Зарисовки на коленке

Дима и правда не знал как вытащить всю ту мерзость, что сидела в голове у Мирона, но искренне пытался исправить ситуацию. Как, например, сейчас. Всё-таки утащил Мирона от всех дел, и посадил в комнате на кровати. А тот не понимал, что тот творит. Но вскоре всё встало на свои места. Дима притащил краски и кисти, и приготовился творить, только вот холста не было. – Ты словил вдохновение, я так понял… – Ага… Ты всё правильно понял, Мирош… – А холст где? – А холст… Холст – это ты, – Дима улыбается, а вот Мирону не до улыбок. Боди-арт, это, конечно круто и всё такое, но не на нём же… Он до сих пор считал себя таким странным и неправильным творением природы, что аж страшно становилось. Даром, что не резал себя, а увечил лишь морально, да алкоголем, с сигаретами. – Дим, я не думаю, что это хорошая идея, давай не будем… Но Бамберг его не слушает, откупоривает тюбик с золотой краской, льёт на палитру, и берёт кисть в татуированные пальцы. А потом, измазав кисть в краске, начинает рисовать прям на спине Мирона. Тот вздрагивает от резкой и неприятной прохлады, что опустилась на лопатки, но молчит, пока Дима вырисовывал на нём цветок. – Ты и правда красивый. Правда. Не думай иначе. – Это… Это сильнее меня… – слабо говорит Мирон, нервно дёрнув плечами. Дима лишь вздыхает и целует Мирона в кудрявую макушку. Тот расслабляется на секунду, и снова напрягается. Ему больно. Ему правда больно. Ну кто может считать его красивым? Нескладный, мелкий, худощавый, с кудрями и огромным носом, так ещё и еврей… Ладно, то что Бамберг был евреем тоже, он как-то в расчет не брал. Но свои мысли он вслух не высказывает, позволяя Диме творить на его теле всё, что угодно, если ему так нравится. Они молчат, не мешая друг другу, хотя Дима чувствует это напряжение как своё, но ничего не говорит. Лишь рисует. Цветы, солнце, птиц… И даже хуй где-то сбоку нарисовал, чисто, чтобы потом Мирона повеселить. А когда спина заканчивается, слезает с постели и открывает второй тюбик краски, садясь перед Мироном на колени. Это не доставляло ему никаких неудобств. Сейчас он был Творцом. И пытался тем самым показать Мирону, что он был прекрасным в своей необычной, интересной красоте. Он ведь сам влюбился в него не потому что он был капец каким красавцем, он разглядел в нём душу. Прекрасную душу в его голубых глазах, что пронизывали своим взглядом просто до мурашек. Мирон смотрел на Диму и всё ещё не понимал, зачем он это делает. Но терпеливо сидел, смотря только на его лицо, держа руки по обеим сторонам от себя. – Я всё ещё не понимаю, зачем… Дим, не надо. – Надо. Я сейчас закончу,а потом посмотришь, какой ты прекрасный. – твёрдо закончил Дима, при этом мягко посмотрев на Мирона, и тому ничего не оставалось как лишь кивнуть и снова затихнуть. А противный голосок в голове, лишь больше подтачивал Мирона. Дима продолжал рисовать на чужом теле, рисуя всё, что в голову милого и приятного взбредёт, правда очередной член он всё-таки нарисовал у того на животе, тихо усмехнувшись. Закончив работу, Дима берет Мирона за руку и тянет на себя, чтобы тот встал и подвёл к зеркалу. И то, что Мирон увидел… Восхитило его. Он был весь в краске, а все рисунки переплетались в витиеватую картинку, полной цветов, птиц, солнц, лент, звёзд и прочего. – Смотри, какой ты прекрасный… Весь в золоте. Потому что ты действительно золотой. Твоё тело оно и правда очень красивое, и сам ты тоже. Прими за сказку, но так это и есть. Мирон дышит через раз, нервно кусает губы, и не знает куда себя деть, но всё-таки он неуверенно улыбается своему отражению в зеркале и кивает. А может, всё и правда не так плохо? – Спасибо… – Не за что. Тебе и правда идёт. Теперь можешь идти смывать всё. – Нет, я и тебя раскрашу. – Ну тогда вперёд. – Дима хрипло смеётся и стягивает со своих плеч футболку, где татуировок было немерено, но это было не важно. Важным было то, что огонёк в голубых любимых глазах всё-таки зажёгся. Я был не прав, честно, без "но" Последний шанс - это просто письмо, Чтобы сказать: этот поезд уйдет. Без тебя край, ты просто улет...