Надежда и вера

Кэйа еще вчера обещал зайти, а сейчас с самого утра не берет трубку. Его вызванивала Джин, чтобы договориться об очередной выплате, но он не взял пять вызовов. И несмотря на абсолютное нежелание признавать это, Альберих был практически беспомощен, и свору бандитов он бы не смог одолеть в одиночку, поэтому Рагнвидр бежит в его дом. А что, если он снова не успел? Может, еще час назад он мог бы… Дилюк гонит плохие мысли прочь, но страх и боль шипастым узлом скручиваются в районе солнечного сплетения. И когда он открывает дверь, то не может пошевелиться, или хотя бы вдохнуть. Он в панике набирает начальнице милиции, чтобы та приехала к Кэйе. Точнее… В коридоре стоит пустая коляска, рядом пустая бутылка водки. Прямо под турником, на котором бравый старший оперуполномоченный так любил тренироваться. Он часто показывал Дилюку трюки, и тот даже хотел повесить такой же у себя дома, чтобы было удобнее, только вот… — К-кэйа… — Рагнвиндр не может отвести взгляда от трупа, со вздувшимся синюшным лицом, неестественно длинной шеей и выпученными глазами. Это не Кэйа, нет, нет, это просто не может им быть! Дилюк падает на колени. Дилюк не может поверить, что труп любимого человека болтается в петле уже несколько часов. Он мог бы успеть, мог бы оставить вчера у себя, да хоть наручниками к батарее приковать, только чтобы этот идиот жил! Дилюк винит себя, целиком и полностью. Дилюк даже не может заплакать, закричать, пошевелиться. Дилюк смотрит, не моргая. Кэйи. Больше. Нет. Его самого верного, самого любимого друга, с которым они бок о бок прошли всю жизнь, того, с кем было обоюдное безоговорочное доверие, больше нет. Он не вернется. Не попросит подвезти. Не останется на ночь. Не скажет, как сильно любит и больше никогда не заплачет. Дилюк больше никогда ему не поможет. Дилюк больше никогда не улыбнется. Что-то внутри с треском ломается и крошится, раздирает органы на куски, и винодел не реагирует на приехавший патруль, на слова Джин, на то, что его уводят. Ему безмерно и бесконечно больно. Он не знает, как это выдержать, как пережить в одиночку. Он больше вообще ничего не знает. Кэйа не выдержал. Кэйа чувствовал себя бесполезным, не видел смысла в собственной жизни, не посчитал способным оставить что-то после себя. Кэйа страшно мучался все эти годы, улыбаясь каждому. Ему было настолько больно, что смерть показалась выходом, и никого не было рядом. Никого, с кем он мог бы поделиться, никого кто спас бы его. Дилюка не было рядом. Его привозят в пустой дом. Его здесь никто не встретит. Приезжают Розария и Аделинда. Говорят что-то о том, что Кэйа совсем не хотел бы, чтобы по нему убивались, но Дилюк больше не слышит никого. Навещать реку, поросшую камышами, возле которой они впервые заговорили о милиции, а до этого провели все детство, будет выше его сил еще несколько лет. Рагнвиндр будет неделями носить одежду Кэйи, и всегда покупать его парфюм, чтобы на вопрос о смене аромата от работников завода и деловых партнеров лишь опускать взгляд в пол. Он не умеет отпускать. Никогда не умел. Зато, возможно, научится играть на нескольких хотя бы самых простых музыкальных инструментах. А когда на закате его карьеры приемные дети покажут любимую видеоигру, он обнаружит персонажа, невероятно похожего на его единственную любовь, и тихо расплачется, узнав все об этом персонаже и о том, что он защищал несуществующий Мондштадт. Ведь его друг пел как соловей, да еще и на слух подбирал аккорды.