Вишнёвая тень

Золотой свет сменился на рыжую медь заката, тени удлинились, а Мирабель с Бруно наконец-то смогли набрать достаточно глины, перепачкавшись с ног до головы. – Придётся заходить домой на цыпочках, – решила девушка, осторожно снимая обувь при входе в Каситу. – Даже если наследим, уверен, родные сменят гнев на милость, когда получат новую посуду, – мудро изрёк предсказатель, впрочем, тоже привстав на носочки, – А ещё мы профукали ужин. – Ты голодный? – заботливо поинтересовалась племянница. – Нет, я больше о тебе волнуюсь. – Я в порядке, и мне ничего не хочется, – Мирабель и сама удивилась этому факту, ведь добыча глины была какой-никакой, а физической нагрузкой. Вместо голода желудок тянул ноту «ля» с тщанием мальчика-служки в церкви. Вот и ещё один повод задуматься, что, собственно, происходит. У Мирабель была одна, наиболее правдоподобная версия происходящего, но девушка гнала от себя даже малейшие мысли об этом. Это не любовь. Что угодно, пусть хоть отравление или лихорадка. Что угодно – только не любовь. – Я зайду к тебе завтра? – спросила девушка, истошно ругая сама себя где-то в глубине сознания. – Конечно, Хвостик, могла бы и не спрашивать. А теперь беги сворачиваться в калачик. – Спокойной ночи, – Мирабель проводила сутуловатую фигуру глазами, а затем, героическим усилием заставив ноги отлепиться от пола, побрела в ванную. *** Оказалось, что глиняная пыль обожает не только ногти, но ещё и кудри, так что пока Мирабель приняла ванну, снаружи стемнело окончательно. Ещё немного, и кто-то из родных стукнет в дверь с посылом, что она вот-вот выльет на себя всю воду общины, если не целой Колумбии. Интересно, у дяди там тоже по плану наведение марафета? Странно, но Мирабель не могла представить его в чём-то кроме старой рубашки, штанов и пончо, и, тем более, вовсе без одежды. Цельнокроеный родственник. Наверное, он так и залезает под душ, а потом тихонечко сохнет, сидя посреди своей пустыни или карабкаясь по ступенькам наверх. Придумать бы что-нибудь с этими ступеньками… Уже упаковавшись в ночную рубашку, девушка заметила шкатулку, одолженную дядей ещё вчера. Совсем о ней забыла. Надо бы рассмотреть да вернуть владельцу. В семье Мадригаль к искусству тяготели только она и дядя Бруно, хотя Мирабель знала, что дедушка Педро отлично шил. Если подумать, Антонио тоже иногда рисует, но пока нельзя было с уверенностью сказать, что это перерастёт в какое-то серьёзное увлечение. Любопытно, кто сделал эту шкатулку. Пальцы девушки пробежались по лепесткам искусно вырезанных цветов. Внезапно раздавшийся «клик» заставил Мирабель вздрогнуть от неожиданности. Потайной замочек! На кровать высыпались пожелтевшие от времени обрывки бумаги. Девушка, сама того не зная, держала затейливо украшенную вещицу вверх ногами. Только бы не сломала! Нет, вроде всё цело. Теперь нужно просто собрать содержимое, не разглядывая его. «…искренне твой…» Мирабель негодующе зажмурилась. Крохотный отрывок донёс до неё больше информации, чем хотелось бы. Судя по всему, это было порванное письмо. Да ещё и почерк знакомый. Руки сами потянулись к записке от дяди, в которой он приглашал племянницу в гости. Да, сходство налицо: наклон даже начертание букв совпадает. Мирабель замерла, слушая, как её костерит голос собственной совести. Перед ней лежало старое письмо, написанное Бруно. Раз оно в шкатулке, значит, это не было предназначено для посторонних глаз. При этом оно было порвано: адресат его не дождался. Черновик, которому, возможно, минул не один десяток лет, и сейчас никому ни тепло, ни холодно от этих пожелтевших кусочков бумаги. Да? Верно? Абсолютно верно! Пусть где лежало, там и лежит до скончания веков. Девушка сделала всё, что могла, вплоть до воззваний к собственной лени, мол, обрывки слишком мелкие, да и поздно уже возиться с бумагой, но куда там. Подвинув поближе столик, Мирабель взялась за этот квест, соединяя фрагменты канувшей в Лету жизни Бруно. То, что возникало под её руками, было написано поистине бисерным почерком, будто сочинитель мечтал исчезнуть с лица Земли в процессе создания письма. Было видно, насколько тщательно Бруно подбирал слова, боясь показаться смешным. Мама сказала, что ему было 16 или около того, когда он влюбился в Хуаниту. Робкий 16-летний юноша, от которого уже тогда чурались за его предсказания, сидел в своей комнате, сочиняя это. Мирабель могла представить себе, как он подпирал курчавую голову и покусывал костяшки пальцев. Ему было страшно, и при этом Бруно не мог совладать с чувствами, распиравшими его изнутри: «Дорогая Хуанита. Боюсь, что если я не напишу тебе, ты так никогда и не узнаешь, что я чувствую. Прости, если казался тебе чудаком и убегал, едва тебя завидев. Я слышал, твои подружки смеялись, говорили, что я странный. Да, конечно, я немного не от мира сего, но если бы я нашёл в себе смелость поболтать с тобой, ты бы узнала меня с другой стороны. Не отрицаю, мой дар жутковат, но я самый обычный мальчишка, и я пытаюсь сказать, что… Чернила растеклись, я слишком долго думал, как это написать. Извини ещё раз. Кстати, твоя мечта разводить курочек вовсе не кажется мне глупой. Цыплята на прошлогодней выставке были просто очаровательны. Уверен, ты станешь отличной заводчицей. У меня не выходит писать красивые письма. Зато я рисую, леплю из глины и недавно научился играть на типле (слышал, тебе нравится звучание этого инструмента). Всё, о чём я прошу, это о малюсеньком шансе. Позволь мне доказать, что я не тот монстр, которого из меня представляют. Может, мы могли бы сходить куда-то вместе? Могу ли я надеяться на твоё снисхождение? С нетерпением жду твоего решения. С наилучшими пожеланиями, искренне твой, Бруно Мадригаль» Мирабель медленно выпрямилась, глядя прямо перед собой. По ощущениям казалось, что ей в живот вогнали плохо заточенный нож, и боль отдавалась даже в кости. Это письмо… Что было бы, получи его Хуанита? Новая эмоция вырвалась из глубин сознания, словно вихрь. Эта сеньорита что, была непроходимо тупой, чтобы не догадаться о чувствах Бруно? Все признаки были налицо – но нет! Она взяла – и прикончила его, заявившись с просьбой рассказать ей о суженом. Просто восторг! Как вообще можно было влюбиться в такую идиотку? Да как она вообще посмела отвергнуть такого замечательного человека?! Мирабель скрипнула зубами, и, сгробастав клочки бумаги, запихала их обратно в деревянную темницу. Вот и всё. Как и не было. Если что, девушка ничего не знает. Нельзя причинять дяде боль. Он ведь любил, и после этого… Да Хуанита ему всю жизнь сломала! Вот так вот бац – а человек оказывается однолюбом, а потом и вовсе влачит жизнь затворника! И это справедливо?! У Хуаниты муж, дети и пресловутые куры, а дядя Бруно жил с крысами все эти годы, став заложником и своего дара, и своего сердца, отказавшись кого-либо туда пускать. – Что б твои куры передохли! – прорычала сквозь сомкнутые зубы девушка и тут же осеклась, испугавшись сама себя. О, нет-нет-нет. Нельзя такое говорить, даже в сердцах. Что сказала бы мама? Хуанита часть их общины, их соседка. Она хорошая женщина. Разве её вина, что она не испытывала чувств к Бруно? А с другой стороны, хорошо, что у этих двоих ничего не вышло, поэтому что… – А ну быстро спи! – рявкнула Мирабель, только на этот раз сама на себя, вворачиваясь в одеяло. *** Когда свет погас, Вишнёвая тень бережно коснулась лапой лопатки девушки. Та мирно засопела. Хороший детёныш. Всё же из неё вышла превосходная хозяйка, и её эмоции такие яркие. Маленькая стычка с ягуаром выкачала из Вишнёвой тени силы. Пришлось поранить его собственной гранкой, ведь все тени плоские. Ну или почти все. Тварь осторожно вскарабкалась на кровать, садясь рядом с головой девушки. Зрачки, по форме напоминающие миндальные орехи, сосредоточились на девичьем лице. Тень смотрела на Мирабель с какой-то жутковатой нежностью. Привязывалась. И с каждым часом эта привязанность всё крепла. Сейчас обделённая по части волшебного дара девушка была для Вишнёвой тени сокровищем. А переживания Мирабель – любимой пищей. Острая мордочка прильнула к виску спящей. Плоская тень заклубилась, приобретая объём. Тело. Отличное гибкое и сильное тело. А ещё… Мысли. Кое-что о том, куда положено идти. Что делать она уже решила. Вишнёвой тени были чужды команды. Она знала лишь одно: баланс. Знала, что одно перетекает в другое, соединяясь лишь на мгновение, называемое жизнью. Как добро и зло. Свет и тень. Или пересекающиеся треугольники на одежде того одинокого мужчины. Смысл существования был найден, и теперь Вишнёвая тень намеревалась нести радость. Пусть и делая это на свой кошмарный манер.