Глава пятнадцатая
Операция "Слёзы Мюссо"
Обман – непрочный фундамент
“All right," said Susan. "I'm not stupid. You're saying humans need... fantasies to make life bearable."
REALLY? AS IF IT WAS SOME KIND OF PINK PILL? NO. HUMANS NEED FANTASY TO BE HUMAN. TO BE THE PLACE WHERE THE FALLING ANGEL
MEETS THE RISING APE.
Terry Pratchett
Это было едва ли не самое странное Рождество в жизни Эзры Фелла, но назвал бы он его несчастливым? Определённо нет. Оно было каким угодно – неоднозначным, безумным, как сон Алисы, но несчастливым? Нет, нет и ещё раз нет. И причина была очевидна: Эзра Фелл провёл двадцать пятое декабря в обществе Энтони Кроули. Они ничего особенного не делали: много разговаривали, пили кофе и вино, ели блюда, знакомые Эзре, но неведомые Азирафелю, и взахлёб писали роман. Вдвоём – пускай вклад Эзры состоял лишь в том, что он или украдкой наблюдал за мистером Кроули, любуясь, или выслушивал его идеи, или задавал уточняющие вопросы, незаметно двигая сюжет вперёд. Над всем этим юноша размышлял в тишине писательской спальни, которую хозяин галантно ему уступил, удалившись на диван. Не спалось. Хуже нет, чем мысленно прокручивать события ушедшего дня, точно кадры кинохроники, предаваясь запоздалым сожалениям и сомнениям: а правильно ли он вёл себя в присутствии профессора Нуттер? А после – не наболтал ли чего-нибудь, о чём в дальнейшем станет сожалеть до слёз, до искусанных губ? Эзру не отпускало нехорошее предчувствие: сожалеть он будет. Обязательно будет. Глядя, как бегут по потолку блеклые полосы света, прорвавшиеся откуда-то из Лондона сквозь неплотно задёрнутые шторы, юноша с покорной тоской и доброй долей фатализма признавался себе: доиграть эту роль он вряд ли сумеет, а если сумеет – обман разобьёт ему сердце так же, как мистеру Кроули. В том, что открывшаяся правда станет для писателя ударом, Эзра более не сомневался. Самое ужасное заключалось в том, что выхода из сложившейся ситуации он не видел. "Что делать? Что же мне делать?" - едва шевеля губами, продолжал вопрошать Эзра. Внутренний голос подсказывал: что бы ни было, нужно идти до конца, ведь он связан обещанием... и он получил гонорар. Эзра вспомнил, как малодушно обрадовался свалившемуся на него богатству: задаток, выплаченный профессором, позволил ему купить подарки ребятам; он лелеял надежду, что может заново открыть счёт в банке и вернуть Ньюту разом всё, что задолжал за квартиру. Эзра протяжно вздохнул: скоро ли он теперь увидит соседа? И что подумает Владыка Трандуил, когда обнаружит его исчезновение? Насколько он знал Ньюта, пришествия того в Луишем следовало ожидать не сегодня завтра: вряд ли его величество продержится в обществе маменьки до Нового года... Да и эльфийский легион нельзя так надолго оставлять без главнокомандующего. Как любил говаривать Ньют, "эти черти всё на фиг продолбают". Более прочего, однако, Эзра беспокоился о работе. Когда они с мистером Кроули пожелали друг другу спокойной ночи, он опрометчиво бросил взгляд на часы... Привычка, как известно, вторая натура, и мозг без просьб и напоминаний подсчитал: спать осталось часов пять от силы, завтра в утреннюю смену. Юноша резко дёрнулся: в кофейню он нынче не попадает, и Эрика предупредить некому. Его волнение и резкая смена настроения, естественно, от мистера Кроули не укрылись. Кажется, Эзра пытался что-то врать... Возможно, про то, что Азирафель нет-нет да пугается всяких светящихся штуковин, запоминающих машинок и тому подобного. Насколько он был убедителен? Господи, лучше об этом не думать!.. Но как же Эрлс?! Эзра тихо обругал себя кретином: вместо того чтобы пытаться погуглить что-то про XIX век, он мог бы куда мудрее распорядиться десятью минутами наедине с лэптопом, которые даровала ему судьба. Надо было отписаться напарнику! Как угодно – мейл, "Фейсбук", сервис бесплатных эсэмэсок онлайн... От того, каких страстей может напридумывать Диздимен, когда завтра (точнее – уже сегодня) Эзра не появится в "Старбаксе", делалось дурно! А если принять во внимание, насколько поспешно он сбежал из ресторана в пятницу... Напустил туману, про обещание какое-то болтал, такси ещё это профессорское, будь оно неладно! Не подумал бы Эрлс грешным делом, что таинственный любовник, которым ребята, по всей видимости, решили объяснить внезапную перемену планов Эзры, оказался маньяком... Не понёс бы Эрлс в полицию заявление о его, Эзры Фелла, исчезновении... С него станется ведь! Эзра резко сел в постели и в панике взъерошил волосы, костеря себя последними словами. Как?! Как он не догадался попросить профессора Нуттер послать весточку Эрику или хотя бы Ане?! И когда теперь выпадет такая возможность?! Стоило юноше задуматься над гипотетическими последствиями своей недальновидности, как от страха его прошиб холодный пот. Пугало уже не столько то, что работу он потеряет (в этом Эзра почти не сомневался), сколько то, что друзья будут сходить с ума от волнения и, возможно, бросятся на его поиски... Как же он умудрился так облажаться?! В горле пересохло, и Эзра с грустью посмотрел на забытый на прикроватном столике пустой стакан. Сейчас бы водички, а лучше – горячего чайку... Он представил, как вьётся ароматный дымок над кружкой: чай всегда успокаивал нервы, согревал. Недаром герой одного из любимых Эзрой сериалов не переставал называть этот божественный напиток уютом в чашке. Мистер Кроули, поди, спит давно и не заметит, если он тихонечко прокрадётся в кухню... Конечно, Азирафель, пусть и причастился давеча электрического чайника, вряд ли осмелился бы самолично вступить с дьявольской машиной в столь близкий контакт... Но Эзра просто не мог усидеть на месте: слишком много мыслей, слишком тяжело и неспокойно на душе. Поколебавшись ещё немного и посчитав неверные отсветы городских огней на потолке, лишь бы отвлечься от бомбы с часовым механизмом, тикающей в мозгу, он решился. Бесшумно выскользнув из постели, Эзра на цыпочках вышел из спальни.***
Энтони Кроули – сколько себя помнил – проблем со сном не испытывал. Наоборот, он был, можно сказать, чемпионом в этом деле и при желании мог проспать почти сутки. Ещё в старшей школе он понял простую истину, которая со временем стала его девизом, жизненным кредо и философией: в любой непонятной ситуации ложись спать! У тебя плохое настроение? Спи! Проснёшься – полегчает. На душе ворочается что-то омерзительно-липкое? Спи! Наутро невидимая кракатица с хлюпаньем провалится в пучину бессознательного, а если нет – см. предыдущий пункт. Похмелье – спи! Ушла девушка (кстати, как её звали?) – спи! Несси забраковала черновик – спи! Одолевает желание странного (то ли шампанского с клубничным ликёром, то ли почувствовать себя любимым)? СПИ! Это был прекрасный, гениальный в своей простоте рецепт. Как страус прячет маленькую лысоватую башку в песок, так Энтони Кроули прятал свою бедовую голову под подушку... До сих пор. Литератор вертелся на широком диване, точно грешник на раскалённой сковородке в аду, и с тихим ужасом осознавал: ему боязно засыпать. Он пытался вяло убеждать себя, что подушка неудобная, а одеяло – слишком жаркое; что из приоткрытого окна тянет холодом, а если задраить все люки – душно... Вскоре Энтони Кроули сдался: следовало признать, что он отказывается спать, ибо рискует пробудиться в мире, где Азирафеля нет. Он ведь может исчезнуть столь же внезапно, как появился! Гипотезе Кроули ничто не мешало оказаться ошибочной! Возможно, вовсе не неоконченный роман привязывает ангела к этой реальности! А вдруг это какое-то особое положение звёзд? Или оккультный артефакт, случайно активированный каким-нибудь неумехой? Или?.. Писатель внезапно запаниковал: а вдруг, пока он тут теоретизирует, рискуя свалиться с дивана (Шёлковая пижама плюс кожаная обивка равно идиотская идея! Ты чем думала, Маришка, а?), ангел уже... исчез? Кое-как собрав волосы в небрежный хвост, Кроули встал и, презрев давно похороненные под диваном пушистые тапки (чёрные!), босиком прошлёпал по коридору в сторону спальни: он не станет будить Азирафеля! И врываться к спящему тоже не будет! Нет, конечно! Он же не извращенец какой-то! Только в щёлочку заглянет – убедиться, что с ангелом всё хорошо. Да-да!.. А то вдруг его мучат кошмары? Было бы неудивительно... После всего, что мальчик за последние сутки пережил!.. У приоткрытой двери писатель помедлил и, прислушиваясь, замер, не рискуя коснуться ручки. Судя по доносившимся из спальни звукам, ангел тоже не спал, шептал что-то невнятное и ворочался в постели. Кроули собрался было заглянуть к нему, но вдруг резко отдёрнул уже занесённую для стука руку: как он объяснит Азирафелю свой полуночный визит? Экспертом по истории писатель себя не считал (мягко сказано), но даже ему было очевидно: в глазах юного джентльмена позапрошлого века чьё бы то ни было появление на пороге спальни в столь поздний час должно было выглядеть весьма не комильфо. Немного успокоенный тем, что Азирафель покамест никуда не исчезает, Кроули вернулся на диван. Спать он решительно не мог, а потому подхватил с журнального столика ноутбук, телефон и блокнот, вознамерившись поработать в кабинете: благодаря наблюдательности и истинной дотошности Азирафеля у него накопились новые вопросы, которые – во благо следующей главы – требовалось вдумчиво прогуглить. Каково же было удивление писателя, когда, открыв браузер, чтобы вернуться к начатой в ночь на Рождество статье из "Википедии", он обнаружил, что история посещённых сайтов чиста! Эх, не обнулял же, вроде бы... Привычки такой не имел! Энтони Кроули в недоумении пожал плечами: чего это Google Chrome учудил?.. Странно, но ладно. Проверив, всё ли в порядке с черновиком и не "откатились" ли последние изменения, писатель принялся за работу. О капризах браузера он больше не вспоминал.***
Занятый исследованием, Кроули не услышал лёгких шагов в коридоре. Отодвинув лэптоп, он в который раз пожалел об отсутствии сигарет: хотелось ненадолго отвлечься от истории родной Британии и прочистить мозги. Кофе, наверное, должен помочь... И так сна ни в одном глазу! Писатель прошёл в кухню и, ошеломлённый, застыл: в полной темноте ангел, стоя к двери вполоборота и скрестив руки на груди, гипнотизировал закипающий чайник. Энтони Кроули откашлялся и включил верхний свет – Азирафель вздрогнул и даже, кажется, подпрыгнул от неожиданности, резко оборачиваясь к нему: во взгляде юноши стоял неподдельный ужас. – Извини, не хотел тебя пугать, – проговорил писатель мягко. – Не спится? С чайником, я вижу, разобрался? Азирафель, словно не зная, куда деть руки, сцепил пальцы в замок и опустил голову. Вопрос Кроули повис в воздухе, оставленный без ответа. На мгновение литератору показалось, что он расслышал, как этот самый вопрос сорвался вниз и со звуком сродни звону бьющегося стекла разлетелся о кафельный пол. – Анг.. Азирафель... Ты чего? Что такое? – Кроули в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и осторожно дотронулся до плеча юноши. Азирафель снова вздрогнул. Эзре почудилось (дежавю!), что с пальцев мистера Кроули слетел электрический разряд. – Простите... – произнёс он едва слышно, сам не до конца понимая, за что именно просит прощения. Он был уверен: застав его в компании чайника, мистер Кроули раскрыл обман. Однако это было не так. – Что ты!.. Это ты меня прости, я перепугал тебя, наверное... – писатель смешался. – Сделать тебе чаю? Или лучше кофе? Я вот как раз собирался выпить чашечку. – Ночь же на дворе, – пробормотал Азирафель-Эзра невпопад. – А... – мотнул головой Кроули, – всё равно не засну. Они устроились за кухонным столом. – Что тебя беспокоит? – спросил писатель. – Ты можешь рассказать мне. Обещаю, если это в моих силах, я попытаюсь что-нибудь придумать... Эзра молча пил горячий зелёный чай, обжигая нёбо и не чувствуя вкуса. Ему хотелось посмотреть прямо в нереальные янтарные глаза писателя, набрать побольше воздуха в грудь и скороговоркой выпалить, высказать всё, что не давало дышать: "Мистер Кроули... Энтони... я никакой не Азирафель, не герой вашего неоконченного романа, сошедший с ненапечатанных страниц. Я просто выскочка, обманщик, актёр-самоучка, бариста из "Старбакса", которому Агнес Нуттер заплатила, чтобы я сыграл роль, чтобы заставил вас поверить в сказку и подстегнул ваше воображение, вдохновение... или что там ещё помогает писателям творить. Вы могли бы спросить меня, почему я согласился на подобную подлость? Наверное, вы бы подумали, что ради денег, но это не так. Изначально, когда я ещё не представлял всех масштабов катастрофы, я согласился из-за вас. Вы меня, к счастью, не запомнили, а мне было достаточно одного взгляда, чтобы ваш образ навсегда отпечатался на сетчатке и в памяти. Я не знал, как всё сложится... не ожидал, что получится так... я даже помыслить не мог о том, какую игру затеет профессор... лишь хотел ещё раз увидеть вас. Думал: может быть, этот мужчина обратит на меня внимание... А сейчас... чем больше времени я с вами провожу, тем отчётливее ощущаю: я не могу и не хочу вам лгать... Но если я открою правду, то вы, наверное, больше на меня и не взглянете... а ещё я боюсь, что вы не допишете свой роман, что вы бросите его. Из злости, от обиды... или... я не знаю... Потеряете интерес. И боюсь я вовсе не потому, что обещал что-то Агнес Нуттер. Мне кажется, хоть я и не эксперт, что это будет замечательный роман... и я хотел бы его прочитать... Будет жаль, если он так и останется неоконченным. А ещё я малодушный трус. Я буду притворяться и лгать, чтобы продлить время, которое проведу рядом с вами. Скорее всего, я потеряю работу, мои друзья будут вне себя от страха за мою жизнь... Пока вы будете рассказывать историю Азирафеля и Кроули, они меня, небось, и похоронят... Но я вдруг понял: мне плевать. Мне на всё плевать, лишь бы с вами быть... Только когда вы правду узнаете, вы, верно, прогоните меня... От этого мне страшно. Страшно потом не увидеть вас больше никогда". Вслух Азирафель-Эзра лишь сдавленно прошептал: – Мне страшно... – Естественно! – воскликнул Кроули, но тут же убоялся собственной резкости. – Я хочу сказать, что я понимаю... Любому было бы страшно! И ты держишься молодцом! Я даже не представляю, как ты... что бы я... как бы я себя вёл, окажись я на твоём месте. – А как вы полагаете, – спросил Азирафель-Эзра очень тихо, – если сам я... здесь, то что сталось со мной в той реальности? В реальности, которую вы описываете в романе, я имею в виду... Я оттуда пропал? Исчез там и материализовался здесь? – Не могу знать, – грустно вздохнул писатель, вставая. Отвернуться к кофемашине под предлогом, что одной чашки ему показалось мало? Отличная идея! Что угодно, лишь бы не встречаться с этим печальным, пытливым взглядом серо-голубых глаз. – Что именно тебя беспокоит? – уточнил Кроули, делая вид, что весьма увлечён процессом заправки кофеварки. – Я... почти ничего не помню, – Азирафель-Эзра вертел в руках остывающую кружку. – Но не могу не задаваться вопросом: а были ли у меня друзья? Кто-то близкий? Если вдруг там меня нет, тогда как я очутился здесь, то думает ли кто-нибудь обо мне? Беспокоится ли? Ищет ли? – Не знаю, честное слово, прости, Азирафель, – выговорил Кроули: слова давались ему с трудом. – Я просто... понимаешь, начиная этот роман, я исходил из несколько иных... как бы объяснить... У меня была другая задача. Ох... Не прописал я тебе никаких друзей! – воскликнул он в отчаянии. Дождавшись, когда наполнится чашка, писатель вернулся за стол. – Расскажете? –робко попросил Азирафель-Эзра. – Да чего скрывать-то... – Кроули всматривался в содержимое чашки, словно там могли скрываться правильные ответы. – Изначально я не намеревался писать серьёзный роман. Тебе... прости, что я так говорю, я сейчас не о тебе лично, а о том персонаже, которого когда-то задумал... Так вот, ему не нужен был какой бы то ни было бэкграунд... Там в другом суть. – В чём же? – поинтересовался Азирафель (Эзра же знал и так). – Я пишу под псевдонимом Мари Шанталь. Это своего рода бренд, ну... как тебе объяснить? Торговая марка: люди видят имя на обложке и точно знают, чего ожидать. – Ах! – лицо Азирафеля‐Эзры озарилось пониманием. – Я заметил целую полку произведений Мари Шанталь у вас в гостиной. Сначала я решил, что это ваша любимая писательница. – Произведений? - усмехнулся Энтони Кроули невесело. – Скажешь тоже. Лучше я сразу тебе признаюсь, чем ты сам полистаешь это нечто и обалдеешь от отвращения... Романы Мари Шанталь – чистой воды порнография, – он поймал вопросительный взгляд юноши. – Да, в прямом смысле. С героями ничего не происходит, сюжет почти всегда один и тот же, только декорации меняются. Смысл в том, что они просто трахаются. А потом опять трахаются. Изменяют друг другу, бросают друг друга, но в конце обязательно воссоединяются... – ...И снова трахаются, – закончил за писателя Эзра, не подумав о том, что джентльмен позапрошлого века мало того, что подобных слов в приличном обществе не произносил, так ещё мог и выпендриться, притворившись, что знать не знает, о чём речь идёт. Энтони Кроули покаянно кивнул, словно не заметив оговорки. – То есть, я правильно понимаю... вы намекаете на то, что я – герой как раз подобного романа? – уточнил Азирафель-Эзра с напускной язвительностью. – Изначально – да, так и предполагалось... – начал оправдываться писатель, – но неожиданно я... пришёл к выводу, что ничего не получится... Несси завернула черновик первых пяти глав... Я его удалил и начал заново. Но, понимаешь, я застрял... А потом появился ты. Прости, Азирафель, ни друзей, ни семьи – ничего я тебе не про-пи-сал... – Понятно, – Эзра в глубокой задумчивости созерцал лаконичный натюрморт на столе: чашка, кружка, айфон да жестяная коробка с печеньем. – Можно мне ещё чаю? – Конечно. Пока мистер Кроули повторно грел чайник, Эзра Фелл решился. Чувство, что он ведёт себя, как порядочная сволочь, как расчётливый мудак, не покидало его. А вот профессор Нуттер была бы, наверное, довольна и даже горда. – Мистер Кроули, – произнёс он наконец, – вы проявляли и продолжаете проявлять ко мне невероятную доброту, гостеприимство, великодушие... Вы не сочтёте за наглость, если я скажу, что хотел бы, чтобы вы были моим другом? От неожиданности Энтони Кроули чуть не перевернул на себя полный кипятка чайник и вполголоса выматерился. – Так и инфаркт схлопотать можно, – пробормотал он. – Извините, – сказал его визави. Кроули ожидал, что ангел добавит ещё что-нибудь, но тот упорно молчал, прожигая взглядом столешницу. – Не подумай... – начал писатель неуверенно, – что я не хочу с тобой дружить... Как раз наоборот. Это просто так внезапно прозвучало, я не ожидал. Азирафель просветлел. – К тому же... – продолжил Кроули, аккуратно подбирая слова, – у меня с дружбой вечно не складывалось. Не везло, если можно так выразиться. – А об этом – расскажете? – в голосе ангела прозвучало что-то, определения чему писатель не мог найти, как ни старался. Просто не было подходящего слова, чтобы подобный парадокс описать: Азирафель словно ждал ответа, в то же время на него не надеясь. – Да тут и рассказывать, в общем-то, нечего, это как раз самое обидное, – ответил Кроули, машинально смахивая блокировку с экрана смартфона. – В детстве... в школе, в универе у меня, конечно, была масса приятелей; многих из них я искренне считал своими друзьями. Но реальность такова... моя реальность, я имею в виду... не спрашивай даже, как там оно в мире, откуда ты родом, я же этого тоже не прописал... Вот, значит... реальность такова, что никого из этих людей рядом со мной давно нет. И отнюдь не потому, что они плохие, а я весь такой несчастный сирота. Хотелось бы верить, что причина также не в моей сверхъестественной говнистости, пардон муа. Просто... такова уж се ля ви. Пока вы на одной волне, пока у вас общие интересы или какие-то точки соприкосновения... Музыка, например, вам одна и та же нравится или компьютерная игрушка (да, напомни потом тебе показать: с запоминающими машинками можно играть), вот... Короче, пока у вас есть что-то общее, вы типа дружите. А потом, стоит тебе пропасть на пару недель или долго не заходить на форум, не писать ничего – всё, финита. Ты вычеркнут из списков контактов, признан пропавшим без вести и забыт. Писатель смолк. Действительность снова обрушилась на Эзру всей мощью Ниагарского водопада: добрый, умный, ироничный, обаятельный мистер Кроули был трагически одинок. И к такому человеку он должен втереться в доверие? Такого человека – предать, облапошить, обмануть? Эзра закрыл лицо руками и тихо всхлипнул. – Ну что ты... Азирафель... – писатель нахмурился: не такой реакции он ожидал! Максимум – имитации прохладного, вежливого сочувствия. Вот что прикажете с этим ангелом делать? Поднявшись со стула, Кроули обогнул разделяющий их стол и остановился у Азирафеля за спиной. Он не знал, что говорить, как себя вести. Никаких сил не было смотреть на эти вздрагивающие хрупкие плечи, потому, послав к дьяволу правила хорошего тона и презрев этикет позапрошлого века в пользу человечности, Энтони Кроули склонился над ангелом и осторожно его приобнял. – Ну полноте... Зря блин только рассказал... На самом деле, не всё так грустно, как кажется. Может быть, я просто унылый и скучный тип. – Это... неправильно, нечестно, несправедливо, – выдохнул Эзра сквозь слёзы. Ведь он был убеждён: то, что он, гадкий Эзра Фелл, творит, совершенно аморально. Тем более что мистер Кроули ему нравился. Очень. Писатель, конечно же, принял слова ангела на свой счёт: – Не знаю уж, как насчёт честности и прочего, – попытался отшутиться он, – но справедливости ради, раз уж ты о ней заговорил, я должен признать: своего лучшего друга я лишился по собственной глупости. Я был самым настоящим мудаком. – Как это произошло? – спросил Азирафель-Эзра, вытирая глаза и борясь с желанием озвучить ещё одну мысль: в то, что Энтони Кроули может быть мудаком, он верить отказывается. Уж если кто из них двоих достоин носить этот дивный титул... Нехотя отстранившись от ангела, Кроули отошёл к окну и принялся с деланым интересом изучать ночное небо. –... Мы познакомились, когда я учился на втором курсе. Как-то почти случайно, на вечеринке. Сложно представить двух людей более несхожих, чем были мы... Там, где я был малодушен или боязлив, мой друг... он... она... они были до неприличия честны и прямолинейны. В отличие от меня Би было всегда наплевать, что люди о них подумают... – он замолчал, вспоминая. Эзра терпеливо дожидался, пока мистер Кроули продолжит. Юноше подумалось, что Азирафель, пожалуй, мог запутаться в местоимениях, но сам он прекрасно понимал, что имеется в виду, поэтому решил с вопросами повременить. Эзра был в курсе непростых отношений Уорлока с гендером и всегда старался поддерживать своего(ю) подопечного(ую). Вот только это имя... Би. Оно заставило встрепенуться. Могло ли это быть простым совпадением? Дело в том, что Эзра был шапочно знаком с куратором приюта, для спасения которого Пеппер реквизировала его скромную библиотеку. Встретив Беатриче "Би" Бугаец однажды, уже вовек не забудешь. Но мало ли в Лондоне острых на язык, резких, порывистых и до опасного честных людей с таким именем? "Наверное, немало," – попытался он успокоить себя. Хотя, если по правде, с его-то везением... Как бы не оказался таинственный университетский друг, по которому мистер Кроули тосковал, знакомым Эзре ЛГБТ+ активистом и зоозащитником. Писателю, по всей видимости, надоело созерцать тёмные небеса, на которых не было видно звёзд. Присев на край широкого подоконника и глядя куда-то мимо Азирафеля, он заговорил вновь: – Именно благодаря Би я стал заниматься тем, чем занимаюсь. Они познакомили меня с Агнес, их тогдашним преподавателем то ли стилистики... то ли ещё не помню чего. Несси подогнала мне одну подработку, потом другую... потом контракт на первый роман. Когда стало понятно, что я самоубьюсь как автор, если слащавый bodice ripper выйдет за подписью Энтони, мать его, Кроули, мы с Би придумали мне псевдоним и состряпали целый образ Мари Шанталь, в котором мне с тех пор следует являться на встречи с читателями... Дай Несси волю, она б что ни день, то вытаскивала бы мою Маришку пред несветлы очи неблагодарной публики. Ты сейчас вот наслушаешься о том, как я переодеваюсь в чёрное платье с воротником-стойкой, напяливаю шляпку с бордовыми розами на тулье, крашу губы поярче, и сразу перехочешь со мной дружить... – Это ещё с какой стати? – возмутился Эзра совершенно искренне, без тени иронии или лукавства. О том, что Азирафель, будь он взаправдашним джентльменом позапрошлого века, был бы скандализирован едва ли не до потери сознания, он даже не задумался. – Позволь сейчас не вдаваться в детали, – вздохнул Энтони Кроули с непонятной усталостью. – Мне кажется, чёрное платье должно быть вам очень к лицу, – выдал вдруг Эзра, смешался и покраснел. – Издеваешься, да? – бросил писатель, правда, без тени обиды. – И в мыслях не было, – отозвался Эзра тихонько, не переставая себя ругать: вот же дурак! Держи свои восторги при себе! Однако теперь он испытывал необоримое желание погуглить фотографии с автограф-сессий Мари Шанталь. Просто из любопытства. – Но что всё-таки ваш друг? – с опозданием вспоминая о своей роли, юноша попытался вернуть разговор в более безопасное для себя русло. – Би? Эх, а я уж думал, мы маришкины шмотки обсудим... и мне не придётся рассказывать тебе, каким я был уродом... Хотя тогда мне казалось, что я как раз прав, а они кругом виноваты... – задумчиво, с расстановкой произнёс Кроули. – Некоторое время назад у нас с Би приключился разговор... за жизнь. Они сидели вот здесь же, где ты сейчас сидишь. На том же самом стуле. У меня вышел очередной роман... про демонессу, которая запала на садовника, который оказался ангелом... – писатель отрешённо махнул рукой. – Можно не буду пересказывать? Если что, на полке найдёшь... Да и вообще, не в романе суть. – Так просветите, – подтолкнул собеседника Азирафель-Эзра. – Я стараюсь! Извини уж за косноязычие, это обычное дело для всех писателей, – парировал Кроули. – Ну вот... мгм... Мы с Би отмечали выход романчика. Всё было прекрасно, пока они как не сказанут: "А не пора ли тебе, мой ленивый и нелюбопытный друг, от постной гетовой порнухи переходить к вещам понажористей, посерьёзней?" Меня это замечание, естественно, задело за живое... Не подумай, манией величия я никогда не страдал, но на тот момент мне казалось, что я нашёл идеальную формулу, по которой до пенсии смогу ваять книжонки. Одну за одной, корешок к корешку... Я был, как этот самый... капитан ебучего "Титаника" (это пароход такой, потом фильм посмотрим про то, как он затонул. Слезливый... фильм-то, не пароход – аж жуть!). Короче, слепым болваном я был. Айсберг уже на горизонте, а я и в ус не дую. Но Би... их нужно знать. Умны, словно сам Сатана, и так же прозорливы! Они мне и заявляют – прямо, без обиняков: "Не хватит надолго твоей Маришки. Она с каждым новым, с позволения сказать, романом сдувается. Скоро останется от неё назгул один, злобный призрак то бишь. А тебя ждёт творческий кризис, депрессия, смерть от цирроза печени и одинокая могилка без эпитафии. Так что, дружбан, пора тебе задуматься о вечном – сиречь о том, что лично ты, Энтони Джеймс Кроули, алкоголик, графоман и раздолбай, имеешь этому миру сказать". Энтони Кроули надолго замолчал, перевёл дыхание и заговорил медленнее и тише: – Мы разругались в хлам... Не впервой, конечно. Но, видимо, тогда у нас особенно много претензий друг к другу накопилось. Перешли, как часто бывало в таких случаях, на личности. Би назвали меня трусом... Ох, не знаю, зачем я всё это тебе рассказываю... Ты же совсем из другого века... Но раз уж начал, то вот. Они мне и говорят: "Да о какой литературе может идти речь, если ты чуть что – и в раковину, как сраная улитка". Так прямо и сказали, слово в слово... Для писательства, мол, смелость нужна, а в тебе её ни грана нет: смотри, даже себе признаться в том, что ты гей (я потом тебе это слово объясню. Может быть...), боишься. Твою Маришку могут читать только старые бабки, которые в маразме забыли уже, с какой стороны у них пизда находится! Ну, и дальше в том же духе. Этого я уже не стерпел. Тоже в долгу не остался: высказал Би, что в отличие от них, хоть филфаков и не кончал, умею правильно употреблять местоимения. И какого, собственно, хрена они в мою жизнь и в мою работу лезут – пусть со своей для начала разберутся. И вообще, не друг они мне, не товарищ и не брат, а ерунда на постном масле... И это не что иное, как зависть к моей невротъебенной карьере в них говорит. – А дальше что?.. – спросил Азирафель-Эзра осторожно. – А ничего. Хлопнули дверью. Я же... наутро проснулся трезвый и злой. Подумал: Би подуются для вида, и всё станет как раньше. Не стало... – писатель умолк. Рассказ был окончен. Эзру не покидало ощущение, что мистер Кроули что-то от него утаил. – Но всё же... – начал было он, спешно придумывая, чего бы такого утешительного сказать, но Кроули его перебил: – А ты вот говоришь, что дружить со мной хочешь... Как показывает практика, у меня не очень-то получается. – Ну, знаете, я не из обидчивых. И дверьми хлопать не приучен, – попытался пошутить Азирафель-Эзра. – К тому же, не то чтоб мне было куда идти... – С этим не поспоришь, – согласился писатель. – У меня не было повода убедиться в обратном: вы кажетесь мне... э‐м‐м... очень хорошим человеком... – Ну это ты загнул. – Время покажет, мистер Кроули. – Достал ты со своим мистером, вот честное слово. Не знаю уж, какие викторианские политесы в твоей голове засели, но будь, пожалуйста, проще, Азирафель. – Как вам будет угодно, – согласился Эзра покладисто. – Мне вот тут в голову пришло... Если здесь мы станем друзьями, то может ли это значить, что, когда я вернусь... домой, тот мой сосед, тот мистер Кроули – он тоже будет моим другом? – Почём мне знать, – отозвался писатель без намёка на энтузиазм. "Когда я вернусь", так уверенно сказанное Азирафелем, отчего-то неприятно резануло слух. Не если, а когда. – Предполагаю, что сейчас то самое время, когда вы должны будете сказать: "Я этого не прописал," – Азирафель-Эзра улыбнулся, но улыбка не достигла его глаз. – Когда ты должен будешь сказать, – поправил Кроули. – И да. Я действительно этого не прописал. – А не могли бы вы... не мог бы ты сделать мистера Кроули более... похожим на тебя самого? – робко предложил Азирафель‐Эзра. – Ведь я уверен... когда я вернусь, а там вместо тебя окажется какой-то совсем другой человек, с другим характером... Это будет... в общем, это будет грустно. "Так за каким фигом ты так рвёшься обратно в книжку? Оставайся здесь!" – хотелось вскричать писателю, но он усилием воли сдержал столь неблагородный порыв. Надо учиться жить с мыслью, что ангел не принадлежит этой реальности. Не принадлежит ему. Рано или поздно Кроули придётся его отпустить, как бы он ни желал обратного... Но вот как относиться к просьбе Азирафеля? Будет ли ему, несчастному Энтони Джеймсу Кроули, хоть чуточку легче от того, что он отпускает ангела не просто в никуда, а почти что к себе... К себе, да не совсем. К вымышленному персонажу, которого он по своему образу и подобию слепит. Нет, сейчас у писателя совершенно не было сил предаваться столь безотрадным размышлениям. – Слушай... я – в целом – не против этой твоей идеи... – выговорил Кроули, хотя каждое слово будто камнем падало ему на сердце. – Но ты не возражаешь, если мы с тобой подумаем об этом завтра? Я хочу сказать... днём. – Как Скарлетт О'Хара? – подхватил Эзра. – Конечно... Днём – так днём. О том, что роман Маргарет Митчелл "Унесённые ветром" вышел в XX веке, Эзра не вспомнил или не знал, а Энтони Кроули не придал его словам значения. Его сознание занимала одна-единственная мысль: "Азирафеля придётся отпустить". И мысль эта показалась ему, словно боль, нестерпима.