Глава вторая Творческий кризис
I need to stop fantasizing about running away to some other life and start figuring out the one I have. Holly Black
Профессор Агнес Нуттер, доктор филологических наук, некогда избравшая своей специализацией медиевистику (книги пророчеств) и классическую русскую литературу, давно отреклась от исследовательской стези и "ушла в коммерцию", за что в профессиональном сообществе была подвергнута остракизму и удостоилась тайной (а порой и явной) ненависти коллег. Возможно, ненависть – слишком сильное слово, пускай оно неплохо – в целом – передаёт вкус и аромат коктейля из снисходительных шепотков, косых взглядов, брошенных свысока, и завистливых фраз вроде: "Ах, какие замечательные были мозги... А продалась золотому тельцу за шестипенсовик!" или "Курирует всякую похабщину! Но вы только посмотрите, какие тиражи! Потеряна для науки!.. Какой позор!.. Цензуры на эту срамоту нет!..". Лет двадцать назад те же люди прочили миз Нуттер большое будущее и должность завкафедры как минимум, но ей и тогда, и сейчас было без платочка начихать на мнение весталок храма словесности. Агнес выросла в жесточайшей бедности и чётко знала, чего хочет от жизни, а хотела она... Нет, не денег. Точнее, не столько денег, сколько комфорта, удобств, тёплых полов, вкусных обедов и чрезвычайного количества сумочек Furla и Coccinelle, которые на эти деньги можно купить. Поэтому в бытность свою ещё даже не полноценным лектором, а всего лишь ассистентом – соискателем степени, то есть одной из тех несчастных, кому по минимальной ставке достаётся максимальное количество горловых часов, не считая курсовых, дипломных и магистерских сочинений, Агнес Нуттер искала любые способы подзаработать: в выходные, в каникулы, порой даже в будни после пятой пары... Вот как она пришла в издательский бизнес, точнее – в продажи. И нынче именно она – та, кого некогда за глаза звали девочкой из ниоткуда, могла гордиться собой. Она утёрла носы этим сраным факультетским снобам! Да что там!.. В качестве литературного агента она зарабатывала больше, чем они осмелились бы даже помыслить, и одним из самых окупаемых, выгодных и перспективных её проектов до сего дня была Мари Шанталь. Агнес колебалась насчёт ключевого слова: "до сего дня" или всё-таки "была"? Оченно хотелось надеяться на первое, но опыт и чутьё подсказывали, что следует опасаться второго... Как быть? Что делать с шалопаем Тони, которого, судя по присланному отрывку очередного, с позволения сказать, романа, скоропостижно, как лондонская чума, подкосил кризис – то ли творческий, то ли экзистенциальный...***
Агнес Нуттер и Энтони Кроули познакомились около семнадцати лет назад. Будущему астрофизику, несмотря на юность, на удивление хорошо удавались статьи для студгазеты из серии "Занимательная механика" или "О Вселенной для чайников". К тому же, что само по себе служило мальчику отличной рекомендацией, он дружил с Беатриче Бугаец, одной из лучших студенток филфака. Нет, сегодня корректнее было бы сказать: одним из лучших студентов. Тогда двадцатилетний Тони мнился Агнес чуть ли не родственной душой: резкий, порывистый, остроумный, с хорошо подвешенным языком и достойным следователя-садиста умением получать ответы на неудобные вопросы. Помимо прочего, Энтони Кроули был весьма честолюбив и в достаточной мере усерден, чтобы добиваться поставленных целей... Он, как и Агнес Нуттер во время óно, больше всего желал навсегда порвать с той глухой шотландской дырой, откуда чудом и недюжинной силой воли выбился в престижный университет. Тони был голоден, нищ, амбициозен и, бесспорно, талантлив. В общем, это был идеальный алмаз под огранку. Он обязан был заблистать... Нет, новым Умберто Эко, Стигом Ларссоном, Йеном Макьюэном или, упаси дьяволе, Нилом Гейманом стать ему не светило – у мальчика был потенциал совсем иного рода: как ни странно (и как показала практика team translations), Энтони Кроули прекрасно удавались... кхм-кхм... романы в жанре bodice ripper – проще говоря, не обременённая сюжетом незамысловатая порнография в прозе. От групповых переводов французской бульварщины он почти мгновенно перешел к самостоятельным, если можно так выразиться, работам. Не без гордости Агнес вспомнила, как сама толкнула его на путь малохудожественного разврата и порока. Первый контракт на мизерную по меркам рынка, а для студента-магистранта поистине баснословную сумму в три тысячи фунтов (без вычета налогов) подогнала Кроули именно она. Так на свет появилась Мари Шанталь, потому что публиковать любовный роман под названием "Искушение в Эдеме", подписав его именем Энтони Кроули, было бы равносильно писательскому самоубийству. Ни одна уважающая себя домохозяйка не станет читать о душевных терзаниях заточённой в стенах монастыря девы, которую на фоне грядок, трапезных и скрипториев, но чаще в декорациях одинокой кельи соблазняет атлетически сложенный демон, если подать такое блюдо под соусом "написано мужиком". Тони, подобно своей героине долго не ломаясь, согласился переименоваться в Мари – и понеслось. Агнес что-то слышала о том, что мальчик так и не получил степень, предпочтя защите магистерской работу над "Эдемом". Кажется, у него приключился какой-то весьма неприятный, чтобы не сказать болезненный разговор с научным руководителем... Скандал даже, но это со слов Беатриче. Слухи. Да и имела ли значение подобная мелочь, когда перед тандемом Агнес – Мари открывались головокружительные перспективы?.. Романы поначалу выходили раз в три-четыре месяца – не реже. Целевая аудитория неистовствовала: тут вам и "Тайная услада султана" (Энтони случайно увидел пару серий "Великолепного века" и был вне себя от восторга и нахлынувшего вдохновения), и "Пленницы пиратского корабля", где автор не без успеха приобщился к жанру задорной групповушки, и "Неутолимая жажда"... потому что Тони решительно не мог пройти мимо ультрамодного вампирского сеттинга. Упыри и вурдалаки оставались в тренде – продажи росли. По правде сказать, в кабинете Агнес Нуттер опусы Мари Шанталь занимали целую полку: аккуратненькие, в ярких бумажных переплётиках, корешочек к корешочку. И все они были сделаны по стандартному шаблону: томная дева плюс мускулистый красавец/томная дева плюс мускулистые красавцы/ две томные девы борются за благосклонность сердца и чресел мускулистого красавца – и так далее, покуда хватит слагаемых для перемены мест... Но никогда. Ни унции. Гомоэротики. Не говоря уж о глубине образов и чувств. Вселенная, прости господи, произведений Мари Шанталь оставалась вотчиной завзятых натуралов, неизменно зацикленных на оргазмах, чему Агнес Нуттер не переставала изумляться. Отчего же? Ответ был очевиден: она знала Энтони. Она, простите за прямоту, имела счастье лицезреть его и в быту, и под личиной мадам Шанталь на многочисленных автограф-сессиях. Уж чего стоили тёмные очки вкупе со шляпкой, вдовьим платьем в пол и помадой оттенка Bruised Plum от Тома Форда... Ни одна домохозяйка не заподозрила подставы! Ни разу! После стольких лет! По какой причине несчастный с поистине ослиным упрямством бил себя копытом в грудь, стремясь убедить окружающих (а заодно и себя не-любимого) в собственной гетеросексуальности?.. Изумляться-то доктор филологических наук изумлялась, но виду не показывала: книжечки разлетались, что твои фиш-энд-чипс на брайтонской набережной в погожий денёк. Полтора десятка лет назад всё у них с Тони было прекрасно, затем – отлично, а после – просто хорошо, пока незаметно не скатилось в "сейчас". Агнес Нуттер не могла подобрать цензурных слов и литературных эпитетов, чтобы охарактеризовать происходящее с Энтони и его текстами. И как назло, говнюк опаздывал! Агнес в сердцах пощелкивала по тачпаду, зачем-то обновляя "Аутлук". Подобно злому духу, не желающему исчезать, в верхней строке редакторским кошмаром зияло очередное письмо от её подопечного. И снова это был не черновик романа, нет! Это была настоящая, всамделишная ка-та-стро-фа! Не будь профессор Нуттер материалисткой до мозга костей, она заподозрила бы, что Энтони Кроули давно сожран гоблинами и фейри, а вместо него по Лондону шастает подменыш, в крючковатых пальцах ручки отродясь не державший. Агнес отрывисто выдохнула, прикрывая глаза, и принялась медленно считать до десяти, повторяя нехитрую мантру: "Он не выдохся, не выдохся. Надо успокоиться. Может быть, период у него такой... Отпуск нужен или ещё не знаю что".***
Мистер Кроули и миз Нуттер, хоть и находились по разные стороны дубовой двери, не сговариваясь, размышляли об одном и том же: воскресное утро уже безвозвратно испорчено. Собравшись с духом, несуеверный Энтони Кроули трижды стукнул по дереву и резко повернул массивную ручку. Будь он в душе поэтом – не преминул бы отметить, как от сквозняка по воздуху потянулись мутноватые клубы сигаретного дыма, перемежаемые чуть более плотными струйками, подобными сизым перистым облакам. Однако поэтом ни ныне, ни присно, но во веки веков Кроули себя не ощущал, а потому, не скрывая сарказма, ядовито вопросил с порога: – Не задохнулась, Несси? Жива ль ещё моя старушка? Агнес не удостоила беллетриста ответом, и он, прорвавшись сквозь табачный чад, точно Атрейо сквозь болота (для полного погружения в образ не хватало коня), рухнул в массивное кожаное кресло, пристроив на широком тёмно-зелёном подлокотнике бумажный стаканчик с остатками кофе. – О великая Морла, поделись со смертными мудростью древних! – воскликнул Кроули с долей театральности. – За древних сейчас по морде схлопочешь, – отозвалась профессор Нуттер почти без запала. – Я, к твоему сведению, на той неделе золотые нити вшила. Помоложе тебя выгляжу, – добавила она не без тщеславия. – То-то и смотрю: рожа опухшая. Думал: опять ты пару пузырьков игристого зелья перед сном раздавила, – парировал писатель. – Чем порадуешь? Агнес несколько раз глубоко, раздумчиво затянулась тонкой папироской. – Скажи-ка, сердечный... – начала она нарочито спокойно. – Чем это ты меня нынче осчастливил? – Как чем? – приподнял бровь Кроули. – Всего лишь куском нового романа нашей душки-Маришки. – М-м-м... – промычала миз Нуттер и ехидно прищурилась. – И в каком состоянии вы с Мари, – последние слова она приправила порцией борджиевской отравы, – ваяли сию... как бы поточнее выразиться... нетленку? – На что ты намекаешь? – вскинулся писатель. – Ну... для начала – на то, что на один авторский лист здесь я... погоди-ка, – Агнес открыла на экране лэптопа файл и для проформы прокрутила текст вниз, – насчитала семь речевых и тринадцать стилистических ошибок. – Не может такого быть! – возмутился Энтони Кроули. Он даже вперёд подался, как ни сложно это казалось, принимая во внимание, что в глубине и мягкости кресло в кабинете литагента могло состязаться с зыбучими песками Гоби и, пожалуй, ещё дало бы им хорошую фору. – Чем докажешь? – Тони... – Агнес Нуттер сняла очки и вмиг превратилась в утомлённую и, несмотря на тяжкий труд косметолога, немолодую женщину. – Ты уверен, что языку Мордора должно звучать в этой комнате? – Ну а что не так-то? – искренне недоумевал беллетрист. – Чем эта порнуха отличается от того, что я присылал тебе раньше? – Тебе процитировать? – спросила Агнес серьёзно, без намёка на иронию. – Ну... чего там? – Не унимался Кроули. – Хорошо. Сам напросился. Вот, например: "Он сорвал с неё кружевные панталоны, и они затрепетали, словно листья молодого дерева на ветру", – зачитала профессор Нуттер похоронным тоном. – Окей... – литератор вскинул руки в жесте "Сдаюсь, не пинайте ногами!". – Признаю, тут я загнул. Слишком пафосно. – Это не пафосно, Тони, это... чушь, – протянула Агнес тоскливо. – А дальше... что за растительные метафоры? Вот, слушай: "Между её влажных складочек пробивалась редкая, сочная молодая поросль..." Почему тогда не зелёная – чтобы уж добить читателя?.. Или вот, от сентиментальной пасторали – к соцреализму: "Он вбивался в неё без устали, точно вместо члена у него между ног был отбойный молоток". Тони!.. Советского союза уже много лет как нет на карте! Мы что, производственный роман пишем? Наша сила – в плавках? Это не-ак-ту-аль-но ни для твоей целевой аудитории, ни... ни для кого вообще на этом свете! Энтони Кроули напряжённо молчал, опустив хмурые очи долу, однако Агнес его настроения не замечала. Она уже вошла в раж, и из пламени её неправедного филологического гнева разгорелся настоящий пожар: – А дальше... Пятая глава! Первый, то есть, я хочу сказать, полный абзац! Это уже какое-то героическое фэнтези пошло, реминисценции из Толкина... совершенно за гранью! – воскликнула она запальчиво, – сам посуди: "Её возбуждённый клитор, напоминающий одинокий красный глаз, казалось, неустанно наблюдал за ним и зычно требовал внимания". Тони! – Профессор Нуттер перевела сбившееся дыхание. – Ты хоть представляешь, о чём ты здесь пишешь? Признавайся, остолоп: ты когда-нибудь в своей жизни клитор невооружённым глазом видел?! Он не похож на Око Саурона! А это твоё "зычно" как понимать? Ревущий клитор, рыдающая вульва?! Твои эротические сны посетил неупокоенный дух Лавкрафта?! – Несси, я... увлёкся малость, – клацнув зубами, сдавленно пробормотал Кроули и, будто нерадивый школьник, которого отчитывают за плохо сделанную домашнюю работу, залился злым румянцем. – Ну... ты же знаешь, как бывает... Вдохновение... текст сырой... Отдадим редактору, корректору – они поправят, смягчат... – Друг мой любезный, – профессор отбросила очки на край стола и потёрла переносицу. – Против твоего постмодернизма всякий корректор... всякий редактор бессилен. Я, положа руку на справочник по культуре речи, потрясена и раздосадована... – она подняла на литератора взгляд, полный отчаяния, смешанного с негодованием. – Такое нельзя публиковать. Ни на что не годная графомания. Бред сивой кобылы в лунную ночь. Причём лошадь твоя явно больна диабетом и страдает от недоёба. Энтони Кроули внимательно изучал мягкий персидский ковер под ногами, стараясь дышать глубоко и ровно. В носу и в уголках глаз предательски пощипывало. Ну уж нет! Не дождётся старая черепаха! – Тони... – после долгой паузы произнесла Агнес Нуттер уже почти с состраданием. – Дорогой мой Тони, давай начнём с самого начала. Как в "Побеге из Шоушенка". Сделаем вид, что этого, – она звучно прихлопнула крышку ноутбука, – с нами не случалось. Дурной сон, с кем не бывает... Просто расскажи мне о своём новом романе. С чистого листа. О чём Мари Шанталь жаждет поведать публике? Сюжетная канва, историческая эпоха, образы героев, что пожелаешь... – Ладно, твоя взяла. Будем делать по науке, как тебя на филфаке учили? – Кроули сосредоточенно всматривался в блестящие стёкла забытых на столешнице очков Агнес. В них, словно в кривом зеркале, на мгновение отразились его обида и неуверенность. Отразились – и тут же пропали. А что-то не поддающееся ни объяснению, ни описанию, но не менее от этого тоскливое и жуткое, осталось и глумливо подмигнуло беллетристу с поверхности стекла. Несколько минут он собирался с мыслями. – Окей. Давай в этот раз далеко не полезем: пусть будет старая добрая Британия. Век, скажем, девятнадцатый? К чему изобретать велосипед?.. – Правление королевы Виктории, – подсказала Агнес Нуттер. – Или пораньше? – Навроде того, – кивнул Кроули. В истории, в отличие от математики и физики, он силён не был. – Итак?.. – осторожно подтолкнула его собеседница. – Абстрагируясь пока от постельных сцен... Что происходит? – Эм-м... – писатель ненадолго задумался. – Молодой аристократ, такой весь из себя лондонский денди, приезжает в жопу мира... ну, хотя бы в унаследованное от дядюшки загородное имение, где знакомится с двумя... как бы их обозвать твоими терминами... провинциальными девицами. Одна из них собирается замуж за местечкового литератора или журналиста... типа того... Ну... а там у них закрутится... – Кроули умолк, всё ещё не осмеливаясь прямо посмотреть на Агнес. – Ты сейчас серьёзно? – уточнила профессор; голос её звучал странно, как будто она пыталась сдержать смех. – А что, Несси, похоже, чтобы я шутил?! – уязвлённый и недоумевающий, что Нессичке опять не в честь да не в славу, Кроули начинал медленно закипать. – Чем тебе сеттинг не угодил?! – Тони, милый... как тебе сказать... это уже было. В настоящей литературе. Ты об "Онегине" слыхал?.. – свой вопрос Агнес Нуттер озвучила очень тихо и крайне осторожно. – О! – оживился литератор. – Мне на "Нетфликсе" в предложке выпадало! Что-то типа "Гарри Поттера", да? Там ещё Волдеморт играет? – Тони!.. – доктор филологических наук резко побледнела, поперхнулась дымом собственной сигаретки, закашлялась и пошла красными пятнами. – Тони!.. – судорожно ловя ртом воздух, прохрипела она. – Тони!! – Да что ты заладила: Тони, Тони?! Тридцать семь лет уж Тони! – беллетрист сидел с выражением лица до того уксусно-кислым, что одного взгляда на него было достаточно, чтобы вытравить известковый налёт со всех душевых леек в округе. – "Евгений Онегин" – классика мировой литературы, чтоб вам было известно, молодой человек! Запомните фамилию Пушкин (так автора звали, если что). – Агнес хлебнула воды из высокого стакана. – И смотри мне! Не ляпни ни про каких волдемортов в приличном обществе! Привстав из-за стола, она сурово погрозила Кроули кулачком – писатель не без необъяснимой зависти отметил яркий маникюр. – Меня в приличное, как ты выражаешься, общество не приглашают, Несси, – процедил он. – Зато Мари Шанталь приглашают! – парировала Агнес Нуттер и тут же сменила тему. – Что наводит меня на мысль... А не устроить ли нам встречу с читателями, а? Может, посмотришь в их горящие, восторженные глаза, и это подстегнёт твое вдохновение? Энтони Кроули скривился, поджал губы и издал такой звук, будто его сейчас стошнит. – Ладно, поняла, – без лишних споров пошла на попятную Агнес. – Тогда вернёмся к нашим баранам... я имею в виду, к романам. – Несси... – со стоном обратился беллетрист к своему литагенту. – Я не знаю, что ещё придумать... Вот что именно ты хочешь от меня услышать? Текст мой тебе не зашёл. Графомания, говоришь. Сеттинг – вторичка, по-твоему... Да всё кругом, если вдуматься, вторичка!.. – помолчав, прибавил он с грустью и в расстроенных чувствах взмахнул рукой, едва не сбив с подлокотника кофейный стаканчик. – Или, возможно... – выговорил Кроули с трудом, после паузы, – я попросту исписался. Он наконец нашел в себе достаточно смелости взглянуть на Агнес. – Мне в последнее время кажется, – Кроули перешел на шепот, словно не решаясь в полный голос озвучить страшное признание, – что моя няшка-Маришка сдулась. Агнес Нуттер вскочила на ноги и бросилась к своему подопечному, провалившемуся в зев кресла, точно к морлоку в пасть. Кроули едва держал себя в руках: хотелось то ли подтянуть колени к груди и, по-детски уткнувшись в них лбом, разрыдаться, то ли выбежать из кабинета литагента, выплюнув на ходу что-нибудь настолько высокомерно-язвительное, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Чтоб как с Беатриче – раздружиться раз и навсегда, сжечь мосты, вычеркнуть из жизни и постараться забыть. Разрываемый столь противоречивыми желаниями, он не сразу осознал, что Агнес, старая Морла, не щадя узкой юбки, присела на край подлокотника и размеренно, уверенно (пусть покровительственно, чёрт с ним!) гладит его по голове. Писатель сам себе возмутился: вот уж нашёл время расклеиться! И перед кем?! Перед собственным литературным агентом! Стыдоба! Приобняв его и покачиваясь, точно баюкая, Несси что-то бормотала... – Чё?.. – слегка ошарашенный внезапно проявленной к нему человечностью, Кроули кашлянул, пряча всхлип. – Прости, Тони, старую дуру, вот чё, – отвечала Агнес Нуттер. – Право слово, не хотела тебе разнос устраивать... до меня не сразу дошло. Думала: ты кочевряжишься, а ты на самом деле, по-настоящему устал... И за сеттинг прости. Хочешь писать порноверсию "Евгения Онегина", где все бабы будут в многослойных викторианских подъюбниках, а мужики – в утягивающем белье? Да на здоровье! Кто его, Пушкина этого, во всём королевстве знает!.. Тем паче наша целевая аудитория! Прости, Тони, это я не подумавши... Кроули шумно втянул носом воздух: – Я какой-то неудачник, Несси. – Ничего подобного. С каждым случиться может, – великодушно отмахнулась от его самоуничижительной реплики профессор. – Тебе просто надо отдохнуть. Возьми тайм-аут на праздники, подумай о чем-нибудь приятном, на природу выберись. Книжку почитай какую-нибудь душевную, на худой конец. После нового года встретимся и вместе поработаем над следующим этапом в творчестве Мари. Глядишь, проветришься – идеи появятся какие-нибудь. – А насчёт черновика?.. – спросил Кроули несмело. – Умерло и похоронено, – отрезала Агнес Нуттер. – Как я тебе и говорила: будто ничего и не было, начинаем с чистого листа. Ты, кстати, на Рождество где? – Она вновь перевела разговор в другое русло. – Не знаю... не думал ещё... – протянул Кроули озадаченно. – Смотри, если что – звони. Я тебе всегда рада. С Аной в кои-то веки пообщаешься заодно, – Агнес похлопала его по плечу. Хотя писатель и буркнул в ответ на приглашение нечто неразборчиво-благодарное, оба знали: это простая формальность. Он не позвонит. Энтони Кроули (или Мари Шанталь, если угодно) – не стареющая рок-звезда из "Реальной любви", а Агнес Нуттер – не его толстый менеджер. Не встречать им Рождество в компании друг друга. – Ну так... показательная порка окончена? – осведомился Кроули (только бы не потерять лицо!). – Могу идти? – Как скажешь. – Агнес притворилась, что не заметила, как резко он отстранился и сбросил её руку с плеча. – Пойду тогда... Подумаю о вечном. – Счастливого Рождества, Тони, – сказала Агнес Нуттер. – И тебе того же. Энтони Кроули поднялся с кресла. Негромко хлопнула дверь. На широком подлокотнике остался забытый бумажный стаканчик – единственное напоминание о том, что писатель был здесь.***
Кроули медленно спустился вниз. У подножия лестницы его охватило странное бессилие, точно кто-то перерезал невидимые нити, которые заставляли его, будто марионетку, двигаться, дышать, говорить. Он внезапно почувствовал, что вот-вот упадет. Присев на гладкую и холодную мраморную ступеньку, писатель устремил невидящий взгляд в стену; неожиданно пришло на ум, что стаканчик с остатками кофе так и остался у Несси в офисе. Некрасиво. Вернуться? Глупо. Действуя как будто по инерции, Кроули достал из кармана смартфон, сунул в уши эйрподс и поставил Spotify на рандом: I don't need friends, I don't need a place to stay, I don't wanna hear Some stuff in my face Again... ... И резко нажал на паузу. Слушать про "Looking at myself in the broken mirror" было выше его сил.