Глава шестая Быть или (не) быть?
You'll stop hurting when you stop hoping. Guillaume Musso
Престранная штука время, не так ли, мой славный читатель? Оно имеет привычку растягиваться и сжиматься, руководствуясь логикой, неведомой простым смертным. Оно может лететь без оглядки пущенной ввысь стрелою, а может и полубездумно брести кругами, едва переставляя отёкшие ноги, точно измученный жаждой и насекомыми путешественник, заблудившийся в дебрях Амазонки. Случается, время замирает, будто в нерешительности, чтобы вдруг – когда мы менее всего этого ожидаем – свинцовым шариком сорваться вниз, прорывая пространство, вскрывая небесные сферы и планы реальности, как консервный нож. Мы привыкли, что время линейно: его можно облечь в часы, минуты, секунды и даже мизерные доли секунд – измерить, сосчитать, оправить в понятные нам величины. Какое, однако, глубокое заблуждение! Какая наивность – сказал бы Энтони Кроули или любой мало-мальски знакомый с законами физики его современник. Что касается Эзры Фелла, то и он не был с неукротимым Хроносом на короткой ноге. Лёжа на узкой кровати в своей съёмной комнатке в Луишеме и бессмысленно изучая изрезанный трещинами сероватый потолок, Эзра против воли прислушивался к тому, как за стеной "Владыка Трандуил" Ньют, истово лупя по клавиатуре, скороговоркой костерит товарищей по команде, которые умудрились сдать врагам какую-то стратегически значимую крепость. Хотелось плакать, и, чтобы не дать слезам пролиться, Эзра Фелл зажмурился и глубоко задышал. В подобные моменты ему неплохо помогала забыться книжечка – будь то Шекспир, Уайльд, Толкин, кто-то из модных нынче авторов или даже какая-нибудь Шанталь, чёрт бы с ней... но, как на грех, ничего под рукой не было. Дело в том, что вчера Эзра Фелл лишился своей скромной библиотеки, состоявшей из двадцати с небольшим зачитанных томов. Лишился по собственной, стоит признать, воле, а потому не о книгах он сейчас сожалел... Когда давеча они с Эриком, который хоть и порядком отоспался в компании Санчо, но всё ещё лихорадочно блестел глазами и слегка алел щеками, уже намеревались передать бразды правления кофейней вечерней смене, неожиданно позвонила Пеппер. Эзра поначалу обрадовался: как всё удачно складывалось! Он как раз собирался попросить свою подопечную проводить Эрика до Брик-Лейн и сдать строго на руки заботливой матушке – ради друга сгонял бы в Ист-Энд сам, но... Бомгард же, Бомгард! Первое практическое занятие по сценической речи! Эзра не мог позволить себе опоздать! Не дав куратору не то что озвучить просьбу, а даже вставить пару слов, Пеппер, захлёбываясь эмоциями и запинаясь, вывалила на него сбивчивый, правда весьма прочувствованный монолог о том, что кто-то, дескать, собирается закрыть приют для бездомных животных в Хакни‐Уик, в связи с чем они с Уорлоком и Уэнсли организовали сбор средств, благотворительную ярмарку или бог знает что ещё, а от Эзры требуется обеспечить их достойным количеством лотов, ибо самим им продавать нечего. Коротко посовещавшись, Эзра с Эриком пришли к выводу, что благое дело (и душевное равновесие Пеппер) важнее всякой простуды, и вместо Брик-Лейн все трое рванули в Луишем, где, придирчиво изучив обстановку, осознали, что ничего стоящего, кроме разве что двух стопок книг, в поддержку животных они предложить не смогут. Эрик вызвался помочь Пеппер, которая готова была везти ценный груз единолично, а Эзра, смекнув, что за внезапной благотворительной акцией, скорее всего, стоит свирепый энтузиазм Аны, успел шепнуть другу, чтобы тот – коли увидит юную деву в платье готической невесты и очках à la Джон Леннон – обязательно с ней сам знает о чём переговорил. Ужасно гордый своими навыками тайм-менеджмента, Эзра помахал Пеппер и Эрику на прощание, сверился с часами на экране древнего "Самсунга" и запрыгнул в автобус... Вот только вечерних лондонских пробок молодой человек не учёл. На первое практическое занятие мастер-класса Эзра Фелл неприлично опоздал. И уже нынешним вечером, перебирая в памяти события дня минувшего, он не мог не задаваться вопросом: приди он вовремя – был бы великий Бомгард к нему более благосклонен? А если бы он не согласился прочитать стихотворение? Прояви он скромность – изменилось бы что-нибудь? А если бы он не стал нагло дожидаться великого актера после занятия? А если бы он иначе сформулировал свой вопрос?.. Не сдержавшись, Эзра сухо всхлипнул. Как по-разному всё могло повернуться... Сколько этих "если бы"! В те редкие дни, когда запасы природного оптимизма временно иссякали, или когда реальность была, на вкус Эзры, особенно холодна, жестока и неприглядна, в уединении своей луишемской кельи он любил пофантазировать о том, что где-то в параллельной вселенной у него всё совсем иначе. Обнимая подушку, юноша не раз предавался мечтаниям, что есть дивный мир (а то и не один!), где он вырос в другой семье; где родители были добры и понимающи и не били линейкой по рукам за стащенный до обеда кусочек тростникового сахара; где он закончил школу, как все, а не с трёхлетним опозданием сдал экзамен на аттестат зрелости; где он поступил в колледж и стал потом писателем или актёром – обязательно известным! Но нынче на душе было настолько погано и муторно... Столь остро резанули жестокие слова, сказанные Габриэлем Бомгардом вчера, что Эзра просто не мог отказать себе в маленьком удовольствии, которое он берёг для особенных – таких вот случаев. Была у него одна фантазия, которую он позволял себе помечтать лишь изредка – чтобы не затёрлась, не утратила яркости, насыщенности и цвета. Эта фантазия хранилась в самом потайном уголке души Эзры Фелла и имела вид обитой алым китайским шёлком шкатулочки с голубыми дракончиками по периметру, а запиралась шкатулочка та на крохотный золотой ключик. Эзра покрепче прижал к себе подушку – и вот он уже не в Лондоне. Он в сказочной стране, где говорящие животные едят маленькие печатные прянички прямо у него из рук, миниатюрные феи-дюймовочки в ярких платьицах перепархивают с цветка на цветок в саду его сверкающего витражами, слоновой костью и полированным камнем замка – и звенят, звенят их голоса колокольчиками тонкого чернёного серебра. ...Он уже не Эзра Фелл, нет! Он одинокий принц, заколдованный злой волшебницей! С приближением заката он обречён раз за разом восходить по кажущейся бесконечной винтовой лестнице, что ведёт на вершину самой высокой башни замка, где он заточён. Из узкой бойницы он будет наблюдать за садящимся солнцем в надежде, что именно сегодня покажется на горизонте фигура всадника, прекрасного рыцаря в сияющих доспехах, который осмелится бросить вызов колдунье! И он появляется – вдали, на опушке леса. Сверкающим вихрем он мчится вперёд! Он всё ближе! Неведомый рыцарь копьём сражает чудовище, охраняющее вход. Стук копыт его боевого коня всё слышнее! Остаётся одно – последнее! – препятствие: преодолев навесной мост, всадник влетает во двор замка, спешивается – впереди его ждёт узкая витая лестница: девятьсот девяносто девять ступеней, тёмные заклятия и никаких перил! Уж сколько их упало в эту бездну!.. Рыцарь отбрасывает в сторону шлем с богатым плюмажем и обнажает меч; на его блестящем нагруднике выбит необычный оберег: змея, свернувшаяся восьмёркой и укусившая себя за хвост. Эзра Фелл успевает вымечтать огненно-рыжие, чуть вьющиеся волосы, развевающиеся на ветру... Но тут звонит телефон: Эрик. – Как твоё ничего, херувим? Как выходной? – в трубке слышно, как Диздимен шуршит чем-то. Наверное, свежую пачку сигарет расчехлил. – Моё ничего... ничего, – вырванный из плена грёз, Эзра медленно перевёл дыхание, стараясь, чтобы разочарование и некоторое раздражение не прорвались в его тон. – Как самочувствие? Получше не стало? – Ага... спасибо...типа того, – Эрик выдул струйку дыма и тотчас же закашлялся. — Ты чего такой смурной? Не разбудил? Говорить можешь? — Нет... нет... Могу, конечно. – Я... это... сегодня на вечерней смене, расписание вот посмотрел: мы с тобой завтра с утра, – проговорил Диздимен и с долей неуверенного смущения прибавил: – Напомнить вот звоню... и спасибо сказать. Ана твоя – чума, а не баба! – Не говори при ней так – обидится, — перебил друга Эзра. – Про смену в курсе: мне на мыло сбросили. И я рад, что у вас с Аной всё срослось. Очень ей дорожу, знаешь ли. – Я так и понял, — Эрик сделал ещё одну шумную, но опасливую затяжку. — Ты всё-таки... того самого... расскажи: как семинар прошёл? Ты потому такой убитый? Так вымотал вас этот американец, что дрыхнешь весь день? – Слушай, Эрлс... я... – Эзра сглотнул и сел на кровати. – Я туда не вернусь. Всё. Кончилась моя учёба. Ты был прав... Баста. – Эз?! — Диздимен на другом конце провода явно напрягся. — Что значит: не вернёшься? Ты чуть не четыреста куидов отбашлял за этот курс! Что случилось?? – Давай... не сейчас. Не начинай, прошу тебя, – Эзра Фелл с силой потёр переносицу и упал обратно на тонкую подушку. – Лучше скажи, как тебе моя Пеппер? Из ребят кого видел? – Пеппер – жуть во мраке. Всадница апокалипсиса! – отозвался Эрик не без восхищения. – Чувствуется твоя школа, – он хохотнул. – Но я от тебя не отстану. Сколько лет тебя знаю, а голоса такого мёртвого ещё не слышал! Давай рассказывай. Иначе я в твой сраный Луишем приеду! Прям вот щас! – Блин, Эрлс... – Чё, Эрлс?! Вот чё?! Опять какой-то мудак сказал, что ты недостаточно для него хорош? Познакомился с ним на учёбе, да?? Назови имя, херувим, я этой сучке глаза выцарапаю! Патлы пообрываю! Всё, выезжаю! – Погоди, Эрик... – сдался Эзра: лучше уж так, одним махом. – Это не про... парней. Просто я вчера... поговорил с Габриэлем Бомгардом... ну, ты понимаешь, насчёт моих перспектив... – И?.. – в голосе Эрика зазвучали опасные нотки. – Чё этот хлыщ тебе сказал? – Он сказал мне... Если коротко: перспектив у меня ноль целых, хрен десятых, пипец сотых, – констатировал Эзра. – Зря я всё это затеял, короче... – Да он блять с дуба ебанулся?! – взвился Диздимен. – Ни разу, – парировал Эзра. – Дубов я в Сохо не наблюдал. В Майами у них больше платаны вообще, наверное... Но неважно. Не психуй. Он просто был со мной честен, и я ему за это благодарен. Давай, мы сделаем вид, что эту тему проехали. – Да ты что, Эз?! – вскричал Эрик и, судя по звуку, даже притопнул ногой в гневе. – Какое проехали?? Ты... ты просто обязан, я считаю, – он откашлялся, – обязан, говорю, пойти и завтра, и двадцать восьмого... и показать этому мудиле забугорному, чего ты стоишь! – Эрик, перестань... – начал Эзра устало, но друг его перебил: – Хрен я тебе перестану! Хре-нуш-ки хреновые! У тебя, если чё, уп-ло-че-но! Так что ты просто обязан, Эз! Выжать максимум из этого твоего мастер-класса!! Вот что я думаю! А после уж сам решишь: двигать эту тему дальше или нет! Эзра Фелл в ответ лишь тяжело вздохнул, но Диздимен не унимался: – Ты им такую гору баблища отвалил! И вот так запросто два семинара им подаришь? Ну ваще! Я б на твоём месте у них ещё канцелярки скоммуниздил! Ручки-блокноты там дают? – Дают... – слабо отозвался Эзра. – Во! Набери прям, чтоб четыреста королевских отбить! – проорал в трубку Эрик. – Кстати, Пепс проболталась: у тебя ж Уэнсли рисует! – Ну да... – Ему отдашь. Пацану нужнее. Новый Бэнкси растёт, а ты ему несчастный блокнотик не спиздишь? – Ладно, Эрик... – Эзра против воли улыбнулся. – Обещаю подумать над твоими словами. – Ты уж подумай! Если чё, завтра я тебя дожму. – Вот уж в чём, а в этом я не сомневаюсь... Ладно, давай. Хорошего вечера, Эрлс. – Спночи, херувим. До завтра.***
Что же произошло на первом практическом занятии по сценической речи? Что такого сказал Габриэль Бомгард Эзре Феллу, что тот утратил надежду и почти готов был отказаться от своей мечты? Оставим пока Эзру в Луишеме и вернёмся на сутки назад, мой дорогой читатель. Вы не против ещё немного поиграть со временем, пока неумолимый Хронос к нам благосклонен? Четверть от четверти оборота волшебного механизма – и... ...Запыхавшись и забыв постучать, взволнованный Эзра ворвался в книжный магазин по адресу: Грик-стрит, 12. Распахнув настежь дверь, он быстро оглядел ряды дешёвых пластиковых стульев, полукругом расставленных в главном зале, и, стараясь не шуметь, пробрался на ближайшее свободное место в предпоследнем ряду. На семинар собралось человек тридцать. Эзра не дал себе времени проанализировать соотношение количества слушателей к личности ведущего – вместо этого он быстро достал из рюкзачка тетрадку и китайскую шариковую ручку с русалочьим логотипом, готовясь записывать за великим Бомгардом. Погружённый в учебный процесс, Эзра не сразу ощутил, что вокруг сгустилась плотная, душная, совершенно гробовая тишина. Раздалось покашливание. Не первое, по-видимому. Эзра поднял голову и встретился взглядом с фиолетовыми, как у Элизабет Тейлор, глазами. – И кто же это почтил нас своим присутствием, – Габриэль Бомгард театрально сверился с часами, – с сорокаминутным опозданием? Эзра сконфуженно молчал. – Прошу вас, молодой человек, – пробасил Бомгард, – встаньте! Покажитесь аудитории. Эзра осторожно, стараясь не уронить шаткий стул, поднялся. – Как вас зовут? – поинтересовался великий с деланым вниманием. – Эзра Фелл. Юноша готов был от смущения сквозь землю провалиться. – О! – провозгласил Габриэль Бомгард, точно конферансье. – Эзра Фелл – наша новая знаменитость! – расправив плечи, он широким жестом обвёл аудиторию. – В ваше отсутствие, многоуважаемый мистер Фелл, – Бомгард, не меняя позы, чуть пошевелил пальцами, привлекая внимание слушателей, – мы говорили о силе личности оратора – о том, как отношение говорящего к произносимой речи влияет на восприятие. Он смолк. Раздалось несколько дежурных хлопков. – Прошу вас, мистер Фелл, – обратился Габриэль Бомгард к Эзре с фальшивым расположением, – не соблаговолите ли вы прочитать нам любое стихотворение... любой текст, который искренне вам близок, который отзывается вашей душе? У нас здесь практическое занятие, где мы, я смею надеяться, будем открыто делиться впечатлениями от услышанного и увиденного... В свою очередь, обещаю, я постараюсь дать вашему прочтению беспристрастную оценку. Эзра ненадолго потерял дар речи. Подобного он не ожидал. До ужаса хотелось слиться со стеной, а ещё лучше – бежать отсюда... Но тридцать пар глаз, не считая фиалковых, смотрели выжидающе. Эзра Фелл принял вызов. В тщетной надежде выиграть несколько секунд, он начал: – Эм-м... спасибо... Я с удовольствием. Только... знаете ли... вот так с ходу сложно припомнить... – Ну что же вы стесняетесь! – перебил его Бомгард. – Неужто ни единого, самого завалящего стихотворения в вашем арсенале не найдётся? Вы же всё-таки пришли на курс сценической речи... Подготовились заранее, наверное? Некоторые из присутствующих истово закивали. Эзра вдруг ощутил, как задрожали руки, и сцепил пальцы в замок. – Эх... - протянул Бомгард. – Какое разочарование... А я уж было подумал... раз молодой человек столь нарочито задерживается и является, привлекая всеобщее внимание, словно изо всех сил желая продемонстрировать, насколько не нужна ему вступительная часть семинара... и сколь хорошо он подготовлен по сравнению во всеми остальными... – Простите, сэр! – выкрикнул Эзра. – Вы... вы не так поняли... простите... я просто опоздал на автобус... пробки... – он внезапно сбился и сник. Габриэль Бомгард едва приподнял ухоженную бровь. – Я... я... почту за честь, – выдавил Эзра наконец, – прочитать, я имею в виду, стихотворение. Тем временем он судорожно соображал, что бы такого... прочитать. Как назло, в голову ничего не приходило. Эзра с ужасом ощутил, что текст его любимой "Баллады Редингской тюрьмы" Оскара Уайльда предательски ускользнул из памяти, оставив по себе издевательское: And all men kill the thing they love, By all let this be heard, Some do it with a bitter look, Some with a flattering word, The coward does it with a kiss, The brave man with a sword. Он звучно перевёл дыхание и, чего-то отчаянно боясь, произнёс: – Прочитаю современное: Breaking Benjamin. Dear Agony. Простите, имя автора я не знаю... это песня... Эзра неуверенно кашлянул, прочищая горло. – Ну же, мистер Фелл, не чинитесь, я уверен, мы услышим нечто впечатляющее, – подбодрил его Бомгард и по-акульи широко улыбнулся. Заложив руки за спину и прикрыв глаза, словно позволяя тексту омыть себя, Эзра Фелл начал: I have nothing left to give I have found the perfect end You were made to make it hurt Disappear into the dirt Carry me to heaven's arms Light the way and let me go Take the time to take my breath I will end where I began. Эзра вновь перевёл дыхание и продолжил уже увереннее, словно подпевая одному ему слышной мелодии: And I will find the enemy within 'Cause I can feel it crawl beneath my skin Dear Agony Just let go of me Suffer slowly Is this the way it's gotta be?.. – Спасибо, достаточно! – прервал его Габриэль Бомгард. – Если вы думаете, мой дорогой мистер Фелл, что чем громче вы орёте, тем лучше от этого становится текст... то, должен вас разочаровать, вы заблуждаетесь. В зале раздались скупые, неуверенные смешки. – Ваш выбор... Эге-м... по меньшей мере, сомнителен, но при этом небанален, смею сказать, – продолжил великий. – Чувствуется экспрессия... эм-м... страсть... но ваш валлийский выговор... совершенно деревенский... он, простите за прямоту, убивает любой текст. Нужно работать над произношением, над дикцией, мистер Фелл. Прошу, садитесь. Что ж вы встали, аки столб... – он двинулся в противоположную сторону аудитории. – А теперь предлагаю поговорить о следующем немаловажном моменте – о том, как вы, дорогие друзья, будете держать себя, произнося монолог. Мы только что имели счастье наблюдать... Эзра почти не запомнил, о чём говорил великий Габриэль Бомгард после. В тетрадке он записал: "Текст – неудачный, не орать – это не поможет, произношение, дикцию – поправить". Пока другие участники семинара принимали сенековские позы и огребали от мэтра язвительных комментариев, он упорно перечитывал написанное: для первого раза неплохо... Пусть Габриэль Бомгард был прям и почти жесток, Эзра был ему благодарен. От кого бы он ещё получил столь нелицеприятную оценку? Спасибо великому за непредвзятость. Пробежав глазами скупые строки ещё разок (для верности), Эзра Фелл решился: после занятия он обязательно задаст мэтру тот самый сакраментальный вопрос, который так давно формулировал. "Что мне нужно, чтобы добиться успеха? Как мне стать известным актёром?" – вот что Эзра Фелл мечтал спросить у Габриэля Бомгарда.***
Как ни странно, не все участники семинара рванули к великому за автографами – Эзра даже удивился, но списал на то, что впереди их ждало ещё два занятия. Он тихонько скользнул к выходу, слегка изумившись хлопку по плечу и брошенному кем-то вскользь: "Не расстраивайся, с кем не бывает!". Когда великий Бомгард наконец освободился, Эзра приложил максимум усилий, чтобы мэтр его заметил: – Простите, сэр!.. – позвал он. – Я... я очень благодарен вам за семинар. Позволите один вопрос? – Слушаю, молодой человек, – Габриэль Бомгард явно спешил и, конечно, имя опоздавшего на семинар юноши уже успел забыть. – Я... я искренне восхищаюсь вашим творчеством, вашими ролями... – сказал Эзра, превозмогая неловкость. – И я хотел бы спросить вас... что мне следовало бы сделать... ну, кроме очевидного – кроме работы над произношением... чтобы добиться успеха... чтобы стать актёром. Настоящим актёром, как вы, сэр... – Хм... мистер... как вас... Фолл, – Бомгард прищурился, смерив Эзру долгим взглядом, точно от макушки до пят осмотрел... и счёл негодным. – Мастер-класс по сценической речи, чтоб вы понимали, не равняется курсу актёрского мастерства, – артист откашлялся: влажный лондонский воздух явно ему претил. – Если вы позволите, я отвечу на ваш вопрос прямо. Что бы вам следовало сделать? Вам следовало бы родиться Тимоти Шаламе или Адамом Драйвером, на худой конец... – он махнул рукой. – А так... Простите великодушно, мистер Фолл, фактура... не та. Ни ростом вы не вышли, ни лицом... Уж увольте. Кудряшки ваши эти... А если добавить провинциальный выговор и полное неумение прочувствовать произносимый текст... Мистер Фолл, не теряйте время. У вас довольно милая мордашка и славное юное тельце. Вам прямая дорога в вебкам или эскорт. Там стихи читать не просят. С этими словами Габриэль Бомгард, коротко кивнув, удалился. Эзра остался стоять как громом поражённый. Будто внезапно ослепнув, он озирался по сторонам и никак не мог сообразить, где находится автобусная остановка.