Пока горит свет

Санрайз действительно стал быстрее смывать макияж под предлогом пойти домой вместе, словно предыдущие слова Мундропа поставили парня на таймер. Ещё бы за ручку выйти из торгового центра, обсуждая всё вокруг, вплоть до травы под ногами, но это так, мелочи. Хотя, как выйти? Сесть в один автобус, и ощущая прокуренных людей рядом, войти в салон автобуса. Расплачиваясь с водителем думать о тёплой постели, мечтая пригласить коллегу на чай. Именно чай! Дружеские посиделки, все дела. Он был той самой девушкой, что перед походом на улицу тратит часы на прихорашивание, в конечном итоге оценивая себя самостоятельно. Все слишком задолбались ждать. Родная одежда стала второй кожей, возвращая чувство привлекательности. Костюм клоуна, вернее Солнца, конечно, прекрасен, особенно штаны на три размера больше, но родные брюки, что подчёркивают упругие ягодицы, выглядели куда сексуальнее в отражении зеркала. Выбросив все ватные диски в мусорное ведро, Санрайз обернулся на Мундропа, залипающего в телефоне. Разве так должны выглядеть курильщики, что чувствуют зависимость? По крайней мере в фильмах это выглядит куда более забавно, чем есть на самом деле. Хотя, это всё ещё Мундроп, что при травме будет улыбаться — обыденность, а не загадочность. — Я всё. Идём? Внимательный взгляд красных глаз скользит по умытому силуэту впереди, а затем останавливается в районе пупка, несколько секунд рассматривая… кожаный ремень? Делать замечание касательно этого — как минимум странно, поэтому остаётся ждать словесной реакции на предложение. Жаль, предложение не руки и сердца. Жаль, что они всего лишь коллеги, а не женатая парочка в отпуске. Воспитатель задумывается в такие моменты о многом: о жизни, в частности. С каких пор ему хочется становиться на колени перед человеком, которого знает неделю? Сердцу не прикажешь, вроде бы? Можно влюбиться в идеальную личность, а можно в личность с тёмным прошлым и отвратительными вредными привычками. Неважно это всё, если тебя будут любить в ответ, оживляя бабочки в животе. Санрайзу хочется в это верить, иначе зачем это всё? — Идём. Нехотя, но всё же соглашаясь, Мундроп складывает телефон в карман тёмных брюк, минуя коллегу через левое плечо совсем в невоспитанном жесте. А куда делась вся вышеупомянутая галантность? То двери открывает, то вообще, иди-ка приятель лесом, да? Опять превратился в напыщенного пижона и прощай влюблённость? Остаётся надеяться на никотин, что вернёт былой настрой. Такой чересчур спокойный. — А ты не думаешь, что нам нужно, — Санрайз не успевает договорить реплику, когда дверь перед носом закрывается. Вот же прекрасный молодой человек! Второй воспитатель открыл проход только для себя, даже не думая придержать его для идущих следом. Замешательство на чужом лице даёт Мундропу возможность обдумать своё поведение, начиная смеяться, но всё же придерживая дверь. — Спасибо. Поговорить не хочешь в общем? — О чём? — А ты считаешь нам не о чём разговаривать? — Ну, можем обсудить китайскую кухню, — Мундроп спускается по лестнице медленно, передвигая худые ножки со ступеньки на ступеньку, как делал бы обычный среднестатистический человек, но смотря на такие, казалось бы, обыденные действия, Санрайз понимает, что вновь залипает. В этом была какая-то эстетика. Его собственная. Белые волосы покачивались из стороны в сторону, хотя в торговом центре не было ветра, а окна оставались закрытыми сутки напролёт. Ладони в карманах брюк выглядывали лишь наполовину, пряча любимые костлявые пальцы. Можно ли влюбиться в человека, зная о нём практически ничего? Можно ли выучить чужое настроение по улыбкам? Можно ли хотеть помочь кому-то сильнее, чем самому себе, даже если ты тонешь в реке? Да, можно, потому что, чёрт возьми, это уже произошло и уходить никуда не собирается. Санрайз — любит цветную бумагу и блёстки, а ещё он — облажался. Ну, и что с того? Кажется, там было что-то про еду. — Ты любишь китайскую кухню? — Не то чтобы, но из-за недостатка средств порой приходилось покупать их лапшу быстрого приготовления. А ещё кубики бульонные. Знаешь, сначала оно гадкое до рвоты, а потом привыкаешь. — А не проще купить что-нибудь вкусное и примерно одинаковое по цене? На это предложение Мундроп улыбается так ярко, что, кажется, подсобное помещение, через которое они шли на улицу, обретает яркие оттенки. До двери оставалось совсем немного, поэтому с ответом приходится помедлить, пропуская вперёд коллегу. Теперь как нужно, теперь правильно. Теперь — статус принцессы, которую всюду пропускают вперёд, закрепляется действием. Холодный ветер обволакивает тело, а, пробираясь под одежду, заставляет кожу покрыться мурашками. Рядом чиркает зажигалка, из-за чего тонкая сигарета зажигается, пропитывая воздух мятой. Такой до боли знакомой мятой. — Как ты не понимаешь: в этом же и есть смысл, — костлявые пальцы приближают сигарету ко рту, делая долгожданную затяжку. Говорить и курить одновременно та ещё работа, но узнать друг друга явно имело свою острую необходимость, и именно в этот прохладный вечер казалось наиболее правильным решением. — Ты травишь себя каждый день, получая от этого наслаждение. Алкоголь, сигареты, гамбургеры или конфеты… они убивают нас изнутри. Медленно, но уверенно. Зато от этого становится хорошо. Если жить по твоей логике, то мы должны питаться морковкой и запивать её водой. Ну, чтобы было правильно. Воспитатель опускает голову, рассматривая асфальт под ногами. Теперь он официально в клубе: «какой интересный пол, вау!». После услышанного — он не трясётся, ему не страшно, ему не больно и даже не хочется спать. Ему любопытно: в словах коллеги был смысл. Люди нарочно сокращают свою жизнь, чтобы прожить её комфортно, употребляя всё подряд. Только это выбор каждого. Каждый выбирает, что есть на завтрак, какую пачку печенья выбрать в магазине, съедая вместе с горьким кофе. Кофе, кажется, тоже не самый полезный продукт? Выбор Мундропа Санрайзу совсем не нравился, но что он может сделать? И так в нонконформисты записали, дальше лишь психушка. — Когда ты последний раз ел суп? — Эм, — второй парень смутился нахмурившись. — Суп? — Да, чтобы домашний, а не твои эти магазинные кубики голимые. — Эй, не обижай мои кубики, мне их ещё до конца жизни хавать, — Мундроп смеётся звонко, искреннее наслаждаясь внезапной заботой. Хотел подурачиться, а тут мамочка собирается отчитывать за плохое питание. Хитро, хитро. Второй воспитатель делает затяжку, спустя несколько секунд ещё одну, но отвечать не спешит. Думает? Вспоминает? По мнению гастроэнтерологов жидкое необходимо есть каждый день, но мало кто этого придерживается, особенно из молодого поколения. Дай бог выпить стакан воды за день, а тут не только съесть, а и приготовить. — В детстве, наверное. Мама готовила. Знаешь, такие семейные обеды: пришёл после школы, а на столе супчик. — А сколько тебе лет вообще? А я так и не узнал. Неудобно. — Двадцать семь, — Мундроп улыбается, по виду даже стесняется, а Санрайз вновь залипает на его профиль. Как там говорят: улыбаясь, человек становится самым красивым? Чистая правда, не иначе. — Надеюсь, выгляжу не на сорок. Получается, разница у парней всего-навсего пару лет. Хотя, большая разница в возрасте тоже не сыграла бы своей роли, наоборот — выглядело бы забавно. А ещё, даже будь Санрайз старше, с точки зрения решений и поступков, всё равно был бы младше. Принимать решения не самая сильная его часть. Вот с супом совсем беда: если последний раз приходилось есть жидкое в школе, то это лет десять назад как минимум. Углубляться в подсчёты не хотелось, голова и так забита какой-то ерундой, а тут математика, без калькулятора не обойтись. Безумное предложение крутилось на языке, но будет ли правильным его озвучить? Они, вероятно, топчутся на «коллеги», а не «друзья», но ни с теми, ни с теми, не целуются. Хотя… — Нет, ты прекрасно выглядишь. Тлеющая сигарета полетела в мусорку, а её бывший хозяин достал из пачки ещё одну. — Ха, прекрасно, — Мундроп повторил услышанные слова с иронией в голосе, но заострять на этом внимание не хотелось. Такой вот он человек: не верит сказанному, ищет в себе недостатки? Обсуждать это и дальше: значит дать повод загоняться, а загоняется тут только один человек. Человек, что ощущает себя самым счастливым на свете, просто вдыхая мятный воздух на двоих. Как много хочется сказать, но приходится сдерживать язык за зубами. Ещё не время. Когда-то придётся разговаривать о чувствах, но это должно быть спонтанно и от всего сердца, а не заранее заученными фразами. — Хочешь, я приготовлю тебе суп? Хотелось как-то помочь. Чем приготовить еду — не помощь? Да, это звучало, словно второй воспитатель несамостоятельный, но как чертовски мило готовить еду родным? Это в первую очередь — забота. Санрайз хотел заботиться о том, кого любит. Так что эта забота самая настоящая, дороже купленных за деньги подарков. Эх, как же хочется новый телефон! Разве не прекрасно, когда тебе без повода приносят тарелку нарезанных фруктов? А ещё чехольчик тот с блёстками… Фрукты, да! Вообще-то тут пропагандируют здоровое питание и… телефоны. Мундроп покрывается предательским румянцем, кажется, впервые. Он… смущён? — О боже. — Работа. — А? — Ты сам говорил: бога нет, есть работа. — А, ладно, — второй воспитатель улыбается, выкидывая окурок, а затем так снисходительно смотрит в чужие глаза, что собственное предложение кажется ещё сильнее бредом. Если ладони не начнут трястись, должно пронести. А, если воображение продолжит накручивать мозг всё больше, то придётся отдаться в лапы тревожности, несмотря на душевный разговор. — Тебе просто не кажется, что это… странно? Остаётся импровизировать, жаль не на ТНТ. — Я просто подумал: нам нужен план, что делать с «игрой в детектива», а в ТРЦ мы постоянно заняты детьми. А если свободен один, занят второй. Сам знаешь. А так ты бы мог приехать ко мне. Ну, и я бы тебя накормил настоящей едой? Мы бы и, ну, блин, поговорили?.. Собственные слова вновь кажутся несуразным бредом, но отступать нельзя. Вернее можно, но тогда клейма: «дурачок» не избежать. А кому хочется вешать на себя правдивые ярлыки? Именно правдивые. Вдруг это будет их первое настоящее свидание? В одной квартире можно многое себе позволить, не боясь чужого осуждения. Например, приготовить вместе еду, показать, как правильно пользоваться книгой рецептов? Санрайз настолько дед, что у него дома была целая серия кулинарных энциклопедий. Её ещё бабушка собирала. Парень любил готовить, а есть в одиночку приготовленное было жалко — столько пропадает, а он тощим скелетом ходит. Оставалось готовить мало и лишь самое необходимое. А тут такой шанс фраернуться! Лишь бы согласился… — Типа свидание? — Ну, типа. — Ну, раз типа, то пошли. Ответа не следует — вместо этого костлявая рука Мундропа ложится на чужую шею, притягивая воспитателя поближе к себе, чтобы сбоку шёл, так надёжнее. А то ещё потеряется словно слепой котёнок. Это так по-собственнически, прижать к себе коллегу с работы, что хочется истерически рассмеяться. Не плакать, а именно ржать во всё горло, да что есть духу. Вот так просто, вместо тысячи слов, одним незамысловатым движением прекращается нарастающая тревожность, а бабочки в животе напоминают о влюблённости. Чувствует ли второй парень тоже самое? Словно перекрыли кислород — тебе плохо настолько, что становится хорошо. Минутка наслаждения перед смертью. А то не надышишься, как говорится. В голову приходит аналогия с китайской лапшой. Вот о чём говорил Мундроп? Санрайз буквально плавится от чужих касаний, но сам того не понимая требует ещё. Хотелось спросить у идущего рядом человека: почему страшно настолько, что хочется жить, но Санрайза хватает лишь на смущённую улыбку. Вероятно, покупной суп тоже страшно есть, но есть всё же приходится.