Пока горит свет

Хотелось плакать. Вот прям взять и разрыдаться в собственной уютной квартирке, наплевав на Мундропа, что испепеляет взглядом белоснежный потолок. Весёлый потолок, да? Как пол в детсаду, да? Разрыдаться, наплевав на суп, что, разговорами забытый, выкипает на плите. Эмоции берут вверх — ладони трясутся с отсутствием морали, наплевав на желания своего хозяина. И почему здесь всем настолько плевать? По ощущениям можно вспомнить случай в общественном транспорте — музыка в наушниках барабанит настолько громко, что заглушает мысли, что заставляет моргать несколько раз за секунду, лишь бы не поддаться искушению, давая свободу слезам. Санрайз как бы понимает — всё окей, всё прекрасно. У тебя есть что покушать. У тебя есть крыша над головой. Здоровье, слава работе, не беспокоит. Есть даже тот, кто, вроде как, заботится, давая по заднице за сигареты, хоть и не буквально. Есть Джон, что выслушивает жалобы пациента на плохое самочувствие. Даёт рекомендации по лечению, если нервишки шалят. Воспитателю просто не верят — и это заставляет сойти с ума, сжимая кулаки до белых полос на коже. Мундропа можно понять: верить нечему, но, чёрт возьми, он даже не пытается. Не пытается сделать заинтересованный вид, слушая рассказ. Не пытается сказать, что — всё окей, всё прекрасно. Оттолкнувшись от стола, Санрайз спешит выключить газ, да достать столовую ложку, пробуя сие варево на вкус. Довольно сносно вышло. Ха, у такой умнички по-другому и не получилось бы. Зря что ли собирал энциклопедии и смотрел по телевизору кулинарные шоу? Осталось продегустировать гостю. Так волнительно, на самом деле. Не беря во внимание собственную тревожность, а именно бытовуху: человек, который тебе нравится, пробует сваренную вами обеими стряпню. Романтика так и прёт. Подрагивающие ладони тянутся к подвесным ящикам, вытаскивая оттуда две глубокие тарелки. Такие тёмно-синенькие, с белым орнаментом внутри. Ну, вроде — красиво, не брать же чисто белые? А то, как поминки будут. И почему такая ассоциация приходит в голову? Не чёрный вроде. Хотя, в некоторых странах именно белый считается цветом траура, а это хороший способ оправдать собственные мысли. Санрайз аккуратно наливает суп черпаком в посудины, а затем оборачивает к Мундропу, что всё это время гипнотизировал чужую спину. — Тебе добавлять что-нибудь? — Например? Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос? Что ж, как говорится: вдох — сдох. — Сметана, зелень, хлеб. Я, конечно, дико извиняюсь, но мяту не жру. — Плохо, очень плохо, — второй воспитатель оказывается близко как-то слишком резко, выбивая почву из-под ног. Паркет, если быть точнее. К этому сложно привыкнуть. Словно ты чего-то очень сильно желаешь, а когда получаешь — не веришь в действительность. Приходится поверить, ощущая, как чужие руки сначала скользят вдоль шеи Санрайза, трепетно поглаживая сонную артерию, а затем заправляют светлую прядь за ухо. Что этот гад творит? Ступор сковывает собственные эмоции, остаётся лишь наблюдать: Мундроп ведёт пальцами вдоль левой руки коллеги, пока не останавливается на запястье, аккуратно сжимая. — Почему твои руки снова дрожат? Слова предательски застревают в горле: впору пососать мятный леденец. Все остроумные выражения не хотят быть озвученными, лишь бы оправдаться. Взгляд не сходит с двух ладоней, что так правильно смотрятся вместе. Одна сверху другой, внутренней стороной вверх. И правда — дрожит. Скрыть не получается. Конечно, можно придумать историю о страхе пролить горячую жидкость мимо посуды, но нужно быть полным дураком, чтобы поверить в такую глупость. Рассказать как есть? А, если Мундроп уйдёт, подумав, что его приятель — сумасшедший? — Переживаю. — По поводу? — Да… по поводу и без. — Расскажешь? Томно сглотнув, Санрайз берёт на себя смелость перевернуть ладонь и сплести пальцы с человеком, в которого влюблён. Вот прям сейчас, смотря на остывающий в тарелках суп, ощущая заправленную прядь за ухо, он понимает — влюблён. Как подросток. Как дурак. Прошло всего несколько дней с первого знакомства, из-за чего происходящее казалось неправильным, но таким нужным, таким необходимым, что мозг перестраивал эти неправильные мысли, разрешая отдаться чувствам. Какая разница сколько ты знаком с человеком, если вы тянетесь друг к другу как магнитом? Что касательно вопроса: так он ещё больше заставил смутиться. Так сложно рассказывать о себе тайны. У кого здесь нет тёмного прошлого? У кого здесь нет событий, которые не хочется вспоминать? Пожалуй, такое найдётся у каждого. Ты прячешь воспоминание под десятью замками души, а потом приходит тот, кто открывает каждый замок сломанным ключом. Больно, чертовски больно, а деться никуда нельзя. Мундроп, блин, сам нифига не рассказал о себе, при этом говорит об этом с другими? На этом можно сыграть, превращая разговор по душам в перевод стрелок, но стоит ли? — Мун, я просто переживаю за тебя. Эти… совпадения слишком странные. Слишком несовпадения. Понимаешь: можно ходить одной дорогой три раза, и споткнуться только на третий раз, тогда это будет совпадение. А, если ты спотыкаешься все три раза, то ты либо рукожоп, либо кто-то хочет, чтобы ты споткнулся нарочно. Я хочу помочь, что-нибудь сделать, а вместо этого ты говоришь, что всё сказанное — бред. Глаза напротив сверкнули растерянностью. — Твои ладони трясутся по несколько раз в час. Уверен, что дело только в этом? — Не только, — Санрайз вздыхает, опуская голову. Ляпнул не подумав, естественно, что такое это ваше: «думать»? Думать нам не дано. И где гениальный план по объяснению собственной вменяемости? Ой, а какой интересный пол! Интересно, а потолок ещё лучше? Сверху наверняка узоров побольше будет! Тишина помогла собрать мысли в кучу, а рассматривание интерьера не больше, чем попытка выиграть время. Кажется, не было нужды торопиться, но атмосфера ощутимо угнетала. — Расскажешь? — Ну, вообще, я к психотерапевту хожу регулярно. Мы с ним разговариваем о моей чрезмерной тревожности. О загонах по пустякам. По его словам — у меня тревожное расстройство. Основное проявление заболевания — трясущиеся ладони, — губы Мундропа вытягиваются в трубочку, скорее всего неосознанно, но это служит ощутимым пинком под зад. — Прости, я не должен был! Второй воспитатель и слова не успевает вставить, как чужая рука выскальзывает из хватки, перемещаясь на перепуганное лицо рядом. Санрайз закрыл лицо обеими руками, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Снова дискомфорт в грудной клетке, словно сдавливали шею, перекрывая кислород. Слово: «диагноз» давило морально. Всё, что он сейчас ощущал — симптомы заболевания, а не влюблённости. Физический дискомфорт, ощущение нереальности. Что уж говорить о дрожи, румянце, тошноте? Дрожащие ладони насильно отстраняют от лица чужие, чертовски холодные руки. Взгляд красных глаз веет заботой, о которую можно порезаться. Вот прям по заднице дать не хватает за такую истерику, ей-богу. Насколько комично выглядело со стороны такое отстранение рук? От мира спрятаться можно, а от коллеги, видимо, нифига. Хотелось воскликнуть: «я в домике!», но Мундроп опускает запястья висеть вдоль туловища, а затем мягко улыбается, помогая вернуться в реальность одной эмоцией нежности. Супчик то стынет, ёмаё. — Всё хорошо, слышишь? Я очень рад, что ты обратился за помощью к специалисту, а не сидел с этим один на один. А ещё, если тебя успокоит, я уверен: морально ты сильнее меня, раз решился всё это рассказать. — Да уж, сильнее… — Когда у вас следующая встреча с психотерапевтом? — Если честно — без понятия. Из-за работы в детсаду мой график сместился, пришлось пока повременить с походом к врачу. И отменить репетиторство. — Репетиторство? — Я подрабатывал репетитором математики и физики. Вместо ответа, как обычно, Мундроп улыбался. Просто и с юмором. Под гробовое молчание схватил со стола тарелку супа с ложкой, да уселся за обеденный стол, делая вид, что ответный взгляд совершенно его не интересует. Ещё бы — такой человек, что игнорирование входит в характер. Такая манера, с одной стороны, бесила: а поговорить? С другой стороны, это было довольно удобно — больше не требуется рассказывать о себе. Тревожить раны души. Требуется лишь взять вторую порцию, поставить с другой стороны стола, наконец ужиная. Суп получился по-настоящему вкусным — оба воспитателя уплетали жидкое за обе щеки. Домашняя идиллия, не иначе. Два воспитателя детсада кушают приготовленную вместе еду, обсуждая проблемы. Не хватает составить список покупок, вместе же живут, ха-ха, значит и жрут вместе. Масло мяты перечной будет в списке первых наименований для приобретений. Так странно — Мундроп принял психотерапевта как должное, даже не думая начинать из-за этого скандал. В голове Санрайза была драма куда больше, чем оказалось на самом деле. Вновь тревожность из-за пустяков, пора бы привыкнуть к самому себе. Ради приличия, каждый старается закончить кушать одновременно. Негласная традиция, что помогает делать ситуацию правильной. На часах около одиннадцати — ехать домой в такое время просто кощунство. Вернее, отпускать Мундропа ехать домой в такое время настоящее кощунство. Остаётся придумать как об этом сказать, чтобы не выглядеть дурачком. Нормально же попросить коллегу остаться на ночь в гостях? Это же обыкновенная забота — именно этой чертой пропитаны их отношения. — Я что подумал, — начал второй воспитатель, а Санрайз от удивления чуть ложку в тарелку не выронил, наполняя комнату громким стуком. Тирада мысли о совместной ночёвке как-то быстро прервалась, стоило услышать чужую речь. Сейчас будет что-то страшное? Начинать бояться? — Тебе же нужно к твоему докторишке, правильно? Только не спорь, окей? Я подумал, что могу заменять тебя два раза в неделю, то есть выйду на полную смену, а ты будешь на приёме. Суп закончился так же быстро, как и вера в искренность намерений. Слишком уж слащаво звучало. Не бывает так хорошо. Везде должен быть подвох. Оставалось его отыскать. Хотя, это был прекрасный вариант — именно лучший из всех возможных, что могло выдать воображение. Парень сам хотел такое предложить, а тут немая просьба из чужих уст. Пришлось тяжко вздохнуть, откинуться на спинку стула, да смотреть в глаза впереди. Интересно, а от линз глаза не чешутся? Второй воспитатель вновь закинул ногу на ногу, а пальцы сплёл в замок, ставя локти на стол. Фу, как некультурно. — Я слишком хорошо тебя знаю, — новенький улыбается от внезапной идеи, что приходит в голову, смотря на заинтересованного Мундропа перед собой. Санрайз так и поступил: повторил в точности чужую позу, даже локти на стол поставил, несмотря на знание этикета. Сидел себе, ножкой в воздухе подрагивал. Парни выглядели копией друг друга даже по телосложению: оба худые, со светлыми волосами. Точно клоуны. — Что ты хочешь взамен? — Ох, я думал ты уже и не спросишь. — Так? — Я хотел попросить тебя продолжить расследование. Я знаю, ты бы и без моей просьбы продолжил копаться в этом дерьме, но всё-таки: нужно сдружиться с музыкантами. Меня они в свои ряды не примут, а вот ты, такой весь добрый из себя, прекрасно справишься с этой ролью. — То есть ты хочешь?.. — Придёшь к ним, расспросишь о ситуации. О свете у Фредди, о концерте у Монти. Шанс того, что кто-то из них проболтается довольно велик. Они ж тупые. Только играть и умеют на своих гитарах, а как дело до той же математики доходит — тупо минус члены команды. Просто они должны в тебе «своего» человека увидеть, понимаешь? Хочется возразить об интеллекте Монти, на остальных плевать, ящерица то друг как-никак, но предложение звучало слишком заманчиво. Санрайз будет играть сразу на два лагеря. Помогать Мундропу с расследованием и дружить с музыкантами. Он настолько увлёкся детективами, что даже не заметил, как стал той крысой, которую хотел отыскать среди работников. Разумно ли подставляться таким образом? А, если сказанное сейчас, какой-нибудь тест? В сериал таких тестов дохрена! А, если это Мундроп тот самый виновник? А, если… — Я согласен.