Метаморфозы

– Райкири! – прокричал брюнет и сложил печати. Чакра в его руках преобразовалась в молнию. Кабуто удалось уклониться от чидори, и он выкрутил руку Саске, но тут его глаза встретились со взглядом Итачи. – Идзанами, – сказал Учиха. – Теперь ты не сможешь выбраться отсюда, Кабуто. Эта способность шарингана контролирует все твои техники. – Хочешь, я проверю твое дзюцу на прочность? – заторможенным голосом спросил Якуши. – Ты думаешь только твой клан способен на гензюцу, наводимые на самого себя? Я покажу тебе одну такую технику. Джицу подавления собственной личности! – Куда уж дальше, Кабуто! – ответил Учиха. Уже парализованный Якуши растекался, превращаясь в белую жижу. – Печать, – произнес он сдавленным голосом. – Таюя, освободись. Белая жижа начала собираться вновь, принимая очертания женского тела. Пещера, измененная режимом саннина, пришла в первоначальное состояние. Красноволосая девушка, появившаяся на месте Кабуто, упав без чувств. – Нет, и ради этого я пожертвовал глазом? Я даже как-то разочарован, – после небольшой паузы сказал Итачи. – Может, заколоть ее? – спросил Саске, занося катану над полумертвой куноичи. – Ты вечно торопишься, братик. Это всегда успеется. Подожди, пока она придет в себя. Я должен допросить ее с помощью генжицу, – ответил старший Учиха. Через полчаса девушка открыла глаза. – Какого я тут… – Цукуеми, – произнес Итачи. Через несколько минут он прервал пытку. – Она ничего не знает. Я пытал ее три дня в мире цукуеми, но единственное, что она сказала, и тебе, наверное, надо это знать, это то, что когда джицу развеется, я тоже отправлюсь в мир иной. Она один раз видела, как эту технику проводил Оротимару. Это – все, – разочарованно сказал Итачи. – А, может быть, нужно сначала истощить ее чакру, а потом начать рвать ее на мелкие кусочки, чтобы в ситуации стресса освободился Оротимару или Кабуто, которые знают Эдо Тенсей? Ну, как у меня тогда. – Не напоминай мне о твоем позоре, нии-сан, – горько усмехнулся Итачи. – Я пытал ее. После трех дней в цукуеми из ее чакры могло вырваться что угодно. Ее духовный мир абсолютно стерилен, хотя там есть одна интересная дверь. Как и положено всем интересным дверям, она заперта печатью. Итачи приподнял футболку Таюи: – Ну вот, собственно, и она. Смотри, Саске, – печать. На животе Таюи была видна татуировка с надписью «змея». – И что это? – спросил младший брат. – А что-то вроде аварийного отключения. Кабуто понял, что я перехватил контроль над всеми его техниками и, испугавшись этого, запечатал себя и все, что было связано с Оротимару, в своем подсознании. А если нет чакры, то хоть разбейся, его не достанешь. – Итачи поднял Таюю за волосы. – Посмотри на шею: у нее даже проклятой печати нет. Потому что это был бы ключ к орочимаровской чакре. – И что нам с ней делать? – спросил Саске. – А вот теперь ты задаешь правильный вопрос, брат, – улыбнулся Итачи. – Это – тело Кабуто. И твой шанс выкупить свою жизнь. Я полагаю, что еще после некоторых дел, которые нас ждут, ты отнесешь его в ставку Альянса. Тут Итачи обратил внимание на уже давно наблюдавшую за братьями куноичи. Она внимательно всматривалась в их лица, но, кажется, так и не поняла, что произошло. – Анко-сан, вы свободны! – сказал старший Учиха. Митараши подбежала к Таюе: – Что вы сделали с девочкой, изверги! – Я проверил кое-что, – спокойным голосом сказал Итачи. Анко взяла Таюю на руки. Красноволосая тяжело дышала и была в бреду. – Ей к врачу надо. Она так помрет у вас. – Вот и прекрасно. Тогда она выпустит Оротимару или Кабуто, которые знают Эдо Тенсей, – издевательским голосом сказал Саске. – Вы что не понимаете! Она никого не выпустит, она просто умрет, и не будет вам ни техник, ни выкупа, – Анко выпалила это в лицо Саске, забыв, что не в ее положении кричать на Учих. – Хорошо, – сказал Итачи. – Мы приведем вас в первый же форт Конохи, который найдем и с помощью иллюзии, заставим лекарей помочь нам. Таюя проснулась только через несколько часов. Она посмотрела в серые глаза Анко. – Больше не надо… иллюзий. Я не знаю, о чем он меня спрашивал. – Все кончилось, – сказала Анко и поцеловала Таюю в лоб. У красноволосой был жар. *** Это был аванпост Альянса, больше напоминающий обычное сторожевое охранение. Несколько человек на вышках. Здания, обнесенные наскоро сбитой деревянной стеной. – Доктора! – закричала Анко, как только прошла через ворота. – Погоди, – Итачи зажал ей рот. – Я еще не применил гензюцу. Котоамицуками! Вот теперь они думают, что мы на стороне Альянса. Если мы не будем показывать наших фамильных техник, то такое гензюцу может действовать несколько дней. (Котоамицуками – техника контроля поступков – П.А.) Врач подбежал к Анко. – А что с девушкой? – обеспокоенно спросил доктор. – А вы не видите? – тревожным и немного раздраженным голосом ответила Анко. – Это – гензюцу. Ее поймали в ментальную ловушку. – Очень интересно, – сказал врач и сконцентрировал чакру в руках. Он снял повязки с Таюи и стал лечить ее раны. Почувствовав прилив сил, Таюя очнулась от бреда: – Мне уже лучше, Анко-сан, спасибо вам. – Не разговаривай, – прервала ее Митараши. – А теперь – генжицу, – сказал медик. – А лучшим средством от иллюзии является чужая чакра. Врач положил ладонь на голову девушки, пропуская через нее свою духовную энергию. – Иллюзия очень сильная. Я бы даже сказал, что это… Но такого просто не может быть. Одно знаю точно: я на девчонку могу сейчас хоть всю чакру ухлопать, но ее не вылечу. Тут нужен целитель экстра-класса. Я вам скажу, что нужно делать, чтобы она хотя бы в живых осталась. Во-первых, давать ей вот эти таблетки, – врач протянул Анко упаковку. – Здесь недельный запас. Она измождена, а они резко повышают уровень чакры. Необходимо также хорошее питание, но сам знаю: здесь снабжение не очень. Вы сами можете ей помочь. Просто пропускаете через нее свою чакру. Я сейчас покажу, как именно. Положите ладонь ей на голову и сконцентрируйте свою духовную энергию, но мягко: надо не ударять, а пропускать вашу чакру через нее. Это даже не медицинское нинзюцу, но помочь может, – советовал доктор. Анко никогда раньше не занималась медицинскими нинзюцу, но она поняла, что, если будет отдавать Таюе свою чакру, то она будет жить. Красноволосая девушка лежала на кровати, бессильно свесив руки. Она так и не поняла до конца, что хотел от нее Итачи, когда проник в ее сознание. Одно упоминание его имени приводило девушку в истерику, поэтому за тем, чтобы она не сбежала, следил Саске, который равнодушно наблюдал за его болезнью. – Ты ведь тоже попадал в эту технику, Саске-сан? – спросила Таюя во время одного из своих пробуждений от бреда. Она удержалась от вопроса: «Это из-за нее ты стал таким?» Учиха не стал рассказывать Таюе, что после цукуеми сам долгое время лежал в лихорадке. – Тогда там была хокаге. Все по-другому было, – коротко ответил брюнет. «Не вылечили его», – подумала Таюя, глядя в черные глаза Саске. На следующий день Итачи сказал, что должен уйти. Гензюцу продлится еще пять дней, потом его нужно восстановить, чтобы избежать разоблачения. – Но ты же обещал поговорить со мной! Ты опять мне солгал! – с обидой в голосе произнес Саске. – Мы поговорим. Я же теперь не исчезну: секрета Эдо Тенсей мы так и не узнали. У меня осталось еще одно дело, раз уж тайны призыва мы не добились… Отправляйся в ставку Альянса и жди меня там! Тогда и побеседуем… обо всем на свете. Обещай мне позаботиться о Анко и Таюе, когда будешь их вести в штаб Альянса. Я не хочу, чтобы по дороге с ними что-нибудь случилось: у них важная информация. Это – твоя миссия. А у меня – другая задача. Итачи протянул правую руку, чтобы коснуться пальцами лба брата. Саске схватил его за запястье: – Не надо больше так… – Неприятные воспоминания? – Итачи резко вырвал руку и, не выслушав ответа, скрылся в шуншине. Саске еще несколько секунд стоял с вытянутой рукой, следя глазами за силуэтом брата. Анко побледнела от нескольких бессонных ночей, у нее появились мешки под глазами. Она заметно исхудала: всю свою чакру она передавала Таюе, чтобы снять последствия гензюцу. – Хватит с ней возиться! Не видишь, ей всего-то несколько дней жить осталось. На себя посмотри, тебя же всю шатает. Не хватало нам двоих больных в группе, – почти с сочувствием говорил Саске. По ночам Таюя бредила, кого-то звала, кричала от боли. Из бреда было невозможно понять, что именно ее волнует. Анко сначала касалась ладонью ее воспаленного лба и отдавала девушке последние остатки своей чакры. Затем, не выдержав, она скормила Таюе лишнюю таблетку чакры и та затихала. Таюя просыпалась оттого, что чувствовала на лбу охлаждающее прикосновение чакры Анко. – Анко-сан, поспите, на вас лица нет. Со мной ничего не случится, если вы немного отдохнете. Анко дремала на стуле возле кровати Таюи. Иногда она садилась на край постели девушки и через какое-то время мерила у нее температуру рукой. Через два часа после приема таблетки чакры состояние больной опять ухудшилось: на щеках появился нездоровый румянец, шея горела, Таюя тяжело дышала. Митараши приложила ко лбу девушки охлаждающий компресс. Из груди Таюи вырвался болезненный хрип, Анко увидела кровь на ее губах. Испугавшись, что в груди или легких девушки могло что-то оборваться, она третий раз за ночь сконцентрировала в руках чакру и начала отдавать ее красноволосой. Анко знала, что Итачи, который еще при жизни постоянно превышал предел своих возможностей, умер от этой болезни. Вероятно, Кабуто, постоянно совершенствовавший свое тело, тоже был подвержен ей. Анко стирала капельки пота на лбу Таюи, охлаждая ее лицо и шею салфеткой, пропитанной уксусным раствором. А утром врач орал на нее за то, что она дала Таюе лишнюю таблетку чакры. Медик посмотрел на уставшую от бессонных ночей молодую женщину и сказал: – У больной может развиться болезнь системы чакры. Кровохарканье – первый признак. Когда человек, повышая нагрузку на свое тело, резко увеличивает количество духовной энергии, то каналы чакры от этого прорываются, а поскольку те связаны с органами, то повреждается и тело. А она больше так не кашляла? – Нет, я испугалась и начала пропускать сквозь нее чакру, – ответила Митараши. – Я вижу, это вы хорошо сделали. Правда, теперь вас саму хоть в больницу клади, – медик, сложив ладони вместе, сконцентрировал духовную энергию и начал очередной сеанс нинзюцу. – Я залечу поврежденный канал. Только взять в толк не могу, зачем вы ей третью таблетку роста чакры дали? Я же сказал: две и не больше. На ней и так живого места не было, когда вы ее нам отдали, а вы еще и организм ее перенапрягаете. Эти пилюли – очень жесткая терапия. – Она бредила, ей больно было, а эти таблетки ее успокаивают. Если бы я ей не дала ваших пилюль, может, она уже бы… – Ничего бы не было. Ну, побредила бы дня три, и пришла бы в себя, – прервал ее врач. – Вы хоть понимаете, что она несколько дней неизвестно как в состоянии после генжицу добиралась до этого лагеря! То, что она сейчас жива – вообще чудо. Она в любой момент помереть может! А вы хотите, чтобы я весь день у вашей больной сидел? Знаете, я может быть, неправильную вещь скажу, но это – нормально, что на войне люди умирают. На нашем участке мы вчера сто человек потеряли, а еще тридцать раненых ко мне привезли. И я вчера восьмерых с того света вытащил. – Из-ви-ни-те, – медленно и нерешительным голосом произнесла Анко. – Вот и «извините», а ваша почти в коме неделю валяется, – резко ответил врач. – Скажете еще, что койку занимает, – сорвалась Анко. – Не скажу, я же не зверь все-таки, – доктор переменил тон. – А кто она вам? Вроде сестры? – Это давно было. Мы учились вместе. Только я старше была намного. – Однокурсница! Да у меня половина моего выпуска в могиле лежит! Я же вам объясняю, дамочка, сейчас война! – медик непонимающе развел руками. – Кроме нее у меня никого нет, – призналась Анко. – Тогда… – лекарь сделал паузу. – Знаете, держите еще одну таблетку чакры. Только вашей рыжей не скармливайте, а съешьте ее сами. Сами! Слышите? Я понятно объясняю?! Вы выглядите не лучше. Я не хочу еще и вас лечить от истощения! Сегодня еще кого-нибудь привезут, поэтому не становитесь проблемой. Квалифицированных медика здесь только два. Анко поблагодарила и спрятала таблетку в карман куртки. Следующие несколько дней Таюя была настолько слаба, что Анко кормила ее с ложки. Еще через неделю бред, вызванный использованием генжицу, кончился, но до восстановления девушки было еще далеко. Саске выводила из себя эта затяжная болезнь и он по второму разу использовал «котоамицуками». Как только угроза жизни для красноволосой миновала, Учиха решил, что пора уходить. – А может, ее в бочку и – того, сразу в Коноху. Как меня тогда. – Только попробуй! – запротестовала Анко. – Никаких бочек и никаких барьеров. Она только от генжицу твоего братишки отошла. – «Братишку» не трогай. Сколько мне еще ждать? – с нескрываемым раздражением спросил Саске. – Подожди хотя бы до тех пор, пока Таюя не сможет ходить нормально, а еще лучше – перемещаться с помощью «шуншина». – Это сколько? – с недоверием в голосе спросил Учиха. – Ну, дня три, – выпалила Анко, понимая, что дольше тянуть время невозможно. – Ты сама сказала. Три дня – последний срок, – ответил Саске. Таюя, которая слышала весь разговор, но которую, как и всякого больного, ни о чем не спросили, вдруг поняла, что Саске боится ее. Даже не столько, что она убежит, он опасается, что нечто, живущее в ней самой, то, что когда-то было Кабуто, пробудится и начнет убивать. Саске думает, что без брата он может не справиться. «Неужели она настолько ужасна? Точнее то, что запечатано в ней, – размышляла Таюя. – Кабуто настолько изменился?» Она почти не знала его нового с тех пор, как медик оживил ее. Якуши поглотил ее очень быстро и так же внезапно выпустил из уз своего подсознания. Саске мог часами сидеть в ее комнате, следя за каждым движением Хокумон. Ее силы потихоньку восстанавливались, и поэтому просто лежать на больничной койке было ужасно скучно. С Саске особо не поговоришь, да и тем у них общих не было, и вообще, лучше, когда он молчит. Таюя потянулась за тетрадным листком и карандашом: надо же чем-то себя занять. – Активируешь чакру – окажешься в гензюцу, – отреагировал Учиха на новое действие девушки. Попросить беглого шиноби не шевелиться было опасно для жизни: Учиха разбираться не станет и сразу снесет голову. Но он и так мог прекрасно выполнить это условие: несколько часов подряд с каменным выражением лица следить за заложницей. За два следующих дня Таюя зарисовала всю больничную палату, причем на рисунках, изображавших смену времени суток, присутствовал один и тот же черный силуэт – ее охранник. Так же было несколько портретов Анко, нарисованных большей частью по памяти. Митараши рассмеялась, увидев эти наброски. Такой Анко, может быть, когда-то и была… до войны… Таюя приукрасила реальность: у Анко не было изможденного вида, мешков под глазами от постоянного недосыпания, потухшего взгляда, наоборот, она улыбалась. – Таюя, это что, прошлое? – спросила Митараши. – Будущее, – ответила красноволосая. – Будущее? Интересно-интересно. Саске поднялся со своего места и посмотрел через плечо Анко. Он взял стопку тетрадных листков. – Я есть и Анко-сан тоже есть, а твоего портрета я не вижу, – подумав, сказал Саске. – Значит, у тебя правильное представление о твоем будущем. Таюя виновато улыбнулась. – Вам хочется мой портрет? – спросила она у Учихи. Саске побелел от ярости, положил руку на катану, сделал глубокий вдох и ответил: – Если хочешь, я сам нарисую, как я тебя вижу. Шаринган позволяет копировать, это будет быстро. Глаза Саске покраснели. Он схватил со стола ручку и стал что-то быстро черкать на обложке тетради. Через несколько минут набросок был закончен. – Вот такой я тебя вижу, и ты меня не обманешь! – Учиха перешел на крик. – Можешь притворяться слабой и увечной сколько угодно! На тетрадной обложке был нарисован гроб со сломанной крышкой, из которого выступала девушка, держащая в руках окровавленный кунай. Правая половина лица была женская, но изуродованная проклятой печатью, левая – змеиной. Кожа была покрыта чешуей, на зрителя смотрел воспаленный глаз рептилии. Он был обведен в круг, который напоминал очки. Гибрид злорадно улыбался и показывал змеиный язык. На животе Таюи был грубо выведен иероглиф «хеби». На голове у него был капюшон формы Акацки с неровно выведенными заштрихованными облаками. – Саске-сан, – сказала Таюя. - Мне тоже страшно, что во мне такое сидит. – «Сама», – поправил ее Учиха. Этим вечером Анко впервые вывела Таюю на прогулку. Та была еще слаба и плохо держалась на ногах. Красноволосая опиралась на руку Митараши, от свежего воздуха она чувствовала легкое головокружение. За радостной парой, несмотря на болезненность Таюей и устало улыбающейся Анко, следовал Саске с каменным выражением лица. Прогулка не доставляла ему никакого удовольствия, и вообще, он был против того, чтобы заложница разгуливала по лагерю. Но так как теперь Таюе надо было много двигаться, тем более, что им предстоит долгий переход, Учиха вынужден был согласиться. Поэтому, пропустив перед собой девушек, он, как привязанный, следовал за ними. Он искренне считал, что если оставит их хоть ненадолго одних, то одна «хромая», а другая «уставшая», добегут за несколько часов до деревни Дождя и попросят там убежища. Таюе было интересно все: она смотрела на наблюдательные вышки и сравнивала их со сторожевыми башнями в стране Рисовых полей, разглядывала стены, ограждавшие лагерь, но они не казались ей надежными. Внутри перевалочного пункта было мало интересного: одинаковые дома, даже самые главные из них отличались только флагом: над больничным корпусом висела растяжка с красным крестом, а над штабом – иероглиф Альянса. Деревья, которые раньше росли в этом месте, были вырублены и распилены: слишком уж это хороший плацдарм для нападения. Одинаково напряженные выражения лица у шиноби. Бесконечные тренировки. Когда-то и она так могла. Это на нее смотрят, как на человека из другого мира: все рассматривает, всему радуется, перешептывается с «сестрой». – Ничего удивительного: была под генжицу и умом тронулась, – перешептывались шиноби. – И вы такими же станете, если будете в бою ворон считать, – прервал этот пораженческий шепот командир. – Анко, а моя флейта, где она? – спросила девушка. – Никаких техник, я тебе столько чакры отдала не для того, чтоб ты ее так легкомысленно тратила. – Нет, я для себя… – произнесла Таюя. – Здесь боевой лагерь, а не концертный зал. И мы тут на птичьих правах. Они нас не поймут. – Но она же тебе не нужна? Анко подумала, что если Таюя задумала бежать, то флейта ей пригодится, и отдала красноволосой музыкальный инструмент. Саске посмотрел на Анко красными от активированного шарингана глазами. Митараши пожала плечами, как бы говоря: «Ну, а что тут такого? У тебя-то все равно мангеке». Время прогулки подошло к концу. Первый больше, чем за две недели выход на улицу, изрядно утомил девушку. Анко смотрела на вымотанную Хокумон и думала: «Ну, какой может быть переход через линию фронта. Там ведь не прогулка, убить могут, да и двигаться без шуншина никак нельзя». О том, что будет с девушкой, если они все-таки доберутся до ставки Альянса, она вообще старалась не думать. А будут сенсоры, медики, пыточных дел мастера, специалисты по печатям и проникновению в сознание, которые будут пытаться достать из подсознания Таюи Кабуто. Наверняка будут и гензюцу, значит, в Ставку ей никак нельзя – замучают до смерти. Таюе было тоскливо: силы восстанавливались, но ее все равно держали на постельном режиме. Передвигалась она либо опираясь на руку Анко, либо на костыль, любезно предоставленный шиноби-медиком. Даже гулять без Саске было несбыточной мечтой, о том, чтобы сбежать, не могло быть и речи. Она знала, что ее ведут убивать, а во-вторых, чтобы, когда ее убьют, ее палачи простили Учихе его прошлые злодеяния. С другой стороны, она отправлялась в ставку Альянса вместе с Анко, а значит, все может быть не так страшно. В больнице на флейте не поиграешь, но она пробовала совсем тихо, почти незаметно так. Чтобы слышала только она и, если захочет, пусть слушает Анко, наклонившись к самому ее лицу. Таюя иногда просыпается по ночам, но не от страшной душевной болезни. Когда бред прошел, то по ночам она слышала звон кунаев, крики воинов, стоны раненых, шум от причиняемых техниками разрушений. В больнице все давно привыкли к ночным налетам и даже не обращали внимания – война. А она лежит и думает о музыке. Утром техники заделывают бреши в стенах, работают похоронные бригады, врачи принимают новых раненых, а командиры – несколько человек подкрепления, переброшенного на опасный участок. Но на следующий день случилось непредвиденное: шиноби, сидевший на дозорной вышке закричал: «Акацки! Много! Всем на посты!» – и тут же был пронзен кунаем. Последующие несколько взрывов разорвали еще троих солдат. Саске сомневался. Он не знал, что должен сделать: можно было попытаться отбить атаку и остаться в лагере еще на несколько дней или бежать. Решение нужно было принимать немедленно. Учиха активировал шаринган. Что-то подсказывало ему, что лагерь окружен и выбраться из него троим шиноби, одна из которых опасно больна, невозможно. Значит, нужно попытаться отбить атаку. Саске рванулся к стене. Через нее уже перелезли вражеские наемники, вступив в рукопашную с защитниками. Оба медика отряда были на поле битвы и пытались наскоро залечивать раны воинов. Несколько огненных драконов приостановили нападение, но и крепостной стены тоже больше не было: она горела. – Главное, не применять фамильных техник, – сама себе сказал Учиха, – иначе никакое гензюцу не спасет от разоблачения. Саске встречал наступающих противников катоном. Однако, вспомнив, что впервые оставил Анко и Таюю одних, он метнулся к медицинскому корпусу. Услышав необычный шум, Таюя проснулась, подошла к окну, опираясь на костыль, отдернула занавеску и увидела горящие северные ворота и Саске, который с катаной бежал в сторону больницы. – Таюя, что там происходит? – спросила еще не совсем проснувшаяся Анко, которая спускалась вниз по лестнице. – Война, – шепотом ответила Таюя. Она схватила флейту и сунула ее в карман. – Если что – минут семь смогу сражаться, – вслух подумала девушка. Объяснения Анко не потребовались, она ворвалась в комнату Таюи и оттащила ее от окна. – Совсем дура! Это же стекло! А вдруг… – Митараши не успела договорить. Взрывная волна вынесла оконную раму, и стекло осыпалось. Анко повалила красноволосую на пол и закрыла ее собой. – Сейчас бы без глаз осталась! – кричала на нее Митараши. В дверь вошел Учиха. Он увидел Анко, прижавшую к полу Таюю и охватившую ее голову руками. На брюнетке была порвана куртка, на спине были видны царапины. – Ну, я смотрю, все живы, – сказал Учиха. – Вы остаетесь со мной. А я попытаюсь отбить штурм. Лагерь оглашался истошными криками: кого-то разрывали на части. – Ты бы хоть кунай дал! – Попросила Анко. – Щас! Размечталась. Ты первая мне этот кинжал в загривок и воткнешь. О вашей безопасности беспокоюсь я. Я брату обещал. – По тебе видно, какой ты заботливый! – съязвила Анко, но перечить было бесполезно. Учиха выбежал из дома и поспешил к тому месту, где еще была битва. С десяток человек противостояли целой армии. Анко, тащившая за собой хромающую Таюю, последовала за ним. Очередной огненный шар не произвел на врагов никакого впечатления. – Отошли все быстро! – крикнул Саске. Глаз Саске закровоточил, и шиноби произнес: – Аматерасу. Черное пламя вырвалось и поглотило несколько десятков противников, которых он спалил заживо. Генжицу рассеялось. – Так он из клана… – удивленно начал один из шиноби и тут же был разрублен мечом. – Да кому теперь какая разница! – сказал другой, расправляясь с одним из приспешников Акацки. – Выживем – разберемся. Анко сложила печать. – Нет, – коротко отреагировал Саске. – Активируете техники – убью на месте. – Стоять прикажешь? – издевательски спросила Анко. Саске кивнул. Анко глубоко вздохнула и почувствовала у горла холодную сталь куная. Через несколько секунд ее лицо было забрызгано кровью: Саске снес нападавшему голову катаной: – Я же сказал, что отвечаю за вашу безопасность. Учиха увидел еще одну группу ниндзя: – Чидори Нагаши! – произнес брюнет. Поток молний похоронил нападавших. Еще один шиноби попытался атаковать сбоку. Саске выбил ему легкие с помощью райкири. – Сусаноо, – Учиха облачился в доспехи воина. Десятки взрыв-печатей полетели в брюнета, техники молнии и огня попытались пробить абсолютную защиту. Но меч Сусаноо настиг всех. – Пора, – сказала Анко. - С доспехами Сусаноо и измотанной чакрой в догонялки не поиграешь, – она схватила Таюю за руку и побежала к противоположным воротам. В этот момент очередная вражеская команда набросилась на Саске. Он понял, что не сможет остановить беглянок. – Найду, ведь, убью же! Обеих! – прорычал Учиха. Анко увидела доктора распластанного на земле и сорвала с него медицинскую сумку. У врача был разрублен череп, из раны вытекала студенистая жидкость. Он упал на одного из раненых, возможно, когда ему нанесли смертельную рану, он лечил одного из шиноби, а может быть, пытался его закрыть от второго удара. Не спас. У раненого было разорвано горло. Тем временем Сусаноо начало изменяться. От воина остался только скелет, который, хотя и обеспечивал ту же защиту, но был гораздо менее эффективен для атак. И дело было не в том, что враги пытались ослабить технику Саске своими нинзюцу, и даже не в том, что в этом состоянии Саске сражался уже сорок минут. Учиха чувствовал, что его обрабатывали с помощью генжицу и даже не один человек, а целая команда сенсоров. Он прекрасно видел сквозь иллюзии, создаваемые врагами, но изменяя состояние его чакры, они не давали ему сосредоточиться на Сусаноо. Один из врагов даже поймал его в дотон: земля уходила из-под ног Саске, и он мог быть заживо погребен в могиле, если бы вовремя не разрубил заклинателя. – Да уберите уже этого джонина, – кричал командир. – Он наступление сдерживает. Мы давно должны были взять эти позиции! Тут Саске понял, что в этом месте должен был пройти общефронтовой прорыв, и генералы Альянса вовсе не заботились о том, падет первая линия обороны или нет. Больше того, она должна была пасть. Их всех здесь подставили. Он вспомнил слова врача Таюи: «Это – война, и то, что на ней погибают, это – нормально». Точно, это из-за этой девчонки, которая теперь скрылась неизвестно куда, они оказались здесь. Кабуто удалось прикинуться слабым и всех обмануть. Саске забыл, что это не Таюя, а Итачи привел их всех сюда. Он подумал, что не сможет остановить наступление целой армии, поэтому нужно попытаться выбраться отсюда. Он вложил всю оставшуюся чакру в генжицу, отменив Сусаноо. Враги еще пятнадцать минут сражались с призраком, а за это время Учиха смог уйти. Он понял, что нужно прорываться к брату. Один он не в силах остановить эту толпу, а с Итачи он всегда чувствовал себя сильнее. Это ощущение осталось у него с детства. В союзе с братом он сможет справиться с любой миссией, даже убить Мадару. Наверное, Итачи собирался сделать именно это. Анко и Таюя достигли противоположной стены. Ее уже захватили вражеские часовые. Анко раскусила палец до крови, оставила кровавый след на татуировке змеиного договора и сложила печать: – Призыв. Появилась огромная змея. Она бросилась на охранников. – Таюя, это для отвлечения внимания. Мы пройдем в другом месте, – сказала Митараши. – У меня тоже есть призыв, может быть, и мне… – спросила Хокумон. – Нет, твоя техника вынудит тебя остаться на близком расстоянии от врагов, а мы должны уходить. Но сбежать не удалось. Путь девушкам преградили пятеро шиноби. – Что там хозяин говорил про пленных? – сказал язвительным голосом один воин. – Он говорил: «Пленных не брать!» Каждый шиноби вытащил несколько кунаев со взрыв-печатями. Анко активировала остатки чакры, и одна теневая змея не только приняла на себя ударную волну нескольких взрывов, но и прокусила руку одного из нападавших. Несколько кунаев достигли цели: левая рука и колено Анко были раздроблены, на животе алела рана. – Дзикенги: звуковой барьер, – Таюя выставила преграду между врагами и телом Анко. Она прекрасно понимала, что у нее хватит чакры только на несколько минут такой техники. – Матеки: Генбусокьёку, – три разъяренных демона начали высасывать из вражеских шиноби чакру. – Хоть это дзюцу не отнимает много энергии, – прошептала девушка. Положение ее было незавидным: от небывалого расхода чакры она быстро слабела, ее трясло, колени подгибались, она сделала несколько шагов назад и оперлась спиной на стену. Призванные великаны были неуязвимы для атак чакрой, и противники это быстро поняли. А так же они догадались, что «демоны» пожирают чакру в «чистом виде», а не в виде техник, поэтому через несколько минут призванных великанов опутали десятки нитей чакры. Управление с помощью флейты было довольно слабым. Теперь технику Таюи направили против нее же самой. Это уже было, когда она в последний раз проиграла сражение. Она не извлекла урока из той битвы. Значит, все будет по тому же сценарию. Она отозвала своих «демонов» и стала играть на флейте свою последнюю мелодию. Она посвящала ее Анко, которую так и не смогла спасти. Все пятеро шиноби теперь блуждали в собственном сознании: им казалось, что они скованы нерушимыми цепями и крепкими веревками, а их тела плавятся на солнце. Таюя смотрела на Анко и думала, что Саске прав, и это из-за нее они оказались в этой крепости в такое время, а она все время была балластом, который Анко тащила на себе. Это из-за нее Митараши решилась на побег, потому что Учиха вел их в то место, где Таюю ждали бы пытки и казнь. Звуковой барьер исчезал. Девушка не знала, что делать, если вдруг гензюцу прервется или привлеченные необычной музыкой, здесь появятся другие враги. Змею, которую призвала Анко, убили и сейчас искали заклинателя. А тут она со своей музыкальной техникой. Страх приводил к отчаянию, и оно накатывало сильнее и сильнее, все больше озлобляя девушку. Таюя решила, что она выхватит у одного из врагов кунай и перережет им всем глотки. До сегодняшнего дня ей нравилось чувствовать опеку над собой, заботу, которую она нечасто встречала в жизни. Теперь же ей хотелось… Один из шиноби все-таки смог рассечь себе руку и вырвался из иллюзии. С помощью шуншина он ударом кулака сбил Таюю с ног. Звуковой барьер исчез. Флейта выпала из рук. Остальные четверо шиноби очнулись от генжицу. Посланный вслед огненный шар ожег тело Таюи. Да, теперь ей хотелось… Нет, не защищать друзей, не быть сильной, как говорят все эти пафосные уроды, вроде Наруто, Саске, Гаары… Кто там еще есть? Ей хотелось просто разорвать этих тварей на части, на мелкие кусочки, перегрызть им горло… Перегрызть… Бойтесь своих желаний, ибо они имеют свойство сбываться! Печать на животе девушки расползалась, иероглиф «хеби» стал почти неразличимым. Из печати вырвалась голова, искаженными чертами похожая на голову Оротимару. – Сенсей! – подумала Таюя и почему-то на душе у нее стало спокойно. Уже двое шиноби лежали убитыми. Голова Оротимару разорвала им глотки, как и хотела Таюя. Змей отбрасывал нападавших все дальше, Таюя стала покрываться серой змеиной чешуей. – Я не могу его контролировать, – поняла Хокумон, а потом решила: «Уже неважно». Чем ей сдерживать своего учителя? Чакры нет. Собственная воля? Таюя горько усмехнулась. Она в последний раз посмотрела на Анко: «Не бросит же он ее?» – подумала девушка, сама не понимая, что в этой мысли было больше ее собственной воли, чем в любой попытке усмирить вырвавшегося змея. Сознание угасало. Она становилась частью Оротимару.