — настоящий доберман. Породистый, с прекрасной родословной и идеальными параметрами, у него, конечно же, есть ошейник с бриллиантами и полная миска премиального корма, но тем не менее он умеет защитить своё, а иногда и напасть без предупреждения, если того потребует ситуация.
— Я не понимаю, — испуганно лепечет мужчина, сильнее вжимаясь в офисное кресло. — Я всё уже рассказал Вашему коллеге.
— Всё, да не всё, — усмехается Хазин, буквально вбивая взглядом директора к месту. — Что-то мне подсказывает, что вся эта конференция нарисовалась неспроста. Сначала анонимный меценат, а потом ещё статейка эта гнилая… Я ведь знаю, что Разумовский ничего подобного не говорил. Так что лучше тебе начать сотрудничать прямо сейчас.
Угрожать Петя умеет — красноречиво так, доходчиво.
— Я н…н… ничего не знаю. Почему Вы мне угрожаете?
— Да кто ж угрожает то, Владимир Сергеевич! Как так можно, я же с Вами только по закону, — усмехается Хазин и ловко открывает верхний ящик стола. — Ты смотри… Вот так находка! Тут пятнашка светит, не иначе. Как же так, Владимир Сергеевич?
Игорь сначала даже не понимает, в чём дело, но по чернющим глазам ясно читает чужие намеренья.
Петя не разочаровывает. Тонкими пальцами он вытаскивает увесистый пакет героина — даже присвистывает для наглядности, мастерски отыгрывая свою роль.
— И как не стыдно — благотворительная организация, а директор пойдёт на нары за хранение и сбыт!
— Какое хранение? Какой сбыт?.. Да Вы в своём уме?! Я первый раз это вижу… Это же смешно… Товарищ майор, — мужчина обращается уже к Грому, явно надеясь получить поддержку.
Всё это Игорю не нравится. Это совершенно не его методы — более того, мысль о том, откуда Петя достал такое количество порошка, просто сводит с ума. Он злится, но на попятную не идёт: в любви и на войне все средства хороши, и Гром только смиренно поднимает руки, давая мужчине понять, что помощи от него ждать не придётся.
Хазин улыбается, явно предвкушая свою победу.
— Ну так что, Вова, рассказывать будем, или пойдёшь на зону осваивать новые возможности своего тела?
Мужчина явно напуган, он по своей натуре трус. Игорь знает такой тип людей — обычная шестёрка в чьей-то большой игре, но даже такие порой бывают крайне полезны.
— Хорошо, я всё расскажу. Всё, что знаю.
— Вот видишь, какой послушный мальчик. Я тебя внимательно слушаю, — говорит Петя, наконец-то выскальзывая из чужого личного пространства и усаживаясь напротив.
Мужчина не без облегчения выдыхает, когда Хазин отходит на безопасное расстояние.
Игорь бы тоже дожал со временем эту тряпку, но он благодарен Пете, что время это удалось сэкономить. Хотя об этом, конечно же, не говорит.
— Нам на счёт поступили денежные средства в крупном размере — кто-то отозвался посодействовать в награждении молодых программистов. Мы, естественно, обрадовались, ведь сумма была довольно приличной, ну и… — мужчина замялся. — В общем, мы решили половину разделить. Там, правда, было много. Хватило бы с головой.
Иногда Грому кажется, что он больше не способен разочаровываться в людях, но они каждый раз убеждают его в обратном. Хорошо, что в этом мире есть Серёжа. Когда Игорь думает о нём, то знает, что общество пока не безнадёжно, когда в нём существует такой человек.
— Но уже вечером того же дня я получил SMS с условием. Отправитель написал, что если я хочу получить половину этой суммы на свой счёт, то я должен обеспечить участие в этой конференции Сергея Разумовского и Дениса Титова. А после мне прилетел аванс. Я, конечно, сразу позвонил этим дарованиям, но никто из них не согласился.
Кажется, Игорь припоминает этот звонок. А ведь тогда они с Серёжей просто пропустили это приглашение мимо ушей, продолжая заниматься своими делами.
— Мне ничего больше не оставалось. Деньги я почти сразу потратил, а на остаток нанял хорошего хакера, и он вкинул ту новость от имени Разумовского. Я думал, не сработает, но Титов за этот вброс зацепился, и они оба дали согласие.
— Тебе пришла вторая часть суммы? — спрашивает Гром.
— Да, практически сразу после того, как они официально подтвердили своё участие.
Тот, кто всё это провернул, явно не пожалел денег. Но почему именно Серёжа и Денис? Какой мотив? Это всё ещё оставалось непонятным.
— Ты не общался с этим анонимным благодетелем? — интересуется Хазин.
— Нет. Я пытался позвонить после, но, как оказалось, такого номера не существует. Что странно, ведь он писал мне именно с него.
— Что насчёт камер наблюдения на стоянке?
Этот вопрос мучает Игоря с самого первого дня.
— Мне нечего сказать — это ведь не моё помещение. Вам лучше с арендодателем поговорить.
В общем и целом Петя узнал всё, что хотел. Директор оказался всего лишь мелкой рыбёшкой, не обладающей ровным счётом никакой важной информацией. Чего, в принципе, и следовало ожидать.
— Твой телефон мы изымаем как вещдок.
Хазин забирает чужой мобильный и прячет во внутренний карман пакет с героином, после чего они с Громом наконец-то покидают кабинет директора. Казалось бы, дело сдвинулось с мёртвой точки, но Игорь не чувствует ни капли радости: его мысли заняты другим.
— Номер, скорее всего, пустышка. Я бы сосредоточился на охраннике — он явно приложил руку к пропаже записей с камер, раз так вовремя исчез, — бодро вещает Петя, направляясь к своей припаркованной неподалёку машине.
— Ты где наркоту взял?
Гром крепко хватает Хазина за запястье, заставляя его остановиться и прекратить болтать.
— С вещдоков. У вас в отделе всё равно бардак — никто и не заметит.
Петя всё ещё выглядит вполне расслабленным и довольным собой. Он не чувствует подвоха. Игорь, увы, его радужного настроя совсем не разделяет.
— Ты ведь собираешься вернуть её на место? — спрашивает Гром, крепче сжимая чужую руку.
— Само собой, или… — Игорь видит, как беззаботность мигом стирается с лица напротив. — Блять, да ты… Ты что, решил, что я всё это снюхать решил под это дело?
У Хазина глаза горят пламенем — там, на дне этих чёрных омутов, дьявол готовит раскалённый штырь, чтобы насадить на него Грома.
— А что? — рычит Игорь в ответ. — Хочешь сказать, у меня нет поводов так думать? Твоя репутация тебя опережает, Петь, уж прости!
Хазин вырывает свою руку с такой силой, что Гром даже на месте не удерживается, — пятится назад, прямо в грязную лужу. Но это ничто, потому что Пете кажется, что его сейчас в такую же лужу макнули головой.
— Ах, ну конечно, как я мог забыть, что все вокруг, блять, святые! Один я — дерьмо, видать, то ещё, так почему бы тогда себе дури с вещдоков не пиздануть, да?! — кричит Хазин.
Возможно, Игорь погорячился, возможно, в чём-то он, конечно, неправ. Но, в конце концов, Гром не видел Петю пять лет, и слухи о нём за эти годы долетали не самые приятные. Но видеть боль в глубине чужих (родных когда-то) глаз Игорю невыносимо.
— Иди нахуй, Гром, — бросает Петя и демонстративно швыряет Игорю под ноги злосчастный пакет с героином.
Сука, и почему с ним всегда так? Никогда не бывает просто. Хазин всё такой же, хотя, казалось бы, юношеский максимализм из него давно должна была выбить суровая взрослая жизнь. Однако у Пети всё ещё восприятие на максимум. Если любить, то до помешательства, а если ненавидеть — то до крайностей.
Тем не менее, один Хазин не уезжает — ждёт, пока Гром поднимет наркоту и сядет в машину. Наверное, что-то в нём всё-таки изменилось — неуловимо, но заметно. Петя — всё ещё загадка, и беда в том, что Игорь загадки обожает.