Пока горит свет

Каждый уважающий себя человек, скорее всего, продолжил бы неловкую беседу. Начал бы докапываться до правды или ёрничать над чужими ответами. Был ли таким человеком Санрайз? Определённо — нет. Он — типичный тихоня, что по уши залит краской смущения, представляя во всех подробностях постельные сцены с дорогим себе человеком. Да, Мундроп был для него именно дорогим человеком. Которого не хочется потерять, которого хочется прижать во время слёз поближе к себе и не отпускать. Именно по этой причине парень поспешил закончить коварный диалог всеми возможными способами. Дурачок? Определённо. Второй воспитатель лишь вздохнул с грустинкой, возвращаясь к рисующим детям за столиками. Малышня продолжала оставлять акварельные разводы на альбомных листах белоснежной бумаги, всё время хохоча. Ещё бы — у них не было взрослых проблем. Им не нужно было ломать голову как оплачивать коммунальные счета. Считать по крупицам сколько добавить гречки в суп. И, конечно, коронное, но в случае Санрайза похоронное — как победить собственную стеснительность. Все взрослые люди уделяют огромное внимание личной жизни, где у каждого второго присутствует сексуальное желание. Это как бы нормально, да? Последнее предложение хорошо было бы вшить себе в голову, ведь Санрайзу стыдно и хоть убейте. Стыдно представлять, как чужие мужские ладони скользят по телу, ощупывая каждый миллиметр молочной кожи… тьфу! Руки Мундропа сейчас помогают девочке рисовать картинку, а Санрайз думает о таком на рабочем месте. Гадство. А как не думать? Ни думать, ни представлять, ни чувствовать закручивающейся узел внизу живота. Гнать прочь от себя фантазии, одновременно касаясь пальцами рабочих штанов под столом. Если бы не Монти — на кой чёрт ему нужно было об этом заговорить? Не то чтобы Санрайз не думал об этом раньше, но намного лучше обвинить кого-то другого, чем принять собственное поражение. Хотя, тут опять вопрос: поражение где? На битве? На битве за что? За касание к штанам? Гадство. Гадство. И ещё раз, чтобы наверняка, гадство! Он подумывает спросить об этом Монти, как главную занозу в заднице, но есть ли у друга познания в однополой любви? В однополом сексе? Не покажется ли внезапная просьба дать совет отвратительной? Гомофобией тут не пахнет, но всё же. Обратиться к остальным участникам группы ещё более коварная затея. С какой стати? Как говорила женщина из интернета, но наоборот: скандалов тут чинить нельзя. Значит остаётся одно — интернет. Парень достаёт из кармана мобильник и пытается зайти к проблеме со стороны. Чтобы морально сразу не помереть, набирает лояльное: «подготовка к анальному сексу». Довольно сложно заставить пальцы напечатать слова, не выдавая смешанные эмоции на лице. Санрайз определённо выглядит обескураженным. Зрачки читают каждую строчку, заставляя мозг анализировать, а грудную клетку подниматься, не забывая дышать каждые несколько секунд. И всё-таки он забывает дышать, замечая рядом сидящего человека. Теперь личная мантра Санрайза будет звучать как: «гадство», иначе зачем он повторяет это слово у себя в голове? — Что читаешь? Кажется, не заметил. — Да это… про психологию. А ты уже освободился? — Нет, — Мундроп крутит туда-сюда головой, пытаясь размять мышцы шеи. Затекли, пожалуй? У него ещё синий колпак смешно дёргается с этим шариком на конце. Либо это театральное представление, чтобы тебя пожалели ближние, либо правда устал. Сейчас бы встать сзади, предложив по массажировать чужие плечи, но увы. — Я устал, а дети пока рисуют. Решил с тобой посидеть. А ты втыкаешь в свою психологию. — Ну, — взгляд метётся в поисках предмета, за который можно ухватиться, так проще сформулировать речь, пока в голову внезапно не приходит идея: под видом психологии можно узнать ответы на волнующие вопросы. Почему бы и нет? — Тут просто интересное исследование. Вот ты как относишься к однополому сексу? Глаза собеседника выпучились от неожиданности, брови поползли вверх, а на лице появилась странная полуулыбка. Неужели Мундропа тоже возможно смутить какой-нибудь интимной ерундой? Нужно будет запомнить. Красные зрачки с азартом поворачиваются к Санрайзу, встречаясь взглядами. — Я — гей. Как ты сам думаешь? — И всё-таки… — Пф, ладно, допустим положительно. В этом заключается твоё исследование? Всегда знал: психология — скучная вещь. — Она не скучная, это я… — …скучный? Особенная прелесть разговоров с вторым воспитателем — это манера речи. — Тупой. — Довольно пессимистично. С чего такое мнение? — Вот представь, тебе нравится один человек, но ты не можешь предложить ему больше, потому что ужасно скован и стесняешься. Что бы ты сделал? — Знаешь, ты напоминаешь мне приколы из интернета, где: «у меня есть друг, он влюблён в тебя», а потом оказывается человек о себе, — Мундроп перебрасывает ногу на ногу, слегка приоткрывая карман рабочих штанов. Пачка сигарет виднеется самим краешком; довольно удивительно, что он не боится их потерять или показать лишним людям. — Могу ли я предположить, что этот же человек сейчас загоняется из-за слов Монти? Ну, вот как с ним разговаривать? Остаётся виновато выдохнуть, кривя мордашку. — Можешь. — Ты не обязан, — чужие ладони накрывают тёплые ладони Санрайза, переплетая пальцы. Так… интимно. Контраст температур заставляет кожу покрыться мурашками, а сердце в груди биться часто-часто. Никакие успокоительные таблетки не нужны, когда можешь вот так сблизиться с кем-то родным. — Ты не должен переступать через себя, чтобы мне понравиться. Если не хочешь… — Да в этом и проблема! Я хочу, — воспитатель разрывает замочек из рук, подскакивая с места. — Хочу, но жутко боюсь. — Может поговоришь об этом со своим психологом? Или психотерапевтом, как там правильно. Они же обычно советчики, что надо. Эта мысль определённо могла быть правильной. Выглядело верным решением. Поэтому Санрайз кивнул, оборачиваясь на дверь детсада. Все эти интернет-советы были прочитаны от корки до корки, на каждом сайте было написано одно и то же. По второму кругу нет смысла читать — нужная информация была найдена между строк и надёжно запомнена. Вместо этого стоило проследить за фигурой Мундропа, что пошёл отдавать родителям детей. Рабочий день подошёл к концу: выскочки где-то там в другом павильоне отпели частушки, а воспитатели свободны от невинных ангелочков. Как бы дети не были прекрасны, всё выматывает одинаково. Договорились парни о завтрашнем дне во время вечернего перекура. Пока запах мяты дурманил сознание, пришлось думать рационально, отводя взгляд от чужих, холодных пальцев, крепко держащих тлеющую сигарету. Санрайз отрабатывает свою смену, после чего может поехать на консультацию. Это было максимально удобным решением для обоих, ведь выматывать полным днём не хотелось никого. Главное, чтобы начальство не нагрянуло посередине дня, но такое случалось… никогда. Прощание на вкус состояло из слишком горького никотина. Дома удалось записаться через онлайн форму на сайте больницы, что удивительно стала доступной, по сравнению с прошлым разом. То ли её добавили, то ли она заработала, разбираться не хотелось — факт того, что она доступна, уже несказанно грел душу. Вообще складывалось всё слишком хорошо — странно, неправда ли? Звонить не надо, на работе быть вечером не надо. Где-то обязательно должен быть подвох. У тревожной личности по-другому и не бывает.

***

Белые помещения больницы продолжали нагнетать обстановку. И только почему именно этот цвет ассоциируется с медициной? В мире столько вариантов — почему не жёлтый? Любовь к этому оттенку появилась из-за рабочего костюма. Сравнивая больницу с детсадом, где была утренняя рабочая смена — Рай и Ад. Смех детей скрасил ситуацию лишь ненадолго, а ладонь Мундропа на плече в знак прощания, лишь укрепила чувство паники. А что, если? А что, если что-то вновь пойдёт не так? Вот удалось парню припереться раньше назначенного времени — приходится сидеть в лобби на диванчике около толстой женщины, продолжающей выяснять с кем-то отношения по телефону. Неинтересно слушать чьи-то скандалы, когда в груди стучит подобно висящим на стене часам. Сердце намекает: не остановишься ты со своими приключениями — остановлюсь я. А тогда уже всё, чух-чух на кладбище в голубых тапочках. И никакого тебе нового телефона… Кстати, о телефоне: почему бы не написать Мундропу? Спросить какой на вкус сегодня кофе в столовой? Спросить, как себя ведут дети? Стало обидненько, что возможности остальным рабочим ТРЦ написать нет. Кроме Монти, что естественно. Ему пиши хоть в четыре утра, только трындюлей получишь. Нельзя написать Фредди — вы же друг другу никто. Так, знакомые. А пожаловаться порой хочется всем и сразу. Джон говорил про Рокси. Написать Рокси? Это будет довольно забавно, но до приёма около пятнадцати минут — успеют ли они поговорить? Девушка может вообще не ответить. Мысли ураганом проносились в голове. Если бы не орущая рядом тётка — пришлось бы рассматривать проходящих людей, что не совсем этично. Наушников с собой не было, что делало мир ужасным. Нечего послушать — всё, слёзы да сопли. А так рядом живое радио, правда со слов понять ситуацию сложно, но там явно кто-то не может разобраться с рутинной работой, а любящая дама орёт что есть духу, любезно объясняя, как решить проблему. Странно, что персонал больницы не сделал ей замечание. Вот так, прикрыв глаза, парень просидел все пятнадцать минут, не решившись написать кому-нибудь из записной книжки. Это выше его сил. Да и навязываться не хотелось. Стрёмно это всё. Вышедший ровно в половину Джон любезно пригласил Санрайза в свой кабинет, незаметно проследив за его поведением вплоть до помещения. Они виделись не первый раз, в силах доктора рассматривать незаметные действия, подчёркивая для себя их природу. — Присаживайтесь, в ногах правды нет, — ладонь мужчины указала на знакомый диванчик, прося присесть, наконец переставая… нервничать? Конечно, легко было сказать: «успокоиться», но так будет значительно удобнее зажать ладони меж коленками. Санрайз занял место на мягкой сидушке, внимательно наблюдая, как в этот раз доктор не спешит тянуться за ручкой и блокнотом, записывая новые данные в медицинскую книжку пациента. Неужели запомнил прошлые разговоры и небольшую просьбу? — Как ваше самочувствие? — Я влюбился.