Мундроп хочет… довериться? Погодите-ка, Санрайз сейчас не ослышался? Это было сказано на самом деле? Это не галлюцинации? То ли в помещении настолько душно, что идёт кругом больная голова, то ли этот парень напротив продолжает действовать на новенького особенно погано. Как крепкий алкоголь — из далека красивый, утончённый, а оказавшись вплотную, и делая глоток — обжигает горло, заслоняя собой мысли. Санрайз даже не знает, почему сравнивает коллегу с коньяком, одновременно делая глоток подаренного кофе, он просто не может по-другому. И хочется, и колется. Хочется так много спросить, но вместо этого ладонь сильнее сжимает пластиковый стаканчик, представляя на его месте чью-то шею.
И ладно, если бы проблема была лишь в сигаретах — вот только это нисколечко не смущает. Должно, наверное? Требуется возразить, поставить в известность руководство, добиться увольнения. А Санрайзу не хочется. Не хочется быть крысой перед человеком, что кормит тебя из открытой ладони. Может, это потому, что эти руки пахнут мятой, а не табаком? Именно терпкой мятой, пьянящей мысли, но никак не отвратительным запахом курильщика, что можно учуять издалека. Значит ли это, что Мундроп врёт о стоимости сигарет? Дешёвые табачные изделия вряд ли будут настолько утончёнными в специфике запаха. Да и зарплата была тут немаленькая, чтобы тратить на себя копейки. Тратить на здоровье копейки! Либо Санрайз вновь придумывает бессмысленные теории, либо кто-то что-то недоговаривает.
В мыслях всплывают слова Монти о симпатии. Тон, с которым они были произнесены, эти глупые шутки про Мундропа. Постоянные странные подколы казались такими ровно до тех пор, пока подтверждение не хочется найти самому себе. Отыскать в обычных движениях рук тайный смысл, высмотреть в красных зрачках совсем рядом нечто загадочное, скрытое дымкой стеснения. Ладони вновь начинают подрагивать. Чёртова тревожность из-за пустяков. Чёртово воображение, что рисует перед глазами мнимую романтику. Чёртов Санрайз, что хочет быть симпатичным коллеге по работе.
До десяти остаётся не так много: хочет ли парень поговорить о своих мыслях, что отравляют кровь, либо он предпочитает поделиться ими лишь с воображаемым дневником?
— Меня пригласили в шесть на шоу, — говорит Санрайз так, между слов, когда молчание затягивается. Ему страшно молчать дальше. — Моя смена заканчивается в три, правильно? И до двадцати я не покину торговый центр. Значит я ничего не нарушу, оказавшись в другом павильоне?
«Дорогой дневник, я не знаю, что происходит, но что-то явно идёт не так»
— Кто пригласил?
Голос, что минуту назад был таким тёплым, теперь казался излишне отстранённым.
— Монти.
— Ты уже со всеми познакомился, — Мундроп поднимается со стула слишком резко, выбрасывая пластиковый стаканчик в небольшую урну сбоку. Его фраза не была вопросом, скорее выдуманным утверждением, но протестовать сил не было. По-хорошему: нужно оспорить мнение, ведь из знакомых только ящерица, но блин, для этого нужно открыть рот и начать думать. Будучи очарованным этими движениями в сотый, наверное, раз, Санрайз медлит с ответом, давая возможность оказаться с собой вплотную. В другой ситуации он был начал протестовать, говорить о нарушении личных границ, но сейчас, он, кажется, пытается не влюбиться. Голос Мундропа, что шептал прямо в ухо, заставляет ненадолго прийти в себя: — Просто будь с ними осторожным, окей? У каждого из нас ломится шкаф от изобилия скелетов внутри: вопрос лишь в том, готов ли ты выставить свою боль на обозрение другим. Если Монти готов, это не значит, что остальные будут такими же дружелюбными.
Сердце стучит быстро-быстро, дыхание напрочь сбивается, когда пальцы в перчатках аккуратно заправляют выбившуюся белую прядь за ухо. За ободок с яркими солнечными лучами. Санрайз не ощущает себя живым: он плавится, ему жарко, он сходит с ума. Сходит с ума не в силах выносить близость с тем, кто пугает. Пугает до покалывания подушечек пальцев — даже если это не влюблённость, тогда… зависимость? Парень хочет дать коллеге по морде, но сил поднять руку категорически не хватает. Как кукла, что питается чужими эмоциями, самостоятельно способна лишь дрожать. Горячее дыхание с привкусом мяты опаляет ключицы слишком интимно.
Если сейчас сбежать, Мундроп заставит обернуться?
— Можешь быть свободным сразу после пятнадцати. Спасибо, что предупредил. Монти будет рад видеть тебя на своём выступлении, — знакомому голосу возвращается убедительность, когда второй воспитатель отходит от стола, подходя к раскраскам. Сам сбежал что ли? Боже, как низко. — Только оставайся в рабочей форме, иначе могут прикопаться, мол, чего это ты тут шастаешь, когда рабочие часы.
— Спасибо, — всё, что может выдать из себя Санрайз, пропуская мимо ушей прочую часть реплики, и томно прикрывая уставшие веки. Он готов начать молиться на дурацкий макияж, что скрывает покрасневшие щёки. Парень уверен: сейчас его лицо стоит прикрыть ладонями, опустить голову, но на нём маска из косметики. Это довольно удобно. Никаких личных эмоций. Никаких шуток про помидоры. Пальцы перестали дрожать спустя несколько секунд, хватаясь за столешницу, чтобы спрыгнуть. Подходить к Мундропу ближе, казалось верной смертью, поэтому он предпочёл занять свободные стулья, втыкая в телефон.
Сегодня не было дополнительных уроков. Практически все ребята были записаны на выходные. В дни, когда все хотят отдыхать, но все обязаны работать. Зато в календаре точно отмечен визит к психотерапевту. Ещё и записано как: «каторга вечером во вторник». Точно в стиле любимого пациента. Самого лучшего пациента, что перед визитом закидывается пачкой валерьянки. Прекрасно, просто изумительно. Опять выворачивать душу наизнанку, лишь бы заслужить уже купленную справку, что забрал отдел кадров. Можно, конечно, прекратить посещение Джона, но зачем? Оно идёт всё на пользу. Санрайз чувствует лёгкость после сеанса, а значит оно определённо делается не зря.
Мундроп даже не смотрит на залипшего в телефоне коллегу, когда направляется к деревянной двери, встречая на пороге родителей с маленькими детьми. Часы так быстро перешагнули десять? Мундропу ничего не стоит перевалить на себя чужие обязанности: стоял себе, рассматривал чёрно-белые раскраски, а тут резко развернулся на все сто восемьдесят, шагая к змеям в лапы. То есть к милым мамочкам, естественно. Это как бы не его работа, верно? Они — Солнце и Луна, а значит встречать должен именно Солнце. Чего же этот больно умный молодой человек проявил инициативу? Хотел показать какой он весь из себя? Ага, фиг. Санрайз запихнул мобильник в карман, с максимально кислым лицом направляясь следом.
Детей было немного, всего-то семь человек. Господи! Семь маленьких детей, что постоянно требуют внимания. С которыми придётся общаться пять часов подряд, не отходя ни на шаг. Реальность ударяет под дых — это тебе не сказочки им читать, это тебе следить за каждым необходимо. Без капли сомнения делать всё, что они хотят. Мундроп уступил инициативу коллеге, занимая место за столом. Он, кажется, начал что-то рисовать — взял обыкновенную шариковую ручку и лист бумаги. А ещё лицо у него смешное — слишком сосредоточенное. Боковым зрением не получалось нормально рассмотреть, но и от малышни отходить нельзя. Вот тебе лучший тест на стрессоустойчивость: если справиться, значит точно можно работать в школе.
Несколько детей заняли место за столиками с раскрасками, а некоторые полезли в лабиринт, играясь между этажами. И что, блин, делать? Разорваться на всех сразу что ли? Чисто теоретически: как следить за всеми, если они все в разных местах? Об этом нужно было подумать заранее! Мозг закипал, а больше всего на свете хотелось спросить совет у того, кто сидит так близко, но так далеко. Гордость, чтоб её, была определённо против слабости. Всё твердила: все с чего-то начинают, таланта не существует, важен лишь опыт. А опыта нет. Репетиторство с одним ребёнком никак не считается полноценным опытом.
— Эй, относись ко всему проще, — внезапно говорит Мундроп, отвлекаясь от своих рисунков. Если он рисовал, конечно. Вдруг выписывал себе тетрадь смерти?
— В смысле?
— Ну, ты стоишь как вкопанный, не зная куда себя деть. Дети — не самоубийцы. Они не собираются биться головой о стену, стоит тебе развернуться. За ними нужно следить, но не так, как ты себе напридумывал. Достаточно наблюдать исподтишка, контролировать процесс, но не стоять над душой. Кому вообще нравится, когда над тобой кто-то стоит? Сразу всё из рук валится.
— А если кто-то поранится?
— Во-первых, в детсаду нет острых углов. А, во-вторых, ты читал договор? Там же…
— Написано, что мы ни причём, но разве у тебя нет чувства… не знаю. Совести?
— Относись ко всему проще, — вновь повторяет Мундроп, возвращаясь к рисунку. По голосу было понятно: разговор закончен. Ему больше нечего добавить. Во всяком случае, он пытался помочь, дать совет, а дальше всё зависит от тебя самого. Именно совета хотелось от Монти, когда прозвучало: «тебя следует наказать», но его не было. А сейчас его дали, но от этого не становится легче. Где же ощущение спокойствия? Где же свобода? Кровь продолжает обжигать, голова всё ещё болит. Санрайз обладает возможностью делать из пустяка трагедию, поэтому вот это: «не загоняйся» ну вообще ничего не даёт.
Стараясь совладать с собой, парень идёт к детям, что рисуют, решая пообщаться с ними наедине. Он всегда любил малышню, поэтому сбежать с ними от проблем казалось лучшим решением из возможных. Дети оказались довольно умны для своего возраста: отвечали на вопросы, задавали их в ответ, рассказывали какие-то истории. Рассказывали о родителях, что пришли посмотреть вечернее выступление, а детей не было на кого оставить. И теперь дети до шести вынуждены сидеть в детском саду, разукрашивая волшебных пони. Санрайз даже подумал взять детей с собой, но вовремя опомнился — за ними должны прийти родители, а Монти вряд ли будет рад, если вместе с другом припрутся левые люди. Пусть достаточно маленькие.
Это помогло успокоиться, понимая: ты не можешь контролировать всё, что происходит вокруг тебя. Да, тревожность внутри требовала этого как никогда раньше. Требовала найти каждую живую душу, посадить рядом, и следить-следить, но нет. Он выше собственных желаний. А то с таким настроем и банк грабить можно, потакая самому себе. Санрайз прекрасно справился со своей задачей в первый рабочий день. Играл с детьми в прятки, громко смеясь. Помогал нарисовать котиков, используя лишь геометрические фигуры, как было сказано в условии раскраски.
Второй парень ходил туда-сюда, выпил несколько стаканчиков кофе. Кажется, выходил на перекур, потому что запах мяты сильнее ощущался в воздухе. Как только он не боится попасться на глаза посторонним? Мундроп втыкал в телефон, иногда наблюдая за происходящим со стороны. Внутри он несказанно радовался. У коллеги получается найти общий язык с детьми, получается им нравиться. Получается добиться авторитета. Мундроп, конечно, хотел сделать какую-нибудь подлость, но просто не видел в этом необходимости. Ну поставит он подножку. И что изменится? Ничего. Пусть ему и хотелось плеснуть на второго воспитателя кофе, преждевременно поставив на колени, но рука не подымалась. Они довольно сильно сблизились, чтобы портить отношения.
Как только стрелка часов перешагнула за пятнадцать, они поменялись местами. Молча заменили друг друга, переглядываясь томным взглядом, что говорил намного больше слов, чем можно подумать. Санрайз уселся за знакомый стол, не понимая, как можно было выпить столько стаканчиков кофе. Мундроп прямо как настоящий курильщик — кофе-сигареты, сигареты-кофе. Это не противно, это мило. Да, Санрайз находил милым абсолютно всё, что делает коллега. До шести оставалось совсем немного, когда второй воспитатель любезно показал на карте маршрут до сцены, обещая, что с детьми будет всё в порядке. Они говорили мало. Сегодня, скорее всего, они уже не увидятся. Разве что в гримёрке, когда будут переодеваться. И смывать макияж, а то выходить с ним на улицу себе дороже — ещё изобьют.
Пальцы достают из кармана телефон, что почти разрядился, открывая нужный контакт, со знакомым: «ящерица». Улыбка появляется на лице сама по себе.
Новые сообщения
Я, сегодня в 17:49
Встретишь?
Сцена — до дрожи в ладонях красивая. С огромным количеством декораций, с яркими прожекторами, что запускали для проверки работоспособности техники перед началом выступления. Она находилась на высокой платформе, а значит: попасть туда можно лишь со стороны гримёрки. «Посторонним вход запрещён», как сказал когда-то крокодильчик в день первой встречи. Совсем недавно. Вокруг — неимоверное количество людей, что норовят занять лучшие места, сгорая от нетерпения.
Ещё бы — такие деньги заплатить. Тут можно разорвать на куски друг друга, если кто-то вид перегородит. От напряжения хотелось сбежать, не привык воспитатель к такому, но Монти, что сразу же вытащил друга из толпы, подоспел как нельзя вовремя. Парень уверенно тащил Санрайза к какой-то двери за руку, даже не успев толком поздороваться. Нужно было бежать отсюда со всех ног, а то заметят — заставят раздавать автографы, фотографироваться.
Дверь с табличкой: «только для рок-звёзд» открывается мгновенно, запуская двух парней внутрь. Давая возможность спастись от фанатов, она казалась глотком воздуха за последние пять минут. Монти наконец отпускает чужое запястье, переводя дыхание, а Санрайз замирает, рассматривая картинку перед собой: небольшой серебряный столик, по бокам от которого сидят ранее незнакомые люди. Ранее эти лица приходилось видеть в интернете, читая биографию торгового центра. А теперь — они реальные персоны, что так же смотрят в ответ, ожидая приветствия. Роксана смотрит недоверчиво, но сразу же смягчается, делая лицо попроще. Фредди приветливо улыбается, а Чика машет ладонью, привлекая к себе больше всего внимания.
Санрайз улыбается в ответ, но продолжает молчать. Что же, кажется, вопрос лишь в том, готовы ли они выставить свою боль на обозрение другим?
