Негатив пророка

На следующее утро Рэй увидел этого молодого человека снова, во время прогулки. Тот посмотрел на него будто бы испуганно, вцепился в локоть бесцветной девушки. «Жены. Это точно его жена», — понял Рэй. Девушка сказала молодому человеку что-то ласковое, и оба исчезли в кабинете главного врача. «Странно. Им разве не в приемной встречаться положено?» — подумал Рэй. За завтраком никто не сплетничал и новоприбывших не обсуждал. Санитары зевали как обычно. Рэй прождал весь день, и только вечером снова заметил во дворе девушку и ее спутника. Они не торопясь шли к главным воротам, у которых уже стоял самый дешевый кэб. Роберт почему-то не вышел их провожать. «Что за чертовщина?» — подумал Рэй. Задать этот вопрос ему было некому. За всю следующую неделю Роберт не заглянул к нему ни разу, Рэй его даже в коридорах не видел толком. Зато эти двое мельтешили перед глазами. Каждое утро молодой человек провожал девушку до кабинета, каждый вечер забирал ее домой. Пару раз Рэй проходил мимо приоткрытой двери, заглядывал внутрь. Роберта на месте не было. Девушка сидела за кофейным столиком и печатала что-то на пишущей машинке. Рядом с ней рокотал фонограф. В коробке множились расшифрованные черные цилиндры. «Секретарша, наверное. Просто новая секретарша. А тот сон был ненастоящий, случайно затесался…» — заутешал его слабенький сонный голосок. Рэй дослушал его с трудом и поплелся завтракать. После завтрака он уселся на кровать и принялся за томик Блейка, стараясь не думать про кадку и нож. Дверь открылась меньше чем через четверть часа. — Рэй, вы могли бы зайти ко мне в кабинет? Ненадолго? Рэй оторвался от книги. Роберт даже заходить не стал, так и мялся на пороге. «То пропадает черт знает на сколько, то сразу после завтрака заваливается. Ладно хоть живой. Глаза, конечно, красные, спал, наверное, часа три, но на ногах пока еще держится. Значит, на том вечере его не сильно поели», — подумал Рэй. Роберт достал из кармана часы и щелкнул крышкой. Кажется, он куда-то спешил. — Разумеется. Доктор, — проговорил Рэй, отложив книгу, и последовал за ним. В последний раз он был в этом кабинете в тот глупый вечер с кухонным ножом. «Вот с Сорокиным подарком оно может и сработало бы», — подумал Рэй, озираясь. Посреди кабинета стоял одинокий стул. За столом какой-то седой джентльмен листал бумаги. Бесцветная девушка убрала фонограф и печатную машинку, перекочевала на тахту. Теперь в ее руках белел толстый блокнот. Джентльмен оторвался от бумаг и улыбнулся Рэю тоненькой, профессиональной улыбкой. — Доброе утро, мистер Мериотт. Меня зовут профессор Викандер, я специалист по редким болезням. Я прочитал вашу историю, и она меня весьма и весьма заинтересовала. Рэй посмотрел на него мрачно. Может, этот человек и правда был профессором. Раньше Рэй часто слышал этот веселый, деловитый тон. С таким тоном газетчики рвутся домой к жертвам страшных трагедий. Разве что акцент этого Викандера он опознать не мог, но ставил на что-то близкое к Германии. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если это возможно? — продолжил профессор. Рэй невольно покосился на девушку на тахте. Профессор заметил его взгляд. — Мадам Бауэр вызвалась побыть нашим секретарем. Если вы, конечно, не возражаете? «Будто я в том положении, чтобы против чего-то возражать», — подумал Рэй, кивнул и опустился на стул. Роберт прошел за ним следом и замер за его плечом. «Почетный караул», — подумал Рэй, стараясь угадать в каком кармане сегодня жили шприц и свисток. — Конечно, профессор, — сказал он спокойно. — Спрашивайте что хотите. Профессор развязал какую-то папку, достал листок, исписанный знакомым остреньким почерком. — Итак, как именно вы познакомились с князем Вэлом? — Я не знаком с князем, — отчеканил Рэй. — Я никогда его не встречал. Это все мои галлюцинации и навязчивые идеи. Профессор поднял на него глаза. — И сны? Роберт не успел этого записать, но он говорил, что вам снились какие-то сны? Рэй не встретил его взгляда. — На местных препаратах всем снятся сны. Мы только и делаем, что спим. — Но вы их помните? И вы могли бы пересказать их содержание? — Не при даме, — пробурчал Рэй и дернул головой в сторону тахты. Профессор коротко рассмеялся. — О, не беспокойтесь, эта дама отважнее многих мужчин. Девушка на секунду перестала писать. Ее щеки тронул нежно-розовый румянец. «Сколько ей? Двадцать один, двадцать два? — прикинул Рэй про себя. — Точно не больше. Она же совсем девочка». — Я совсем ничего не помню из этих снов, — соврал он. Профессор прищурился. Почувствовал. — Не помните? Профессор подошел к нему вплотную. Рэй не видел его лица. Он видел только ботинки и идеально отглаженные брюки. — Хорошо. Тогда можно попробовать по-другому. Смуглая рука протянула Рэю знакомый граненый стаканчик. — Вот. Выпейте, пожалуйста. Рэй не заставил себя упрашивать. «Лучше послушаться. Лучше принять, тогда отстанут быстрее», — подумал Рэй и поднес стаканчик к губам. Вкус был другой, сухой и травный, походил и на мяту, и на ромашковый чай. Рэй проглотил все, до последней капли. Стаканчик исчез. — Роберт, задерните, пожалуйста, шторы. Так, отлично. Теперь, засеките время. Комната погрузилась в полумрак. Рэй начал клевать носом меньше чем через минуту. Глаза слипались. Он с трудом расслышал шаги, треск спички о коробок. Впереди забрезжил тусклый, розоватый свет. — Теперь посмотрите, пожалуйста, на стол, мистер Мериотт. На столе стоял фонарик. Простая конструкция: керамическая подставка, свечка, резной картонный абажур. Абажур медленно вращался от тепла, и по полу и стенам ползли цветочные тени. — Просто смотрите на фонарик, отвечайте на мои вопросы, они будут несложные, — сказал профессор где-то сбоку. — Итак. Как вас зовут? Кто вы? — Рэй Мэйнард Мериотт. Профессор истории и философии. — Это сейчас. Как вас звали раньше? У вас ведь были другие имена? Какое было самое первое? В горле запершило. Голос посыпался с губ, сухой, как песок или глина: — Маттай. Маттаем меня звали. Кто-то охнул. Карандаш перестал шуршать по бумаге. — По-английски, прошу, — попросил профессор мягко. Он послушно все повторил. Карандаш снова принялся за дело. — Так-с… И когда вы познакомились с князем Вэлом? — В пещере. Он пришел туда зверем. Он тело грыз. — А что же там делали вы? — Дождь пережидал. Гроза жуткая была. — А вас Вэл тогда не… грыз? — Нет. Он никогда не пил моей крови. За спиной зашуршал халат. — Профессор, вы понимаете, что это значит? — Вероятнее всего, он наткнулся на вампира случайно, когда тот работал над очередной жертвой. Может быть, на какой-нибудь безлюдной улице. Вот вампир и убедил его, что это все был сон про пещеру и стародавние времена… Он едва не фыркнул. Господи, надо же додуматься до такой ерунды. — Итак, господин Матай, а что было после пещеры? Вы встретились снова? «Профессор, значит. Ну что же, посмотрим какой из тебя книжник», — подумал он, прищурившись. — Да. В Риме, у арены. Он императором был. Товарищей моих львам скармливал. С сестрами своими миловался. Кто-то еле слышно прочистил горло. — Прошу прощения, я этого не разобрала? Вы хотите, чтобы я записала это фонетически? — Не переживайте, дорогая, это латынь. Произношение, конечно, гм, неортодоксальное, но грамматика правильная. Он говорит, что встретил Вэла в Риме, у арены, когда тот был императором и скармливал каких-то несчастных львам. И что-то он там вытворял со своими сестрами. — Да, у князя есть сестры, целых три, — вставил Роберт. — Вот, видите, все складывается. Я думаю, они встретились в одном из тех заведений, куда так часто заглядывает князь. Вы, Роберт, говорили, там в одном местечке были картины с вакханками? Ну вот. Вампир выхватил этот образ и раздул его до целого Рима. «Раздул, — подумал он зло. — Что это тебе, шарик воздушный?» — Что-то еще было? — Испания. Инквизиция, — сказал он просто, по-английски. Никаких деталей добавлять не стал. — Ну, здесь все понятно. «Венера в мехах», как вы говорили. У меня был один знакомый, который исследовал всякие такие штуки. Что-нибудь еще, господин…? — Трактир у меня был. — Вы были трактирщиком? — Кабатчицей я была. Меня все только хозяйкой называли. Вэл, вот, голубушкой называл. Профессор крякнул и рассеянно потер ладони. — Что ж. Таким, наверное, не только вампиры балуются. — Профессор? — Ну, знаете, дружочек, суфражистки же теперь любят носить штаны. Думаю, джентльмены с противоположными страстями тоже попадаются. Юбки, платья, всякое такое… Прошу прощения, мадам Бауэр. Взгляд сам скользнул в сторону, остановился на знакомой светлой бородке, на красных от недосыпа глазах. — Ты там был, Севушка. Ты там был, и Сорока там была… Халат колыхнулся. В глазах вспыхнул испуганный блеск. — Так, достаточно. Посмотрите на меня, мистер Мериотт. Рэй посмотрел. Посмотрел, хотя голова кружилась чудовищно. Профессор склонился к нему, взял его за руки, долго щупал каждую костяшку. — Выдохните, пожалуйста… Так, шалфей. Мадам Бауэр, nota bene: цветочное дыхание, очень теплые руки, низкий, вкрадчивый голос. Кроме того… Профессор расстегнул пуговицу у него на груди. Оцепенение свалилось с него разом. Рэй сжал руку в кулак, замахнулся и… Очки слетели с профессорского носа. Сам профессор едва устоял. — Не трогайте, — прошипел Рэй, вскочив на ноги. — Не смейте. Профессор отставил руку в сторону, выпрямился, потирая ушибленную щеку. — Не надо. Роберт, во время водных процедур никаких странных отметин на нем не замечали? Роберт неохотно опустил свисток обратно в карман. Мадам Бауэр сжалась на своей тахте, но не издала ни звука. — У него шрам на груди. Ожог, нечто вроде пентаграммы, — сказал Роберт тихо. Профессор закивал со знанием дела. — Да, все сходится. Таким способом вампиры обычно помечают фамильяров. Своих рабов. — Я ему не раб! Все обернулись на Рэя. Видимо, удара от него ожидали больше, чем крика. — Вы слышите меня? Я ему не раб! На этот раз голос сорвался. Ну и к дьяволу. Рэй не дождался ответа. Просто обогнул стул и зашагал к двери. Никто его догонять не стал.

***

Он выбрался в парк в самом хвосте больных, сразу же зашагал к кривой елке. Сегодня у ног чихающего фавна дремали блестящие черные жуки. Рэй схватил сразу нескольких, отправил в рот, прожевал. Рот наполнился густым, терпким соком. Он почувствовал вкус апельсина и клюквы, вкус рождественского пунша. По подбородку потекло. Он с трудом расслышал шорох за спиной, обернулся. Мадам Бауэр смотрела на него, отогнув еловую завесу. Рэй не вытер рот, так и продолжил жевать. Мадам Бауэр страдальчески сдвинула брови и потянулась к карману платья. «Сейчас опять достанет блокнот, записывать будет», — подумал Рэй, слизывая с губ осколок жучиного панциря. Мадам Бауэр протянула ему платок с едва различимой голубой каймой. На секунду Рэю захотелось в него высморкаться, но он просто вытер рот и спрятал платок в нагрудный карман. — Благодарю, — бросил он, собирая с постамента оставшихся жуков. — Мистер Мериотт, извините за то, что случилось. Я не все поняла, но… «Все вы поняли, не придуривайтесь», — подумал Рэй, и отправил жуков вслед за платком. — Чем могу быть полезен? — спросил он, подойдя вплотную к мадам Бауэр. Она посмотрела на его шевелящийся карман и не поморщилась. — Я не буду ничего у вас выспрашивать, — сказала она еле слышно. Голос у нее тоже был тусклый и невесомый, как свет керосинки, если смотреть на него сквозь тюль. Она наконец-то подняла на Рэя глаза: светло-зеленые, будто обкатанные морем бутылочные осколки. — Мой муж говорил, что вы были в его сне. По спине пробежали мурашки. Рэй не подал виду. — Прошу прощения, если я так напугал вашего супруга, что ему приснился кошмар, — процедил он, уже разворачиваясь, чтобы уйти. — Я, правда, понятия не имею, где он мог меня увидеть. Мадам Бауэр тронула его за рукав, снова что-то ему протянула. На этот раз, это оказалась толстая машинопись, прошитая черными нитками. «Страниц на триста. Как средний роман», — подумал Рэй. Он не спешил ее брать. Машинопись казалась чем-то неприятно живым. Новорожденным. — Это моя личная копия наших заметок. Тут самое важное про князя. И еще дополнения на полях. Извините, у меня ужасный почерк. Рэй фыркнул. Он разглядел надпись на титульном листе. Почерк у мадам Бауэр был каллиграфический. «Как у любой бывшей гимназистки», — подумал Рэй и вырвал машинопись у нее из рук, пробурчал, что «ознакомится на досуге». Ему со времен университета не приходилось так врать.

***

Он прочел машинопись целиком дня за три. Скомпонована она было хорошо, мадам Бауэр даже разбила ее на главы. Все начиналось с дневника ее супруга. Бедняга оказался тем самым юристом, который продал Вэлу особняк у лечебницы и еще кучку домов по всему Лондону. Впрочем, юридические детали Рэя интересовали мало. Описание замка было ему знакомо. Он узнавал и демониц, и потекший ковер, и коридоры, невозможные с точки зрения любых законов физики. — Ну вот и зачем. Зачем все эти развлечения, зачем выверты… — проворчал Рэй себе под нос. Дальше шли вкрапления записей от Кэтти. Пара восторженных писем от Эйтауна, какому-то дорогому Билли, о том, что он-де нашел потрясающего человека для портрета. «Вот его, почему-то, никто так не опрашивает. Конечно. Натура художественная, нафантазирует еще чего. Пусть лучше отдыхает где-нибудь там далеко, со своими ребятами», — подумал Рэй, переворачивая страницу. Дальше все было от Роберта. Нервное и куцее, совсем непохожее на его обычные разглагольствования. «Мелочи это, — шепнуло ему что-то. — Размениваешься на мелочевку, чтобы не думать о главном. Столько людей не могут врать так складно. Он правда все это делал». Рэй отложил машинопись и откинулся на спинку стула. — Они люди непривычные, — прошептал он, совершенно себе не веря. — Им всякое привидеться могло. Он бы не мог. Он бы не стал. Что-то рассмеялось мерзким, Сорокиным смешком: «Ой ли? А помнишь что сталось с твоим дьяком? А что насчет младенцев, которых он жарил? А насчет мучеников, которых он львам скормил?» Рэй застонал, прижав ладони к векам. «Кровь есть жизнь, а жизнь отвоевывать надо. Всегда и везде». Рэй встал из-за стола и улегся на койку. — Ладно, — сказал он. — Хорошо. Он пихнул вперед веретено. — Покажи мне, что снится мадам Бауэр. Веретено завалилось набок, недовольно скрипнуло, но все же потянуло за собой пушистую льняную нить. Рэй не стал погружаться в этот сон, так, заглянул через щелочку, но все равно увидел то, что ему было нужно: Густой туман, далекие алые искры. Мир полнится запахом роз, странной, тянущей болью. Сердце стучит тихо-тихо, кружится голова. И даже сквозь туман она понимает, что еще немного и в ее венах не останется ни капли, и тогда ей больше не будет… Рэй открыл глаза. За окном разливалась поразительно розовая заря. Он не стал ничего спрашивать у тишины в груди. Просто улегся на спину и принялся ждать подъема.

***

Рэй спустился в парк и присел у той самой клумбы. От фиалок уже ничего не осталось. — Доброе утро, мистер Мериотт. Рэй обернулся. Что-то в мадам Бауэр изменилось с прошлого раза. Что-то неуловимое, не бледность, не особый лихорадочный блеск в глазах. «Что-то совсем тонкое, тоньше льна», — подумал он, давя волну глухой, немыслимой ненависти к этой женщине. «Она не виновата. Она ни в чем не виновата», — сказал он себе, и повернулся обратно к мертвой клумбе. — Я… я читала записи ваших бесед с доктором Бернсом, — проговорила мадам Бауэр. — И ваши лекции. — Лекции-то вы где отрыли? — поинтересовался Рэй, ковыряя пальцем землю у оградки. — Профессор попросил конспекты у кого-то из ваших бывших студентов. Рэй глянул на нее через плечо. Мадам Бауэр так и смотрела на подол своего коричневого платья. — На кой черт? Она совсем смутилась. — Мы пытаемся собрать полную картину. Мы хотим, чтобы у всей этой истории было как можно больше письменных свидетельств. — Мы? — переспросил Рэй, склонив голову набок. — Мужчины собирают. Я только перепечатываю и подшиваю. «А так же систематизирует и вычитывает. Делает половину работы в этой их… Компании», — подумал Рэй. — Что вам до моих лекций? — спросил он и расправил сухой стебель. Мадам Бауэр переступила с ноги на ногу. Ее юбка зашуршала. — Я просто пыталась понять все то, что вы писали. О том, как древние считали, что душа вылетает из человека в виде бабочки. О том, как муха помогла душе мертвой богини выйти из… — Неуд. Она вздрогнула. — Прошу прощения? — Это неуд. Я не про души писал, а про жизнь. Про философию поглощения. — Но ведь в любой жизни есть душа? Рэй посмотрел на нее, хмурясь. Мадам Бауэр поджала губы, явно нащупывая нужные слова. — Мне кажется, даже в самой крошечной жизни есть душа, — сказала она, наконец. — Даже в воробушке или в мотыльке. Разве можно поглотить чью-то жизнь, не погубив их душу? Рэй выпрямился и вытер руки о штанины. — Понятия не имею, — отрезал он. — Я душами не занимаюсь. Не моя это сфера. Моя сфера — сны. — А мне действительно снился сон! — Знаю. Он не стал смотреть на ее лицо. — Вам снился туман и запах роз, — заговорил он, обращаясь к сухим фиалкам. — Вам снилось, что из вас по капельке вытягивают жизнь. Мадам Бауэр едва заметно кивнула. — Да… — она понизила голос. — И мне казалось, что, когда я иссякну… — Вам больше не будет покоя, — закончил Рэй за нее. — И царства Божьего не будет. Мадам Бауэр шагнула к нему, схватила его за локоть. — Мистер Мериотт, пожалуйста, — ее лицо было сурово и бескровно, как у безнадежно больной. — Я не боюсь Ада. Если воля Господня прикажет мне принять вечную муку, значит, так тому и быть. Я боюсь того, что хуже. Я боюсь жить под гнетом чужой воли. «Гнетом, — повторил про себя Рэй. — Для тебя оно, положим, и правда гнет». На крыльце показался темно-серый костюм, наспех приглаженная, заросшая макушка. Мистер Бауэр. Ее супруг. — Идите, мадам, — сказал Рэй со вздохом. — Вас ждут. Она послушалась. Все равно оглянулась несколько раз, уходя. Наконец, коричневое платье пропало. Дверь закрылась. Рэй постоял немного у клумбы, вздохнул, и поплелся к дальним воротам. Холмик в гипсовой кадке никуда не делся. Рэй отрыл нож, замер, разглядывая не потускневшее лезвие. — И как тебя протащить? — пробормотал Рэй, вертя нож в руках. Пальцы сами нащупали крошечную кнопку на рукояти, нажали. Лезвие исчезло со щелчком. Рэй убрал сложенный нож в карман, пронес в свою комнату и запихнул подальше под матрас.

***

Для верности, он открыл окно ровно через час после отбоя. Лезвие легко пролезло сквозь прутья, достало до распятья. «Будто длиннее стало, ведьмина штуковина», — подумал Рэй. Металл стукнул о дерево. Рэй вздрогнул. — Прости меня, — прошептал он и принялся работать ножом. Скрип был едва слышный, все равно, если пытаться разрезать куриную кость. Наконец, распятие накренилось, стукнуло о карниз, и пропало в кустах под окном. Рэй сложил нож на подоконник, привалился лбом к прутьям. — Вэл? Кто-то коснулся его сжатых пальцев почти сразу же. «Милый?» Сердце пропустило удар, рванулось куда-то. Ребра скрутило глухой, вымученной радостью. «Как они там писали в этих заметках? Радость собаки, услышавшей хозяина?» — повторил себе Рэй. Он успел отойти всего на пару шагов. Туман обвился вокруг него, оброс плотью, безумно родным запахом. — Милый! Рэй не шевелился, пока его целовали, шептали на ухо: — Милый мой, прости меня. Я хотел вытащить тебя, когда разберусь со всем, я не… — Со всеми. Когда разберешься со всеми, — сказал Рэй и выпутался из его рук. Вэл посмотрел на него растерянно. Он был одет в какой-то помятый фрак, в несвежую рубашку. «В первое, что успел нацепить», — понял Рэй, и достал из-под подушки машинопись мадам Бауэр. — Это правда? Вот это все? Вэл взял машинопись, полистал ее лениво. Его лицо совершенно не изменилось. Он отмахнулся и плюхнул машинопись на стол. — Это неважно, я дома все расскажу, — он схватил Рэя за руку, потянул за собой. В дверном замке что-то щелкнуло. — Пойдем. Я заговорю тюремщиков, на это мне теперь сил хватит. — Вэл, пожалуйста. Его отпустили с неохотой. — Что именно тебе интересно узнать? — спросил Вэл, глядя на озерцо лунного света. Рэй подошел ближе, заглянул Вэлу в глаза. — Зачем? Зачем это все? С художником, с Кэтти, с адвокатом этим… Ты же даже не упырь на самом деле? Тебе же оно не нужно? Вэл оскалился. — Сейчас я упырь, — сказал он, постучав когтем по длинному клыку. — Я проиграл одно пари. Мы иногда так играем. Ходим чем-то еще, чтобы скучно не было. Это как стрелять с завязанными глазами, понимаешь? — А эти люди тоже игра? Вэл вздохнул тяжко-тяжко. — Что тебе до них? Рэй поднял со стола машинопись и провел рукой по ее ребру. — Люди ведь, — сказал он глухо. Вэл закатил глаза, уселся на койку. — Милый, сколько раз у нас уже был этот разговор? Но если ты хочешь объяснений… Что же, — он сложил руки на коленях. — С тем адвокатом оно случайно вышло. Он такой скучный был. Мы с сестрами его просто растормошить хотели. «Хорошо растормошили, что он с вами всеми лежал, как мертвый», — подумал Рэй. — А художник? Вэл дернул плечом. — Сам помнишь. Он тебя фотографировал. В галерее повесил, как диковину. А что до Кэтти… — Вэл сжал кулаки, отвернулся, будто глядя сквозь стены, туда, где был Робертов кабинет. — Я просто хотел ему показать, каково оно. Каково, когда того, кого любишь, добрые люди к кровати прикручивают, — он вдруг улыбнулся, протянул руку, чтобы погладить Рэя по щеке. — Ты его еще благословил потом. Ну, зачем ты у меня такой… Рэй отшатнулся от его руки. — Вэл, я тебя об этом не просил, — прошептал он, еле дыша от ужаса. — Я ни о чем этом тебя не просил. Вэл закивал, опустил веки. — Не просил. Я сам, все сам. — Эта девочка, которая ко мне приходила… Эта… Лина? Ты ведь ее тоже обижал, да? Вэл промолчал. «А что ты можешь сказать, сказать-то тебе нечего. Оправдываться ты не умеешь», — подумал Рэй. — Вэл, если, это все игра такая, то я в нее играть не хочу. Я не хочу быть… Вэл зажал ему рот рукой. — Не надо! — он почти вскрикнул. — Подожди, милый. Дай мне договорить. Рэй стряхнул с себя его ладонь, отсел, хмурясь. — Я тебя заберу. Я тебя спрячу, — проговорил Вэл тихо, будто бы вглубь себя. — А потом, как выйдет пари, все будет как обычно, хорошо? Вернемся в твой дом. Там уютно. Будешь чай заваривать, собирать бабочек, будешь ворчать на меня по утрам… «Маленькое. Боже, какое же оно все маленькое», — подумал Рэй. — Нет, — ответил он твердо. — Я не хочу так. Я не хочу людей мучить. Не хочу быть твоим миряком. Я не хочу тебя здесь видеть. Вэл не стал торговаться, не стал просить. Он просто встал с койки и замер на середине комнаты, глядя куда-то за окно. «Лина», — подумал Рэй и рванулся к нему. Он обхватил Вэла за плечи, сжал так крепко, как только хватало сил. — Не смей этого делать, не смей их обижать, Вэл, я тебе не позволю… — зашептал Рэй, уткнувшись ему в плечо. Вэл покачнулся под его весом, но устоял. — Милый, ты что же, будешь бороться с ангелом? — спросил он. Улыбка расцвела на его губах, исказила неподвижное, непроницаемое лицо. Рэй зажмурился, закачал головой. — Ты не ангел, ты не упырь, и я не твой миряк. — Что же… Рэй почувствовал, как тело в его руках стало мягким, словно тесто, просочилось сквозь пальцы. Вокруг него развернулись крылья, распахнулись влажные карие глаза. «Нет, — затвердил он про себя, сжав зубы. — Нет, ты ни во что не превратишься, никуда не пойдешь…» Его ноги оторвались от пола, он повис, цепляясь за остатки чужого пиджака. — Как пожелаешь, милый. Вэл взмахнул крыльями и рассыпался туманом. Рэй рухнул на пол, как куль. Комнату залила привычная бархатистая темнота. За окном взвился ветер, тут же затих. Рэй очнулся совсем скоро, от того, что кто-то шуровал в замочной скважине, и уселся на полу. Левый висок болел нещадно. Рэй дотянулся, пощупал его сквозь мокрые от пота волосы, — шишка, синяк, скорее всего. Дверь наконец-то открылась. Роберт стоял на пороге бледный, взъерошенный. За ним толкались его друзья. Рэй поднял голову, посмотрел на них зло и прохрипел: — Он взялся за мадам Бауэр.