— love letter

      Это случилось неожиданно. Было примерно 24 ноября 20** года, когда неизвестный вирус распространился по миру и, по мере возрастания заражённых, мутировал. Со временем больные всё меньше походили на людей, их взгляд притуплялся, мозг отключался, а их тела гнили, источая невероятную вонь. Вариантов причины этого было много: неудачный эксперимент, заговор правительства, вторжение внеземной расы и среди всего этого безумия единственной правдой оставался погружённый в хаос Токио, в новых условиях которого мне чудом удавалось оставаться в живых.       Время близилось к вечеру, над городом загустели серые тучи и вскоре пошёл первый снегопад. Был конец декабря и это был первый месяц, который мы сумели прожить под гнётом новых правил новой жизни.       Белые снежинки, вихрем кружась в воздухе, опадали на грязную землю; на мгновение даже окружающая разруха новой жизни показалась чем-то уютным при виде снега, шедшем столь обыденно и привычно, что из головы и вовсе вылетела мысль о поджидающей на каждом углу опасности. Баджи шёл в трёх шагах от меня, прикрывая своей спиной на случай неожиданной встречи с заражёнными или — как мы их называли — зомбаками. Под подошвой обуви хрустел ещё тонкий слой снега, спину ломило от тяжести набитых рюкзаков, но эта боль была удовлетворяющей. Впервые за две недели скитаний мы нашли полезные вещи: тёплую одежду, инструменты, медикаменты и еду. Это была большая удача. — Т/И, чего застыла? — Прошипел Кейске, с недовольством во взгляде глядя на меня. Нельзя разговаривать во весь голос, иначе высок шанс того, что мертвецы услышат и набросятся. — Идём быстрее, нужно успеть до наступления темноты.       Кивнув, я пошагала за ним, то и дело оглядываясь вокруг в поисках мертвецов или ещё выживших. Второе встречалось нам реже всего, за всё время мы встретили только двух таких же школьников, как мы, да и то, они быстро убежали. Никто никому не доверял, все жили в страхе перед неизвестностью и я не могла их корить, ведь сама едва доверяла некоторым членам нашей группы выживших.       Огненное солнце уже село за горизонт, в напоминание о себе оставив алую полосу на небе, совсем скоро растворившуюся в облаках. Наступили сумерки, переходный период, когда мир особенно чувствителен и ощущается нереальным. Создавалось ощущение, что само время прекращало своё движение и это было самое опасное — мертвецы особенно прислушивались к окружающей среде; несмотря на заявления учёных, что заражённые не могут мыслить, реальность показала совсем иное. Остатки их мозгов были способны к примитивному анализу, чтобы понять, что когда их и без того застеклённое зрение ухудшается, посторонние звуки исчезают и если что-то шумит — это добыча.       Длинноволосый остановился передо мной, подняв руку, давая знак последовать его примеру и присесть. Я ощущала дыхание Баджи, как его тело поднимается и опускается, как клубки дыма выходят изо рта и это успокаивало. Простое присутствие человека давало надежду на что-то более благоприятное, чем учесть стать одним из них. — Посмотри туда. — Клыкастый понизил голос ещё сильнее, практически шевеля губами. Он указал на группу из пяти заряжённых около бывшей аптеки, через которую лежала дорога к нашему убежищу.       Они скитались вправо-влево, никак не уходя дальше. — Что будем делать? — Стараюсь сохранить спокойствие, но нотки волнения в голосе выдавали меня юноше с потрохами; он ухмыльнулся, заприметив мой страх и осторожно стянул с плеч лямки рюкзака, укладывая предмет подле стены. — Баджи?       Парень схватил деревянную балку, намереваясь использовать её в качестве оружия, но сама вещь не внушала доверия. Она выглядела хлипкой и едва выдержала бы один удар. Я понимала ход его мыслей, но не могла допустить столь безрассудного выпада и возможно по этому схватила его за рукав, вынуждая остановиться. Он посмотрел на меня с недоумением, так и застыв с согнутыми коленями, выглядывая из-за прикрытия. — Что ты делаешь? Отпусти! — Экс-гопник дёрнул рукой, но моя хватка была крепче. — Т/И, я серьёзно. — Я тоже! — Смотрю на него стеклянными глазами, в которых отражался весь спектр ощущаемого страха остаться одной или стать свидетельницей смерти друга, но пылкого по своей натуре Баджи это не останавливает. Он вырывается. — Стой!       Едва успеваю вытянуть руку и под подушечками пальцев ощутить ускользнувшую ткань одежды.