Пока горит свет

Стараясь сохранить нейтралитет, как подобает его тревожной персоне, Санрайз решается рассмотреть человека напротив себя. Действительно, ничего нового — всего лишь Монти, что не ответил на сообщение о друге. Такие же красные уложенные волосы. Такой же макияж, что напоминает кожу крокодила. В его руках ничего не было, поэтому большие пальцы обеих ладоней прятались в карманах. Знал бы ящерица только, сколько требовалось сил, чтобы написать это дурацкое сообщение. Ах, да, точно — Санрайз написал это машинально, а потом боролся с желанием удалить. А зачем удалять, если уведомление было прочитано? Можно удалить след, но память стереть невозможно. Ладони сгибаются в кулаки, из-за чего силуэт воспитателя становится чуть озлобленным, хочется отойти от него подальше. Парень вспоминает о Мундропе, что остался в гримёрке, а затем переводит взгляд на Монти, что стоял порядком перепуганный. Неужели крокодильчики тоже боятся? Или он играет роль жертвы? Чего Санрайз боится? Боится быть увиденным в макияже? Ой, да ладно! Ему придётся носить каждый день эту улыбающуюся маску, не пора бы уже смириться? Вздох. Монти же, ну, защитит, да? — Привет, — начинает Санрайз неловко, засовывая руки в карманы. Ему правда неловко, ужасно некомфортно. Что-то около борьбы с самим собой, но он пытается держаться, заглядывая в чужие глаза, что скрывались за линзами. Странно, почему ему самому линзы не выдали вместе с костюмом? Хотя, бога ради, Санрайз не смог бы их засунуть. Это был бы настоящий цирк. А ощущать чужой палец, что лезет тебе в зрачок, скорее всего просто отвратительно. — Мне невероятно неловко, что меня накрасили как… вас. — Ты же красивый, — Монти моментально оживляется, подхватывая тему беседы. Неловкость крокодильчика окончательно пропадает, он больше не боится, если, конечно, он вообще умеет бояться. Вместо этого он погружается в процесс рассматривания костюма нового воспитателя. Взгляд скользит сверху вниз, стараясь зацепиться за каждую деталь, запоминая в памяти. — Да, мне сказали. — Кто? — Мундроп. — О, не знал, что он умеет говорить. — Э, — Санрайз опешил, поднимая вверх брови. — В смысле? — Ну, знаешь, — ладонь ящерицы ложится на затылок, поглаживая выбритый загривок красного цвета, пытаясь сформулировать мысль. По лицу видно: Монти действительно задумался. Что же там такого страшного? Все люди умеют разговаривать, если они не являются инвалидами, но это совершенно другой случай. — Он довольно молчалив с людьми, которые ему не симпатизируют. Слова приятеля заставляют буквально подавиться, начиная кашлять. Приходится сдерживать рвущийся наружу хрип плотно сомкнутыми челюстями. Этим фактом можно объяснить странные взгляды, касания, что были в гримёрке, но мозг никак не хочет признавать факт такой херни. Какая симпатия? Они знакомы два дня! Любовь с первого взгляда? Мундроп — прекрасный человек, что явно играет в какую-то свою игру, с придуманными правилами только у себя в голове. Свести новенького с ума? Возможно. А вот симпатия — никак не возможна. Тут явно что-то более весомое, но пока лучше думать, что у второго воспитателя просто сканер в глазах. — Ты хочешь сказать: я ему симпатизирую?! — Я всего лишь выражаю свою мысль, — пожимая плечами отвечает тот. — Давай не будем об этом, ладно? Мы вот выяснили, что ты красавчик! Санрайз покрывается слабым румянцем, но слава всему на свете — это скрывает солнечный грим. Было сложновато улыбаться, учитывая толстый слой косметики на лице. Она не то чтобы мешала, прям до ужаса, но ощущалась второй кожей. Чем-то массивным, что хочется вытереть. Не хотелось повредить длительную работу Мэри неосторожным касанием. Нельзя дать себе пощёчину, приходя в чувство. Нельзя улыбнуться слишком широко, вдруг что-нибудь смажется? Зато не видно настоящие эмоции. Эмоции, что просились наружу, но, что никому нельзя видеть. Ещё подумают: новая компания приятна Санрайзу. Ха, ещё чего! Может быть, не такое говно этот ваш грим? От него есть какая-то помощь. — Чего ты сейчас хочешь? Выкладывай, — внезапно спрашивает Монти, заставляя ляпнуть первое, что приходит на ум: — Напиться. Ящерица теряет радостный настрой за несколько секунд, из-за чего Санрайз не сразу понимает, что ляпнул. Ну, а что? Что такого-то? Он — взрослый человек. Имеет право употреблять алкоголь в любых количествах, в любое время дня и ночи. На работе не очень, конечно, но тоже можно. Правда, последний раз приходилось выпивать чуть ли не несколько месяцев назад, ещё и по дурацкому поводу, но сейчас это казалось единственным решением. Напиться, забыться, проснуться и вновь. Порочный круг, созданный во избежание проблем. Не прелесть ли? Нет. «Не становись Мундропом», — хочет ответить музыкант, выплёвывая эти слова как оскорбление, как укор, но отвечает совершенно другое. Санрайз не поймёт причём тут второй воспитатель. Совершенно не поймёт. Начнёт думать и загоняться. Монти сразу это заметил. Таким нельзя давать повод. — Вообще-то я говорил о работе. Не хочешь ли ты зайти куда-нибудь перед первым рабочим днём. А насчёт алкоголя… дети не будут шибко рады чувствовать твой перегар завтра. — Тогда нет, не хочу. Отведёшь меня в сторону детсада? Монти рад, честно рад, что тема с алкоголем забывается. Так будет проще для всех. Для него, по крайней мере, точно. Алкоголь в человеческом мире никогда не был чем-то запретным. Купить можно везде, разливать хоть на детской площадке. Это была сладкая отдушина, что губила одних, давая надежду вторым. Конечно, всегда проще напиться: Монти сам так частенько баловался, заставляя друзей беспокоиться. Приходить, лишь бы проверить живой ли парень. Позвонить лишний раз, приглашая в гости, лишь бы не одному. Музыкант отказывался. А потом осознал в какой-то момент: стоит ли оно того? Определённо нет. Он знает достаточно людей, что погубил алкоголь. Нового приятеля в эти сети отдавать не хочется. — Конечно. Монти показывает направление рукой, а Санрайз согласно кивает, начиная синхронно шагать к нужной локации. Ему было, пожалуй, комфортно. После инцидента с сообщением, с тем самым «ты друг», сознание словно перевернулось, заставляя машинально считать Монти своим другом. Единственным человеком, кому можно тут доверять. Это было чертовски странно, но, пусть так всё и остаётся, пока что — сойдёт. Определённо стоит иногда осекаться, присматриваясь к человеку рядом, но помнить о доверии. Помнить о возможности всё обсудить. Кстати, Мундроп так и остался в гримёрке. Может быть, там есть вторая дверь? Всю дорогу нужно было запоминать направление, по которому придётся наматывать ежедневные круги, но в голове в очередной раз не было ничего, кроме обдумывания происходящего. Каждую деталь хотелось обдумывать до невозможности, хватаясь за неё и оставаясь «дома». Пойти что ли в философы? Монти ускоряется, а затем открывает перед носом Санрайза дверь, любезно пропуская вперёд. Как принцессу, ей-богу. Как бы не хотелось изображать из себя обиженку, в душе всё равно было приятно, от такой внимательности к своей персоне. Они зашли на территорию детсада с другой стороны, оставалось спуститься по лестнице. Тут огромное количество входов! Запомнить нечто такое — уму непостижимо. — Здесь как-то пусто, — говорит между слов Санрайз, когда они спускаются по лестнице, минуя один пролёт за другим. Вокруг не было детей, ведь стрелка часов не успела дойти до девяти часов утра. И он был этому очень рад, выигрывая дополнительное время на подготовку. Время, чтобы спросить у Монти что-нибудь интересное. Рассмотреть уголок воспитателей, да даже спросить про свои обязанности. Нужно ли укладывать детей спать? Вроде как нет, он же Солнце. Ещё несколько минут и весь торговый центр превратится в детский лабиринт, где детвора будет умолять родителей посетить сцену с поющими выскочками. — И тихо. — Как-то слишком тихо. — Кажется, мы потеряли Мундропа. Монти улыбается в ответ, замечая, как на лице Санрайза появляется улыбка. Такая себе полуулыбка. Это было смешно, действительно смешно, но слишком сильно смеяться не хотелось. Вдруг услышат? Мундроп придёт и по голове надаёт. Хотя, в этом случае, есть Монти — лучшая охрана рептилия. Рептилия с бас-гитарой, что проломает тебе череп. Они хохотали ещё несколько секунд, пока окончательно не спустились вниз, к входу в детсад. Вот тут-то волнение вновь появилось. К костюму, что надел воспитатель, прилагались перчатки, но Санрайз не захотел их надевать. Сейчас бы пришлось очень кстати — спрятать дрожащие пальцы. — Ну чё? Готов? — Неа, — честно признаётся парень. — Не ссы, прорвёмся. Стрелка на часах практически достигла девяти. Санрайз хотел постоять так ещё несколько минут, лишь бы не идти внутрь. Не идти туда, куда должен, но куда именно сейчас не хочется. Хорошо мечтать сходить к врачу, но сидя около кабинета, ожидая своей очереди, ты уже никуда не хочешь. У тебя уже ничего не болит и вообще мама забери меня. Стараясь отвлечься, взгляд рассматривает пост охраны, мониторы компьютеров на столе, а затем лицо Монти. Лучше уже с ним, что в одиночестве. — А ты сейчас играть? Прям на сцене? Или как тут у вас это всё? Я ж не знаю. — Ну, — парень на секунду задумывается. — Шоу начинается вечером, в шесть. А пока мы будем раздавать автографы, веселить публику, фоткаться с детьми, — Монти подмигивает между слов, заблаговременно опуская солнечные очки в форме звёзд. — Знаешь, мы же знаменитости. Санрайз еле-еле удерживает себя, чтобы не закатить глаза. Господи, дай сил. — А ты это, — продолжает Монти. — Приходи в шесть. — У меня же дети. — Не у тебя. Дедуль, если ты не забыл: Мундроп укладывает спать мелких, как стемнеет, сидит с ними оставшееся время, пока их родители развлекаются в других локациях. А ты сидишь, когда светло. Вы ж эти: Солнце и Луна. Санрайз тормозит. Тут смена воспитателей по времени суток? Он этого ещё не знал, даже не предполагал. Думал про костюмы клоунские, а оно вот как. Это должны были рассказать после девяти утра, как только куратор выделит минуту своего драгоценного времени на общение с остальными коллегами. Стрелка перевалила за нужное время, а они с Монти всё ещё стоят, общаются, словно кучка каких-то друзей. Ха, серьёзно, что ли? Так быстро? Интересно довольно-таки. Можно ли считать, что Монти только что ему заспойлерил? Спойлеры — это ужасно, но ящерица же не знал. Придётся помиловать. Выходя из раздумий, Санрайз старается ответить положительно, во избежание конфликтов или недопониманий. Не хватало поссориться сразу после знакомства. Они же, блин, друзья, да? Нужно к этому привыкнуть. Монти не перестанет быть ящерицей даже под словом «друг», но это нечто определённо новенькое. Потом, если что, скинет смс-ку, что не получается. А пока вот, соглашается. И думает, правильно будет задать интересующий вопрос. Не спугнёт ли это музыканта?  — Я, да. Я постараюсь, — парень смотрит себе под ноги, собираясь с решительностью, а затем переводит взгляд прямо в солнечные очки. Красные волосы всё ещё чересчур залачены. Кожа всё ещё покрыта зелёным гримом. Ничего, собственно, не поменялось с их последнего рассматривания. Разве что мышцы видно сквозь одежду, прям накаченный крокодильчик. Интересно, Монти посещает спортзал? Так или иначе, перед ним такой же Монти, что сначала кажется опасным, а затем даже шутит локальные шутки, не задумываясь над контекстом. — Слушай, а мы кто друг другу? Мы, типа… друзья? — Думаю, да. Если хочешь, конечно. — Я хочу. Санрайз смотрит на протянутую к нему руку слишком долго. Монти хочет закрепить сделку рукопожатием. Это так неожиданно приятно, что воспитатель стоит несколько секунд в ступоре, а затем пожимает, скрепляя разговор действием. Прям настоящие друзья, вау. Теперь они официально перешли грань знакомых: можно называть ящерицу другом не только в голове, но и в переписке. Теперь это не будет казаться чем-то страшным, как в прошлый раз, а будет само собой разумеющийся факт. — Опаздываем в первый рабочий день, — Мундроп, что опирается стенки лабиринта, бросает на парочку любопытный взгляд. Как он там оказался? Дверь же, блин, тут, рядом. Значит всё-таки в детсад тоже можно попасть сразу через несколько локаций? Нужно будет проверить всё самостоятельно. Парень через сетку складывает руки на груди, прежде чем продолжить совершенно спокойным голосом: — Кажется, кого-то здесь нужно наказать.