Алёна достаточно быстро втянулась в рабочее русло: она вставала рано, завтракала и шла на тренировки. Вечером — подкатки. Девушка старалась не думать ни о чём, она просто существовала. Она старалась не читать новости, старалась не слушать разговоров Майи и Даши про Камилу, про девочек, игнорировала существование Олимпиады, много тренировалась, а еще отдавала всю себя детям.
Маленькие фигуристки вообще вселяли в Косторную какую-то утерянную уверенность в себе — они восхищенно смотрели, как завороженные вслушивались в каждое слово, а еще много говорили. Они напоминали Алёне её в далеком прошлом — такую же шумную, веселую, наивную. Подкатки стали настоящей отдушиной. Дети не знали историю скандалов, связанных с именем Алёны, не знали о провалах и о невовремя сказанных словах, не знали об унизительном интервью на первом. Они видели в Косторной известную фигуристку и хорошего человека.
Общаясь с детьми, она начала снова принимать себя. Она всё ещё спортсменка, всё ещё катается, старается и борется. У Алёны было собственное преодоление, о котором она никому не рассказывала. Преодоление ненависти к себе и спорту. И помогали в решении этих вопросов отнюдь не близкие люди. Помогали в этом те, кто еще не видел в мире разочарований и несправедливости.
Даша постоянно пыталась поговорить с Алёной про её состояние. Вылавливала между тренировками, заходила утром перед ними, встречала после подкаток. Но каждый раз один итог — Косторная улыбалась, трепала подругу по волосам и говорила, что всё в порядке. Раз за разом.
Усачева за последний год слишком хорошо узнала Алёну — они дружили и до этого, но за прошедший год они сблизились, и Косторная представала перед Дашей в разных состояниях. Но в таком, как сейчас, девушка её еще не видела. И это пугало.
Еще несколько дней назад Алёну невозможно было вытащить из квартиры, она часто плакала и истерила, не хотела идти на тренировки, то сейчас — полная противоположность. Слишком широкая улыбка, шутки невпопад, а еще постоянная работа над собой. Алёна работала на износ. Даша, которая тоже только начала ходить на тренировки, удивлялась работоспособности подруги. Раньше Косторная могла отлынивать, отсиживаться, где-то недорабатывать, но сейчас — полная концентрация, полная отдача упражнениям. Алёна даже не спорила ни с кем из тренеров, она даже игнорировала высказывания Железнякова. Она молчала, даже когда он упоминал Валиеву и её ситуацию.
Даша переживала, она понимала, что такое состояние Алёны — броня, за которой — лишь отодвинуть — комок боли и переживаний. Даша честно старалась помочь, она заглядывала в глаза, пытаясь увидеть хоть немного искренности, долго сидела с Косторной в тишине, переплетая пальцы, проверяла её режим, обнимала крепко-крепко, будто бы защищая от внешнего мира.
День Влюбленных — день, когда одинокие ноют, что они одинокие. Так считала Усачева уже несколько лет, и совсем не видела смысла в этом празднике. Они договорились с Алёной провести его вместе за просмотром какого-то сериала после подработки девушки.
У Даши еще не начались полноценные тренировки на льду, поэтому до вечера у неё было много времени. Она осталась одна со своими мыслями, и вдруг поняла, что чужая проблема, в которую она невольно оказалась втянута, забирала слишком много сил, времени. Все мысли были только о том, как помочь Алёне, как отгородить Аню от боли, и как на расстоянии врезать Трусовой.
Саша в этой ситуации бесила больше всего, но каждый раз, когда Даша пыталась сказать об этом Алёне, та её прерывала и просила не говорить о Трусовой вообще, ни в каком ключе, ни в каком отношении. Просила сделать вид, что Саши просто нет, не существует.
Размышляя о коллеге, у Усачевой закипала кровь в жилах, ей становилось так мерзко от того, что Трусова просто использует обеих её подруг, обеих заставляет страдать. Даша после травмы вообще пересмотрела своё отношение к жизни — стала смелее, выносливее, а еще, казалось, бесстрашнее. Других объяснений, почему она уверенно взяла телефон, набирая Сашу, не было.
— Ты перепутала номера и хотела Ане позвонить? — Саша не удосужилась даже поздороваться. Она только пришла после тренировки и, сходив в душ, улеглась на кровати. Усталость была уже перманентной. Ситуация с допингом выматывала настолько, что казалось, на нем поймали её, а не Камилу. Давление тренеров, постоянное нахождение рядом журналистов, Аня, которая много переживала — бесило всё.
— Нет, — настрой Даши спал, когда она увидела Трусову, но, вспомнив состояние Алёны, которое было только по вине Саши, она вновь обрела уверенность, — ты — плохой человек, Саш.
Трусова удивленно подняла брови, а потом нахмурилась, прикусывая нижнюю губу.
— Допустим, — её напрягал этот разговор, она бы сбросила вызов, но желание узнать, зачем звонит Даша, было сильнее.
— Аня знает про ваш с Алёной поцелуй? — Усачева откровенно насмехалась. Алёна несколько дней назад слезно просила Дашу не говорить ничего Ане, и она согласилась. Но поиграть на нервах у коллеги — обязательная часть этого разговора.
— Нет, — Саша держалась спокойно, она пожала плечами, крепче взяв телефон в руки, — Даш, я встречаюсь с Аней. Алёна в прошлом. А еще у меня завтра короткая, я хочу настроиться, поэтому пока.
— Стой, — Трусова опешила от резкого и непривычно грубого голоса дружелюбной Даши, — Алёна призналась Ане в том, что всё еще не отпустила тебя. И теперь Аня с ней не общается. Вообще.
В горле неприятно саднило, будто Саша очень долго не пила, а в груди — ураган эмоций, которые она даже не смогла бы выразить. Казалось, что она случайно уснула, и этот разговор — просто сон. Казалось, что Усачева издевается, что врет, что наговаривает, но фигуристка звучала слишком строго и — еле заметно — сочувствующе. Даша не могла спокойно говорить об Алёне — она слишком переживала за чувства подруги, слишком переняла её проблемы.
Даше было обидно за Аню, но, видя страдания Косторной, Усачева довольно чётко приняла позицию. У Ани и участие в Олимпиаде, и Саша, признание общественности, поддерживающие родители, верность фанатов, у Алёны — только она сама и Одри, которая старалась поддержать хозяйку в моменты истерик, облизывая солёные щеки.
— Что ты несешь, Даш? Сначала признаться в измене, а потом говорить Ане, что любит? Звучит как бред, не находишь? — Саша уже не видела в Усачевой опасность, она надеялась на то, что она даст хоть какой-то ответ на вопросы.
— Алёна не изменяла, — фигуристка неприятно улыбнулась, — ты дура, если считаешь, что она могла так поступить. Она может отрицать, может орать о том, что ненавидит тебя, но это неправда. К сожалению.
— И Аня знает? — Саша впервые за весь разговор задумалась об Ане.
— Да.
— Что мне делать? — Трусова не была в этот момент именитой спортсменкой, не была той, кто славится своей силой и уверенностью. Она была той, кто нуждался в помощи, нуждался в совете и ответах.
— Выбирать. Понять себя. Что ты чувствуешь, к кому чувства и есть ли они, — Даша не похожа на пятнадцатилетнюю девушку — она всегда была мудрее, умнее, даже если скрывала это под маской веселушки.
— Я, — Саша сжала свободную руку в кулак, впиваясь ногтями в ладошку, — я делаю всё правильно. Алёна мне не подходит. Мне нужна Аня.
— Правду говоришь?
— Не знаю, — Трусова сдалась. Она уже перестала понимать себя, свои чувства и свои слова.
— Почему Аня? — обычный вопрос. Даше просто хотелось приоткрыть туманную завесу мыслей одногруппницы, которая всегда казалась закрытой книгой.
— Она, — Саша улыбнулась, — спокойная, милая. Она поддерживает, уважает, с ней просто. Она, — девушка не закончила.
— Удобная, — закончила за неё Усачева, — а я думала, что ты не ищешь легких путей. Видимо, я ошибалась.
Саша поняла, что Даша сбросила. Девушка резко встала с кровати, меряя шагами комнату. Признавать правоту коллеги не хотелось, не хотелось думать, что с Аней просто удобно, не хотелось принимать тот факт, что Трусова по большей мере просто пользовалась Щербаковой. Резко стало слишком мерзко от себя. Испытывать огромное количество чувств к одной, а целоваться и принимать поддержку от другой.
«Алён, ты правда не изменяла?»
Косторная прочитала почти моментально несмотря на то, что была на подработке. У неё был небольшой перерыв, и в этот момент она увидела сообщение, которое не ожидала увидеть. Саша ждала ответ с замиранием сердца. Алёна долго печатала, стирала, снова печатала и снова стирала.
«Изменяла, я же сказала»
«Ты врешь?»
«Нет»
«Врешь»
«Саш, пожалуйста, я была плохой девушкой. Не хочу быть и плохой подругой»
«Ты была неплохой девушкой»
«Удачи тебе завтра на короткой»
«Будешь смотреть?»
«Нет, конечно»
«Если будешь смотреть — прыгну аксель»
«Обещаешь?»
«Постараюсь. Должна же я когда-то доказать тебе, что смогу»
«Тогда гладкого льда»
Саша чувствовала, как щеки краснеют, как на душе разливается тепло. Алёна вызывала такие чувства, которые не вызывал никто в её жизни. Хотелось улыбаться, хотелось выйти и сделать этот злополучный аксель, хотелось уже приехать в Москву. Саша поняла, что ей здесь не нравится. Пекин был неплохим, олимпийская символика вселяла гордость и грела воспоминаниями о мечте и целях, но за последние дни произошло столько всего, что вся радость давно перетекла в отторжение и ненависть. Олимпийские игры, которые были главной мечтой, становились кошмаром.
Такие мысли Саше приходили редко, но она так соскучилась по родителям, по братьям, по собакам, по Хрустальному и тем, кто в нем тренируется. Саша соскучилась по дому и поняла, что здесь даже Щербакова перестала быть спасательным кругом. Она старалась, но не могла помочь — у самой на душе демонов и переживаний много, даже больше, чем у Саши.
Аня после тренировки решила прогуляться по Олимпийской деревне. Нога ныла, но хотелось хоть немного проветриться после тренировки. Саша ушла в номер, сославшись на усталость. Щербакова тоже устала. Устала так сильно, что перестала осознавать, что всё происходящее — реальность. Всё было похоже на неудачный ситком, на плохую российскую комедию, перерастающую в драму.
— Аня, — девушку окликнул знакомый голос, и на лице у Щербаковой сразу появилась улыбка.
Женя выглядела счастливой — она махала двумя руками, хотя находилась совсем недалеко. Медведева в принципе изменилась. Аня знала Женю слишком долго. Она знала её ещё со своего детства. Они тренировались вместе много лет, рука об руку, дружили, общались. Прошлая Женя много работала над собой, не щадила себя, верила в лучшее и мечтала о большем. Нынешняя Женя была взрослее, мудрее, вечная грусть в глазах напоминала о пройденном пути. Но нынешняя Женя была счастлива — это было видно.
Она научилась принимать себя, обстоятельства и жизнь такую, какая она есть. Аня восхищалась спортсменкой и очень ценила её, но во всей веренице событий у них даже не было возможности нормально поговорить.
Медведева первый раз посетила Олимпийскую деревню, и она была искренне рада увидеть Аню. Хотелось поговорить, обсудить всё, что происходило и происходит.
В Пекине на удивление была хорошая погода. Девушки обнялись, не снимая масок — к этому относились очень строго.
Одногруппницы обсуждали тренировки, невзначай коснулись ситуации с командным турниром, с Камилой, а потом быстро перевели тему. Женя много смеялась, рассказывала о том, каково работать послом, и что она иногда чувствует ненужность данной роли.
Медведева резко замолчала, изучая лицо Ани. С ней было что-то не так — хоть Щербакова и поддерживала Женю смехом, участвовала в разговоре, девушка слишком хорошо знала Аню, чтобы не понять, что у неё много вопросов и проблем в голове.
— Как у вас с Сашей? — Аня поменялась в лице.
— Нормально.
— Ань, — Женя приобняла за плечи, намекая, что ей-то она точно может довериться.
— Правда всё нормально, — Щербакова посмотрела на подругу, — я узнала о том, что она встречалась с Алёной. Узнала, что они снова начали общаться. Потом заставила Алёну сказать Саше, что она ей изменяла. А недавно Алёна призналась, что всё еще любит Сашу.
Аня говорила быстро и неразборчиво, еще и маска заглушала звук. Женя нахмурилась, пытаясь разобраться в том, что сказала Щербакова и не показалось ли ей.
— Алёна изменяла Саше?
— Нет.
— Но ты заставила сказать, что она изменяет?
— Саша подозревала Алёну в измене. Была уверена в этом.
— Но она не изменяла?
— Жень, — Аня закатила глаза, — ты уже спрашивала. Нет.
— А зачем тогда?
— Мне кажется, что Саша что-то испытывает к Алёне.
— И ты решила их так развести?
— Да.
Женя покачала головой — её девочки выросли и обзавелись своими проблемами, которые решить могут только долгие разговоры и честность. Медведева не собиралась становиться психологом или советовать правильные, как ей кажется, вещи. Она лишь хотела помочь Ане не стать врагом для себя самой.
— Знаешь, — Женя подняла голову, рассматривая облака, — когда я узнала, что они встречаются, очень удивилась. Они такие разные, полные противоположности. Но потом я увидела их отношение друг к другу. Трепетное, заботливое, а еще несмотря на возраст, страстное и любящее. Они правда были хорошей парой.
— А мы с Сашей плохая?
— Я этого не говорила. Просто я никогда не видела такую романтичную Сашу и такую заботливую Алёну.
— К чему ты ведешь?
— Просто рассуждаю. Думаю, тебе нужно понять, что мы не отвечаем за свои чувства. А еще любовь не всегда взаимна, даже если кажется иначе, — Медведева посмотрела на часы, — Анют, прости, мне бежать надо. Не думай об этом сейчас. Отложи вопрос. Отношения часто мешают спорту. Не дай себе сделать ошибку из-за чувств.
Женя порывисто обняла Аню и начала уходить.
— А ты куда?
— С Алиной и Ритой четырнадцатое февраля праздновать.
— Вы с Алиной помирились?
— Помни, Ань, — Женя проигнорировала вопрос, — сначала спорт.
Щербакова медленно пошла в номер. Она и забыла, что четырнадцатое февраля — день Влюбленных, а не день перед короткой программой. Забавно, что в этот день она совсем не хотела быть с Сашей — впервые за долгое время хотелось просто побыть одной.
Девушка вошла в блок, проходя в номер Трусовой, которая лежала на кровати и блаженно улыбалась.
— С днем святого Валентина, — Аня грустно улыбнулась, а затем прошла в свою комнату.
— С днем святого Валентина, — тихо ответила Саша, перестав улыбаться.
