Не про нас

Аня проснулась раньше Саши. Первой мыслью было разбудить Трусову и рассказать о сообщении Алёны, второй — удалить его. Девушка сомневалась — она чувствовала неправильность своих действий и мыслей. Но Олимпиада и то, что происходило между ними с Сашей — погружало совсем в негативные мысли, и Аня подумала, что, избавившись хотя бы от фактора провокации в виде Алёны, она решит хоть одну из проблем. Девушка ввела пароль, который отлично знала. Она никогда не задумывалась о комбинации, но сейчас, введя её в очередной раз, фигуристку резко осенило. Два. Четыре. Ноль. Восемь. Один. Девять. Аня сжала телефон крепче, пытаясь не издать крика. А кричать хотелось и от осознания пароля, и от того, что девушка увидела на экране. Последнее видео на канале Косторной. Аня вспомнила, как Саша издевалась над увлечением Алёны, как раз за разом повторяла избитое «лучше бы на ОФП ходила», как Трусова закатывала глаза при упоминании хобби бывшей подруги. Щербаковой стало так больно и неприятно — хотелось бросить чужой телефон в стену, хотелось разбудить спящую девушку, хотелось закатить скандал, но Аня стерпела. Она не готова была услышать то, чего так боялась. Она не готова была узнать правду. Она сама понимала, что сейчас лучшее решение — просто подождать. Дальше будет видно. Она тоже достойна нормальных отношений, она тоже достойна хорошего отношения, она тоже достойна любви. Девушка быстро зашла в мессенджер и удалила сообщение. А потом, как будто бы ничего не случилось, разбудила Сашу на завтрак нежным поцелуем. Смотреть Олимпиаду по телевизору — худшее наказание, самая ужасная пытка, когда ты — действующая спортсменка, у которой не получилось. Не совпало, не повезло, не сошлись звёзды. Так произошло. И это просто нужно было осознать. Но Алёна чувствовала себя так, будто она находится во сне, в самом ужасном кошмаре, когда знакомые и друзья — там, в Пекине, а она дома. Девушка практически не открывала жалюзи — она жила уже несколько дней в полном мраке. Единственное — после неожиданного разговора с Сашей Алёна хотя бы начала подавать признаки жизни — ответила на комментарий очередной хейтерши и выставила историю с поздравлением Марка. Камилу фигуристка успешно проигнорировала — просто не могла поддержать ту, которая была лучше, сильнее, младше. Она хорошо относилась к Валиевой, но, если честно, не могла в полной мере радоваться. Еще и этот тройной аксель, который, как сказали комментаторы, уже вряд ли можно считать прыжком ультра-си. На этих словах Косторная рассмеялась — конечно, она же сломала руку не из-за того, что это сложный прыжок. Саша уже какой сезон не может приземлить его по той же причине. Трусова, к слову, на сообщение об измене не ответила ничего. Абсолютная тишина. Молчание. Оно уже не убивало, уже не причиняло боль. Алёна когда-то читала — для того, чтобы понять себя, чтобы узнать, что находится внутри, монахи соблюдают обет молчания. Девушка тоже молчала. Она не разговаривала ни с кем, даже диалоги с собой прекратились. И она готова была продолжать эту технику самопознания, которая вовсе не действовала, а погружала лишь в еще более глубокую яму, но в день короткой программы женщин, около восьми утра, кто-то позвонил в дверь. Алёна была уверена, что это переживающие родители, но ошиблась — на пороге стояла Даша с пакетом в руках. Фигуристка выглядела хорошо — её определенно закалила травма. Она уже не была той наивной и смешной девчонкой, которая была в начале сезона. Эта Даша была мудрее, матёрее, закалённее. Она строго осмотрела подругу, когда Алёна открыла дверь, а затем отрицательно покивала головой. — Выглядишь ужасно, — Усачева бесцеремонно вошла в квартиру, закрыв за собой дверь, — ты ела сегодня? Алёна пожала плечами. Она вообще не помнила, когда последний раз ела. — У нас до тренировки есть время. Иди в душ, а я приготовлю завтрак. — Даш, — хриплый голос был несвойственен Алёне, из-за чего Усачева с нескрываемой жалостью посмотрела на подругу, — ты уже сказала Ане про меня и Сашу? Младшая девушка улыбнулась — она была уверена, что этот вопрос прозвучит. Она действительно готова была рассказать, почти сказала, но, когда Трусова прервала их с Аней разговор, фигуристка поняла, что это не зря, не случайность. Она не вправе разрушать отношения, рассказывать не свой секрет. Когда придет время — Аня узнает, Ане расскажут. Даша поняла, что сбивать таким образом Щербакову — еще хуже для неё самой. — Нет. И не буду. Косторная прикусила губу — Саша будет рада, что всё сложилось так. Девушка прошла в ванную комнату, включая горячий душ. Слишком горячий душ. Она хотела почувствовать себя живой, потому что уже давно не чувствовала себя таковой. Капли стекали по телу, вода обжигала, делала больно, но Алёна не делала холоднее, не уходила из-под струй, она, словно воин, терпела такую пытку. Она смывала с себя всю боль, смывала мысли, смывала плохое настроение. По крайней мере старалась представить, что делает это. Даша готовила завтрак на кухне — она нарезала фрукты, заваривала кофе, распаковала сырники, которые принесла с собой. Целью было одно — вытянуть подругу из депрессивного состояния хотя бы ненадолго. Такая Косторная ей не нравилась — хотелось услышать смех Алёны, её глупые шутки, хотелось видеть её счастливой или хотя бы обычной. Девушки сидели на кухне — Алёна вяло ковыряла еду, а Даша смотрела на неё. Она не знала, как расшевелить подругу, но решение пришло слишком быстро, чтобы обдумать его. — Как думаешь, кого поставят на произвольную? — Усачева старалась скрыть хитрую улыбку, поэтому опустила взгляд. — Аню, наверное, — Алёна не отреагировала на провокацию, продолжая водить вилкой по тарелке. — Мне кажется, Сашу. Косторная подняла взгляд на Дашу, пытаясь разглядеть что-то. Эмоции нахлынули с новой волной, будто бы она не кричала ни разу за эти дни, будто ни разу не плакала. — Ты зачем это делаешь? Мне и так больно, Даш, — Алёна еле сдерживала злость, — мне, блять, больно видеть их вместе, просто видеть их на Олимпиаде. Я просрала свой шанс. Возможно, единственный шанс. И на Игры, и на Сашу. Я полная неудачница. Слёзы снова полились из глаз, а Даша смотрела на подругу, не понимая, что нужно сделать в такой ситуации. — Я проебала всё сама. Когда мы начали ссориться из-за измен, я начала клеиться к Розанову. Специально. Она верила в измену — я показывала ей то, что она хотела. Но я никогда не спала с ним. Я работала с этим тройным акселем, но он меня и разрушил. Я хожу с этим ортезом, а он будто бы силы из меня высасывает. Я устала, Даш. Я просто хочу любить и продолжать карьеру. Почему мои желания кажутся такими нереальными? Усачева резко встала и подалась вперед. Девушка обняла Алёну, прижимая к себе слишком крепко, и уже через несколько секунд почувствовала на плече влагу — слёзы подруги. Она беззвучно плакала, нервно содрогаясь в объятиях. Разрушенная, сломленная, пустая. И чем её наполнить — Даша не знала. Оставалось лишь быть рядом. На тренировку в тот день они так и не пошли. Аня в день короткой девушек старалась не думать о команднике, старалась не думать о том, кого решат ставить в произвольную. Как только эти мысли появлялись в голове, настроение сразу же портилось. Саша тоже была на взводе. Девушки почти весь день просидели в своих комнатах, лишь один раз вышли прогуляться по деревне. Они мало разговаривали — Трусова не хотела, Щербакова боялась. Никто не сообщал о решении вплоть до самой ночи — девушкам пришло сообщение от Тутберидзе. Кроткое «Федерация решила оставить Камилу». Никакой жалости, никаких слов поддержек — только информация фактом. Ночь прошла беспокойно — Саша постоянно просыпалась от каких-то кошмаров, ворочалась, проверяла телефон, раскрывалась и накрывалась одеялом снова. День прошел еще хуже — новости гудели о том, какая Камила молодец, о том, что она — первая женщина, приземлившая четверной прыжок на Олимпиаде, о том, что именно она принесла золото команде. Трусова уже не могла это читать. Саша и не рассчитывала на положительное решение федерации в её пользу. Не рассчитывала, но очень надеялась — где-то в глубине души она верила в то, что ей хоть раз может повезти, что она заслужила хоть на один шанс. Трусова давно поняла, что зря доверилась Этери — она просила Сашу перейти обратно, обещала золотые горы в виде любого контента, любых программ. Это она, конечно, получила, а расположение Федерации — нет. Еще раз осознав и обдумав ситуацию, Саша заплакала, как ребенок, вытирая слёзы кулаком. — Ты как? — Аня вошла в комнату. У неё в глазах тоже застыли слёзы. Её шансы на командные соревнования были не такими призрачными, как у Саши, поэтому она казалась ещё более расстроенной. — Нормально. — Саш, ты можешь сказать мне правду. Я в такой же ситуации. — Я в порядке. — Саш, поговори со мной. — Аня, — Трусова не выдерживает, переходя на крик, — у меня всё нормально. Я знала, что так будет. — Ты еще можешь побороться за золото, — от Ани это звучало как насмешка — она прекрасно знала, что на соревнованиях Саша слишком нервничает, из-за чего валит контент. Она прекрасно знала отношение федерации к Саше, знала о том, какие ставки и на кого ставят, знала свои баллы и баллы Саши. — Ты, блять, издеваешься? — Давай поговорим, — Аня не отступала, — я хочу понять, что ты чувствуешь. — У меня всё нормально. — Хватит, Саш, я же волнуюсь. — У меня, — фигуристка чеканила по слогам каждое слово, — всё нормально. Аня вышла из комнаты, захлопывая за собой дверь. Затем Саша услышала, как Аня вообще уходит из их номера. Девушка схватилась за голову. Она не понимала, что делать, как себя вести и что делать с таким настроем. Она хотела плакать и кричать. На ум пришел вариант, который она почти сразу отмела. Но, еще немного подумав, набрала единственного человека, с которым хотела поговорить. И это были не мама, не папа, не братья. Она позвонила своей бывшей. Саша понимала, что это ненормально, что это глупо, что, как минимум, неправильно. Когда Трусова уже готова была сбросить вызов, осознав абсурдность ситуации, Алёна ответила. Косторная лежала на кровати — от неё только недавно ушла Даша, и девушка собиралась спать, но, увидев новости про командник, сон как рукой сняло. — Как дела? — банальный вопрос, но Алёна не знала, как вообще вести себя с той, с кем вы много месяцев не перевариваете друг друга, с кем вас связывают отношения, с кем вы рассорились в пух и прах. С той, к кому возвращаются чувства. Или с той, к кому всё это время глубоко внутри таилась любовь вперемешку с обидой. Косторная старалась не думать, почему Трусова никак не отреагировала на сообщение с признанием в том, что никогда не изменяла, но сейчас было не то время. Саша выглядела разбитой, а Алёна готова была её выслушать. — Плохо. Саша хотела быть честной только с Алёной. Она устала, что даже родители видят в дочь бойца, спортсмена, который всё преодолеет. Мать старалась давать заботу, но Трусова сама отвергала это. Отец не старался. Саша знала, что может открыться Алёне. Даже спустя столько времени. — Расскажешь? — Косторная выровнялась, включила свет — впервые за долгое время, даже улыбнулась. — Мне страшно уехать без медали. Мне страшно уехать без золота. Одной возможности меня уже лишили. Я не то что бы надеялась, но как-то слишком больно осознавать. — Дура ты, Сашка. Трусова не слышала подобного обращения так давно, что сейчас по телу пробежали мурашки. Девушка посмотрела на экран телефона более пристально, уже трезвым взглядом оценивая то, что происходит. Алёна всё еще казалась уставшей и в плохом настроении, но явно шла на поправку. От этого стало даже как-то лучше на душе — знать, что сломленный человек, когда-то близкий человек, восстанавливается. — Почему? — наивно спросила Саша, всё еще разглядывая серьезное лицо Алёны. — Я сейчас скажу глупость, но ты послушай. Шанс есть всегда. Даже у нас. Ну, — она похихикала, — у тебя так точно. Просто напомню, что меня брали на соревнования, чтобы я бронзу брала. И что в итоге — в лучшее время чемпионкой Европы стала. — И Мира бы стала, — Трусова почему-то поддержала мысль. — Вот именно. Ты столько к этому шла, а сейчас, перед самым важным моментом, руки опускаешь? Не смеши. Где Трусова, которую я знаю? — А какую ты знаешь? — Саша склонила голову, игриво улыбаясь. — Я знаю её упёртой. Как баран. Будет делать что-то, пока не добьется своего. Я знаю её трудолюбивой. Я знаю её влюбленной в спорт и идею совершать то, что не делал никто. Я знаю её зацикленной на мысли о пяти четверных. Я знаю её, пытающуюся доказать мне, что прыгнет аксель. Я знаю её спортсменкой, которая может побороться на Олимпиаде. Саша слушала Алёну и глупо улыбалась. Она давно не чувствовала себя так спокойно, так хорошо, так просто. Они просто разговаривали, а Трусова уже ощущала себя гораздо лучше, чем когда только позвонила. — Алён, я скучаю, — эта фраза просто вырвалась. Неконтролируемая. Случайная. Правдивая. — Мы не можем, ты же знаешь. — Знаю, прости. — Тогда, — Косторная замолчала, — ты меня бесишь. — Ты меня тоже бесишь, — девушки засмеялись, а потом, прекратив, смотрели друг на друга, через экран и расстояние в почти шесть тысяч километров, нерешенные вопросы, отношения Саши и осознание неправильности. — Иди на тренировку и покажи всем, что ты достойна. — А ты иди завтра на тренировку и покажи, что еще готова бороться. Трусова сбросила вызов и встала с кровати. Уже через несколько минут она была на тренировочном льду, встречаясь с Аней взглядом. Щербакова, видимо, тоже провела какой-то диалог или внутренний анализ ситуации, поэтому была сконцентрирована, решительно настроена. Она смотрела на Сашу, на тренеров, на журналистов серьезным взглядом, означающим только одно — она готова бороться. Трусова смотрела так же — она не собирается сдаваться. Пять четверных и тройной аксель. Это цель, а значит — Саша её достигнет. Тренировка прошла продуктивно — Аня оставляла себя на льду, заходила на четверные лутц и флип, отдавала себя прокату и льду. Саша никогда не катала произвольную так - она была Круэллой, она была поглощена образом, программой в целом. Она чувствовала каждый прыжок, каждое вращение. Ей наконец-то показалось, что она поняла, зачем она продолжает борьбу, зачем она так сильно хочет выиграть. Она каталась и понимала, что готова показать невозможное. В номер девушки шли в тишине, думая каждая о своём. Лишь зайдя в блок, Аня посмотрела на Сашу. — Ты общаешься с Алёной? — Два раза созвонились, один списались, — Саша не смотрела на Щербакову — было неописуемо стыдно. — Собираешься к ней вернуться? — Ань, — Трусова ответила серьезным голосом, — я не знаю, что твориться в моей голове, но я уверена в двух вещи: мы с Алёной быть вместе не можем, и обе это знаем. А вторая — ты мне действительно нравишься. — Поборемся за золото? — Щербакова смягчилась, услышав, казалось, искренний ответ. — Да, — Саша поцеловала Аню в губы, немного улыбнувшись. Аня пообещала себе, что постарается выиграть золото и стать хорошей девушкой для Саши. Саша пообещала себе, что постарается выиграть золото и перестанет себе врать.