Пока горит свет

Чёрт бы побрал этот дождь. Такой холодный, что заболеть не составляло труда. То он заканчивается, то начинается. Санрайз обнимает себя двумя руками, стараясь думать о хорошем. Вон Монти — волчицу ненавидит, весело же, правда? Вон Мундроп — свет отключает в огромном торговом центре. Это же тоже весело, да? Нифига не весело. Яркая вывеска аптеки привлекает внимание: можно купить противно сладкий сироп от кашля, чтобы лечить простуду, что ещё даже не началась. А можно купить что-нибудь успокаивающее, вроде валерьянки, ну, почему бы и нет? С такими мыслями не то, что голова заболит, а и волосы поседеют. Хотя они и так практически белые… По голове словно ударяют чем-то тяжёлым — на лице макияж! Он, вероятно, окончательно поплыл под дождём, а значит выглядит куда более стрёмно, чем выглядел изначально. То был маньяк до убийства, а сейчас после. И куда парень так пойдёт? На концерт клоунов, что сбежали из психбольницы? В аптеке наверняка горит яркий свет, что болезненно ударит в глаза, открывая вид всем присутствующим на изувеченное гримом лицо. Увидеть, а тем более услышать, чужие осуждение — не больно. Это не сломает, но это оставит отпечаток укора в собственную сторону внутри души. Приходится передумать, и так же медленно следовать на автобусную остановку, надеясь найти по пути урну. А ещё, шагая вдоль пустой улицы, Санрайз ловит себя на мысли, что абсолютная темнота начала пугать. Когда нет даже фонарика, руки словно сами сжимаются в кулаки, начиная дёргаться от страха. Об этом говорят психотерапевты? Страх появляется после какого-то горького опыта? Урна около ларька влечёт куда больше аптеки. Санрайз отошёл на безопасное расстояние от торгового центра, чтобы точно никого конкретного не подставить, а значит можно наконец-то достать сигарету, выбрасывая… улику? Парень ловко достаёт окурок, от которого несёт мятой даже на расстояние метра, а затем заносит над мусоркой. Смотрит, думает, анализирует несколько секунд, чтобы быстро поднести предмет к глазам, читая название фирмы. Первый раз в жизни приходится видеть торговую марку на окурке, а не просто одинаковое изображение по всей длине. Может быть, это намёк? — Здравствуйте, — начинает разговор воспитатель, обращаясь с улыбкой к человеку внутри ларька. Мужчина средних лет сразу оживился, вероятно, не ожидав увидеть кого-нибудь на пустой улице в столь поздний час. А Санрайз очень надеялся, прямо всем сердцем, что собственное лицо видно не будет. — Не продадите сигаретки? — Вам какие? Необходимая табачная фирма слетает слишком быстро с языка, учитывая, что была прочитана несколько минут назад. Вопрос: «зачем» всё ещё преследовал мысли, но парень старался об этом не думать, доставая из кошелька несколько купюр. Мундроп упоминал, что они дешёвые, но почему-то в это не верилось. Это не китайский пластик, что воняет после распаковки ещё месяц. Это — курят люди, а значит в априори столь сильный запах вызывают дорогие ароматизаторы. А ещё Санрайз понятия не имел сколько стоят сигареты, ведь никогда раньше не интересовался этим вопросом. Так, наблюдал со стороны, как окружающие покупали, но мысли влезть в это дело никогда не было. Как там делается? Достать, поджечь… — И ещё зажигалку, пожалуйста. Продавец так и хочет спросить: «первый раз?», но культурно кивает, протягивая необходимые товары покупателю. Тот и так нервничает, даже стыдится того, что делает, так что уточняющие вопросы точно заставят убежать. Названная сумма покупки слегка повергает в шок: приходится достать из кошелька ещё несколько купюр, протягивая в вырез в пластиковом окошке. Санрайз отходит на приличное расстояние, не забыв выкинуть окурок Мундропа. Сам он становится около дерева, чтобы никто не видел незнакомца с разукрашенным лицом. Ладонь достаёт тонкую трубочку, помещает её между приоткрытых губ, а затем подносит зажигалку, быстрым движением заставляя табак тлеть. Он почти давится от вкуса, от дыма, что проходит через лёгкие и ноздри, но заставляет себя сдержать рвущийся наружу кашель. Слегка отстранив сигарету, чтобы подальше ото рта, Санрайз вдыхает умопомрачительный запах мяты. Это действительно тот самый аромат, коим пропитан Мундроп насквозь. Это заставляет покрыться мурашками, машинально прикрыв веки. Казалось, даже взяв прядь белоснежных волос второго воспитателя, она тоже будет пахнуть этой травой. А поцеловать Мундропа равноценно пожевать во рту листья? Или выпить холодный мохито? Мысли заставляют смутиться, но продолжить молча вдыхать сигаретный дым, ожидая, пока табак не прогорит полностью, начиная обжигать тонкие пальцы. Хотелось задать самому себе уточняющие вопросы: парню настолько понравился мятный запах, что сейчас он стоит как семиклассник, боясь спалиться перед взрослыми, получая страшный выговор, либо таким образом он компенсирует внимание упомянутого ранее человека? — Какой бред, боже, — пальцы выкидывают сигарету на землю, а левая нога притаптывает окурок, чтобы тот перестал тлеть. Все романтические каноны рушатся в одно мгновение, стоит выкинуть то, что связывало два сердца воедино. Ладони закрывают лицо, потому что так — проще, потому что так — легче, и плевать на грим, что давным-давно размазался. Словно в бреду, он продолжает разговаривать сам с собой, надеясь, что рядом нет никого: — Бога нет, есть работа. Санрайз заставляет дрожащие ладони спрятать пачку в сумку. Нет, не выкинуть, пока что, а просто убрать прочь с глаз, чтобы не зацикливаться. Он заставляет себя улыбаться практически в истерике, когда противный запах следует второй кожей синхронно к остановке. Теперь тоже придётся всем врать, что пользуешься духами? Нет, не так. Придётся постирать все вещи, помыть голову, а пачку оставить на балконе. Да, именно так. А ещё самым лучшим решением остаётся прийти домой, хорошенько покушать, и лечь спать, думая о разноцветных пони. Потому что так — проще.

***

К удивлению, второй рабочий день проходил слишком спокойно. На рабочем месте воспитатель появился вовремя. А всё благодаря горькому опыту предыдущего раза. Теперь Санрайз ставил будильник на каждые десять минут восьмого, таким образом пытаясь придать себе большей мотивации не опаздывать. Идти быстрее. Расталкивать очередь около автобуса, чтобы впихнуть свою тушку быстрее остальных. Перспектива ощутить липкий напиток у себя в волосах отрезвляла как ничто лучше, пусть и вызывала улыбку предвкушения. Наказание… как же звучит. Ремень можно прикупить для такого особенного случая, порка с кофе. Нет, парень мог нарочно не писать отчёты, нарочно опаздывать, нарочно трепаться с выскочками, вместо детей, но ремень… это было чересчур. К тому же, сегодня был просто великолепный день: никто из музыкантов не донимает новенького. Они не пишут в беседу. Монти не зовёт на сегодняшний концерт, а Мундроп, на которого внезапно попадает блуждающий по помещению взгляд, сидит с карамельным латте за столом в детсаду, ожидая десяти утра. Пьёт горячий напиток, вновь что-то чёркает простым карандашом в руке. Опять он самый первый пришёл. Да как переиграть эту… приятную особу? Санрайз подходит практически вплотную, чтобы посмотреть список сегодняшних дел с детьми, а второй воспитатель даже не здоровается. Можно, конечно, поздороваться первым, но это нужно из кожи вон лезть. Не так должна начинаться дружба, когда два гордых столба решают мысленно кто больше лох, чтобы здороваться первым. Мундроп продолжает рисовать, иногда слишком громко сёрбая кофе. Сегодня — игра в лабиринте и несложные развивающие головоломки. Что же, вновь ничего криминального, вновь довольно увлекательно. Телефон показывает десять часов спустя длительное ожидание, и парень спешит встречать маленьких детишек, пытаясь разглядеть знакомые лица среди толпы. Как и ожидалось — никого. День проходит нормально. Просто — нормально. И на том спасибо. Парень выполняет поставленную на сегодня работу, даже вспоминает решение некоторых задач, решая вместе с малышнёй. Оказалось, довольно увлекательно разбирать кубики по цветам и размерам, чтобы в конце получить разноцветную пирамидку. Мундроп вновь шатался вокруг как привидение, постоянно таскался с пластиковыми стаканчиками, даже не думая использовать их повторно. В своё время второй воспитатель меняется обязанностями, подменяя уставшего коллегу. В этот Санрайз совершенно не собирается уходить в гордом одиночестве, он настроен решительно поговорить о поломке электричества. И, пусть даже окурок не больше, чем случайность — ему просто необходимо выговориться. Отпустить внутри себя этот чёртов комок нервов. А кому ещё, как не Мундропу? Монти вообще не в курсе истории с сигаретами, значит диалог с ним будет обыкновенной подставой. Обратиться к Фредди, потому что он здесь главный? Да тот наверняка погонит прочь, бросая что-то о нелепости вопроса. Обращаться к девушкам слишком несуразно. Бессмысленно, не иначе. За столиком сидеть комфортно ровно до тех пор, пока блуждающий взгляд не натыкается на рисунки. Именно те, что рисует ладонь в перчатке. Какие-то черепа, что приходилось видеть только на уроках анатомии в школе. Откуда тот так знает строение человеческого тела? Это же нужно прям учить, чтобы в точности передать на бумагу с помощью обыкновенного карандаша. Хотелось рассмотреть поближе, но нельзя так просто себя выдавать. Это — чужие вещи. Даже не детские, что валяются повсюду, а именно личные, а значит трогать их запрещено. Раньше Санрайз осуждал Мундропа за распитие кофе, за постоянное хождение из стороны в сторону, пока Солнце проводил время с детьми, предлагая сделать аппликацию из блёсток и клея. Теперь Санрайз понимает к чему было такое поведение — лучше ходить туда-сюда, шататься туда-сюда, чем пялиться в потолок. Твоя работа как бы окончена, ты можешь отдыхать. Не волноваться о чём-нибудь ещё, кроме уже выполненных обязанностей, но сидеть нудить явно хуже, чем раскрашивать пони. Приходится достать телефон, открывая любимую социальную сеть на экране мобильника. Посмотреть там картинки, зайти в другое приложение. Потом понять — слишком скучно, и вернуться в социальную сеть, рассматривая уже знакомые рекомендации. Главное — дождаться Мундропа. Из детсада они выходят синхронно. Молча, но бок о бок. Макияж и рабочая одежда осталась за пределами улицы, а значит именно сейчас можно поговорить нормально. По душам, так сказать. О да, они и по душам. У них она вообще есть? Санрайз не решался начать эту тему, но благо руководство торгового центра тоже списало происходящее со счёта, сославшись на короткое замыкание в электросистеме. На улице удаётся вдохнуть полной грудью, почувствовать прохладный воздух, а не замкнутое помещение, пропитанное детьми. Мундроп направляется на автобусную остановку, а значит им действительно в одну сторону. Идёт Мундроп молча, своей любимой гордой походкой, а затем сворачивает за угол здания, останавливаясь около урны. Оно, к удивлению, логично — на остановке курить нельзя, а возле торгового центра могут заметить. Так что его выбор оказался самым логичным в этом приключении. Санрайз выдыхает слишком нервно, теребит ремешок сумки, а затем точно так же сворачивает, оставаясь совсем вдвоём. Заметив новенького, второй воспитатель лишь хмыкает. Костлявые пальцы вытаскивают тонкую трубочку за пачки, поджигая во рту. Он блаженно стонет, наконец дорвавшись до никотина, а между вдохами внезапно спрашивает: — И чего ты тут забыл? — Ну, с тобой стою. Мундроп резко отходит от стенки, начиная сокращать расстояние между парнями до невозможности, а оказываясь совсем близко, внезапно улыбается, почти роняя сигарету на землю. На улице слишком темно, чтобы заметить две фигуры, а горящий во рту огонёк никак не послужит источником света. Дым обволакивает чужое лицо, из-за чего Санрайз задерживает дыхание. Он прекрасно знает, что начнёт кашлять, а так сильно падать в чужих глазах совсем не хочется. Особенно в этих глазах. — Хочешь провоняться куревом? Санрайз даже не слушает вопрос, а просто отвечает первое, что приходит на ум: — Я хочу пахнуть тобой. Даже не: «провоняться тобой», что он, блин, вообще несёт? Мундроп поднимает вверх брови, а затем ржёт в любимой манере. Для этого даже сигарету изо рта достаёт, чтобы понаглей выглядеть. Похабнее. Санрайз смотрит в глаза перед собой, вновь находя новые интересные особенности, из-за чего не сразу замечает, как улыбка с чужих губ пропадает. Второй воспитатель отворачиваясь делает затяжку, нарочно медленно наслаждаясь любимой мятой, а затем вдруг поворачивается обратно, выдыхая прямо в лицо коллеге. Санрайз, не ожидая настолько сильного подвоха, вдыхает дым, сразу же начиная кашлять. Слёзы не дают опомниться, а лёгкие выталкивают едкий запах обратно наружу, заставляя согнуться пополам, и кашлять, кашлять. — Теперь достаточно сильно пахнешь? — Дурак! Ты что делаешь? Мундроп отводит взгляд, больше для вида, чем в попытке обдумать заданный вопрос, а затем с улыбкой на губах произносит: — Помечаю то, что принадлежит мне.