08.22.2018 7:11 a.m.
Что ж, так даже лучше. Ушёл и ладно. Надеюсь, что это его странное поведение мне показалось. В конце-концов, что можно ожидать от такого неуравновешенного типа, как Рамлоу. Собираюсь в душ. Алекса уже забрал школьный автобус, а потому объяснять, что за мужик расхаживает по дому мне не придётся. За дверью раздаются торопливые шаги, словно кто-то выходит на боксёрский ринг. Ну, серьёзно? Неужели он никуда не ушёл? Дверь распахивается без стука. Рамлоу стоит на пороге с выражением лица, будто я в чём-то виновата, и он об этом только что узнал. Ещё секунда, и накинется с обвинениями. — Ты серьёзно собираешься бросить пацана на произвол судьбы? — выпаливает, вонзая в меня светло-карий взгляд. Не понимаю, что он имеет ввиду. Какой произвол судьбы, да и вообще — ему какое дело до чьей-то судьбы, кроме его собственной? — Рамлоу, ты ещё не ушел? Кажется, мы попрощались… — я откровенно не ожидала, что он задержится тут хоть на минуту. — Морелли, не увиливай, — делает шаг и что-то останавливает его, словно утыкается в невидимую стену. На какой ответ рассчитывает — я не понимаю. — Не твоего ума дело. Моя задача — покончить с маньяком. Рамлоу медленно входит в спальню, прикрывая за собой дверь, словно отрезая и мне и себе путь для отступления. Так в вольер к тигру заходит дрессировщик. Ну, что ж, посмотрим, кто кого дрессировать сейчас будет. Взгляд сосредоточен из-под тёмных низких бровей. Выглядит устрашающе, если честно. На миг прикидываю, что можно использовать в качестве оружия против него. В комнате, увы, так мало тяжелых предметов. Он фыркает, морща переносицу, ответ его не устраивает. Замирает в нарочито театральной позе. Ноги на ширине плеч, сами плечи разведены так, что даже под кожаной курткой угадывается каждый изгиб мускулатуры, руки на бёдрах, грудь обтянута футболкой, и кажется, что ткань вот-вот лопнет. Стоячая чёлка возмущенно вздрагивает, когда Рамлоу мотает головой. — А если он покончит с тобой? Что будет с пацаном? Не думала? — взмахивает одной рукой, указывая куда-то в неопределённом направлении, подразумевая Алекса. Главное не подавать вида, что меня пугает поднятый им ор. Это заставляет иначе взглянуть на Рамлоу: экспрессия, свойственная психам и итальянцам буквально фонтанирует. Сколько в нём энергии, неукротимого нрава и ярости. Справиться с таким — задача не из лёгких, но я попробую. — У него есть родственники. Дед. Бабушка. Они позаботятся, если что-то случится… — Уверена? Тогда какого хуя пацан сидит на твоей кухне, а не у бабки с дедом? — повышая голос, снова машет руками, задирая вверх подбородок. — Ты чего завёлся, Рамлоу? Как тебя касаются дела моей семьи? Ты помогать не собираешься, вот и отвали… Я сама всё решу, — я искренне не понимаю этой бурной реакции, словно проблемы Алекса касаются его лично. Лицо Рамлоу перекашивает такая брезгливая гримаса, что с него разом спадает вся кажущаяся симпатичность. На губах выступает пена, и он себя контролирует с трудом. Взгляд остановился, на висках вздулись вены. Вот это уже не к добру. Надо как-то осадить его. — Решит она, как же!!! Совсем свихнулась, девка? — брызжет слюной, делая шаг в мою сторону и крутя пальцем у виска. — Выбирай выражение… — отвечаю грубостью на грубость. Если Рамлоу думает, что в моем доме имеет право повышать голос, то сильно заблуждается. Нависает, хоть большим ростом и не отличается. Вся его фигура буквально вопит о негодовании. Светло-карие глаза горят бешенством, и я не сомневаюсь, что в таком состоянии он способен на убийство с отягчающими. Рамлоу так близко, что мне кажется, будто я слышу биение его сердца. Одно я слышу совершенно точно — тяжёлый запах крупного хищника в пиковой форме. И этот запах дурманит голову: физически ощущаю, как всё скручивает и тяжелеет внутри, и теперь я понимаю, что означает фраза: «На стену лезть от желания». Стряхиваю морок. Убеждаю себя, что это всего-лишь последствия стрессовой ситуации. — Выбрал уже. Ты не знаешь, с кем связываешься. Это тебе не просто серийный убийца. Не просто маньяк! — Ну да, вампир-аристократ… — его слова звучат глупо, и я не могу сдержать смех. В чём-то Рамлоу, конечно, прав. Но это его не касается. Это — моя охота. Обхожу его преувеличенно медленно, направляясь к туалетному столику, на котором стоят фотографии. Ищу взглядом фото Клариссы. Наблюдаю, как двигается по комнате силуэт, отражаясь в стекле фоторамки. — Не ёрничай, девочка! На меня смотри, когда я говорю, — рычит, хватая за плечо и разворачивая к себе, отбирает фотографию. Если бы я только понимала, что творится в его голове в эту минуту, но натыкаюсь на голодный светло-карий взгляд с золотисто-зелёными искорками. Молнии скачут в глубине зрачков. На губах блуждает не добрая улыбка. Желваки ходят ходуном под тонкой кожей, ещё сильнее подчёркивая острые скулы. Сейчас он как никогда похож на животное. Ноздри раздувает, словно принюхиваясь к чему-то. Секунду вертит рамку в свободной руке, не интересуясь изображением. Взглядом сверлит меня сверху вниз. Пальцы жесткие, горячие. Захват грубый. Рамлоу явно не рассчитывает силу с которой вцепляется в меня. Останутся синяки. По коже пробегает стайка мурашек, уползая куда-то под волосы на затылке. — Не смей повышать на меня голос, — пытаюсь вырваться, выкручивая руку, — или ты пожалеешь. Рамлоу рывком притягивает меня к себе, утыкаясь лбом в лоб. Фоторамка падает на пол. Упираюсь ладонями в широкую, до неприличия рельефную грудь, чтоб удержать равновесие. Под пальцами тяжело стучит сердце, пытаясь упасть мне в ладони. Жар кожи и характерный аромат мужского тела бьёт наотмашь. От взгляда свирепых глаз становится так жутко, что если бы я могла, то умерла бы на месте. И в то же время дух захватывает от ощущения, что свить из Брока верёвки проще простого, главное знать, на что надавить. Он понижает голос до низкого угрожающего шёпота: — Пожалею?! Замолчи и послушай меня, чтобы мне не приходилось орать. Он — не хищник. Он — больной ублюдок. Я — хищник. Хищник убивает, чтобы жить. Он убивает, чтобы наслаждаться. И убивает медленно и страшно, — взгляд останавливается где-то на уровне моей груди, и тут до меня доходит, что всё это время я скачу от него по спальне в тонком халате. — Ну, так не ори… — привстаю на цыпочки, затыкая поцелуем. Сердце с трепетом колотится где-то в горле. Или сейчас ударит или… Ощущение резко ставших жадными рук и губ ошеломляет. Рамлоу сгребает меня в охапку, и я чувствую, как он дрожит крупной дрожью то ли от злости, то ли от желания. Дух захватывает когда он сбрасывает всё со столика, вдавливая всем телом в себя, прижимая так, что я начинаю задыхаться под натиском. Поцелуй выходит жадным, грубым, словно Брок собирается меня сожрать. Жёсткие губы влажно проходятся по коже, щетина обдирает лицо. — Сдурела совсем? — спрашивает хриплым шёпотом, не отпуская меня ни на секунду, задыхаясь в ухо, — я тебя разорву в клочья… — И кому от этого будет лучше? Отстраняется с видимым усилием. Я вижу, как в нём борется желание и разум. В какой-то миг Брок отскакивает назад, натыкаясь на край кровати и шлёпается на неё задницей. Взгляд бешеный: внутри идёт война. Ещё несколько мгновений, и ему удаётся взять себя в руки, чего не скажешь обо мне. Опалённая поцелуем кожа горит, сердце тяжело гонит кровь вниз. Мне плевать, кто он. Гремучая смесь его характера, внешности и поведения сейчас как никогда кстати, чтобы выплеснуть накопившееся безумие. — Придержи коней Морелли, это не самый подходящий момент, — неуверенно выдаёт Рамлоу, не торопясь подняться. — Момент никогда не бывает достаточно подходящим, — парирую, делая шаг и встаю между его широко разведённых бёдер. Он смотрит снизу вверх, прищуриваясь. Отрицательно мотает головой, пытаясь подняться. Упираю ему руку в грудь, толкая спиной на кровать. Дежа-вю просто. Только чуть больше суток назад на нём не было ничего, кроме полотенца, так что формально я с ним уже знакома. — У тебя стресс от произошедшего. Но это не повод трахаться с первым встречным. — Ты давно такой моралист? — нависаю над ним, заставляя взглянуть мне в глаза, придерживая рукой за квадратный небритый подбородок. — Пару минут как… — честно сознаётся, и я вижу играющих в золотисто-зелёных (всё-таки золотисто-зелёные!) глазах самых настоящих чертей. — Придумай другой способ сбросить напряжение… Я спасибо скажу. Честно, — целую его в шею, слушая участившееся потяжелевшее дыхание. От его тихого, полушёпотом на выдохе «fuck» у меня слетают все предохранители. Надолго ли ему хватит самообладания? Рамлоу усмехается, и мне хочется влепить звонкую пощёчину, чтобы навсегда стереть эту гаденькую усмешку с его острого, резкого, как и он сам, лица. Горячие руки обхватывают за талию, прижимая к себе. Я чувствую его возбуждение не только кожей. Брок с нетерпеливым сопением сдирает с себя футболку, наблюдая, как я развязываю пояс шелкового халата. На губах играет откровенно голодная и гнусная улыбка. Задирает верхнюю губу в оскале, разглядывая меня. Рамлоу жёсткий не только в плане мускулатуры и скверного характера. Я наматываю его серебряную цепочку на кулак, сдавливая глотку. Могучая шея напрягается, бугрятся мышцы. Одним неуловимым движением подминает меня, оказываясь сверху. — Поиграть хочешь, значит? — шепчет в ухо, и меня окатывает холодный озноб. Неизвестно откуда взявшийся нож втыкается в постель возле головы. — Дёрнешься хоть раз — прибью. Я не шучу… Треск разрываемой клинком ткани. Запахи. Рычание… Закрываю глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. Холодное лезвие остужает кожу на груди. Рамлоу играет со мной, чертя спинкой ножа узоры. Заставляет покрыться мурашками. На контрасте горячий шершавый язык оставляет мокрый след на шее, ненасытные губы — засос на ключице. Вонзая нож в матрас прямо возле головы Брок одной рукой придерживает меня за бедро, обжигая жадными поцелуями губы, шею, плечи. Дышит прерывисто, сводя с ума громким влажным сопением. Игра длится не долго. Всё-таки самоконтроль у него на высоте, но и чувство момента тоже. Внутри всё сводит от боли и наслаждения. Рамлоу не входит — вспарывает меня собой, словно клинок, заставляя кричать на грани бесконечного удовольствия и невыносимой муки. На мгновение замирает, низко гортанно рыча. Он определённо знает, чего я хочу на подсознательном уровне. Животное всегда животное, даже если выглядит, как человек. Его звериная составляющая безошибочно выбирает стратегию поведения, даже в постели. Впиваюсь ногтями в плечи, в его чертовски крепкие и безумно сексуальные плечи. Рамлоу шипит, когда на коже вспухают дорожки. — Дурная моя… — бормочет сквозь смешок, утыкаясь лбом в моё плечо. Пот градом катит по лицу и груди Рамлоу. Задыхаюсь под ним, раскатанная неумолимостью уверенных движений. Напряжённые мышцы словно высечены в камне, и в мелькающих обрывках отражений в зеркале я вижу, как волнообразно двигается тренированное тело. Тело, в которое вложено столько сил и времени. Провожу пальцами по его спине, слушая, как он сыто урчит. В глубокой ложбинке между крупными мышцами собираются капельки пота. Это возбуждает мой рассудок. Разрядка, всё это время подкрадывавшаяся осторожно, окатывает жаром, взрывая мне мозг, разрываясь внутри сладкой истомой. В глаза бьёт свет сверхновой звезды, выбивая из груди крик. Я не отдаю себе отчёта в том, что говорю в этот миг и что делаю. Рамлоу рычит-стонет, вдавливая грудью и плечом в матрас. Ещё несколько движений, и он быстро отстраняется, приподнимаясь надо мной, обхватывает член ладонью. Вздрагивает всем телом, шумно выдыхая сквозь стиснутые зубы. Воздух в спальне наполняется запахом, напоминающим разведённое тесто для блинчиков. Разжимает пальцы, отпуская мою растрепавшуюся косу и перекатывается на подушку, придерживая излившееся семя в ладони. Я никак не могу успокоить бег сердца. Наблюдаю, как Брок дышит медленно и глубоко, и как постепенно спадает эрекция. Пару секунд спустя открывает всё-ещё затуманенные животной страстью глаза и усмехается.***
08.22.2018 8:21 a.m.
Ей-богу, Морелли — ненормальная. А так хорошо маскировалась под приличную, надо же… Где ты была всю мою жизнь, девочка? Редко встретишь такую. Одна на миллион, я бы сказал, и мне повезло. Воистину. Не знаю, как это работает, но её запах, её внешность и темперамент складываются в паззл, который возбуждает не только тело, но и мозги. Откручиваю воду в душе на полную. Чёртова девчонка… Чувствую себя моложе лет на двадцать и кажется, будто сил хватит, чтобы взорвать весь мир. А может так оно и есть. — К тебе можно? Оборачиваюсь. Нет, ну какова нахалка… — Запрыгивай. От неё всё ещё пахнет так, что у меня, признаться, каменеют яйца и подкашиваются коленки. Я знаю только один способ раз и навсегда решить проблему — оторваться по полной, чтобы перевернуть эту страницу. Морелли встаёт у меня за спиной, и от её рук по коже бежит стая мурашек. Когда пальцы вплетаются в волосы меня снова уносит — держите семеро. — Можно? — зачем-то спрашивает она, прижимаясь, и я забываю, как пользоваться родной речью. Руки скользят по груди, к животу, обнимает со спины. От её поцелуев по коже расползается такое странное чувство, и я никак не могу собраться с мыслями. Вот тут уж точно — мозги в яйца стекли. И вместе с мозгами её шаловливые пальчики. Ловлю равновесие, упираясь руками в стенку. Вода из прохладной прогрелась до тёплой. Морелли берёт инициативу и не только её в свои руки. Наблюдать, как тебе передёргивает ахуенно красивая женщина, от которой пахнет так, что я готов продать душу хоть Сатане, хоть кому угодно ни с чем несравнимо. — Нравится? — Спрашиваешь… — Почему тогда молчишь? — Спеть? — нет, ну серьёзно, в такой момент чего она от меня хочет? — Уверена, ты отвратительно поёшь… — Когда за яйца хватают, все отвратительно поют… — разворачиваюсь к ней. Как же хороша, ведьма. Карие глаза. Широкие мягкие губы… Высокая грудь, которую хочется покрыть миллиардами поцелуев. Нина не останавливается ни на мгновение. В башке что-то громко и звучно щёлкает. Наверное, тараканы дохнут. Прижимаю Морелли к стенке душа, закидывая её бедро себе на бок. Душевая вода лупит в разодранную спину, да это херня в сравнении с обещающими мировые сокровища губами. Я не хочу торопиться. Хоть и планировал кончить по-быстрому. — Слишком тупо прозвучит, если я скажу, что у тебя очень красивые уши, Рамлоу? — Блядь, ну такого комплимента я точно ещё не слышал. — Ну, тогда не скажу… — Поздно, мои красивые уши это услышали. Морелли проводит подушечками пальцев по внешнему краю правого уха, очерчивая его, и я не знаю, что со мной происходит. Передёргивает так, будто я схватился за оголённый провод. — Ушки-бантики… — разглядывая внимательно, будто собирается делать из меня чучело для своей коллекции, произносит она. Не, ну реально, такое мне ещё не говорили. Оценку давали роже, форме, даже форме члена, но не ушам. Это что-то новенькое. Надо запомнить… — Я и целиком ничего… — Помню-помню, ничего хорошего… — отзывается, целуя в шею. Стояк-стояком, но когда она, блядь, переходит на эти грёбанные уши, меня просто выключает. Слово «скончался» начинает играть новым смыслом. Однако, в таком ключе я об этом ещё не думал. А идея с…кончаться на ней, в ней или под ней звучит с каждой секундой всё соблазнительнее. Нихрена я в этот раз не контролирую. Она контролирует меня. Сжигает всё к чертовой матери, разъёбывает по полной. А я и не против, хоть такое и даётся с трудом. Двигается так, что единственное, что я могу это не мешать. — Расслабься… Я не кусаюсь, я уже говорила, — шепчет, тиская член. Хуй его знает, что она подразумевает под «расслабься», но единственное, что я могу сделать, так это выдохнуть и перестать думать. Вообще. Правда, в такой ситуации это и не сложно. — Ну, так как на счёт второго раунда, Рамлоу? Морелли прямо-таки крышу мне срывает, когда закручивает воду, и вот без шуток, выволакивает меня за хуй из душа. Я аж теряюсь от такого поворота в своей половой жизни. Пиздец интригует. Иду, как баран на верёвочке. А что прикажете делать, когда в её руках стратегически важный орган? Я аж и про рёбра забыл и про расползающийся во все стороны шов на запястье. Разодранный в клочья матрас приветливо впивается в спину оголённой пружиной, когда Нина толкает меня на кровать. Смотрит так, что я теряюсь в догадках, что меня ждёт. Садится рядом, пробегаясь пальцами от паха к горлу. Ухо щекочет горячий шёпот: — Я хочу видеть, как ты кончишь… Кажется, в этот миг отсоединяются все связи мозга с языком, потому что я начинаю думать одно, а нести совершенно другое. — Девочка моя, всё что захочешь… Нет! Нет, нахуй! Какое?! Она щас навьёт из меня-мудака верёвок, а я потом разгребать буду свои опрометчивые слова всю оставшуюся недолгую жизнь. — Ну, тогда держись, Брок Рамлоу. Веселье начинается… Улыбается, и я уже жалею о сказанном. Если она не вырежет мне почку или сердце, то будет уже хорошо. Всё остальное я пока в расчёт не беру. Нина отрывает от простыни здоровенный кусок, складывая его вдвое, и завязывает мне глаза. Пока я соображаю, что к чему — привязывает и руки к изголовью кровати. Запястье поднывает, но его она не затягивает. Надо же, какая забота, бляха муха! — Просто доверься мне. Тебе будет хорошо, — от её слов волосы начинают шевелиться абсолютно везде. С доверием у меня колоссальные проблемы. Особенно когда я гол, как новорожденный, и слеп как крот. Вслушиваюсь в каждый шорох, в каждый скрип пружин матраса. Не пошевелиться. Нина поднимается и куда-то направляется по комнате. Окей… Если через пару минут ничего хорошего не случится — закончим эту бессмысленную игру. Что-то дико горячее и влажное проходится от груди к низу живота. Срань господня! Я боюсь даже дышать. Нервы щекочет неизвестность. Борюсь с отчаянным желанием прекратить всё сию секунду и узнать, что же будет дальше. А дальше начинается… Минет она превращает в пытку. Когда я уже готов, внезапно заканчивает ласку. Пакость такая, а… Вот нарвался блин на экспериментаторшу. — Хочешь ещё? — голос Нины звучит эхом в моей пустой башке. — Да, — а вот свой я не узнаю. Я не особо понимаю, что происходит, но пока горячие, без преувеличения, поцелуи прокладывают дорожку от запястья по руке к подмышке, её рука осторожно сжимает яйца. Вот уж чего я бы не хотел. Хватит мне неприятных воспоминаний. У меня от одного только представления, как может быть — начинается нервная трясучка. Нина, видимо, замечает напряжение, но, сука, не останавливается. — Не стоит этого делать, — предупреждаю. — А это уже не тебе решать. Комок к горлу не хуже острого ножа. Вот ведь стерва. Не жду ничего, кроме боли. Внутри аж кишки холодом сводит. Какой уж тут секс, когда не ждёшь ничего хорошего. Того и гляди опозорюсь. Бля, меня реально аж холодом обдаёт. Но ничего не происходит. То есть совсем. И это настораживает ещё больше. Тёплая ладонь по прежнему держит меня за душу, а я уже нахуй ничего не хочу. Ни минета, ни омлета, ни пышных похорон. Просто вот отпустите меня, тётенька. — Бля, Нина, заканчивай. Хуйня идея. — О, меня уже Ниной зовут… — посмеивается, и целует в бедро, прямо рядом с генофондом, наконец-то убирая руку. Да, может не ахти какой генофонд, но, сука, он мой и дорог мне. Я прям в комок весь собираюсь. Тяну руку, пытаясь освободиться. Чёрт, простыня-то прочная… О той, что травмирована и речь не идёт. Ох ты, вот так попал… Нина целует живот, заставляя дрожать. Бля, да не хочу я уже ничего. Я б сказал, что сейчас подниму панику. — Я забыл стоп-слово! — Брок. Брок… Доверься мне. Правда, — голос звучит у самого уха, пока она гладит меня по голове, будто щенка. Признать, что я капитально сейчас перетрусил? Не-а. Умирать буду с гордо поднятой головой. Что-то прохладное и пахнущее цветами капает на живот. Горячие ладони быстро растирают по мне неясную субстанцию. Масло, чёрт. Всего-лишь массажное масло. Нина ложится на меня всем телом, упираясь подбородком в грудь. — Ты нервничаешь. Почему? Я слышу, как стучит сердце. — Устал. Рёбра болят. — Не ври. Я не причиню тебе вреда, — приподнимается надо мной, и жёсткий сосок утыкается в лицо, пока она ослабляет узел на запястье в изголовье кровати. Прикосновения отвлекают от навязчивых мыслей, затягивают в какую-то воронку. Я, походу, проваливаюсь куда-то, вслед за легким ощущением транса. Нина ласкает меня и я на долю секунды забываю, что привязан к кровати. Её руки сводят с ума. Это и щекотно и приятно одновременно, особенно когда она касается пальцами лица, губ, шеи и рук. Не думал, что будет так. Поцелуй в ямку под кадыком вообще лишает последних сил сопротивляться. И, чёрт возьми, я снова завожусь, когда Нина изучает меня, словно впервые видит. Ощущать внезапно становится даже кайфовее, чем видеть. Особенно когда она ласкает яйца. Я с сомнением отношусь к подобного рода интиму, но стоит признать, что она не солгала, и это подкупает. — Я не очень это люблю… — Ты и не должен. Парировать, знаете ли, нечем. Но то, что она делает, чёрт возьми, заводит всё сильнее. Мороз по коже сменяется ощущением пожара. Он растекается от рук Нины, сжигая к чёртовой матери. Ещё немного, и я кончу. Как-то прям быстро, если честно. Не думал, что от паники до оргазма разгонюсь за такой короткий промежуток времени. Накрывает внезапно. Я даже и не знаю, с чем сравнить. Просто ёбнуло сперва по яйцам, затем по башке. Но атас в том, что она ещё и сидит, смотрит, как меня корёжит, ломает в её руках. Кажется, я что-то ору матом…***
08.22.2018 9:13 a.m.
— Так, давай-ка вернёмся к тому, с чего начали… Ты понимаешь, что за человек тебе противостоит? — Рамлоу, растянувшись на остатках матраса, прикрывает глаза. Руки под головой, словно он лежит на пляже под солнышком, живот медленно поднимается и опадает при дыхании. Выражение лица умиротворенное, а вот нотки в голосе менторские. Зачем он пытается меня отговорить? Неужели из-за Алекса? Что тот ему сказал? — Понимаю. Это мою сестру он убил, — киваю, поворачиваясь на бок, чтобы повнимательнее его разглядеть. — Так что я не понаслышке в этом дерьме барахтаюсь. А ты вали дальше, куда ты там собрался… Мне не нужна ничья помощь. Мне нравится выводить на коже Брока узоры. Он покрывается мурашками, втягивает живот, однако, продолжает лежать с бесстрастным выражением лица. На миг ловит руку, перебирая грубыми узловатыми пальцами. В его широкой ладони моя тонет. Растопыривает пальцы, и я веду ногтем его линию жизни от перебинтованного запястья к указательному пальцу, а затем, подчёркивая, к мизинцу. На какую-то долю секунды замечаю поразительно не вяжущуюся с его образом тёплую улыбку, но она тут же гаснет, как только он ловит мой взгляд. Всё тот же невозмутимый, застёгнутый на все пуговицы наймит. Холодный и суровый. Но я-то знаю… — Я увидел, что он сделал с жертвой. Фильмы ужасов покажутся мультиками. И ты там могла остаться, если бы не я. — Если бы не счастливая случайность, ты имеешь ввиду? Короче, что тебе надо? Хочешь сказать, что ты — крутой, а я — тупая дура? Рамлоу приподнимается в постели на локте, подпирая лохматую голову. Смотрит внимательно, подозрительным взглядом. Золотисто-зелёные глаза скрывают тревогу за бездонными провалами зрачков. Но всё это тут же сковывается арктическими льдами привычной маски, и он зло бросает: — Если сунешься к нему одна — да, ты дура. Он разделает тебя, как и всех остальных. Ты для него — кусок мяса. Подумай, прежде чем что-то делать. Привык командовать, и считает, что я должна подчиниться. Только одного я не пойму — с чего вдруг он решил меня опекать? Не из-за секса же? А может я всё-таки не ошиблась, и он маньяк, да только с пособником с каким-нибудь. И пока он сидел в камере, его помощник создавал видимость, что маньяк ещё на свободе. Тогда почему не убил меня? Глупость какая… Лучше бы думала о деле. — С чего вдруг такая забота о куске мяса, а, Рамлоу? — Нет никакой заботы… — вдруг теряется, пряча глаза. — Я был всё своё детство в приюте, и не поверю, что ты желаешь пацану того же. Неожиданно. Это и есть твоя ахиллесова пята, непоколебимый, непробиваемый Брок? Повисает пауза, в тишине которой я слышу собственное сердцебиение и его тяжёлое дыхание. Переводит взгляд в потолок, что-то ища там. Не смотря на нарочито расслабленную позу, я вижу, что он напряжен, как взведённая пружина. — Может, поговорим, Рамлоу? Преувеличенно медленно садится, отворачиваясь. Медлит, поигрывая плечами, разминая их. Я вижу следы страсти на широкой мускулистой спине. Багровые, свежие. И мне немного стыдно за это. — Не о чем тут говорить, Морелли. Твоя задача — не сдохнуть от рук маньяка. Ты слышала его слова. Он считает тебя добычей. И загонит тебя рано или поздно. Не будет никаких счастливых случаев. Будет смерть, — поднимается, ищет взглядом трусы и футболку. Наблюдаю, как Рамлоу спешно одевается. Дала трещину непоколебимая маска жестокого хищника, но он тут же овладевает своими эмоциями. Я могу поклясться собой, Библией и всем святым, что вижу его изъян, который он тщательно старается скрыть. И изъян этот — всё ещё живая душа, что мечется между запретами, нагороженными внутри им самим. Подбирает ботинки с пола. Вертит в руках. На повязке заметен чуть розоватый развод сукровицы. Она пропитала бинт, и теперь режет мне глаз. Швы заживают на удивление не плохо, никаких воспалений, и если всё будет так же гладко, то шрам будет выглядеть аккуратно. — Я правда не понимаю, какое тебе дело до моей собачьей жизни? Своей займись. Кровавый след тянется, как за улиткой, куда б ты не пополз. — Только от моей не зависит ничья больше жизнь. Только моя, — огрызается, — а у тебя пацан… И нечего ему делать в приюте. Я всё сказал. Рамлоу обувается, стискивая зубы, опускается на край кровати спиной ко мне. Ещё несколько секунд сидит ровно. Внезапно плечи сникают, будто на них давит вся тяжесть мира. — Ты даже не представляешь, как много в своей жизни я натворил, и как мало сделал. Голос звучит глухо и едва слышно, но я улавливаю нотки то ли злости, то ли разочарования. Это ничего не меняет. Есть вещи, которые необходимо выполнить. Как он сказал? Есть время разбрасывать камни, а есть время собирать их? Так вот, помимо этого есть ещё и долг. Чести, совести и перед семьёй. В конце концов каждый сам выбирает свою ношу. Я всё ещё раздумываю, как с ним поступить? Вернуть в камеру? Он — опасный преступник, хоть и с протекцией в верхах. С другой стороны против него нет никаких улик в деле пропажи семейки Форест. Да и Эрла коллеги описали, как неуравновешенного мужлана, часто колотящего свою жену. Мэри действительно могла просто сбежать после инцидента, и тогда Рамлоу вообще ни при чём. И тогда мне следует отпустить его? Всё-таки он спас мою жизнь. М-да… — Ты выбрал свой путь, — мне его не жаль, что поделать. — Именно. Я его прошёл и не хочу, чтобы твой пацан оказался перед таким же выбором, как я когда-то. Не делай глупостей, Морелли. Не ведись на слова маньяка. Он ведь не первый раз выходит с тобой на связь, так? По спине пробегает морозец. Как он догадался? Сидит, что-то рассматривая у себя под ногами. — Да, — мой голос предательски срывается на шёпот. — И ты сыграла с ним в игру? Вопрос звучит скорее уточняюще, чем осуждающе. Рамлоу бросает въедливый взгляд через плечо, вертя поднятую с пола рамку между ладонями двух рук. Стекло в ней треснуло из угла в угол. Она выглядит хлипкой, и кажется, что стоит сдавить по сильнее, рассыплется окончательно. — «Правда или действие», — подтверждаю слова, медленно поднимаясь в постели. Придвигаюсь ближе, застывая за его плечом, разглядывая фотокарточку в руках Рамлоу. Барсук Рамлоу… Умный, осторожный, ночной зверь… Матёрый убийца обсуждающий другого убийцу. Кажется, он собирается устроить охоту. От этого по спине бегут мурашки. — «Правда или действие», — задумчиво повторяет Брок, затем вскидывает голову, словно изучая воздух в спальне, — и все свои действия он оправдывает тем, что ты лжешь? — злая хищная улыбка внезапно озаряет острое лицо. — Откуда ты знаешь? — Это элементарная психология. Разве вас этому не учили в полицейской академии? — его улыбка выглядит пугающе. Черты лица ещё заостряются. В глазах горит жуткий холодный огонь. Он всё решил, и сейчас лишь прорабатывает детали плана. У меня от таких метаморфоз по спине пробегает табун диких мурашек. Сейчас рядом со мной не растерянный любовник, не язвительный задержанный, и не разгневанный заступник. Сейчас в комнате сгущаются тучи, и далёкие отголоски грозы уже рассыпаются в воздухе невидимым электричеством. Сейчас он и впрямь хищник. И я понимаю, как так вышло, что он голыми руками убил двоих в офисе и смог вырваться от тех, кто его пленил. — Рамлоу… — мой голос звучит предостерегающе, когда он низко опускает голову и смотрит исподлобья, вполоборота повернувшись ко мне. Вместо ответа на моё предупреждение Брок лениво моргает, сгоняя ощущение опасности, щурясь, словно кот на солнышке, подаётся на миг ближе, тыкаясь плечом в плечо. От его дежурной улыбки не становится легче. Повисает тишина. Если быть до конца откровенной, то от ощущения, исходящего от него всё внутри сжимается и холодеет. И я теряюсь в догадках, что за тёмные мысли бродят в его кудрявой голове. — Ты, вообще-то в моей спальне. А не у себя… — вытягиваю рамку из крепких пальцев и ставлю на место. Рамлоу шумно выдыхает, вскидывая подбородок. Тишина невыносимо давит. Мы оба знаем, что будет дальше, но затягиваем игру.