Не про нас

Алёна искренне смеялась, когда Майя улетела на сборы. Одногруппница даже не удосужилась сказать, что улетает. Правда, Косторная могла догадаться и сама — Туктамышева тоже тренировалась в Красноярске. Майя улетела позже остальных девочек, вместе с Глейхенгаузом, но теперь осознание тотального одиночества воспринималось особенно остро. Тренировки были практически бесполезны — на льду было даже юниорок и юниоров мало, в основном — дети младшего школьного возраста. А тренеры всё меньше разговаривали с Алёной — на их лицах читалась неприязнь и высокомерие, когда она приходила на каток. Врачи давали слишком туманные и неоднозначные варианты развития травмы, а ортез уже порядком надоел. Он сковывал руку, было ощущение, что он навсегда. Его вид тяготил, а рука под вечер ныла так, что хотелось отрезать её вместе с этим долбанным дополнением в виде ортеза. Алёна всё больше утопала в ненависти к себе, спорту, окружающим. Не хотелось ничего. Не хотелось смотреть истории для близких друзей от Ани и Камилы, не хотелось видеть там радостную Сашу, Марка и Женю. Не хотелось читать новости, смотреть телевизор — везде были анонсы Олимпиады. Везде были знакомые, но нигде не было её. — Неужели это конец, Даш? — Алёна в очередной раз за неделю прижимается к подруге, сдерживая слёзы, — Я просто не могу поверить в то, что после Олимпиады меня не будет. — Почему не будет? — Потому что будут олимпийцы и те, кого никто не знает. А я, как ты видишь, далеко не в почётном списке. Даша за последние дни стала личным психологом Алёны, она слушала, кивала, снова слушала, вытирала слёзы, успокаивала истерики, а потом по кругу. Усачева получила травму намного раньше, поэтому уже прошла все стадии принятия. Алёна думала, что тоже прошла. Но сейчас, наблюдая за сборами в Красноярске, за тем, как спортсмены готовятся к Пекину, к главному старту в жизни, хотелось просто забыть о том, что у Косторной был шанс. Было бы легче, было бы намного легче, если бы Алёна была середнячком, была за десяткой, не имела бы возможности соперничать с топами страны, но нет — она была способна, она была готова, она могла. — Представь, каково сейчас Лизе или Майе, — Даша гладила Алёну по волосам, тяжело вздыхая, — может, с ними поговорить? Лиза точно может рассказать о том, как пропустить Олимпиаду и продолжать борьбу. — Даш, — Косторная даже не хихикнула над шуткой, — я не уверена, что продолжу. Наверное, мне пора завершать карьеру. Усачеву посещали такие мысли постоянно, но услышать такое от той, кто всегда заряжал бешеным ураганом эмоций, кто, казалось, мог преодолеть все неудачи, всю травлю бомонда, все слухи, все травмы, было страшно. Даша поняла, что Алёна не шутит, не говорит, чтобы просто сказать. Её голос был хриплым из-за слёз, но в нём чувствовались взвешенность решения и уверенность. — Ты не можешь, — Даша отстранилась от Алёны, долго смотрела в глаза, пытаясь найти хоть намёк на неудачную провокацию, но Косторная смотрела на подругу стеклянным безэмоциональным взглядом. — Знаешь, что самое ужасное для спортсмена? Когда он еще хочет бороться, но не может. Тренеры крест поставили, врачи руками разводят. Даш, я так устала от всего. А еще каша в голове. — Я сейчас задам вопрос, — Усачева взяла Алёну за руку, — обещай, что ответишь так, как думаешь. Искренне. — Если это касается моего решения, то я пока не готова говорить об этом. — Из-за чего каша в голове? Из-за того, что ты не попала в Пекин? Или из-за Трусовой? — Я не знаю, Даш, — Алёна закрыла глаза, — у нас всё так по-дурацки закончилось. Я не помню, когда я так в жизни вообще кричала и плакала. Мы доводили друг друга ужасно. Я перешла за ней и Сергеем Александровичем к Плющенко, но ей будто в голову стрельнуло, и она начала меня обвинять в том, что я сплю с кем-то на стороне, в меркантильности, в том, что я вообще и не люблю вовсе. Мы ссорились, мирились и по новой. — Почему думала, что ты изменяешь? — Я не знаю. У меня такого и в мыслях не было. Я реально, — Косторная открыла глаза только сейчас из-за собирающихся слёз, но не смогла продолжить предложение. — Любила? — Да, — после этого сдерживаться уже Алёна не могла — слёзы текли по щекам без остановки, а дыхание стало прерывистым, — я не заслужила того, как она ко мне относилась. Мне просто нужно было, чтобы она мне поверила. Даша гладила Алёну по спине, целовала в висок, лоб, нос, вытирала слёзы большим пальцем и молчала — ей нечего было говорить. Она лишь убедилась в своих мыслях. Она убедилась в том, что первую любовь отпустить сложнее, чем кажется, сложнее, чем это старалась показать Алёна. А еще Усачева думала о том, как же решить все эти любовные драмы. Рассказать ли Ане про отношения Алёны и Саши, и как это правильно сделать. Олимпиада — даже мысли об этом были пропитаны чем-то магическим и воодушевляющим. Саша готова была поклясться, она улыбалась всю поездку до аэропорта, весь полёт до Пекина и весь путь до отеля. А еще Аня была рядом, Аня иногда держала за руку, Аня вторила улыбке. Трусова смотрела на девушку и снова улыбалась, но в душе — где-то глубоко, но достаточно явно — пульсировало чувство неправильности, чувство, будто кого-то не хватает, будто кто-то другой должен быть рядом с Сашей. Но настроение в целом было слишком хорошим, чтобы прислушиваться к таким мелочам. Аня и Саша жили в одном блоке — им даже не пришлось уговаривать Тутберидзе. Федерация и китайские организаторы поселили девушек из одного штаба вместе. Щербакова была искренне рада такому развитию событий, потому что не хотелось объяснять кому-то из парниц, почему это Трусова так часто приходит в гости. Аня не могла поверить, что всё складывается таким образом: Саша наконец-то улыбается, они живут вместе, они обе на Олимпиаде. Казалось, лучше и быть не может. Девушка готова была трубить всем о своём счастье, она выкладывала истории, мини-влоги. Даже почти не пришлось уговаривать Трусову на совместное видео — секундный кадр, но всё же. Первый день в Пекине можно и отпраздновать — именно под таким предлогом и с такой аргументацией Камила потащила Сашу и Аню в блок к парням. Фигуристы радостно поприветствовали коллег — было видно, что и мальчики искренне счастливы находиться здесь. Спортсмены, сидя в блоке Марка и Андрея, наверное, впервые за несколько месяцев спокойно выдохнули — они прошли такой огромный путь, чтобы быть здесь. Они чувствовали гордость за себя, чувствовали силы. Хотелось хоть ненадолго отпустить весь груз, потому что пройдена лишь часть дороги — самое важное и страшное впереди. Ребята шутили, смеялись, играли в монополию и уно — благо, китайцы позаботились о том, чтобы спортсменам не было скучно на время без тренировок. Ане было так спокойно и так хорошо. Слишком хорошо. Её пугали такие затишья, потому что обычно после такого происходит что-то страшное. Она давно говорила себе, что нужно научиться жить моментом, что нужно ценить то, что происходит здесь и сейчас. И девушка, спустя несколько минут, всё же смогла раствориться в дружеской атмосфере. Фигуристы часам к десяти почти разошлись — в комнате Марка остался лишь он сам и Аня с Сашей. Трусова смиренно ждала, пока Аня выиграет Кондратюка в последнем раунде карточной игры. Когда Щербаковой осталось походить в последний раз, телефон парня зазвонил, оповещая о вызове по фейстайму. Спортсмен неловко взглянул на телефон, взял трубку и несколько минут разговаривал с кем-то — слишком — мягким голосом. — Что, парень волнуется? — Саша заливисто смеется, наблюдая за тем, как Марк краснеет и отводит взгляд. Косторная еще давно рассказывала, что Артур и Марк — не просто лучшие друзья. Аня удивленно откладывает карты, пытаясь понять, что происходит. — Ой, Саша, — Кондратюк через время берет себя в руки, ехидничая в ответ, — если бы тебе Алёна позвонила, ты бы тоже как миленькая взяла трубку. Артур и Алёна — хорошие друзья, и было бы странно думать, что они не будут рассказывать своим возлюбленным о том, с кем их друзья встречаются. Только вот Даниелян не предупредил Марка о том, что Алёна и Саша расстались. Парень искренне думал, что подколол, что тоже смешно пошутил. При Ане было не страшно раскрываться, потому что Щербакова не выглядела, как человек, который смог бы осудить. А еще Аня дружила с Сашей и Алёной и — Марк был уверен — знала об их отношениях. — В смысле? — Аня решила уточнить, а Марк удивленно перевел взгляд на Трусову. У Саши мир на секунду остановился перед глазами, а сердце застучало слишком быстро — почти пульс во время раскатки. В груди щемило и пекло от осознания того, что кто-то до сих пор думает, что они встречаются. В какой-то из вселенных они всё еще вместе. Саша прикусила нижнюю губу — она думает не о том. Нужно выкручиваться из ситуации, потому что всё это слышала Аня. И сейчас должно волновать только это, а не мысли об Алёне и отношениях с ней. — Саш, а ты разве с Алёной не встречаешься? — Марк неловко почесал затылок — он был уверен в том, что слышал кучу рассказов Артура о том, как Алёна ссорилась с Сашей, мирилась, он даже знал, как они начали встречаться — всё со слов парня, конечно же. — Нет, — горло Саши предательски запершило, и она кашлянула в кулак. Ответ точно не был убедительным и точно не был честным — это поняли и Марк, и Аня. Аня лишь сдержанно промолчала. Она не хотела выяснять, откуда у Марка такая информация, не хотела знать подробностей, не хотела слышать оправдания Саши, а еще она не хотела признавать, что всегда это знала. Где-то внутри, на подкорке подсознания, Щербакова всегда знала это. Она старалась не думать и не думала, отталкивала мысли, убеждала себя в обратном, но всегда знала. Девушки в тишине покинули блок коллег. В тишине шли по коридору. В тишине разошлись по комнатам. Аня ушла в душ, стараясь обдумать всё, что произошло. Она понимала, что рано или поздно информация подтвердится. Она могла убеждать себя в том, что Алёна была влюблена в Розанова сколько угодно, но именно Аня замечала взгляды Косторной на Трусову, когда они втроем были еще подругами. Аня помнила, как удивлялась, что Саша и Алёна проводят слишком много времени вместе, что они иногда не пускали её на ночевки, потому что «хотели посмотреть ужастик», а Щербакова их боялась до жути. Она помнила, как Саша прозрачно намекала, что ей нравятся зеленоглазые блондины, она помнила, как Алёна скрывала засосы, лишь посмеиваясь, когда Аня спрашивала, от кого они. Вдруг палз встал на свои места — нужно было лишь заметить детали, чтобы увидеть картину целиком. Нужно было лишь дать себе возможность узнать правду. Щербакова старательно игнорировала показательные ссоры, слишком переживала за отношения близких, слишком уверенно боролась с желанием узнать, что у них произошло — она помнила все моменты, но боялась собрать их воедино. Саша лежала на кровати и пыталась осмыслить произошедшее. Она не винила Марка, Артура, даже Алёну, которая обещала никому не рассказывать. Медведева стала случайным свидетелем их поцелуя в номере одного из отелей, но они с Косторной договорились, что Женя — единственная, кто будет знать. Трусова старалась хоть на секунду подумать о чувствах Ани, но мыслями возвращалась к тому, что Алёна хотела бы увидеть Пекин, олимпийскую деревню, лёд здесь и к тому, что завтра уже начинаются первые тренировки. Саша пыталась сосредоточить мысли на том, что Щербакова вообще-то её девушка, что она только что узнала, что лучшая подруга и её возлюбленная встречались, но не могла понять, что нужно делать в такой ситуации. Ответ пришел неосознанно, когда руки уже набирали Алёну. Их последний звонок был так давно, что Трусова даже не помнит месяца, но сейчас это было необходимо. Или она убеждала себя в этом. В Пекине было одиннадцать вечера, в Москве — шесть. Скорее всего, Алёна была еще на тренировке, но попытка — не пытка. — Саша? — слишком потерянный голос Алёны выводит Трусову из ступора, в котором она находилась. Фигуристка смотрит на экран и видит перед собой уставшую и заплаканную Алёну, которая точно нуждается в поддержке и помощи. Как бы Саша хотела оказаться рядом, просто обнять, пообещать, что всё будет хорошо. Такие мысли быстро отошли на десятый план, потому что Трусова попросту не могла себе их позволить. — Аня знает о том, что мы встречались, — Саша говорит это жестко, чётко, но тихо — так, чтобы Щербакова, находящаяся в душе, это не услышала. — Как? — Алёна не верит своим ушам, не может осознать услышанное, — ты рассказала? — Марк. А ему твой Артур, — Саша подняла голову, глубоко вздыхая, — Косторная, вот почему, даже когда мы расстались, я всё равно страдаю из-за тебя? Ты — причина всех моих проблем. Трусова старалась не смотреть на Алёну, потому что она бы сразу смягчилась, уменьшила напор, если бы увидела, что Косторная смахнула очередную слезу с щеки. — Прости, — Саша опешила. Она готова была услышать поток мата в свою сторону, оскорбления, обвинения в том, что это она во всем виновата. Она готова была услышать любое возражение и любую эмоцию. Но никак не извинения. — Мне не жаль, что Аня узнала. Мне жаль, что она узнала таким способом. Надеюсь, вы не расстанетесь. — А что мне делать, Алён? — Трусова вскипала от безэмоциональной Алёны. — Скажи правду. Скажи, что ничего ко мне не чувствуешь и реально плохо относишься. Саша замолчала, решаясь всё же посмотреть на Косторную. На уставшую, грустную, не её Косторную. Алёна слабо улыбнулась, а затем сбросила вызов. На этом разговор был закончен — она явно дала это понять. Трусова откинулась на кровать, развалившись в форме звезды. Почему во время Олимпиады, когда ничего не должно отвлекать, появляется куча сторонних факторов. Вода в душе прекратилась. Аня с полотенцем на голове, без капли макияжа, простая и домашняя, вошла к Саше в комнату. Девушка присела на кровать, положила руку на бедро Трусовой и посмотрела проницательным взглядом прямо в глаза. — Прости, что не сказала раньше, — Саша перехватила руку Ани, невесомо поцеловав её. — Я не хочу знать ничего. Только одно — ты отпустила? — Да. — Точно? — Да. — Саш, ты уверена? — Да. Аня подалась вперед, вовлекая Сашу в поцелуй, мягкий, нежный, как сама Щербакова. Аня гладила коленки, бедра, немного щипалась. Аня была похожа на котенка — несильно царапающего, просто чтобы поиграться. Трусова отстранилась, не дав Ане залезть под одежду. — Вообще-то здесь анти-секс кровати, Анна Станиславовна, — Трусова шутит, смеется так, будто сказала что-то гениальное, а на самом деле — оттягивает момент. — А спать вместе хоть можно? — Ложись, проверим. Саша отворачивается, чувствует, как Аня ложится и обнимает её со спины. Внутри снова появляется ощущение уюта и тепла, особенно, если не думать о том, кто обнимает.