Глава восемнадцатая
Операция "Слёзы Мюссо". Холостяки – убеждённые и не очень
Ultimately the bond of all companionship,
whether in marriage or in friendship, is conversation.
Oscar Wilde
Сидя в одиночестве за кухонным столом, Энтони Кроули задумчиво тянул уже вторую чашку кофе. После полуночного разговора с Азирафелем ему удалось ненадолго задремать лишь под утро. Предчувствие катастрофы и ожидание неизбежного – ангела придётся отпустить обратно на страницы не написанного покамест романа – терзали писателя, точно инквизиторы – несговорчивого еретика, но ему совершенно нечего было придумать в своё оправдание. Кроули малодушно помышлял о том, чтобы бросить (нет, конечно, не бросить уж прямо насовсем, а лишь приостановить лет на -дцать!) работу над текстом. Быть может, Азирафель пообвыкнется в новой реальности и передумает возвращаться? Писатель страстно желал и в то же время не смел позволить себе надежду, что именно он станет неким мильным камнем , той самой точкой невозврата, последней чертой, остановившись у которой ангел скажет: "Я больше не хочу туда. Теперь мой дом здесь". О, это были очень опасные фантазии!.. Энтони Кроули почти не сомневался: последуй он за ними, будто сбившийся с дороги путник за блуждающим огоньком, – сам не заметит, как по горло увязнет в болоте. Весь его жизненный опыт доказывал: мечты не к звёздам ведут, а в самую зыбкую топь... Писатель горестно вздохнул, созерцая остатки бурой жижи на дне маленькой чашечки. Как будто нефти хлебнул, ей-дьяволе! Но современный мир, полдень двадцать первого века – сколько возможностей может он предложить Азирафелю! Сколько путей, недоступных в реальности романа, открывается перед ангелом! Кроули поймал себя на том, что отчасти завидует своему персонажу, ведь Азирафелю выпал шанс, которого он, горемычный Энтони Джеймс Кроули, несостоявишийся астроном и недолитератор, был лишён! Шанс отринуть прошлое, сбросить его, как ящерица – обрыдлую сухую шкуру, и начать жизнь с чистого листа. Самое сладкое искушение. – Одна беда... – пробормотал писатель, едва касаясь губами ободка чашки, – ангел этого шанса в упор не видит! Или не нужен он ему даром.***
Энтони Кроули любил Лондон – модный, эксцентричный, суетный, неоном вывесок и блеском витрин прорывающий декабрьские туманы. Он хотел разделить эту любовь с кем-то, так давно хотел... И лучшей кандидатуры, чем Азирафель, он не представлял! Мечтательная улыбка вдруг озарила его лицо: сколько всего удивительного, сколько неизведанных диковин таит в себе столица! И он покажет все и каждую из них Азирафелю! Он, Энтони Кроули, станет его проводником в дивный новый мир! Он будет его Вергилием — с тем лишь отличием, что поведёт ангела не по кругам ада, а по ярко освещённым улицам, где нет чадящих диккенсовских труб, нет смрада, грязи и копоти – лишь блеск, красота и хай-тек. Цивилизация! Достижения, доступные человечеству сегодня, – вот к чему Энтони Кроули жаждал приобщить Азирафеля! "Помимо прочего," – заметил себе писатель, – "негоже ангелу донашивать за мной футболки. Он заслуживает большего! Лучшего!.." И право слово, не могут же они вечно сидеть, запершись в четырёх стенах, точно прокажённые – в лепрозории! Решение пришло к Кроули мгновенно: обязательно надо выманить Азирафеля в "Хэрродс", ибо нет лучшего времени для покупок в самом шикарном универмаге Европы, чем День подарков! На вечер можно запланировать катание на Колесе. А если позвонить Морле и хорошо попросить старую черепаху, то, глядишь, и в "Ритце", несмотря на праздничный аншлаг, чудесным образом обнаружится свободный столик. К глубокому разочарованию писателя, Азирафель отреагировал на предложение выйти в свет весьма сдержанно. Ангел лишь мягко улыбнулся своей нездешней полуулыбкой, которая никогда не достигала серо-голубых глаз, и с долей покорной обречённости проронил: – Как сочтёшь нужным. А потом он отпросился в душ, заставив Кроули недоумевать: что он такого сказал? Что сделал не так?***
Убедившись, что дверь в "усыпальницу фараона" надёжно заперта, Эзра Фелл мучительно застонал и медленно сполз по стене на пол. Когда мистер Кроули (Энтони, конечно же, Эн-то-ни, ну что ты, ей-богу?!) озвучил их планы на сегодня, юноша... банально струсил. Эзре показалось, что это какая-то проверка. Неужто писатель начал подозревать его в обмане? Да он же на любой мелочи попадётся, стоит им только выйти из дома! Как вести себя? Что делать? Наверное, они поедут в универмаг на такси. Или пешком до Найтсбриджа? Эзра обругал себя малограмотным лентяем: вот что мешало ему ещё в школе внимательно слушать учителя?! Объективно говоря, мешала сначала работа на ферме родителей, а затем – слишком рано начавшаяся самостоятельная жизнь, но мысль ту непрошеную юноша от себя быстро прогнал. "Что делать? Что же мне делать?.." – слабо пролепетал он, с трудом поднимаясь с пола. Ноги от страха были точно ватные. Как Азирафель должен реагировать на... на... да на всё? Были ли в середине девятнадцатого века хоть какие-то машины – Эзра не знал. А автобусы? Их ведь точно быть не могло?.. Тем более двухэтажных! Юноша подошёл к раковине, машинально взял зубную щётку (ещё одно свидетельство предусмотрительности и гостеприимства Энтони), но в прострации тут же отложил её и плеснул себе в лицо пригоршню холодной воды – не полегчало. Эзра мог считать себя кем угодно: недоучкой, провинциалом – но только не дураком! Энтони, естественно, не просто так по залам "Хэрродс" прогуляться приглашал – он явно намеревался купить ему, то есть Азирафелю, одежду. Эзра Фелл внутренне содрогнулся. Буря эмоций закружила сознание, точно сухой листок, в безжалостном адреналиновом вихре. В памяти всплыло лицо великого Бомгарда, его чуть перекошенный рот и снисходительно-презрительное: "Вам прямая дорога в вебкам или эскорт. Там стихи читать не просят". Если до сего мига Эзра чувствовал себя лишь лжецом, мелким обманщиком или врунишкой, то сейчас он заранее ощутил себя... содержанцем, что было не просто омерзительно – непереносимо, ибо более всего юноша ценил свою независимость. Не так страшно было проколоться на какой-нибудь мелочи и возбудить подозрения Энтони, как то, что ему придётся принять от писателя подарки, расплатиться за которые он вовек не сумеет! Эзра сделал глубокий вдох и в отчаянии заглянул в зеркало, точно надеясь найти там нечто неведомое – ответы на терзавшие его сомнения, успокоение, хоть что-то. Тщетно. Из рамы смотрел он сам – с растрёпанными волосами, закушенной губой и застывшей на дне расширенных зрачков паникой. Недюжинным усилием воли Эзра Фелл приказал себе успокоиться и играть роль Азирафеля до последнего. До конца. Увещевая себя, мол, коли Энтони желает привести героя своего ненаписанного романа в соответствие с нынешними модными веяниями, то кто он такой, чтобы ему запрещать, Эзра наскоро умылся. Из шикарной писательской ванной выходил уже не мальчик из Уэльса, бариста, обитатель Луишема, а Азирафель Фелл – джентльмен и дворянин, спокойный, собранный и готовый ничему не удивляться.***
– Я тут подумал... – проговорил писатель, сосредоточенно изучая ряды обуви в шкафу, – вызову-ка я нам машину, пожалуй... Могли бы, конечно, до Бромптон-роуд и догулять, погода неплохая... Но боюсь, слишком много впечатлений для тебя на первый раз. Азирафель-Эзра кивнул: – Как тебе будет угодно. – Да что ты заладил?! – воскликнул Кроули расстроенно. – Скажи мне... Что тебя так гнетёт? – Мне страшно, – в который раз повторил Азирафель-Эзра совершенно искренне. – Не бойся, я буду рядом. Буду тебе всё объяснять, – улыбнулся писатель своему растерянному гостю. – Если станет совсем невмоготу, обещаю: мы сразу уедем. Но пойми, Азирафель... Мы не можем прожить, не выходя из квартиры, несколько недель (а скорее – месяцев, хо-хо!), пока я допишу роман. Это нездорово! И я, конечно, вовсе не против одолжить тебе одежду, но неужели тебе не хочется выбрать что-то самому? Что-то, что понравится тебе лично? Эзре хотелось. И оттого ему стало по-особенному стыдно. – Вот... погоди-ка... эти должны подойти... – Кроули извлёк из недр гардероба чёрные кроссовки на массивной подошве. – Примерь-ка. Не жмут нигде? Не велики? Не узки? – Всё прекрасно, – сдавленно выговорил Эзра, с благоговением завязывая шнурки. Выбитый на стельках логотип, состоявший из двух букв "В", приникших друг к другу спинами, внушал юноше трепет. – Чудненько, – просиял писатель. – А то я уж занервничал было. В "Хэрродс" свой дресс-код. Если "баленсиаги" они ещё худо-бедно схавают, то босиком тебя уж точно не пустят. Азирафель-Эзра посмотрел на собеседника так, словно тот опять заговорил на каком-то мёртвом языке. – Ох... неважно! – махнул рукой Кроули. – Скоро сам всё поймёшь. Пока что... хм... – он призадумался, – кажется, я ничего не упустил, обо всём тебя предупредил. Кэб (поедем на нём) – он такой же кэб, как в твоё время, с тем лишь отличием, что без лошадей. Вместо них – мотор, так что машина едет сама, водитель только руль крутит. А лошадку сейчас разве что в зоопарке увидишь... или в деревне. Эзра Фелл про себя возрадовался: хорошо, что не пешком. Очень предусмотрительно. Короткую поездку на такси Азирафель вынести должен.***
Возможно, думалось Эзре, он слегка переоценил свою выдержку и актёрские способности. Всю дорогу до "Хэрродс" слова о дресс-коде не выходили у него из головы. Следует сказать, что за восемь лет жизни в Лондоне знаменитый универмаг он видал многажды, правда, только снаружи. Эзра Фелл был достаточно наслышан об обители роскоши и шика на Бромптон-роуд, чтобы не стремиться заглянуть внутрь: таким, как он, в "Хэрродс" делать было нечего. Боязнь не пройти фейсконтроль и быть с позором выдворенным на улицу убивала любопытство на корню. Прижавшись виском к прохладному стеклу и из-под опущенных век поглядывая на проплывающие мимо дома, светофоры и перекрёстки, он сражался с неуверенностью и тщетно сглатывал то и дело подступающий к горлу ком. Когда рука писателя неожиданно сжала его напряжённые пальцы, Эзра вздрогнул и встрепенулся. – Всё хорошо, не надо бояться, – ободрил его Кроули. – Это всего-навсего магазин. Самый лучший, самый большой, тут из песни слова не выкинешь... Но я уверен: тебе понравится. Готов поспорить, ты никогда ничего подобного не видел!.. – Да уж, где уж мне, – буркнул Азирафель-Эзра, тщетно пряча волнение за напускным сарказмом. – Хорош иронизировать, – усмехнулся Кроули. – Чтоб ты знал: народ со всего мира приезжает в "Хэрродс" пошопиться. Даже шейхи всякие – и те под впечатлением ходят. – Постараюсь не потерять сознание от восторга, – съязвил Азирафель-Эзра, пытаясь сосредоточиться на ощущении тепла, которое дарило ему робкое прикосновение руки Энтони. – Начнёшь падать – я тебя поймаю, – заверил юношу писатель. Эзра удивился тому, как серьёзно прозвучало это обещание.***
Универмаг, безусловно, поражал воображение; забыв о страхе и правилах приличия, Эзра только и мог, что, глупо приоткрыв от изумления рот, вертеть головой из стороны в сторону, силясь рассмотреть всё вокруг. Он бы обязательно потерялся и сгинул среди любителей люксового шопинга, если бы не Энтони. Не выпуская пальцев ангела из цепкого захвата, писатель уверенно вёл его за собой, лавируя между группками туристов и неспешными лондонцами, в преддверии длинных выходных заранее разморенными. Лестницы, лифты, эскалаторы, витрины, зеркала, рестораны, одежда, обувь, посуда, дизайнерские рождественские украшения, знаменитые плюшевые медвежата, вешалки-вешалки-вешалки, полки-полки-полки и бренды-бренды-бренды – потрясённый, Эзра хлопал глазами. Вдруг он ощутил, как Кроули осторожно привлёк его к себе. – Нравится? Не страшно? – прошептал писатель Эзре в самое ухо. Его горячее дыхание ожгло скулу, и юноша почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, а по спине побежали мурашки. – Очень нравится... и очень страшно, – шепнул он в ответ, сам не понимая, отчего не говорит в полный голос: в "Хэрродс" стоял неимоверный гвалт, или так ему с нервов чудилось. Энтони Кроули подозревал, что – замершие в неловком полуобъятии – они являют собой картину как минимум странную, но не сразу сумел заставить себя отступить от ангела хотя бы на шаг. Он почти ожидал, что Азирафель отшатнётся, но нет! Презрев все викторианские заморочки разом, ангел на мгновение благодарно прижался виском к его щеке и медленно отстранился. Писатель успел уловить остаточные ноты своего же одеколона, исходящие от чёрного свитера с капюшоном, который Азирафель, по-видимому, отныне считал своей собственностью. – Итак, с чего начнём? – прочистив горло и маскируя деловитостью смущение, бодро затараторил Кроули: – Здесь офигительный отдел со всякими парфюмерно-косметическими прибамбасами! Хочешь – выберем тебе парфюм? Азирафель с нечитаемым выражением всмотрелся в лицо писателя. Кроули словно окатило горячей волной: как же близко они стояли! Чтобы немного отвлечься, ему пришлось даже обругать себя: "Совсем одичал в своём запое, скоро от любого человеческого контакта краснеть, как школьница, начнёшь! Куда ты смотришь, Маришка?! Тебе ж велено было беречь нашу хрупкую психику". – Скажи на милость, Энтони, ты только что пытался дипломатично намекнуть, что я дурно пахну? – спросил Азирафель-Эзра спокойно, будто бы даже с долей интереса. – Я... не... мгм... ты не пахнешь ничем... в смысле, очень хорошо пахнешь... блин... в смысле, я не нюхал... БЛИН! – Кроули смешался. Азирафель с нескрываемым удовольствием наблюдал за мучениями своего создателя, но на помощь не спешил. – Ты издеваешься, да? – вдруг догадался Кроули. – Ну если только самую капельку. И без желания тебя обидеть, – мягко ответил Азирафель-Эзра. – Ну так что? Идём за парфюмом? – на долю секунды писателю захотелось сделать что-нибудь совершенно неприличное, чтобы шокировать ангела и таким образом ему отомстить, однако он не только удержался от соблазна, так ещё и мысли столь крамольные изгнал на периферию той дикой страны, которую мистики, эзотерики и психоаналитики называют "ид". – Если ты не против... может быть, мы начнём с вещей более насущных? Я имею в виду, необходимых... – предложил ангел несмело. – Ох уж эта твоя викторианская хозяйственность! Так же не интересно! – возразил писатель, правда, исключительно проформы ради. – В каком смысле? – не понял Эзра. Откуда ему было знать, что экономия, рачительность и рационализм считались во второй половине девятнадцатого века истинными добродетелями?.. Кроули в ответ только закатил глаза. Он не сомневался: ангел опять придуривается!***
В отделе мужской одежды Эзру Фелла охватили тревога и замешательство. Ему весьма не вовремя пришло на ум, что в гигантском универмаге, где чуть ли не пол-Лондона собралось, может случайно оказаться кто-то из знакомых. Что делать, если его окликнут? Как быть? Опасливо озираясь, юноша напряжённо замер, сожалея, что не может сделаться маленьким и незаметным, а ещё лучше – вовсе невидимым. Энтони Кроули, в отличие от своего спутника, чувствовал себя как рыба в воде. С видом уверенным и целеустремлённым писатель переходил от секции к секции, что-то бормоча, изредка хмурясь или качая головой и успевая между делом отшивать вышколенных продавцов-консультантов. Количество вешалок с одеждой, небрежно переброшенных им через согнутую в локте руку, тем временем росло в геометрической прогрессии. – Ну... вот для начала... – поудобнее перехватывая добычу, сообщил Кроули. – Теперь пошли. – Куда?.. – спросил Эзра потерянно. Он столь отчаянно переживал страх встретить в "Хэрродс" кого-то, кто мог знать его в лицо, что едва не забыл о великой цели их визита. – В примерочную, естественно! Ты чего? – изумился писатель. – Мне, конечно, льстит твоё доверие, но даже несмотря на то, что я тебя буквально... создал... мгм... написал, на глаз подбирать тебе одежду я не умею. Азирафель-Эзра обречённо вздохнул и поплёлся следом. У примерочных их всё-таки изловила миловидная девушка-консультант в модных круглых очках. Она чем-то походила на Анафему, и Эзре, который едва-едва успел совладать со своими страхами, опять стало не по себе. В ярко освещённую просторную комнату с креслом и тремя зеркалами в пол, где силами Энтони и безымянной сотрудницы "Хэрродс" (от волнения он не удосужился прочитать имя на бейджике) были развешены предметы его будущего гардероба, Эзра заходил, как в каземат. Мало ему уже было переживаний?! А что, если проявляющий недюжинное рвение Энтони решит неожиданно заглянуть внутрь – проведать его? Эзра вспомнил о своей татуировке и поморщился, точно от головной боли. Нет, не так он представлял шопинг в "Хэрродс"... В роли Азирафеля в том никакого кайфа! Честно говоря, ему просто хотелось поскорее покончить с этим и уйти куда-нибудь, где он будет спокоен и сможет хоть немного расслабиться. Ну... это теперь только у Энтони дома!.. – Ты чего такой напряжённый? Или тебе просто скучно? – поинтересовался писатель, стараясь, чтобы разочарование не просочилось в его тон. Энтони Кроули уже начал сомневаться, такая ли это была хорошая идея – везти ангела в "Хэрродс". На самом деле, они могли заказать всё необходимое онлайн... Двадцать первый век на дворе всё-таки! Тем не менее поведение Азирафеля немного задевало, ведь Кроули так старался его впечатлить! Он надеялся, что ангел впадёт в экстаз от современного мира, но вышло как-то непонятно... Азирафель явно из кожи вон лез, чтобы не показать своих истинных эмоций, но по всему было заметно: ему некомфортно и хочется сквозь землю провалиться. – Ты ведь... не пойдёшь со мной? – ангел неловко мялся у тяжёлой портьеры, служившей дверью в его персональную камеру модных пыток. – Нет... – проговорил писатель осторожно. – Если будет необходимость, зови... Меня или консультанта. А я пока... там подожду, – он махнул рукой в сторону диванов поодаль. Примерочные в "Хэрродс" были поистине огромны и роскошно обставлены. – Хорошо, – слабо согласился Азирафель-Эзра и юркнул за портьеру. Спустя четверть часа снаружи раздалось смущённое покашливание. Эзра как раз примерил белую рубашку и бежевые чинос и, встав боком к зеркалам, пытался рассмотреть себя со всех сторон. Энтони на удивление верно угадал его размер: рубашка сидела идеально, но ткань оказалась настолько тонкой, что при ярком свете под ней нет-нет да угадывался абрис чёрного треугольника под лопаткой. Эзра в отчаянии схватился за голову. Никогда ещё набившая оскомину присказка, что татуировка – это то, о чём он обязательно пожалеет, не была исполнена большего злорадства. – Ну как ты? – спросил Кроули. – Попросить другие размеры? – Нет... – отозвался Азирафель-Эзра, всю силу воли вкладывая в то, чтобы его голос не звучал уж слишком жалко. – В чём проблема? – насторожился Кроули. Ох уж и догадливый!.. – Покажешься мне? – Я... я не могу... – прошептал Эзра. – Они... рубашки... все слишком прозрачные... я просто не могу выйти к тебе в таком виде! – паника всё-таки прорвалась в его тон. – Так... ясно-понятно, – кажется, писатель тихо выругался. – Вот, блин, ханжество викторианское! Что ты будешь делать?! – Что? – переспросил Эзра. – Погоди. Можешь пока не выходить, – смилостивился Энтони Кроули. – Попрошу консультанта раздобыть тебе жилет. И бабочку, – прибавил он язвительно. – Это было бы очень мило с твоей стороны, – ответил Эзра искренне, про себя сожалея, что Энтони не отвёл его в Cos или H&M. Спустя ещё полчаса к отзывчивой девушке-консультанту присоединился приятный юноша из другой секции мужского отдела. Совместными усилиями (и под строгим контролем Кроули) на основе выбранных Азирафелем-Эзрой брюк и жилета они составили четыре комплекта одежды. От слегка ошеломлённого ангела требовалось только напяливать принесённые вещи и демонстрировать получившиеся образы писателю. Да... если кто и получал удовольствие от происходящего, так это Энтони Кроули. Он с маниакальной дотошностью подбирал ремни в тон к ботинкам, нещадно гонял безответных консультантов за пиджаками, футболками и шарфами, и чем дальше, тем всё больше, казалось, входил в раж. – Знаешь, – Азирафель-Эзра впервые с начала примерки улыбнулся, – если когда-нибудь тебе надоест писать романы, ты всегда сможешь сделать карьеру, как его... этого... – Стилиста, – договорил за него Кроули и вдруг рассмеялся. Писатель выглядел совершенно расслабленным и до неприличия довольным – тому был повод! Ему как раз удалось подобрать галстук-бабочку точно под цвет глаз Азирафеля. Возвращаясь в примерочную, Эзра подумал, что весь этот цирк немного напоминает ему детство. О том никто не знал, но у Эзры Фелла было две сестры, у которых, в свою очередь, был кукольный домик и полтора десятка зачуханных полулысых "Барби", купленных матушкой по случаю у кого-то из соседей. Девочки часами могли наряжать кукол! Иногда мама снисходила даже до того, что шила им платья – длинные, закрытые, тёмные и строгие, конечно же. Приличные, в общем, а-ля Мари Шанталь, если верить описаниям Энтони. Эзре всегда было немного завидно, ведь его, мальчика, до девчоночьих показов мод не допускали. Мог ли он представить тогда, что спустя много лет будет стоять посреди отделанной самыми дорогими материалами примерочной "Хэрродс" и чувствовать себя такой вот живой "Барби" – куколкой, которую Энтони Кроули, дав волю фантазии, с удовольствием во что только не облачает! Ещё час пролетел незаметно. Эзра почти успокоился: в облюбованной ими зоне примерки посторонних, кроме снующих туда-сюда консультантов, не наблюдалось. Когда с составлением базового гардероба викторианца, волею судеб очутившегося в двадцать первом веке, было покончено, писатель в сопровождении предупредительной девушки в очках проследовал к кассе, где заодно договорился насчёт доставки покупок в Мейфэр. Увидев высветившуюся на терминале сумму, Эзра в ужасе зажмурился: во время примерки он нарочно старался не смотреть на ценники, иначе не осмелился бы даже прикоснуться... Но в то же время юноша сознавал: он сейчас не Эзра "Херувим" из луишемской двушки, а джентльмен и дворянин Азирафель Фелл. Откуда герою романа Энтони знать порядок цен в Лондоне образца 2021 года? – Устал, ангел? – писатель даже не заметил своей оговорки. – Есть немного... – протянул Азирафель-Эзра. – Это с непривычки, – ухмыльнулся Кроули. – Ты молодец, здорово держался, хотя предчувствую: вряд ли ты решишься в ближайшее время этот опыт повторить. Пока Эзра придумывал, что бы такого соответствующего ситуации ответить, миловидная консультантка сделала всё за него. – Спасибо за то, что выбрали "Хэрродс", – девушка протянула Кроули чек и квитанцию на доставку. – С Рождеством! Желаю хорошего дня и приятных праздников! Ждём вас снова! Вы такая прелестная пара, – прибавила она полушёпотом и хитро улыбнулась. Закусив губу, чтобы не было заметно, как он сдерживает смех, Эзра наблюдал за писателем. Сначала Энтони Кроули побледнел, потом пошёл красными пятнами и начал судорожно хватать ртом воздух, пока наконец не выговорил: – Мы... э-э-э... мгм... не... вы неправильно поняли... мы не пара! – выпалил он. – Извините, сэр, – покладисто согласилась девушка и принялась перекладывать чеки. – Идём, анг... Азирафель, – выдохнул писатель. Эзра вежливо попрощался с консультантами, искренне поблагодарив их за помощь.***
– Сдаётся мне, сейчас самое время перекусить, – предложил писатель. – Чего бы тебе хотелось? – Веди, мой дорогой, выбор места оставляю на твоё усмотрение, – улыбнулся Эзра и тут же прикусил язык. Это ж надо было такое ляпнуть! Как фамильярно!.. К счастью, Энтони Кроули оставил его прокол без внимания. Случайно Эзре в глаза бросился указатель со знакомым логотипом. Он и думать забыл, что где-то в лабиринтах "Хэрродс" таился "Старбакс"! Волна необоримого ужаса, откатившаяся было во тьму, вновь накрыла юношу с головой. За пару лет работы в сетке Эзра побывал на миллионе тренингов и знал многих сотрудников если не по имени, то хотя бы шапочно... Как и они его. Примелькались. Сам не понимая, что делает, он схватил писателя за руку и потянул в противоположную сторону: – Прошу, Энтони, пойдём отсюда поскорее!.. – Что случилось? – изумился Кроули и подозрительно огляделся, словно ища источник потенциальной угрозы. – Там... – Эзра мучительно придумывал достойный Азирафеля ответ. – Там на вывеске... нагая дева с рыбьим хвостом! – наконец нашёлся он. Писатель заливисто расхохотался. – Боже правый, ангел... Тебя так "Старбакс" перепугал? Это не опиумный притон, просто кофейня! Причём не самая крутая... Ох уж твоё пуританское воспитание! – Умоляю... пойдём... – вымолвил Азирафель-Эзра, трагически заламывая руки. – Ладно-ладно... Знаю я одно местечко, – Кроули взял ангела под локоть и бережно увлёк в безопасном направлении. Эзра тихо перевёл дыхание: фу-ух, на этот раз пронесло!***
Они устроились друг напротив друга за одним из немногих свободных столиков в уютном пабе. Кроули отошёл к стойке сделать заказ, пока Эзра, предоставленный сам себе, исподволь рассматривал посетителей, поражаясь тому, сколько же в Лондоне, оказывается, богатых людей, способных позволить себе такие... не то чтобы изысканные, но, безусловно, дорогостоящие развлечения! Энтони вернулся с двумя бокалами бельгийского вишнёвого ламбика. Сделав глоток, Эзра прикрыл глаза от удовольствия: всё-таки он очень любил сладкое! – Ну как? – спросил писатель. – Божественно, – промычал Азирафель-Эзра, нисколько не беспокоясь о том, что у него на лице могли остаться пивные "усы". – Ну? В итоге не так страшен "Хэрродс", как ты себе его в воображении намалевал? – ухмыльнулся Кроули. – Отнюдь, – Эзра почувствовал странное опустошение, какое бывает, например, по окончании особенно сложного экзамена: даже если ты сдал его из рук вон дурно, хорошо другое – осознание того, что всё, наконец, позади. – Ты был так напряжён, – заметил Кроули. – Я уж, грешным делом, пожалел, что вытащил тебя... – Я очень тебе благодарен за этот опыт, Энтони, – Азирафель-Эзра отпил ещё из высокого бокала. – Это было... незабываемо. Впечатлений – на целую жизнь. – И что именно тебя впечатлило? – полюбопытствовал писатель. – Да всё! Особенно эти замечательные... как их... То ли дело было в выпитом на пустой желудок алкоголе, то ли Эзре просто захотелось снова увидеть на щеках Энтони этот прелестный румянец... Он решился: – Портные! – Кто? – изумился Кроули. – Портные, – повторил Азирафель-Эзра уверенно. – Особенно та милая леди-портной. Она была так вежлива и обходительна. Я, кстати, не понял, отчего её комплимент тебя... скандализировал? Энтони Кроули подавился пивом и живо схватил со стола салфетку. – Да какие же они!.. Ангел, тьфу! Извини! Азирафель! – Не исправляйся, дорогой, мне очень приятно, когда ты так меня называешь, – мягко перебил его Эзра и даже не убоялся своих слов: звал же его Эрик херувимом, в конце-то концов! – Да ничего они не шьют! – воскликнул Кроули, перекрикивая гомон зала. – Они только продают то, что пошили другие. – Ну ладно... – легко сдался Азирафель-Эзра. – Тебе виднее. Я только хотел у тебя спросить: что такого сказала эта милая леди, что ты так разозлился? – Я не... – смешался писатель. – Не разозлился! Я смутился! Да пойми ты! Я не знал, как реагировать! Я... я боялся, что это заденет – тебя! – Не понимаю... Что должно было меня задеть? Мне кажется, она просто старалась быть милой. – И сказала то, чего говорить – как продавец и просто как интеллигентный человек – не имела права! – Сдаётся мне, ты судишь слишком строго... – проговорил Азирафель‐Эзра. – Ты действительно не понимаешь?! – взвился Кроули. – Она, эта милая, как ты имел неосторожность выразиться, леди, назвала нас парой!! – И она абсолютно права, – заявил Азирафель-Эзра на голубом глазу. – Мы же пришли сюда вместе. – В современном языке у слов "пара" и "партнёр" есть второе, специфическое значение... – произнёс писатель после паузы. – И какое же, позволь осведомиться? – Азирафель смотрел на Кроули со сдержанным интересом, тогда как Эзра Фелл начал тихо закипать: гомофобии он не переносил, а внутренней – тем паче. – А такое, ангел, что, по мнению продавщицы, мы с тобой вместе... Не просто пришли, как ты сказал! А вместе – в романтическом смысле! – И что с того?! – вопросил Эзра запальчиво. – Подобная мысль настолько тебе претит, настолько отвратительна, что ты обидел девушку и не нашёл в себе достаточно сил, чтобы вежливо сделать вид, будто не расслышал?! – Боже правый, ангел! И это говоришь мне ты?! Ты – человек из мира, где подобные отношения порицались?! Да одно подозрение в гомосексуальных наклонностях могло стоить тебе всего – имени, карьеры, положения в обществе! – Ну, видимо, этого ты мне тоже не прописал, – легко отмахнулся от тирады писателя Азирафель-Эзра. – И что? До сих пор так? – Времена изменились, – бросил Кроули нехотя. – Поясни, пожалуйста, – попросил Азирафель-Эзра. – Сейчас, только принесу нам ещё пива и чего-нибудь посолидней жареной картошки. Кроули вышел из-за стола, а Эзра попытался взять себя в руки: не хватало ещё, чтобы Азирафель начал, подобно герою-резонеру, озвучивать его личные взгляды. Он и так уже достаточно... подставился.***
– Понимаешь, ангел, в отличие от девятнадцатого века... Как бы тебе объяснить... В современном обществе куда больше свободы. Никого, по сути, не волнует, с кем ты живёшь и как, пока всё по обоюдному согласию, – начал Кроули с неохотой, тщательно подбирая слова. Зачем ангел вообще завёл этот разговор? Нет бы выбрать тему попроще! – Но это почему-то слишком волнует тебя, – заметил Азирафель‐Эзра. – Может быть, мне просто не нравится, когда незнакомые люди судят огульно и вешают на меня ярлыки? – произнёс писатель, отводя взгляд. – И только? – уточнил его собеседник. – А если – знакомые? Я имею в виду: знакомые люди. – Это дела не меняет, – отрезал Кроули, может, чуть более резко, чем намеревался, и сразу об этом пожалел. – Помнишь, я рассказывал тебе про Би? Ну... своего лучшего друга?.. – Да, конечно. – Так вот... я не всё тебе рассказал... не всю правду. На самом деле, я им ещё кучу гадостей наговорил, – признался Кроули. – Энтони, ты ведь знаешь, что я всегда готов тебя выслушать, но, извини, я пока не очень вижу связь... – Не буду повторять тех гадостей, которыми я облил Би, как помоями... до сих пор стыдно, – писатель пригубил ещё пива. – Поверь, я повёл себя совершенно отвратительно, но... у меня просто как будто забрало упало, когда они назвали меня геем! – И что такого? – Азирафель-Эзра старательно изображал недоумение и любопытство. – Это плохое слово? – Нет, что ты... теперь уже нет, – поспешил ответить Кроули. – Лет двадцать назад, возможно, оно звучало куда более оскорбительно. Ругательные синонимы остались, конечно. – Всё ещё не понимаю, к чему ты клонишь. – Логично, – кивнул писатель. – В твоё время в ходу было выражение "убеждённый холостяк". Дьявол, мне не верится, что я тебе всё это разъясняю. – А придётся, дорогой, прости за грубость. Ты же сам таких знаний мне не про-пи-сал, – отозвался Азирафель сухо. Тем временем у Эзры созрел коварный замысел. – В позапрошлом веке мужчины, – пустился в объяснения Кроули, – предпочитавшие обществу дам и последующей женитьбе на достойной леди... мгм... отношения с другими мужчинами, придумали такую отговорку. Мол, отчего вы не вынашиваете матримониальных планов, дражайший? А в ответ: ах, увольте, степенная семейная жизнь не для меня, я, видите ли, убеждённый холостяк. Науки, искусство, политика – вот это моё, а дом, дети... Пусть этим занимаются другие, более к тому расположенные персоны! – Звучит не так уж сложно. – Ну, это я нарочно упростил, – возразил писатель. – Для ясности. На деле же... Это была мучительная жизнь во лжи, с постоянной оглядкой через плечо. Одно неловкое движение, одно неверно сказанное слово – и ты в тюрьме, отлучён от церкви, родственники и друзья знать тебя не желают... Репутация испорчена бесповоротно, люди шепчутся за спиной. Кто б такое вынес? – Это глупо. Мне не нравится, – поморщился Азирафель-Эзра. – Но таковы нравы твоей эпохи, ангел. – Однако сейчас, как ты говоришь, всё изменилось? – Да-да, можно даже – при необходимости – заключить однополый брак или гражданское партнёрство. Многие известные политики, музыканты, актёры, учёные – открытые геи. То есть, я имею в виду, не делают секрета из того... – Что являются "убеждёнными холостяками", – договорил за писателя его персонаж. – Ага, – согласился Кроули и помрачнел. – Тогда я вовсе не понимаю столь бурной твоей реакции. Получается, ни твой друг, ни милая леди, которая не портной, ничего обидного или оскорбительного тебе не сказали... Энтони Кроули промолчал. – А ты сам... ты убеждённый холостяк? – осмелился задать волнующий его вопрос Азирафель-Эзра. – Всё сложно, ангел, – Энтони Кроули прикрыл глаза: ему всё меньше нравилось направление, в котором потекла их беседа. – Я, возможно, спросил что-то слишком личное... Прости. Это было бестактно с моей стороны, – Азирафель покаянно опустил голову. Эзра пожалел, что не имеет возможности скрестить пальцы. Ну же, Энтони! Пан или пропал! – Мы действительно будем сейчас обсуждать мою убогую личную жизнь? – писатель скривил рот в сардонической ухмылке. – Ну... дорогой, мне ты, насколько могу судить, вообще никакой личной жизни не придумал, так что буду, как та старая кумушка: дай уж хоть тебе вдоволь назавидоваться, – улыбнулся Азирафель-Эзра. – Но право слово, если разговор тебе неприятен, давай прекратим. – Да что уж... – смиренно вздохнул Кроули и залпом осушил полбокала ламбика (для храбрости). – Наизбегался я уже таких разговоров, спасибо большое. Друга вот потерял... Не хочу, чтобы и с тобой так вышло... Так что, ответ на твой вопрос (естественно, совершенно хамский: даже нынче людей не принято спрашивать в лоб об их ориентации) – да. По всей видимости, я гей, хотя не проверял. Эзра Фелл мысленно вскричал: "Бинго!" – и позволил себе секунду погордиться. Не зря столько лет кураторствовал и беседовал с запутавшимися в жизни людьми. – Когда я говорю, что не проверял, я имею в виду, – продолжил Кроули, – что в прошлом мои отношения были только с женщинами. Азирафель-Эзра приподнял брови, явно настроенный на продолжение исповеди. – Я вырос далеко от столицы, Азирафель, в маленьком городке в Шотландии, где нравы были довольно... грубы, а слово "гей" и его производные считались не просто оскорблением. Это было клеймо. Сейчас говорят: стигма. – Не так уж отличается от девятнадцатого века? – И да... и нет. В тюрьму или в психушку меня бы не упекли. Но отец отлупил бы знатно... Он у меня был весь такой... мужественный. Сейчас говорят: брутальный. Но ты не подумай... я отца любил. Его одобрение было для меня важно, поэтому я всячески старался его, одобрение это – хоть крошку, да заслужить. В школе я стал встречаться со своей лучшей подругой... А там... как-то пошло-поехало. Но, предвосхищая твои дальнейшие расспросы, я... Блин, я никогда никому этого не говорил, Азирафель! Ни в одних отношениях я не был счастлив. Ни в одну из девушек, которые были в моей жизни, я не был влюблён. – Это... очень печально, – произнёс Азирафель-Эзра тихо. – Вот уж как есть, – хмыкнул писатель. – Мне тридцать семь, ангел. Я всегда жил один. И я ни разу в жизни не любил, хотя именно любовные романы, по иронии судьбы, сделал своей профессией. – Дай руку, – вдруг попросил Азирафель-Эзра. – Зачем? – удивился Кроули, но безропотно вытянул руку вдоль стола ладонью вверх. Азирафель-Эзра накрыл его пальцы своими и легонько сжал: – Мой дорогой, я очень ценю твою откровенность, хотя с моей стороны было бестактно так на тебя напирать. Но... после таких признаний никто не должен чувствовать себя одиноким. Так что давай я подержу тебя за руку, а когда тебе надоест – отпущу. "Мне никогда не надоест," – подумал писатель с тоской, – "только ведь ты всё равно отпустишь". Они надолго замолчали, и первым нарушил молчание Азирафель-Эзра: – А что мы будем делать со мной? – В каком смысле? – не сразу собрался с мыслями писатель. – Ну, я ведь ничего не помню... Кем я был? Я тоже был убеждённым холостяком? Только не говори, что у меня где-то там осталась жена-мегера, от которой я сбежал в Абердин! – последние слова Азирафель-Эзра произнёс сквозь смех. – Сейчас прозвучит твоя любимая фраза, что я, раздолбай, ничего тебе не про-пи-сал, – слабо улыбнулся Кроули и покачал головой. – Однако давай смотреть правде в глаза. Мой роман уже давно ничего общего с первоначальным замыслом не имеет. Мы уже пишем, не побоюсь этого слова, какую-то историческую драму. Так что... Предположу, что ты недавно начал выезжать в свет в поисках достойной партии. У тебя есть титул, имя, наследство вот обвалилось – неожиданный подарочек. Боюсь, ангел, для томных викторианских дев ты лакомый кусочек. – Никаких дев – томных и не очень – я рядом не потерплю! – заявил Азирафель-Эзра безапелляционно. – Я, к твоему сведению, тоже убеждённый холостяк. И всё тут. Попытаешься меня женить на ком-нибудь, я... я не знаю, что я сделаю! Я её сразу же отравлю! Вот, – закончил он, весьма довольный собой. На миг писателю почудилось, что он ослышался! Энтони Кроули лишился дара речи. Он поднял на своего книжного ангела совершенно обезумевший взгляд – Азирафель сидел с по-викториански прямой спиной, спокойный, словно он только что сделал замечание о погоде. В серо-голубых глазах его сверкали искорки смеха. Энтони Кроули чуть отвернулся в сторону, точно боясь ослепнуть: это хуже, чем на сварку смотреть! Блин, Маришка, опять твои производственные метафоры?! – А что? – как ни в чём не бывало продолжил развивать свою мысль Азирафель. – Раз уж я здесь, то имею право воздействовать на развитие сюжета! И я отказываюсь на ком бы то ни было жениться! Вот тебе, Энтони, моё категорическое нет! Сам посуди: а вдруг эта гипотетическая девица окажется глупой? Вдруг с ней не о чем будет поговорить? А если она будет жестокой, нечуткой? Фу! Ни за что! Даже если в своей реальности я не смогу заключить брак с мужчиной, я требую сделать меня этим... как его... геем! – Ну полноте, ладно... – Кроули до ужаса захотелось покурить, и он напомнил себе купить сигарет по дороге домой. Маришка в голове вякнула, что писательство его погубит. – Ангел... ты ведь отдаёшь себе отчёт, что в девятнадцатом веке... Да это будет сплошной обман! Ты станешь жить двойной жизнью, постоянно притворяясь не тем, кто ты есть! – вскричал писатель, забыв о том, что они в общественном месте. Его альтер-эго Мари Шанталь примолкла: то ли ей было любопытно, то ли она просто обалдела от столь неожиданного поворота событий. – Энтони, ну о чём ты говоришь?! – изумился Азирафель-Эзра. – Естественно, я всё прекрасно осознаю. Но вот ты... Ты ведь сам живёшь в двадцать первом веке, и у тебя нет никакой необходимости притворяться "не тем, кто ты есть"! Но ты тем не менее притворяешься – то Мари Шанталь, то саркастичным мерзавцем, то неубеждённым холостяком! – Последнее – это натурал, говоря современным языком, – бросил Кроули. – Да какая разница?! Главное – ты признал, что притворяешься! – победоносно воскликнул Азирафель-Эзра. – Туше! – Энтони Кроули не стал даже пытаться скрыть улыбку. – Но это было нечестно! Ты застал меня врасплох! В ответ Азирафель показал своему создателю язык. – К твоему сведению, – ухмыльнулся Кроули, – джентльмены так не делают. – Вот и не делай, – парировал Азирафель-Эзра. – А я отныне буду делать только то, что мне нравится. Писатель во все глаза глядел на своего удивительного ангела. И вот его – отпустить? Как?!