Пока горит свет

Обмазаться маслом — заманчиво? Наверное. Наверняка — ужасно. Липко, грязно. Словно тебе в лицо кончили. Ха, вот это прикол. Нет, Санрайз не сравнивал секс с едой, но он определённо думал об этом больше, чем следовало в данной ситуации. Они же суп гречневый варят! Такой полезный диетический супчик, какая конча? Ладно, стоит перевести тему, пока сознание не перешло черту: масло, особенно мятное, оно же на вкус как ментоловые сигареты? Иначе теряется тот самый прикол. Производили, с лёгкостью, могли использовать заменители настоящей травы, греша добавлением количества ароматизаторов. Всё же сам факт забавен — Мундроп представляет воспитателей в масле. То есть, прям без одежды? А как дышать от этой мысли? Взгляд возвратился на собственную разделочную доску, рассматривая полиэтиленовый пакетик с крупой. Стараясь выровнять дыхание, которого, собственно, нет, парень достаёт из тумбочки над раковиной стакан, отмеряя нужное количество зёрен с помощью посуды. Второй факт — нарезанный лук заставлял глаза слезиться. В нос ударяет всеми любимый запах, но приходится сдерживаться, насилуя на тёрке следом сладковатую морковь. Ладони машинально проделывают знакомые движения — помыть, очистить, нарезать, если нужно: обжарить на сковороде, да бросить в кастрюлю с мясом. Обыденные действия, доведённые до автоматизма, не кажутся проблемой на фоне собственных, до дрожи пугающих, мыслей. Мундроп медленно подходит к столу, отдаёт нарезанную картошку, а Санрайз моргает как идиот, пытаясь вернуться в реальность. Он слишком залез к себе в голову, чтобы так быстро вылезти из мыслей. А всего-то шутка о масле. Пф. Знал бы собеседник как она действует на окружающих. А действует так чертовски примитивно. Отдавая влюблённостью. Этой чёртовой влюблённостью… Крышка накрывает кастрюлю спустя несколько минут, когда каждый компонент супа оказывается на своём месте, а значит — остаётся только ждать. Приготовления, естественно. Так примитивно, но деться никуда нельзя. Время не мотается по щелчку, к сожалению. А вот запахи на кухне царили по-настоящему вкусные. Ладно овощи, их мало кто любит, но запах варёного мяса пробуждал аппетит не хуже китайской лапши. Санрайз не пробовал её, да и желания не было, но ему казалось — всё в мире, из раздела правильного питания, будет повкуснее дешёвого фастфуда. Воспитатель смотрит на своего гостя исподтишка, сжимая пальцами столешницу. Лучше уж сжимать её, чем нежную кожу ладоней, оставляя отметины полумесяцев. Неправильно поймут, все дела. Психотерапевт тоже неправильно понял, назначая встречи. Кстати, об этом — скоро сеанс, стоит предупредить руководство, возможно, отгул всё-таки выдастся возможность взять. А, если нет, придётся договариваться с Мундропом. Этот гад, если согласится, обязательно придумает себе награду. Там выбора не будет — придётся согласиться на любую авантюру. Кипящий на плите суп говорит лишь об одном — пришло время поговорить о расследовании, конечно, о нём, явно не о количестве времени варки жидкого. Как жаль, что стоять в тишине вечно — невозможно. Всё же иногда рот приходится открывать, но жаль не для того, о чём думал хозяин квартиры уже минут пятнадцать. О господи, неужели он вновь об этом думает, корча из себя сам невинность? — Сколько вариться будет? Брови Санрайза от удивления поднимаются. Настолько банально? — Ты серьёзно? — Ну, да. — Ты не знаешь сколько варится суп? — Не знаю. Смысла ругаться нет — рядом человек, что полжизни питается прессованными продуктами полуфабрикатами. Хотя, вот тут стало по-настоящему интересно — в минутах это сколько? Обычно парень поднимал крышку, водил туда-сюда столовой ложкой, тем самым проверяя готовность на вкус. А тут прям в минутах требуют сказать. Чёрт его знает на самом-то деле. Жаль, телефон слишком далеко, чтобы найти информацию в интернете, да и выглядеть это стрёмно будет, слишком палевно что ли. Вот приходишь к другу в гости, спрашиваешь его: «как твои дела?», а он в поисковике ищет что ответить, делая при этом максимально пафосное лицо. Страшно, очень страшно. Санрайз пытается выглядеть умным человеком — значит нужно импровизировать. — Минут пятнадцать, двадцать. — О, — Мундроп бросает изучающий взгляд на конфорки, будто бы находя там что-нибудь интересное конкретно для себя. Ну, грязноватые они чуток, но ничего интересного там не было, кроме вышеупомянутой грязи. То масло разольётся, то что-то из сковороды вылетит: типичная ситуация при готовке. Чистюли либо помешаны на уборке, либо не готовят вовсе. Остаётся следовать советам из ютуба, застилая тарелки фольгой или пищевой плёнкой. — Поговорим? Удивительно, как человеку удаётся разговаривать с жирными конфорками, при этом заставляя коллегу рядом покрыться мурашками вдоль спины. — Поговорим. Парни отталкиваются от поверхности для готовки синхронным движением, занимая место за кухонным столом по обе стороны. Глаза в глаза, но с приличным расстоянием между телами. Так спокойнее, на самом деле. Близость дурманит на расстоянии куда хуже, чем рядом. Пока мысли складываются в цепочку, взгляд скользит по силуэту впереди себя, подмечая те самые глупые факты, что кажутся нереально важными — Мундроп складывает ногу на ногу, поворачивается корпусом вбок, а руки укладывает на скатёрку, принимаясь внимательно слушать собеседника. Фифа, блин. А что ему рассказывать? Расследование, окей, расследование. Как там детективы делают? Сначала назвать факты, затем обвинить конкретные лица, что фигурируют в фактах, а лишь затем оценивать реакцию оппонента? Погодите-ка, а где в списке нужно соединить события в целостную картинку? Как маньяки обычно делают — красная нитка связывает воедино фотографии. Ну, они же не маньяки. Да, личности с приветом, но явно не с психическими отклонениями. Санрайз к психотерапевту ходит так, для галочки, не более. — Ладно, тогда начнём: когда свет погас, все со мной в гримёрке были. Фредди, Монти, Чика, Рокси, ну и я. А ты домой свалил. То есть, никто из нас не мог его вырубить, получается? Мундроп складывает пальцы в замок и улыбается. А что смешного, собственно? Чёртов клоун. — Это ты мне скажи: кто мог, кто не мог. Ты же детектив. Я так, твоя скромная компания. — Я не знаю никого дальше выскочек и тебя, — Санрайз сильно закусывает губу, понимая, что только что проронил название, что дал музыкантам в первый день знакомства. Неудобненько. Оно вроде и не оскорбление, но звучит слегка похабно, особенно от новенького, что муху боится задавить. Речь даже не о запачканных руках о насекомое, а сам факт — нельзя. Мол, кто дал тебе право так называть других людей? Они — не мухи. Они те, кто выше тебя по званию. Мундроп прищуривается и вместо улыбки смеётся. Понял о ком идёт речь? — Выскочек? — Ну, музыканты. Я называю их крашеными выскочками. — А, ущербная лисица, рептилоид и пропавшая курица, — второй воспитатель произнёс это так просто, словно в другом контексте коллег вообще не воспринимал. Нет, понятно было сразу: Мундроп не падок на комплименты, но, чтобы прям вот так! Как же хотелось не бояться высказать собственное мнение, но чужое мнение резко начинало интересовать самоуверенность именно в такие тупиковые моменты. Дома перед зеркалом ты готов свернуть горы, но стоит выйти на улицу, как коленки подрагивают, а встречные взгляды вызывают желание скрыться в ближайшем переулке. Вот такой вот он — тревожный. — Прекрасные синонимы к их образам, но, всё же: тебя пытаются подставить. Есть предположения кто это может быть? — Да кто угодно, — второй воспитатель облокачивается на спинку стула, будто бы смена позы поможет вспомнить недоброжелателей. Только бы не уснул, а то жаль оставлять суп на потом. Желудок урчал от голода, но оба тактично не обращали на это внимание. Можно было съесть бутерброды с чаем, но нужно же повыёживаться. — Знаешь, эти цитатки из глупых пабликов Вконтакте? Тебе в лицо все улыбаются, а на деле шепчутся за спиной какой ты придурок. Я не любитель общения: дорогу кому перешёл, кому что-то не сделал, то всё — пиши пропало. — Я хотел поговорить с Чикой о сигаретах, — злобный взгляд в ответ заставляет повиснуть на полуслове. — Да, прости, я знаю, но всё же. Она сказала здесь никто не курит. Возможно, кто-то шифруется, как и ты. А, возможно, в ТРЦ действительно все такие умные и правильные, что не имеют вредных привычек. — Она может элементарно не знать о других. Я ценю желание Чики быть со всеми и сразу, но тот же электрик вряд ли будет с ней говорить о курении. — Да, ты прав. Кстати, о Чике: её не было на концерте, я тебе писал об этом. Не слишком ли это подозрительно, учитывая пропажу ребёнка? Я спросил Монти, когда мы ехали домой, удачно ли прошёл концерт, он ответил: да. Только как он может хорошо пройти, если гитаристка отсутствовала? — Боже, у тебя одни вопросы и никаких ответов, — Мундроп томно вздохнул, скользя взглядом по столу. Нервничал? Пытался найти за что бы зацепиться? Думал? Откидывает голову, а замечая, как Санрайз открывает рот, резко добавляет: — Я знаю, что бога нет, просто у меня нет слов. Материться при детях нельзя, поэтому мне нечего добавить. Ты же понимаешь: то, что мы имеем — просто безосновательные факты? — Да почему ты мне не веришь?! — А во что мне верить? Чики не было? Ну, заболела, не знаю, отпросилась? — Совпадений не бывает! — Дорогой, то, что ты в них не веришь, ещё не отменяет факт их существования. Злость заслоняла собой здравый смысл. Перед глазами появилась пелена, потому что смотреть в одну точку довольно вредно для зрения. Он не моргал, совсем. Он глотал слюну, пытаясь дышать, иначе нервное состояние увидят окружающие. Санрайз правда хотел как лучше, но его упорно продолжали игнорировать, говоря о тупых совпадениях, да обо всём, чем угодно, но не о реальной версии произошедшего. Мимо ушей прошло даже то самое ужасно слащавое: «дорогой». Какая грусть: это ведь такое долгожданное событие для влюблённого сердца! Он буквально обвинял во всём Чику, получается? Ту девушку, с которой сложились благоприятные отношения? Та, что была мила, в отличие от своей подруги, что бросалась салфетками? Наверное, так не следовало делать — всё же неправильно оно как-то. При этом гитаристка была единственной реальной причиной пропажи ребёнка. Хотя, погодите-ка: детей Мундроп отдал до прихода Чики? Она была в столовой. Значит забрал малыша другой человек — кто? Мог ли он быть в сговоре с выскочками? Это было бы разумно — незнакомец исполняет роль подручного, а заказчики остаются вне подозрения. Санрайзу Чика нравилась. Она была довольно добра и откровенна. Умела хорошо разговаривать, выдавала тайны здешнего места на блюдечке с белой каёмочкой. В беседе — всегда здоровалась, заканчивая каждое новое сообщение восклицательным знаком. Так мило никто не общался. Это было по-детски, что ли. Стоило ли втереться к ней в доверие, делая вид, что ты так же негативно настроен против Мундропа, как остальные музыканты? А они ненавидят второго воспитателя? А правильно ли обвинять девушку, чувствуя так мало вины при этом? А правильно ли затевать расследование, понимая, что, возможно, подозреваемый находится прямо перед тобой?