Охота на лис

Интегра не знала рыцарей Круглого стола до своих семнадцати лет. Военная подготовка и первый марш-бросок (наблюдателем, разумеется, исключительно ради образования) в Залив отобрали у неё всё свободное время почти на год. Роб успокаивал её, подбадривал и всячески заверял, что парочка его полканов, похожих своими бритыми макушками и квадратными челюстями до полного слияния и идентичности, хорошо справятся с «текучкой». Много ли ума — два раза в неделю постреливать в зубастых выродков по заброшенным церквушкам да всё остальное время гонять солдатиков по плацу. — Мои люди совсем меня не знают, — горячо спорила с ним Интегра однажды вечером, расхаживая по кабинету нервным шагом переполненного желанием действовать человека. — Твои люди до конца жизни будут считать тебя симпатичной мелкой соской, милая, если не доказать им обратного, — расхохотался Роб Уолш. — Ты бы к ним ещё на шпильках выбежала при полном марафете. Любого полудурка при погонах можно впечатлить только своими достижениями, а для этого тебе нужно хотя бы нюхнуть пыль на настоящем сражении. И в этом нам с тобой чрезвычайно повезло. Впоследствии Хью Айлендз скажет ей, что считал эту меру излишней. Виды деятельности и оперативной реакции принципиально разные — как можно сравнивать небольшой оперативный отряд с профессиональными военными действиями! Классическая стрельба по воробьям из гаубицы! — Сэру Уолшу стоило сделать упор на подготовку к точечным операциям, — раздраженно вещал он, постукивая пальцем по личному делу Интегры. — К реакции на локальную проблематику в реалиях Лондона, а не где-то в Персидском заливе! Тем более… с вашими данными там делать было нечего! Мотались под ногами у военных — а всё ради чего? Интегра, сложившая руки на коленях, как хорошая девочка, прилежно кивала: за последние полгода её «данные» сильно изменились. В частности, среди всех рыцарей Круглого стола один только сэр Айлендз и мог бы поравняться с ней ростом и размером ноги. Роб частенько шутил над ней (сам он теперь едва-едва дотягивался макушкой до её подбородка): для солдата в засаде такой рост — наказание. — И в танк тебя не засунуть теперь, милая. Разве что в немецкий, — хохотал он, а сам — аж сиял от восторга. Он часто хватал её за вытянувшиеся замозоленные ладони, с восхищением скользил взглядом по её фигуре от кончиков военных сапог до макушки: высокая, ладная, моя юная валькирия — вот что читалось в его взгляде. Умоляю, как-то сказал он без намека на шутливость, не стесняйся своего дивного роста. Носи его гордо, с прямой спиной, вздёрнув подбородок. Не в выправке дело, не в офицерской осанке: вот что захотят уважать «твои люди», вот чего им не хватает! Он говорил это и крепко, по своей извечной привычке, мял её локоть — но теперь Интегре не было больно. Руки её окрепли, окрепла спина и ноги. Роб молчаливо поощрял её не только к наблюдению — к участию в отдельных военных операциях. На плече у Интегры быстро образовалась корка от приклада, а само плечо перестало дергаться от отдачи. Вес пистолета, который когда-то швырнул её на пол, она теперь едва ли почувствовала бы. Интегра возмужала, она теперь стеснялась этого, как стеснялась своей внешности всё то время, что провела среди настоящих военных. Она почти мечтала, чтобы в какой-нибудь засаде её стегануло раскаленными осколками по лицу: так она быстрее сошла бы за свою, но что-то берегло её. Берегло — и протягивало указующий перст, мол, «смотри туда». — Тебе сейчас кажется, будто какая-то разница есть, — говорил ей вечером Роб, пока они сидели перед палатками оперштаба и наспех ужинали сухпайком. — Мол, вот вампиры — их убивать будет легче, потому что у них клычищи, красные глазищи и в целом вид непотребный и злобный. Но даже в оптический прицел ты эту разницу едва ли заметишь, милая. Это будут такие же люди, как твои соседи, как твои сограждане. Просто цвет кожи будет чуть-чуть другой. Сечёшь? — Но все эти сограждане «чуть-чуть другого цвета» больны бешенством, помнишь, Роб? — вскинула Интегра брови. В ответ Роб только усмехнулся: милая, сама всё увидишь. Сама всё поймёшь. Интегра увидела. Интегра не была до конца уверена, что поняла что-то о тех сухопарых пустынных лисицах, против которых они безжалостно воевали в Заливе, но поняла кое-что о себе и о том, как это бывает — когда стреляешь в живую мишень с такого большого расстояния. Она успокаивала себя мыслью о том, что Роб редко бывал неправ в отношении других людей. Он, в конце концов, тесно работал с SAS (если не возглавлял некоторые его подразделения, в чём Интегра не была уверена до конца). Значит, люди по ту сторону прицела были правильной мишенью. О себе Интегра поняла, что может выстрелить в живого человека. Значит, сказала она Робу, вампир тем более не будет такой уж проблемой. Роб в ответ пожал ей руку с таким чувством, что она невольно зарделась. Она вернулась полгода спустя другой: сухой, вытянувшейся, изрядно пообтесавшейся о колючую военную мораль. Цепким, уже привычным глазом оценила она работу двух оставленных Робом полканов и милостиво решила, что они могут выполнять свою работу и дальше: парни зарекомендовали себя именно такими, как Роб обещал — туповатыми дуболомами, неспособными на выдумку, а значит, на предательство. Но очень меткими и крайне выносливыми. После одной командировки в Залив последовали другие — к большому сожалению Роба, конфликты такого масштаба, как в Афганистане, редко разрывали мир, но «хорошенькому деятельному ученичку SAS» было, на что посмотреть в мире, да и руке её недоставало крепости в стрельбе. Нужны были «правильные мишени для правильно милой мисс», и Интегра за те годы, что она провела «на домашнем обучении», зарекомендовала себя легко и быстро схватывающей, цепкой, а главное — «интуитивно меткой». Роб Уолш только губами чмокал, когда читал резюме о её достижениях — во имя святости открытых отношений и взглядов, делал он это при ней же, с выражением, особо выделяя места с достижениями и вскользь отмечая промашки, буквально заставляя её розоветь от удовольствия. Она отметила конец своего юношества, вывалив содержимое своего вещмешка посреди отцовского кабинета. Там, за закрытой дверью, она ещё очень долго вертела в руках мелкие обломки войны, которые она привезла с собой, гадая, какие развалины должен был донести на руках через Войну её отец. Камешки, складные ножи, сломанные очки вражеского офицера, которому она всадила пулю между глаз из винтовки. Она стянула свои тяжелые ботинки, к которым за все эти месяцы ноги будто приросли, растянулась на полу во весь рост, слушая монотонную, раздражающую тишину, и ещё три дня провела за закрытыми дверями, опустошая содержимое мини-бара (крендельки, солёные орешки, снова крендельки). Много думала и листала растрескавшиеся от старости гримуары, заботливо подготовленные к её возвращению одним из полканов. Стратегия, обозначенная изящным названием, требовала мяса на тонком скелете. А для этого ей нужно было провести разведку боем: тем более теперь Совет действительно хотел с ней познакомиться. Наблюдая за собравшимися обсуждать и осуждать её кандидатуру мужчинами, Интегра вспоминала краткое резюме, набросанное для неё Робом: Совет Двенадцати никогда не был таким уж единым, более того, каждый новый Рыцарь назначался Её Величеством лично. Логика была проста и практична: человек должен был хотя бы у трети вызывать симпатию, у другой трети — раздражение, а ещё треть не должна была знать, кто это вообще такой. — Наша старушка очень умна, — подметил посмеивающийся Роб Уолш, — ей же не нужна военная хунта при влиянии, способная легко и быстро договориться о свержении действующего строя и перехватить ядерный чемоданчик. Общее решение всегда рождается в муках, и роды не один день длятся. Были времена, как мне рассказывали, при твоем дедушке ещё, когда и на дуэли вызывали. А уже при мне могли просто друг другу рыло начистить. Теперь обмениваются карточками с телефонами адвокатов, и рыла друг другу чистят уже они. Скучища. — А кто недолюбливает тебя, Роб? — спросила Интегра, накручивая прядь волос на палец и внимательно разглядывая разложенные перед ней фотографии. Роб только усмехнулся: мол, догадайся сама. — Просто чтобы ты знала, милая, в день смерти твоего батюшки лишь личное вмешательство Её Величества спасло тебя от паломничества озабоченных и озадаченных «папиных друзей». Твоя должность — единственная наследуемая за Круглым столом. Утопили бы в подарках, избили бы цветами, задушили бы в объятиях, им только волю дай. Не проявляли ретивости трое, фамилии сама угадаешь? — Тебе не интересно было подружиться со мной? — с искренним интересом спросила Интегра. — Милая, Хеллсинги, хоть это и не принято обсуждать, всегда питали страсть к военному искусству, — расхохотался Уолш, — я не ждал, что ты придёшь ко мне столь рано. Но знал, что придёшь. Интегра вздохнула. — Какие ещё у вас клики и дружки по интересам? — спросила она не без интереса. Уолш философски пожал плечами. Рыцари за Круглым столом менялись достаточно часто, костяк сохранялся, если верить Её Величеству, исключительно соразмерно заслугам, но Роб придерживался другой точки зрения — воинствующих противоположностей во взглядах, по взглядам же разделялись и новички, примыкая к наиболее себе близким. Они не посвящались во все детали — только в те, которые требовали совместной проработки. Дела минувших дней не требуют ни хулы, ни похвалы, стяжать себе славу на поприще обычной «домашней работы» было невозможно, оттого и удерживались за Столом лишь самые альтруистичные энтузиасты. — Мы, если хочешь, завхозы всея Англии, — обозначал это Уолш, — ключики есть от всех дверей, да взять не можем ничего. Сэр Айлендз, первый из энтузиастов, возглавлял «кружок интеллигентов», как едко аттестовал их Роб Уолш, без малейшей, надо отметить, симпатии. Философия реакции, почти выплёвывал он эти слова, что может быть гаже? Реагирования требуют лишь крайние проявления. «Хеллсинг» — структура сугубо практическая, сродни совочку, которым убирают собачье дерьмо. Минимум полномочий, сокращение штата до минимума, попытки балансировать между свободой и правом на жизнь для тех, кто не заслужил смерти — он на всё смотрел со своей юридической точки зрения. Граждане Британии имеют право на поступки по принципу римского права — пока не пресечена свобода другого человека. — Ей-богу, этому бюрократишке наплевать, что часть этих самых «граждан» живет сильно дольше среднего и, вообще-то, кровью питается. Сэр Айлендз, партийный функционер, приближенный не только к Её Величеству, но и к действующему Премьеру, предпочитал делать вид, что вампиров вовсе не существует — есть некоторая проблема, которую необходимо решать, с клыками или без — неважно. Роб ещё называл его «верным тэтчерианцем», что было ругательством, вне всякого сомнения. Этакий придурок, который верит в функционирование свободного рынка при диктате приватизированной госструктуры. Один из тех, что сокращают больничные койки в городах, потому что «у нас недостаточно заболевших», а во время эпидемии хватается за голову: как же так, где же врачи, почему не выполняют возложенную на них функцию! — Батюшка твой часто собачился с ним до крови. Сэр Айлендз — он такой. Сперва режет бюджеты, ратует за минимизацию оборота вооружения, а потом встаёт в красивую позу: мол, как, как вы допустили, что у вас уже целое общежитие сербов в Уолтем-Форест растерзали! И крайние меры он при этом считал недопустимыми. Роб наклонился к зажигалке, которой Интегра щёлкнула, стоило ему только потянуться за новой сигаретой. — У Арти была с ним размолвка на этой почве, очень крупная, — у Интегры сжалось сердце от того, насколько свойски, душевно прозвучало это самое «Арти» из его уст. — Давно ещё, задолго до твоего рождения, лет двадцать пять назад. До меня дело дошло только на подсчёте трупов и потраченного оружия. Полторы сотни трупов, а патронов потрачено хорошо если десяток. И никаких взрывных механизмов, отметь. — Как такое возможно? — У Арти был свой туз в рукаве. И как раз после одной такой оптимизации Арти не выдержал и пошёл вразнос, — Роб глубоко затянулся и медленно выдохнул, ласково поглядывая на Интегру. — Я его не виню. Кто бы на его месте поступил иначе. На выходе нахлобучили всему Совету. Захочешь — поспрашивай сэра Айлендза лично, он мудак, конечно, но мудак честный, он знал все детали. Они ведь дружили когда-то, и дружили крепко. Интегра вздрогнула, поняв, о чём идет речь, и твердо решила никогда к сэру Айлендзу кроме как по протоколу не обращаться. Второй кружок собрал вокруг себя, как ни странно, бесхребетный тюфяк Шелби Пенвуд. — Подумай, как люди до адмиралов дослуживаются — по-моему, он родился с лейтенантскими погонами в мелкой жопе. Впрочем, если бы мои предки в одном тазу свои стручки с Эдуардом Первым полоскали, наверное, всё было бы примерно так же. Мнительный-стеснительный, вечно что-то мямлящий и не способный на серьезные поступки, Шелби был уникальным персонажем. — Ты на меня посмотри, милая, меня же можно класть в пирог заместо чернослива, — фыркнул Роб. — Ты на комплименты напрашиваешься, Роб? — Я смотрю на вещи реально, милая. Мне на днях исполнится семьдесят три, а Шелби Пенвуд старше меня на два года. Ты скажешь по нему, что ему без четверти сотня? Вот и я бы не сказал никогда, старикашка как заколдованный, ни одного седого волоса в усах и волосах, с двадцати лет ни года не прибавил. Роб вполне серьёзно рассуждал, что эта молодость была следствием увлечённости Шелби… определенными материями, если можно так выразиться. — Дедушка твой почил, когда Арти было десять, а Рич вот-вот народился, этакий последний выстрел, он отца, почитай, и не знал. И все эти годы Шелби крутился у вас дома, всё с твоим дедушкой тёрся. А дедушка твой знай себе его приваживал — а что, плохо ли, потомок таких кровей, да при новорождённом дворянине. Полезная дружба. Одно время я думал, вот кому бы быть деду Абрахаму сыном — дед ведь был жуткий, не в обиду тебе будет сказано, глаза горят, в кабинете все стены латынью исписаны, руки все в следах от каких-то порезов и ожогов. Арти всего этого сторонился — маменька его была ну до того набожная, что хрен знает, как с дедом-то твоим сошлась, а он весь в неё, и внешне похож был, и внутренне. Зовет его дед Абрахам — пойдем, сынок, читать страшные заклинания на латыни, а он удирает в окно, белок по дубам гонять. А Шелби вот не удирал. Тихий, кроткий, казалось бы, вовсе не способный на громкие поступки, Шелби Пенвуд всем сердцем прикипел к мистицизму. Роб уверял Интегру, что этот усатый чертила не одного неугодного за Столом сместил магическим своим реализмом, дурацкими порчами да насланным кровавым дрищом. Он порывался уйти в эти их масонские монахи, да испугался, поди, всех этих жопных штучек-дрючек. Ой, не спрашивай, милая, чем только довоеная аристократия ни увлекалась, такое тебе про своего папашу рассказал бы, про татухи над копчиками да сатанинские сборища с господином Кроули во главе, закачаешься. Да и Шелби что-то там такое ратовал, что у Кроули неправильный сатанизм, а масоны вообще идиоты, он всё точно знает, ему сам господин Абрахам всё лично изложил и с ложечки его накормил. — Если тебе интересно почитать твои вот эти книжки в телячьей, я надеюсь, коже, то лучше Шелби Пенвуда тебе их содержимое никто не растолкует. Уверял меня когда-то, что для каждого вампира свой наговор-заговор, что каждого из них можно убить своим способом, достаточно собрать лучи со сверчкового хуя в полночь, стоя спиной на восток на ирландском холме в пятый четверг месяца, всё очень просто. Ничего смешного, милая, этот субчик эсминец от линкора не отличит при своих погонах, зато по зубам читает виды упырей, а то и вообще на ощупь их отличает. Шелби Пенвуд тихоньким заикающимся голосом попискивал об особом пути «Хеллсинга» с особыми же полномочиями. Он панически боялся выстрелов, смерти, крови, щелчков зажигалки, собственных сотрудников, любых вампиров, оборотней и упырей, мня себе, что прекрасно осознаёт всю меру, степень и глубину создаваемой ими опасности, а потому почитал особым счастьем спихнуть всю ответственность с себя на какого-нибудь бравого парня в плаще, расшитом звёздочками и каббалистическими символами. Он искренне считал, что с вампирами бесполезно сражаться оружием, но безропотно готов был отдать любые активы своего арсенала по первому требованию, если речь шла о Безопасности, ведь они не целостность страны тут защищают, и даже не Её Величество, но целый жизненный Уклад, где есть Они, а есть Мы, есть скрытое под клыкастыми личинами зло, которое можно уничтожить только магией!.. Ну и добить выстрелом в упор, если понадобится. Для него Хеллсинги всегда были кудесниками, волхвами, вершащими справедливость на совершенно ином уровне. В той самой стычке с Айлендзом, припоминал Роб, он яростно настаивал, что «Хеллсинг» стоит вне любых юрисдикций, а судить его можно только за совершенные лично главой преступления, но никак не за то, что творят Твари. Которых сэр Айлендз, к слову говоря, ещё и называет гражданами Великобритании! Когда речь заходила о методах, Шелби Пенвуд преображался. Он всегда смотрел на Арти, как на кудесника, искренне полагая, что Великий Магистр Творения (или как-то так) Абрахам продолжился в его товарище по детским играм, что мудрость переходит по крови, что Артур может Сотворять нечто такое, что взрывает города и головы наблюдающим, а не делает это единственно из любви к человечеству. Наверняка, на его дочь он будет смотреть точно так же, ещё и примешает что-нибудь про исключительность Женщины, ведь она породила всё, связана своим началом со Злом и Добром, и вообще Божество, или что там обычно говорят эти блаженные? — Он производил впечатление нормального человека, когда мы общались по поставкам вертолётов, — с недоумением заметила Интегра. — Милая, этот старикашка просто слишком труслив, чтобы бросаться сразу слюнявить тебе ручку и признаваться в любви к твоему оккультному началу, — расхохотался Роб. — Но, как и все такие верующие старикашки, он крайне сентиментален и ещё выдаст что-нибудь этакое в твой адрес. Не надевай при нём короткие юбчонки и не покупайся на его предложения «посмотреть книжки в библиотеке», а то мне наши знакомые девицы много чего про эти просмотры рассказывали. Без крови, но с другими жидкостями, не переживай. Интегра проигнорировала это замечание, тем не менее, сделав свои выводы. — А что насчёт тебя? — спросила она, перебирая фотографии и раскладывая их по пристрастиям, подсказанным Робом. — А со мной, милая, всё очень просто. Я, сказал ей Роб, покачивая ногой в кавалерийском сапоге, с самого своего рождения вояка, не такой, как Пенвуд, который хныкал на поле для кросса, а настоящий. Батюшка учил меня считать на патронах, баллистикой я овладел вперед правописания, и можешь не верить, но в титулах нашей Королевы до сих пор делаю ошибки, а каллиграф лупил меня по рукам почём зря. Я вырос в казарме, в казарме же хочу умереть. И «Хеллсинги» для меня всегда были не игрушкой, как для этих сраных функционеров, и не оккультным фетишем. Мы с Арти в первую очередь — сослуживцы, коллеги, если хочешь, братья по оружию, — сказал он, с намёком постучав по кокарде на своем берете, — а уже потом члены одной структуры. Мы не дружили, и это к лучшему, как мне кажется, потому что в итоге мы не разосрались. Пример будет у тебя перед глазами на собрании — напыщенный, будто фунт пороха в жопе, а толку от этого? Я придерживаюсь простого правила — если «Хеллсинг» провоенная структура, то и полномочия у неё должны быть соответствующие. — Например, упреждающая разведка? — вскинула Интегра голову. — Конечно, милая, — лучезарно улыбнулся Роб. Его лицо пошло теми крепкими, внушающими доверие лучиками-морщинками, что бывают на лицах только очень ироничных и жизнерадостных людей. — Я сторонник адекватной системы пожаротушения: когда ещё зимой в торфяник заливали целые тонны воды, чтобы он не тлел по весне. Чего бегать вокруг него летом, когда бушует пожар? Его можно упредить. И с этими вашими вампирами мы именно в таком положении. Тактика упреждения — вот что сработает, моя милая. Знаешь, как поступает умелый охотник, милая? Он отпускает лисицу, привязав метку к её хвосту, а потом находит нору с целым десятком миленьких пушистых шкурок, и после шьёт себе теплую надежную шапку. Поиски вампиров, когда они спят днём — для начала. А как пойдёт — вербовка и перевербовка. Можно прикормить самую гаденькую и подлую часть, едва ли вампиры хоть чем-то отличаются в этом смысле от людей. Сажаешь одних на паёк, чтобы они сдавали тебе других, и тихонечко, без плана-перехвата, обрабатываешь их. Это ничем не отличается от контртеррористических операций: помяни мое слово, милая, наше государство ещё поймет, в какую жопу себя загнало, пока сидело, сложив ручки в ожидании террористической атаки. К ней нельзя быть готовым, если ты просто реагируешь. — Разумеется, я за особые полномочия для «Хеллсинга», за расширение кадрового состава и надёжную границу. Отчего-то наши умники в лице сэра Айлендза хотят видеть надёжную систему ПВО, но представляют её себе они как одну безукоризненно точную, безотказно работающую пушку, нацеленную в нужное место в нужное время, в которую заложен один оплаченный бюджетом снаряд, который прошибает сразу три вражеских самолёта-шпиона, да еще и на сверхзвуковой скорости. И таким вот невдомек, что пока они полируют свою пушку и свой вяленький снаряд, перекупленный у Советов, враги предпочтут десяток списанных калашей, купленных у тех же Советов, и преспокойно обойдут эту гигантскую пушку, пока все смотрят в небо. — Советов не стало, — коротко хмыкнула Интегра. — Это тебе так кажется, милая. Я бы сказал — Советы перегруппировываются, и я буду прав, уж поверь, — хмыкнул он. — Остальные Рыцари едва ли представляют для тебя интерес — дипломаты, крупные функционеры всех отраслей, экономисты, даже один из принцев затесался. Все они много моложе, а потом жмутся по бокам к старшеньким братьям, и полезны разве что по своей «линии»: достать, накопать или прикопать, уличить, разоблачить и так далее. С политической точки зрения они опасны для такой очаровательной особы, как ты, разве что своими маленькими, стиснутыми в кулачки амбициями. — Вот уж не думала, что на крохотном подразделении спецназа можно хоть как-то реализоваться, — хмыкнула Интегра. — Не на нём самом, милая, а на том, что ты собой воплощаешь: это же борьба Добра со Злом, и всяк хочет продемонстрировать Её Величеству, как он эту борьбу себе представляет. Он замолчал, жестом попросив у Интегры ещё сигарету. Он смотрел на нее исподлобья, задумчиво, и когда, наконец, раскурил, откинулся в кресле. — Я просто обязан тебя по-дружески предупредить, милая. Во-первых, за этим Столом ты не первая леди, были и ещё. И Её Величество терпеть не может женщин-рыцарей. — Дам. — Я в курсе, но кому не насрать в наше время? Потому что именно дамы обычно уходили по недостойным причинам: то замуж выскочат, то детей нарожать вздумают. Нет бы храбро помереть где-нибудь в Анголе, но нет же, им подавай семью! А во-вторых… Он постучал пальцем по фотографии сэров Уэлби и Кингсли. — Во-вторых те, что помоложе и по дипломатически-международной линии — пронырливые донельзя сучата, а все почему? — Воспитание? — предположила Интегра. — Внешность. Милая, даже ты на них посматриваешь, уж я-то вижу. И не думай, что они не увидят, — покачал он головой. — А как увидят, так собьются в коалицию и попытаются расписать тебя на двоих после какого-нибудь собрания в роскошном отеле на пять звездочек. Будут лить тебе дерьмо в уши, а сами знай работают по «дипломатической линии». Такие вот молодчики очень обрадуются, ведь твоего папеньку трахнуть у них не получилось, хотя я уверен, что кто-нибудь да попытался. Интегра вспыхнула от злости и смущения и почти оттолкнула от себя фотографии своих будущих коллег. — Они меня лет на десять старше! — Тем лучше для них, если ты согласишься, — фыркнул Роб. — Я всего лишь прошу тебя соблюдать осторожность в выборе друзей, милая. Ты лучше всех них в десятки раз, ты умна и чиста помыслами, а это многих бесит. А еще ты очень эффективна, когда речь заходит о том, чего эти лощёные пидоры никогда не делали — ты можешь выбить кому-надо мозги. Помни об этом. А еще, я умоляю тебя, не делай ложных выводов из сказанного. — Это в каком смысле? — В таком, — протянул Роб, — что ты наслушаешься моих предупреждений и начнешь корчить из себя мужика. Опять обрежешь свои волосы, а они у тебя только-только отросли. Покажи этим мужланам себя во всей красе, милая, не уподобляйся им. Ты прекрасная, юная, полная сил и желания действовать. Ты только рассмешишь их, если попытаешься впрыгнуть в брюки их размера. Будь такой же лучезарной, как сейчас, сними уже этот камуфляж — ты в форме просто восхитительна, но ты все-таки настоящая леди. Куда больше ты взбесишь их, если будешь самой собой, а ещё больше — если при всем это не дашься и не отдашься ни одному из них. — Ты не рассказал мне только о папе, — помолчав, произнесла Интегра. — Какую линию выбирал он? Роб медленно покачал головой: — Арти никогда не обозначал этого явно или неявно. По-моему, он просто был самим собой. На самом первом своем «заседании» Интегре оставалось только помалкивать и поглядывать: Рыцари затеяли склоки чуть ли не после традиционного обмена приветствиями и комплиментов в её адрес. Для отвода глаз она почиркивала в блокнотике на столе какие-то отдельные слова, внимательно вслушивалась не только в слова, но в интонации, жесты и голосовые модуляции. Парочка «из дипломатического блока» даже пыталась привлечь её к дискуссии, показательно обращаясь к Интегре по полному титулу, этак с места в карьер, с ознакомительного заседания сразу в большую политику. Интегра избегала ответов, улыбок и любых слов, которыми могла бы себя скомпрометировать. Роб вёл себя так, словно её вовсе не было в комнате: смолил сигареты одну от другой, взрывался порой нецензурной бранью. Он буквально тонул в тени своих «братьев по оружию», крепких, высоких чинов по военной линии, от которых чаще всего звучали предложения по формированию дополнительных мест в командном составе «Хеллсинга» и дополнительном же привлечении финансирования на часы патрулирования не только по средам и пятницам в самых неблагополучных районах города. Интегра нейтрально и чуть натянуто улыбалась. Уже этого первого заседания стало для неё достаточно, чтобы понять: все решения о своей организации она будет принимать сама. Отчитываться о возможных провалах — тоже. А что до триумфов… победителей, как известно, если и судят, то лишь в долгосрочной перспективе.