Охота на лис

Интегра не знала, что делать. Пожалуй, впервые с момента обретения полной свободы. Он отпустил её. Очень быстро. Буквально шваркнул ее об пол, как ребенок, наигравшийся с куклой, и в падении Интегра вывихнула плечо: то самое, которое когда-то повредил выстрел. Она скорчилась от боли буквально на секунду, приготовилась к удару под дых или по ребрам, сгруппировалась, перекатилась и быстро вскочила на ноги… Чтобы увидеть его гордо выпрямленную спину. Она думала, что первым делом вампир бросится бежать, выломает дверь. Пойдет и перевернет у неё на глазах вверх дном весь особняк. Но нет: он просто уселся на ту же кушетку, где лежал во время её допросов, и нарочито повернулся к ней спиной, демонстративно, как-то даже оскорбленно замолчав и сложив руки на груди. Более того, он не разговаривал с ней и впредь, будто язык проглотил. Интегра не ограничилась лишь этой попыткой. Ей понадобилось время, чтобы разыскать в одной из запертых комнат магического арсенала полуторный меч, привезённый дедушкой с родины. Причудливая вязь на его лезвии напоминала обычное украшение, но за узорами скрывалась викканская формула: этим лезвием голову нечисти можно было буквально прижечь, если она правильно прочла. В последнем Интегра немного сомневалась: от накатившей злости у неё так разболелась голова, что перед глазами все буквально поплыло. Интегра не слишком ладила с холодным оружием: ножи всегда казались ей эффективными разве что при добыче информации «с использованием методов третьей степени», да при разделке мяса, пистолет — лучшее оружие ближнего боя. Тем не менее, ей хватило сноровки один раз рубануть от плеча к плечу, так, что тело зазвенело от удара о кости. Лезвие вгрызлось в позвонки и прошло сквозь плоть туго, неохотно. В подвале резко завоняло палёным мясом и жжёной костью, голова вампира с глухим стуком упала на пол и откатилась в угол, вращая белками широко распахнутых глаз. Тело, покачавшись на кушетке секунду-другую, медленно встало и наощупь побрело за своей головой. Он демонстративно снял с щеки налипшую паутину, прежде чем одним небрежным и ловким движением приладить её на полагающееся место. Сломанный от удара о пол нос принял свои прежние, тонкие и будто ножом вырезанные очертания. Не проронив ни слова, Алукард уселся на прежнее место. Странным образом зарастающая рана на шее напоминала Интегре высунутый проказником язык. Последующие несколько часов Интегра помнила смутно. Кажется, она переполошила весь особняк, но никто из наёмных работников не посмел приблизиться к подвальной двери. Интегра перепробовала всё: в ход пошли все режущие и колющие предметы, до которых она смогла дотянуться, все ножи и иглы, щипцы и пилы. Она вогнала в его глазницу долото для вскрытия черепа. Она буквально раскромсала его на куски пилой для вскрытия грудной клетки. Она рвала его тело на части крючками для рёбер. Вконец ошалев от ярости, она даже попыталась его поджечь в дезинфекционном корыте. Алукард послушно двигался вслед за её рукой. Порой ей казалось, что он услужливо подставляет ей руки, ноги, гениталии, язык и глаза. Словно мягкая игрушка в руках обозлённого ребенка, он был бессловесен и мягок. Взгляд его был пустой, она точно заглядывала в красные матовые пуговицы. Она смогла остановиться, лишь когда кровь из в десятый раз вскрытого горла резко и почти больно хлестанула её по глазам. Интегра отшатнулась, зарычав от глухой ярости, и принялась тереть глаза, пошатываясь на месте. Алукард смотрел на неё. Кровь в его горле булькала и пузырилась. И она начинала втягиваться в его тело вспять. Помолчав некоторое время, машинально отирая щёку, лоб и волосы, Интегра развернулась и вышла. Алукард сам закрыл дверь в лабораторию за её спиной и вернулся на свое прежнее место, раздражающе тихий, спокойный и… абсолютно неуязвимый. Всю оставшуюся ночь Интегра нервно ходила по комнате, курила, злословила, то и дело кидалась в душ, где принималась оттирать себя мочалкой до красных пятен, до синяков. Кожу будто жгло в том месте, где её коснулась кровь вампира, её вкус всё время мерещился на языке, щипал глаза, забивался металлической вонью в нос, а хлюпающий звук её вяз в памяти. Она успокоилась лишь на рассвете, когда гнев её, порожденный непониманием и злостью на это непонимание, иссякли. Убрав волосы под полотенце, Интегра задумчиво курила, щурясь на стремительно выкатывающийся из-за горизонта шар новорождённого солнца. Она заставляла себя вспоминать полевой испытательный центр в Китсе: уникальная в своем роде операция, которую ей помогла осуществить та самая смышленая девица из Министерства, мисс Блиц. У неё был настоящий талант к убеждению, она смогла какими-то неведомыми Интегре путями пройти все кордоны согласований и предоставить в её распоряжение грант на поставку сложных комплексных вакцин на всей территории Великобритании. Мисс Блиц, смотревшая на неё снизу вверх с глазами полными обожания, ворковала, что не стоит бояться антимонопольного ведомства. Кто посмеет усомниться в полезности того, что делается на благо всего человечества, мисс Хеллсинг. Вы поступаете абсолютно правильно. Первая партия прививок будет поставлена в Британские школы буквально через несколько месяцев. А если они пройдут буквально парочку собеседований в нужных кругах, то даже при нашей жизни мы сможем добиться массовой вакцинации всего населения бывших Колоний! Представьте, как сладко вы будете спать на склоне своих лет, что вы будете вспоминать? Она думала о сотнях и сотнях привитых собак, об оставшихся после этой вакцинации кучках пепла, о несметном количестве немёртвых, сгинувших по своим норам, смешавшихся с землей. Интегра хотела с помощью Найджела Айлендза пробить поставки этих вакцин куда-нибудь в Восточную Европу. В любую другую страну, где нет практики усыпления бездомных животных. Поставлять её на безвозмездной основе в приюты, а потом этих животных, отмытых и кастрированных, будут десятками выпускать в те же трущобы, где водились точно такие же немёртвые. Корректирующие вакцины в зависимости от специфики региона. И новая программа, о которой она задумалась сейчас, которая может дать плоды несколько десятков лет спустя, но всё же: что насчет генно-модифицированных животных? Необязательно же сражаться одними лишь вирусами, почему бы не запустить работу и в этом направлении? Она думала о Круглом столе, где она по-прежнему занимала скромный стульчик в трех местах от председателя, о его инициативах, которые всё ещё выглядели такими разобщенными и спорными, но на деле… На деле и Её Величество не молодела. И, возможно, ей уже не хватало той остроты зрения, которая была у неё раньше, чтобы поддерживать горение воюющих сторон. Интегра заставляла себя думать об экспериментальной сыворотке, которую они практически довели до ума и несколько раз опробовали в «критических» условиях Становления вне лабораторных стен. Вирус вампиризма обратим. Они теснили его со всех сторон, выжимали из человеческих тел, предотвращали его сыворотками и прививками. Корь, полиомиелит, оспа — побеждённые человечеством заболевания. Вампиризму предстояло стать одним из них в самом ближайшем будущем. Интегра вспоминала Роба, глаза которого горели так ярко, когда он говорил о будущем без этих тварей на их родной земле. И теперь, только теперь она понимала, что одной лишь родной землей можно было не ограничиваться. Весь мир мог быть очищен. Она — меч, которым будет разрублен этот узел. Интегра задумчиво подошла к письменному столу и сделала несколько телефонных звонков, а после открыла электронную почту и задумалась над письмом: ей предстояло сделать весьма солидное денежное предложение, но стабфонд компании это позволял. В крайнем случае, Хасану и его ребятам предстояло отработать ещё один крупный заказ для Британской армии в Пакистане. Она специально придерживала свой ответ по одному предложению, чтобы выгоднее его разыграть. Как чувствовала. Во всех её исследованиях последние годы был сделан колоссальный скачок вперед. И не только из-за притока финансирования, лоббистских связей на самом верху, личной симпатии Найджела Айлендза, который в последние годы всё сильнее напирал на «расцвет её красоты» и какие-то матримониальные планы в её отношении (над которыми она крепко размышляла). Её тайным и открытым интересом более десяти лет были видные учёные: биологи, генетики, специалисты-вирусологи. Её команда была многонациональна, Интегра, научившаяся за годы своих командировок и разговорному фарси, и одному их диалектов урду, и немного хинди, с радостью и распростертыми объятиями привечала индийских специалистов, японских, британских, уделяя особое внимание коллегам из не столь давно развалившегося Союза: последние были буквальной находкой, а главное, стоили дешевле всех прочих при полной отдаче. Её команда работала слаженно, идеологически, стройно. Одного ей не хватало: творческого зерна, той самой капли гениальности, которая оживляет любую команду специалистов высочайшего класса. Эту каплю гениальности, к сожалению, она никак не могла завлечь к себе из Бразилии. Доктора Цауберера она открыла для себя на одной из международных конференций по вирусологии. Сам он с докладами не выступал, но писал комментарии на отдельные статьи, едкие, полные тонких наблюдений и неудобных вопросов. Он мог буквально разгромить любого оппонента, и тем страннее было для Интегры, что свои работы он публиковал на какие-то совершенно невнятные темы о бактериях, которые размножаются на определенных грибах в условиях высокогорья. Интегра разыскала через научные публикации его контакты, завела переписку и была совершенно очарована уровнем его познаний. Такой консультант был бы просто неоценимым приобретением в её конторе! Интегра перепробовала буквально всё: сухой диалог из скупых фактов, лесть, мольбы, не прибегала она лишь к угрозам. Доктор Цауберер выдерживал в своих письмах неизменно восторженный тон. Сыпал в её адрес комплементы. Но речи о переезде не вёл, а на все намеки реагировал патетически: он, видите ли, кристально честен со своим работодателем (фармацевтическая компания “MM”, судя по оборотам, мелкое предприятие). Ещё и все эти внутренние проблемы: как оставить нанимателя, когда в Бразилии что ни день, пытаются то национализировать, то рэкитировать любое предприятие! Ужасно, мисс. Просто ужасно! Тем более наш с вами общий вопрос столь специфичен и тонок… Доктор Цауберер был одним из посвящённых. Причём агитацию и пропаганду в его случае проводила не сама Интегра. Однажды она не выдержала и, наплевав на свою занятость, решила провести переговоры лично, заодно прощупать почву относительно одного конфликта на границе Венесуэлы, где могли пригодиться её профессиональные навыки. Она буквально вынудила доктора на встречу, которую тот назначил глубоким вечером в одном захолустном ресторанчике, чуть ли не на самой границе фавел. Столь странный выбор времени объяснился его внешним видом: доктор оказался альбиносом. Белокожим, почти прозрачным, желтоглазым и блёклым, точно лист бумаги. Рукопожатие, тем не менее, у него было уверенное и крепкое. Стоило ей начать разговор и задать несколько наводящих вопросов о некоторых вирусах и заболеваниях, как его мягкий, рассеянный взгляд, беззащитность которого лишь усиливалась бифокальными очками, вдруг стал почти непреклонным. Он положил свою длиннопалую, острую, точно клин, ладонь поверх ее руки, спросил её срывающимся, зазвеневшим голосом: — Мисс Хеллен… я верно понимаю, что природа ваших вопросов неслучайна? Вы изучаете… не вполне нормальные проявления природы? Далекие от человеческой, но похожие на неё. Интегра медленно кивнула. Доктора Цауберера вдруг бросило в пот, он выступил у него на висках, на белоснежном проборе его блёклых волос, над почти невидимой на лице верхней губой. — Я предполагал. Я с самого начала это предполагал и… нет, невыносимая, невероятная удача: наконец-то я смогу обсудить это с вами! Он наклонился через стол, его буквально трясло от возбуждения, пальцы его скрючились, впились в вилку и нож так, что костяшки затрещали. — Сколько экземпляров вы изучили? Каковы ваши цели? Ах, не молчите, моя милая, я молю вас! Интегра тогда вздрогнула. Оценила своего трепещущего собеседника. И решила, исключительно для затравки, выдать ему буквально кроху информации: достаточно было обронить, что она не может дать точной оценки количеству. Счёт давно пошел на тысячи. Вопросы из него сыпались, будто из дырявого мешка, но Интегра не давала точных ответов, только туманные и расплывчатые. Она могла лишь предполагать, каковы были успехи доктора Цауберера, но, судя по его взбудораженности, средства и методы его были скромны и малы, успехов «Хеллсинга» в одиночку, без поддержки армии и флота достигнуть было бы просто невозможно. И столь талантливый одиночка просто вынужден был изобретать методы сбора информации. А уж о её аутопсической библиотеке он мог только мечтать. Интегра надеялась, что своими полунамеками, околоправдами и красочными недосказанностями она соблазнит несговорчивого доктора: под конец их встречи она практически в лоб спросила его, сколько времени ему понадобится на упаковку чемоданов? Она готова была уладить вопрос с визой на дипломатическом контроле, самолёт у неё частный, коридор для него — выделенный. И, к её огромному удивлению, доктор Цауберер ей отказал. На прощание он долго, прочувствованно тряс её руку, разливался в восторгах по поводу её достижений, буквально умолял хотя бы о крохах подробностей… но о переезде никакой речи так и не зашло. Патриот своей маленькой корпорации, чтоб его. Очная их встреча произошла аж в девяносто девятом году, и с тех пор они списывались стабильно, хотя бы раз в месяц, используя в переписке весь набор шпионских уловок, эвфемизмов и профессиональных терминов, чтобы обсудить некоторые наболевшие вопросы. На отдельные, самые серьезные и крупные проблемы, Интегра лишь намекала, дразнила доктора, не подпускала его к истине. Она даже читала отрывки из его неопубликованных работ: посвященных темам куда более серьезным, чем бактерии на высокогорных грибах. Но теперь… теперь у неё появился аргумент. Доктор Цауберер ни разу не произвел на неё впечатление человека идейного. Не был он и гуманистом, стоящим за весь род людской, титаном с горящим сердцем. Он был одержим идеей изучения столь редкой диковины, как вампиры, но никогда не заикался об обстоятельствах знакомства с этой тайной, лишь раз вскользь уронив фразу: «Вы знаете, как это бывает больно». Какая бы история ни стояла за этой оговоркой, она, в сущности, совершенно не интересовала Интегру. Даже лучше, если он фанатик и «создатель чудовищ», энергию подобных людей гораздо проще направить в правильное русло, да и споров с ними не возникает. Один такой одержимый русский доктор из Свердловска уже трудился у Интегры в лаборатории, и единственной его профессиональной проблемой был удивительно вонючий табак, который он безостановочно смолил. Интегра решила пойти ва-банк: что если, начала она свое письмо, у меня появилось существо столь удивительное и непостижимое в своих способностях, хоть и косвенно нам с вами знакомое, что его невозможно уничтожить никаким известным нам способом? Ей-богу, доктор, я готова засунуть его голову в чан с радиоактивными отходами, но даже это едва ли поможет. Интегра красочно расписала всю ситуацию и отправила письмо, в котором на этот раз не было ни предложений, ни посулов — один только Алукард «в словах», тысячу раз выпотрошенный и столько же раз воскресший у нее на глазах. После этого она задумчиво откинулась в кресле, потянувшись за новой сигаретой. Её раздражение, её непонимание теперь, в лучах рассветного солнца, становились для неё более понятными, контуры их становились четкими и ясными. Алукард ломал строгую и понятную картину мира, которую она выстроила для себя за столько лет. Господь Роба Уолша, облаченный во все свои протестантские истины, Господь, который создавал Землю и все сущее за шесть своих космических дней, которые развернулись в миллиарды лет, для Интегры был всё-таки существом непостижимым в своей бестелесности. Господь Интегры Хеллсинг не опускался до соприкосновения с жалким человеческим миром. Он не расточал кары и не посылал благодать на избранных. Он был тем случайным геном, который запускал эволюцию. Он был первой клеткой в мировом бульоне. Он был причудами мутации, которые выводили человечество из пещер в безграничный космос. Иногда замысел Его становился столь непостижим, что он оборачивался дурными, сломанными генами, ошибками, что вырождались в вампиров. Интегра верила, что и в этих случайностях был свой смысл: возможно, указать человечеству на что-то, заставить его размышлять, бороться и в итоге становиться всё совершеннее. Её Господь был той энергией, что преобразует последние импульсы угасающего разума и конвертирует их в новое качество: Интегра верила, что посмертие существует, и Рай едва ли выглядит так же, как на картинках в её детской Библии. Это эквивалент новой энергии, новый человеческий статус, пронизывающий всё, что осталось жить после. Аналог блаженства — воцарение посреди всего сущего, незримым и безграничным бестелесным духом. Та самая дрожащая от совершенства сфера, лишенная привычного человеческому глазу облика. Но был Алукард. И весь его бессвязный бред об обращении, о Дьяволе как о живой антагонистической сущности. Было всё это, из детской Библии, упрощённая и примитивная модель человеческого познания, нарисованная две тысячи лет назад из животного страха перед пустотой смерти. И было то, что он собой отождествлял: дикость, неукротимую энергию разрушения, испорченность, сломанность. Он был отвратителен самой природе настолько, что она не принимала его смерть, и бесполезно было искать аналоги в знакомой ей природе. Он глумился над ней, выкручивал её, разрывал свою материю, но что еще хуже — он мог это повторить. Он мог передать свои изуродованные гены по наследству, и уже сейчас Интегре было ясно, что так же, как невозможно выкорчевать из его тела это подобие жизни стандартными для них способами, это невозможно будет сделать на его «потомках». Страшный, чудовищный «нулевой пациент». Чумной штамм, изобретенный её дедом — воистину, лишь ученые мужи прошлого могли позволить себе такое лихое безрассудство в обращении с любыми препаратами, достаточно вспомнить Марию Кюри. Вероятно, и в его действиях не было злого умысла, лишь случайность, направившая его руку. Он «сломал» что-то в этом вампире столь ловко, что теперь невозможно разобраться, что же это было. А её отец… Её практичный, твердо стоящий на ногах отец предпочел устроить в подвале своего особняка этакий «могильник», лишь бы не пустить эту заразу дальше. Пожалуй, с его уровнем знаний и возможностей, это был единственно разумный шаг. Из любой ситуации, размышляла Интегра, постукивая по столу карандашиком, необходимо извлекать свою выгоду. Вне всякого сомнения, бесконечные победы на этом фронте расслабили её. Сделали уязвимой к любой непонятной случайности (хотя теперь те немногие аномалии, выявленные в Пакистане… нет, чушь и блажь, невозможно даже сравнивать). Это будет опытом для подобных ситуаций. Ей всего лишь необходимо изобрести новый способ устранения слишком упрямого и патологически живого организма. Вампиризм, думала Интегра, это в конечном счете язва. Фурункул на теле человечества, который просто требуется вскрыть и выжечь. Несмотря на разницу во времени, доктор Цауберер ответил ей буквально четверть часа спустя, будто только и ждал её письма. Вопреки его обычному слогу, это письмо было сухим и максимально собранным: доктор спрашивал, сможет ли она принять его завтра, выделить ему какой-нибудь уголок? Ему даже не нужно было комнаты, только место, где он сможет хранить зубную щетку и смену белья. Прочитав это, Интегра усмехнулась. Будто в подтверждение правильности её действий, раздался телефонный звонок из отдела логистики ее «теневой корпорации»: Хасан лично сообщил, что требующаяся ей машина уже в пути и будет на месте встречи в течение получаса. Интегра встала и направилась в свою спальню, чтобы переодеться. Спустя час надежно опечатанный фургон с закованным в цепи молчаливым Алукардом покинул территорию особняка.