Часть третья
Глава двадцать четвёртая
Операция "Слёзы Мюссо". Всё вышло из-под контроля
Have you ever been in love? Horrible isn't it? It makes you so vulnerable.
It opens your chest and it opens up your heart and it means that
someone can get inside you and mess you up.
Neil Gaiman
Шотландия – древняя, пропитанная солью, кровью и духом неповиновения, свободолюбивая, непокорная и суровая земля гэлов и хайлендеров, омытая Северным и Ирландским морями вотчина создателей "Айвенго", "Острова сокровищ", саги о Шерлоке Холмсе и сказки о вечном мальчике Питере Пэне для Энтони Кроули была не более чем... давно покинутым домом детства. Домом позабытым, позаброшенным, о котором не вспоминают, куда не стремятся; домом, где никто никого не ждёт. Слово "родина" писателю претило, казалось слишком выспренним, пафосным, претенциозным, поэтому он всуе слово это не произносил. Энтони Кроули давно уже не ощущал и тени родства с врезающимися в океан когтями фьордов или с валунами, то ли разбросанными троллями, то ли оставленными ледником на вересковых пустошах... Руины средневековых замков не являлись ему во снах, а их призраки не населяли его кошмары. Что за порыв заставил беллетриста поместить своего героя в эти декорации? Он уже сам, признаться, теперь не ведал. И чем меньше миль отделяло их с Азирафелем от финальной точки, от пункта назначения, тем задумчивее становилось выражение его лица. – Повести не хочешь попробовать? – спросил Кроули, скосив взгляд на притихшего Азирафеля. В зимних сумерках ангел казался нездешне-печальным, отрешённым даже, хотя Кроули знал: это неправда. Всю дорогу они без умолку болтали о всякой всячине, правда, упорно избегая некоторых тем – таких, как, например, сюжет романа или резко изменившаяся тональность их отношений. Кроули не мог не задаваться вопросом: что же происходит между ними? Ночью Азирафель шептал ему в губы безумные обещания и осыпал его лицо поцелуями, а днём вёл себя так, словно всё это Кроули пригрезилось. – Хочешь за руль? – повторил он свой вопрос. – Научу тебя переключать передачи. Ангел писателя будто не слышал. – Ты устал, да?.. – запоздало встрепенулся Азирафель. – Может, нам следует остановиться? – Не то чтобы... – протянул Кроули. – Просто предложил. Подумал: вдруг тебе интересно?.. Эзре за руль, естественно, хотелось ("Бентли" была шикарна), но снова идти на такой риск? Необоснованно. Опасно. Свой лимит удачи он давеча уже, небось, исчерпал... – Мне, конечно же, интересно, – произнёс Азирафель-Эзра осторожно, – но, может быть, в другой раз?.. Я вчера ведь... – Это было too much, хочешь сказать? – продолжил Кроули за него. – Можно и так выразиться... Словно подавив какую-то эмоцию, Кроули тяжело вздохнул: – Недалеко осталось, – он не глядя протянул руку влево и нашёл пальцы Азирафеля. – Спасибо старушке Нес, она не на самый север нас загнала. К полуночи доберёмся. Если не заглохнем... – писатель подозрительно глянул на спидометр. – Ты есть пока не хочешь? – Не особенно, – голос ангела звучал отстранённо; всё его внимание было сосредоточено на ощущении тепла, которое дарила ему ладонь Энтони. Оба на некоротое время замолчали. – Энтони, дорогой? – позвал Азирафель-Эзра. – Ум-м-м?.. – нечленораздельно промычал Кроули, притворяясь, что всматривается в дорогу. Его левая рука словно бы зажила собственной жизнью: подушечка большого пальца медленно скользила по коже ангела, рисуя круги на тыльной стороне его ладони. – Прости... ничего не могу с собой поделать... я... мне... – Эзра запнулся и мысленно проклял свою слабость: это был худший момент для подобных откровений, да и вообще... не стоило! – меня словно какая-то неистовая сила влечёт к тебе... не могу ей противостоять. Мне постоянно хочется прикасаться к тебе... я не... – Ангел, – Кроули медленно отнял руку, переключил передачу, съехал на обочину и заглушил мотор. – Ангел... – он повернулся к Азирафелю, ища в его глазах ответы на все свои незаданные вопросы. – Скажи, что происходит? Что между нами?.. – Я не знаю... – ответил Эзра совершенно искренне. Он запутался, потерялся и уже не видел выхода из того лабиринта чувств, в который во многом по его вине они с Энтони угодили. – А чего ты хочешь? – Я? – изумился писатель. – Чего хочешь ты? – Я первый спросил, – упрямо стоял на своём Эзра. – Ну что за детский сад?.. Дурдом!.. – в сердцах воскликнул Кроули, отстёгивая сначала свой ремень безопасности, затем – ремень ангела. Подавшись влево, писатель мягко взял героя своего неоконченного романа за плечо, заставляя посмотреть на себя. – Я тебе отвечу, Азирафель, – выговорил он с усилием и отчего-то вполголоса. – Раз ты так настаиваешь. Но предупреждаю, мой ответ тебе может не понравиться. – Позволь, пожалуйста, о том судить мне, – Эзра, не отрываясь, глядел в медово-карие глаза писателя. Глядел и утопал. – Я.хочу.чтобы.ты.остался.в.моём.мире, – выделяя каждое слово, отчеканил Кроули. – И всё? Кажется, мы это уже обсудили. Я останусь, я же обещал... – не задумываясь о том, что делает, Эзра убрал выбившуюся из хвоста прядку Кроули за ухо. – Нет, Азирафель. Совсем не всё. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь лишь потому, что дал опрометчивое обещание, – с мукой в голосе выговорил писатель. – Не хочу тебя неволить... Права такого не имею. Если бы это был твой собственный выбор, твоё осознанное решение, которое ты, – вдруг зачастил он, – пока не можешь принять (я много над этим думал, поверь), потому что, во-первых, прошло слишком мало времени, во-вторых, ты всё ещё напуган и дезориентирован, в-третьих... – В-третьих, душа моя, я никуда не хочу от тебя... ни уходить, ни исчезать... ни тому подобное. – Эзра наклонился вперёд, едва касаясь уголка рта Кроули губами. – Я твой, — повторил он то же самое, что сказал прошлой ночью. Писатель замер. – Ангел... А-... Азирафель, – хрупкая надежда во взгляде Кроули мешалась с болью, – ты... ты не понимаешь... это всё роман... это не по-настоящему... ты не испытываешь этих чувств на самом деле... всё дело в том, что мы изменили сюжет, прописали тебе... – Прекрати, – резко перебил его Эзра; в тоне юноши прорезались доселе незнакомые металлические нотки. – Нет. Нет, нет и ещё тысячу раз нет. Ты не можешь знать, что я чувствую, а чего – не чувствую. Дело не в романе. Твоя писательская воля не есть всевластие. Я с уверенностью могу сказать: Энтони Кроули, меня привлекает в тебе абсолютно всё – будь то твой ум, твоё чувство юмора, да... да даже сарказм! Твоя доброта, твоё великодушие... твои глаза, в которые я не могу насмотреться, твои руки, которые я не хочу отпускать, твой голос, который я готов слушать вечно, твои губы, вкус которых преследует меня... Даже запах твоего парфюма, которым я не могу надышаться! – выпалил он почти против воли, словно кто-то заставлял его произносить слово за словом, не давая замолчать, пока не поздно, тогда как внутренний голос сопротивлялся и кричал: нельзя! – Ты... ты говоришь так, как будто... – Кроули вмиг лишился дара речи, превратившись из беллетриста в существо неразумное, бессловесное. Ожидание, надежда, предвкушение и страх заполнили всё его сознание, не давая мыслить связно. – Да. Именно. Я в тебя влюблён, – признался Эзра, не успев испугаться собственной смелости: всё было как во сне. – И если ты отвергнешь меня, то я это приму... постараюсь принять... достойно. Но если ты сейчас скажешь мне ещё какую-то новую чушь про роман... Про то, что ты прописал или не прописал мне какие-то новые чувства, клянусь... Клянусь... я не знаю, что я сделаю! Я... я никогда с тобой больше не заговорю!.. Кроули не позволил ангелу закончить преисполненную гнева и отчаяния тираду, применив простой и действенный метод, ранее им же многократно описанный в романах Мари Шанталь. Перегнувшись через проклятый подлокотник, он привлёк Азирафеля к себе и впился в его губы жадным, требовательным поцелуем – может быть, чуть более грубым, чем ему самому хотелось бы, но невозможно... Это было просто невозможно, невыразимо. Энтони Кроули полностью утратил над собой контроль: ангел в его руках расслабился, покорно позволяя терзать свой рот, но та покорность длилась недолго и была обманчива. Явно войдя во вкус, он принялся упоенно дразнить писателя, то робко прикусывая его нижнюю губу, то сладко проходясь кончиком языка под верхней. Это было мучительно, и хотелось ещё – больше, сильнее, ближе. Ощутив, как пальцы Азирафеля осторожно ослабляют удерживающую хвост резинку, зарываются в волосы и мягко, но уверенно давят на затылок, побуждая углубить поцелуй, Кроули тихо застонал: ангел словно читал его мысли. Его никогда в жизни ещё так не целовали, а он никогда ещё так страстно не желал, чтобы поцелуй длился вечно. Сорвавшийся с губ Энтони полувсхлип ненадолго отрезвил Эзру. Господи, что он натворил?! Мало того, что он крайне не вовремя признался в своих чувствах, так ещё и от имени Азирафеля! Как теперь отринуть его личину, как сорвать эту маску с лица?.. Разрозненные, поспешные, недодуманные мысли сыпались метеоритным дождём и проваливались в разверзнувшуюся в душе чёрную бездну, где, наверное, сгинула и совесть. Потом, всё потом... Все сожаления — после. Не смея открыть глаза, Эзра нехотя разорвал поцелуй и прижался лбом ко лбу Энтони. Требовалось срочно отдышаться, иначе он совершит что-нибудь... скандальное, о чём далеко не каждый джентльмен XIX века имел представление. – Душа моя... – всё своё томление Эзра вложил в эти слова. – Ангел, – с благоговейной нежностью выдохнул писатель в ответ. Бережно взяв лицо Азирафеля в ладони, Кроули скользил губами по его лбу, по полусомкнутым векам, по скулам и тихо шептал: – Ни за что, Азирафель, ни за что я не отверг бы тебя. С того самого мига, как я тебя впервые увидел... Никогда не забуду: ты был словно ангел, настоящий ангел, спустившийся с небес. В моём старом худи, как в траурном рубище... Прекрасный и скорбный, точно мраморные статуи на викторианских кладбищах... Прости за сравнение, но они просто тоже такие красивые... – смешавшись, писатель мотнул головой. Закусив губу, чтобы не рассмеяться, Эзра крепче сжал его плечи, упиваясь предательским румянцем, проступившим на высоких скулах Кроули. – Мне нравится это сравнение, дорогой, – заметил он ласково. Поборов неловкость от приступа внезапно обуявшего его косноязычия, писатель уже снова улыбался каким-то своим мыслям. – Ты мог оказаться кем угодно: сумасшедшим, вором-домушником, жуликом... – Кроули коротко прильнул к губам ангела и продолжил, — но я уже тогда пропал... Ты был такой... такой невообразимый – одновременно напуганный, но язвительный, и гордый, и милый... И я... с первого взгляда... Скажи мне кто раньше – я б засмеял. Представляешь: дожить до тридцати семи лет, не любя, и с первого взгляда влюбиться в героя своей же книжки... — С первого взгляда, душа моя, – эхом отозвался Эзра, поглаживая Энтони по щеке. Он не мог сказать этого вслух, но то утро, когда его сердце навылет пробила метафорическая стрела, он запомнил поминутно: это было воскресенье, девятнадцатое декабря две тысячи двадцать первого года; Энтони Кроули появился на пороге "Старбакса" ровно в пять минут девятого. Предавшись воспоминаниям, Эзра едва не впал в меланхолию. – Чёрт! – воскликнул Кроули вдруг и, рывком отстранившись, упал обратно на водительское кресло. – Что такое?! – всполошился Эзра. – Спина... – простонал Кроули, болезненно морщась. – Либо я слишком стар для таких приключений, либо сиденья "Бентли" – не лучшие места для поцелуев. Тут фифти-фифти, – попытался отшутиться он. Эзра едва не ухмыльнулся в ответ, однако поспешил напомнить себе, что Азирафель не имел представления о кинотеатрах и юмора оценить не мог, а потому лишь спросил участливо: – Очень больно? Я могу чем-то тебе помочь? – Да чем тут поможешь-то... – писатель нахмурился. – До нашего временного пристанища миль восемьдесят... дотяну как-нибудь. Не развалюсь. Эзра тут же пожалел о том, что ранее благоразумно отказался от предложенного руля. Ему стало стыдно: они же из Лондона, если подумать, из-за него уехали... Ну, формально. – Давай музыку послушаем, что ли... – предложил Кроули, заводя мотор и включая поворотник. Эзра улыбнулся и пожал плечами: Азирафель, вероятно, вполне мог оказаться к современным исполнителям равнодушным, но ему самому было до ужаса любопытно, что за сокровища таятся в плейлисте у Энтони. Эзра Фелл был из тех, кто убеждён: Spotify может рассказать о чьей бы то ни было личности много больше, чем самая продолжительная беседа по душам. Подключив айфон к стереосистеме и походя объяснив Азирафелю, чем нынче так ценен синий зуб давно почившего викинга, Кроули запустил плейлист на рандом. На шоссе они вернулись под The Dark of You. Приподняв в изумлении бровь, Эзра вслушивался в знакомую мелодию: Fade away to the wicked world we left, And I become the dark of you. Say a prayer for the wounded heart within, As I become the dark of you, — пели Breaking Benjamin. Если бы Эзра раньше не верил в совпадения и знаки судьбы, то сейчас как раз настал тот самый миг, когда он уверовал бы. Вполуха слушая доклад писателя о существующих музыкальных направлениях, юноша думал о своём: некстати вспомнился семинар великого Бомгарда и то, как он там опозорился с Dear Agony. "Как странно всё сложилось," – размышлял Эзра Фелл, – "ведь именно Габриэль Бомгард передал мне визитку Агнес... А если бы я не пришёл на второй семинар? Ведь я же собирался бросить курс... А если б я вообще не увидел то объявление в "Фейсбуке"? Энтони навсегда остался бы для меня недосягаемым миражом... Каковы шансы, что мы встретились бы вновь?.. Разве что он снова зашёл бы за кофе...". Вскоре его мысли потекли в другом направлении: если бы не он, а Эрлс в то утро пошёл принимать доставку? Энтони запомнил бы его лицо... И тогда роль Азирафеля ему было бы не сыграть. Да и была б в том нужда? Образ героя безымянного пока романа Энтони Кроули сложился бы и без участия Эзры... Уж имя-то придумать ему профессор Нуттер помогла бы как-нибудь... Наверно. А он и не узнал бы никогда... Эзре внезапно стало зябко, не по себе. От каких мелочей, оказывается, зависит наша судьба!.. Пока он предавался философским умствованиям, Breaking Benjamin сменили Mushmellow, а этих – Queen. Юноша исподтишка бросил взгляд на писателя: Энтони мурлыкал под нос Under Pressure, не очень попадая в мелодию, но тем не менее вдохновенно. Кроули взгляд его всё-таки поймал и улыбнулся уголком рта: – Ты в шоке? – Отчего же? – Эзра спешно выманил маску Азирафеля на поверхность. – Твои технологии до сих пор для меня неотличимы от магии, но не могу не признать: это очень удобно. Неужели есть что-то, чего твоя запоминающая машинка не умеет делать? – Ангел, привыкай уже называть айфон айфоном. Раз решил здесь со мной остаться, – Кроули снова нашёл руку Азирафеля и переплёл их пальцы, – придётся тебе научиться жить в мире современных технологий, которые не "мои", кстати, не я ж их придумал... – Дорогой, я совершенно ничего не имею против, – покладисто согласился Азирафель-Эзра. – И не придирайся к словам, душа моя, ты прекрасно понял, что я имею в виду. Кроули ненадолго отпустил руку ангела, чтобы снова переключить передачу. Приснопомянутый айфон на приборной панели мигнул и дзынькнул, ненадолго заглушив LP c Lost on You, сменившую Фредди Меркьюри. – Здесь камер, небось, понатыкано, – предположил писатель, – мне телефон брать нельзя, – пояснил он и попросил: – Можешь посмотреть, что там? Кому я на ночь глядя понадобился? Ты... это... нажми на две вертикальные палочки – плейлист запаузируется, а потом – на иконку, которая на экран выпала, – проинструктировал он Азирафеля на всякий случай. Эзра молча подчинился, стараясь обращаться со смартфором Энтони с нарочитой осторожностью, как это делала бы семидесятипятилетняя бабулька. – Э-э-э... – выдавил Эзра, стремительно бледнея, – тебе сообщение от... – он затаил дыхание, переживая момент самого настоящего экзистенциального ужаса, – от... Беатриче Бугаец. – Что?! – Кроули резко ударил по тормозам, создавая аварийную ситуацию. Водитель ехавшего сзади седана посигналил и, обгоняя "Бентли", показал писателю неприличную комбинацию из кулака и выпяченного вверх среднего пальца. К счастью, благодаря наглухо закрытым окнам, то, какими эпитетами он одарил Энтони Кроули и его спутника, осталось тайной. – Ну что там? Читай... или дай, сам посмотрю, – переключая передачу на верхнюю, поторопил Азирафеля писатель. На скандального водителя он, кажется, даже не обратил внимания. – Э‐э‐э... – промямлил Эзра, потрясённо изучая знакомое лицо на аватарке. "Всё-таки это они... Господи, что ж делать-то? А ведь мы с Би в "Фейсбуке" друг друга уж сто лет как зафрендили... Конечно, маловероятно, что Энтони станет досконально изучать их немаленький список друзей..." — Ну?! — исходил нетерпением Кроули. — Беатриче Бугаец... – зачитал Эзра, обомлев от дурного предчувствия, — пишет: "Здорово, идиотина. С Рождеством макаронного монстра тебя. Твоё послание ещё хуже твоих романчиков: сквозь опечатки не продраться. Но ты прощён, так и быть, что с дебила взять, уж больно трогательно твоё пьяное нытьё. Насчёт опечаток, кстать: с Агнес тут общались вот, не завидую я ей. Смотрю на неё и думаю: хорошо, что меня сатана от филологии уберёг. Агнес донесла, что у тебя какая-то неведомая херня стряслась и ты свалил из города. Напиши, чё как. Надо бы пересечься. Чай не школьники, чтоб эсэмэситься". — И всё? – спросил Кроули. — И всё... — протянул Эзра, медленно выдыхая. — Блин... аж не верится, что Би написали... Ладно, фиг с ними со штрафами, дай посмотреть, меня аж прямо колбасит от любопытства, — Кроули чуть согнул пальцы в манящем жесте, и Эзра вложил айфон ему в ладонь. У него самого руки мелко подрагивали, поэтому юноша спешно скрестил их на груди и медленно, сквозь зубы выдохнул, тщетно пытаясь унять участившееся сердцебиение. Скосив глаза на экран, Кроули всё-таки нет-нет да посматривал на дорогу. – Значит, разблочили меня везде... Я... я даже не знаю, ангел. Если честно, я в шоке. "А уж в каком шоке я," – подумал Эзра, правда, озвучил совсем другое: – Ты рад? – Не представляешь! – Кроули примагнитил айфон обратно на его законное место и снова протянул свободную покамест от рычага передач руку, ища пальцы ангела. – Ты чего такой напряжённый? – писатель потянул руку Азирафеля к себе и, не отрывая взгляда от асфальта, заключённого светом фар в жёлтый полукруг, острожно поцеловал ангела куда-то в ложбинку между большим и указательным пальцем. Эзра прикрыл глаза; он ещё никогда настолько не ощущал себя в шаге от глобальной катастрофы. От отчаяния юноша взмолился всем богам, в которых не верил: лишь бы Би не пришло в голову ехать в Шотландию!.. Насколько сильно они жаждут воссоединиться с лучшим другом? Потерпят ли до возвращения Энтони в Лондон, когда роман будет окончен? – Я просто устал, дорогой мой... – солгал Эзра. – Даже не представляю, как устал ты. Кроули тихо вздохнул и прищурился: очень хотелось дать отдохнуть глазам. Да, подозревал он, долгие часы перед монитором скоро отзовутся ему медицинскими очками... Но это всё было не важно. Энтони Кроули с детских лет не спрашивали, не устал ли он или не болит ли где. Это было непривычно. Приятно – аж до рези под измученными светофорами, неоновыми билбордами и чужими габаритными огнями веками. "Ну это ж Азирафель," – подумал писатель. – "Разве ангел может быть иным?.."***
До забронированного профессором Нуттер коттеджа к полуночи они, естественно, не добрались. Часы на смартфоне показывали полтретьего ночи, когда Энтони Кроули, тихо матерясь, запарковал "Бентли" на аккуратненькой (утром видно будет) гравиевой (судя по мерзопакостному хрусту и спасибо фарам) подъездной дорожке, с обеих сторон обрамлённой можжевеловой изгородью. При других обстоятельствах Кроули бы выдал что-нибудь ядовитое вроде: "Старая Морла организовала нам жильё á la the bloody cabin in the woods в духе её обожаемой русской литературы," – однако, заметив, с каким восхищением Азирафель осматривает белёные стены их скромного двухэтажного коттеджика, писатель стойко проглотил свой сарказм. Заботливые хозяева оставили ключ на пороге, под керамической садовой фигуркой. Это была странная, слегка асимметричная жаба, причём выражение её надутой морды напомнило Эзре гримасу вечно недовольного Ховарда Астура, управляющего из "Старбакса". Волевым усилием приказав себе не думать о том, что осталось в Лондоне, юноша поспешил помочь Энтони с багажом. Им обоим хотелось поскорее попасть в дом: температура к ночи опустилась до минус двух по Цельсию. – Фу-ух... А здесь не такой дубак, как я боялся, – заметил писатель с облегчением, едва они переступили порог. – Небось, Нес догадалась написать владельцам, чтобы включили отопление. Эзра зачарованно обводил взглядом внутреннее убранство коттеджа. Просторная проходная гостиная-холл: старый камин, немного выцветший гобеленовый диван с переброшенным через спинку клетчатым пледом и пара кресел чуть поодаль; расставленные тут и там низкие столики и полупустые книжные полки, занятые в основном какими-то безделушками; шотландские пейзажи на стенах и запах дерева... Очень уютно. – Это невероятно, потрясающе, – вымолвил Эзра с придыханием. – Ничего, жить можно, – снисходительно согласился писатель. – Была б вода горячая, да вайфай не лагал бы, и ладно, – прибавил он, немного смущённый по-детски наивными восторгами Азирафеля, и направился в кухню: Нес обещала договориться с хозяевами, чтобы те обеспечили постояльцам запас провианта. Эзра всё ещё пребывал в радостном оцепенении, когда до него донёсся возмущённый возглас Энтони: – Ты подумай, эти извращенцы запихнули мерло в холодильник! – Хорошо, что не в морозильную камеру, – ответил Эзра, не задумываясь, но быстро спохватился. – Я же правильно сказал? Энтони Кроули обнаружился за кухонным островком, занятый делом первостепенной важности: он искал бокалы. – Правильно, – бросил писатель через плечо. – Но если морозилкой назовёшь, она тоже не обидится, – ухмыльнулся он, кивая в сторону выставившего напоказ своё нутро холодильника. Эзра машинально закрыл дверцу: рефлекс. У Ньюта такая же привычка... Юноша мысленно обругал себя последними словами: какой Ньют?! Какой Лондон?! И так уже наворотил... Проболтаешься ведь! Держи себя в руках! С победным кличем выудив из навесного шкафчика пару бокалов, Кроули бросился на поиски штопора. – Давай сполосну, – Эзра отвернулся к раковине. – Вода горячая, – поделился он ценным открытием. – Ну слава кому-нибудь. Мечтаю о душе, – Кроули разлил вино. – Как твоя спина? – спросил Эзра. – Скажем так, я её чувствую, – писатель глотнул из бокала. – Значит, она живая. – Гениальное наблюдение. – Язвительность тебе к лицу, – Кроули заключил своего книжного ангела в полубъятие (правая рука всё ещё была занята бокалом) и положил подбородок ему на плечо. – Тебя послушать, так мне всё к лицу, – хмыкнул Эзра, с равнодушием фаталиста отмечая, что призывать личину Азирафеля становится всё сложнее. – А ты тогда меня не слушай... – Кроули украдкой вдохнул аромат ангельских волос. Вроде бы его привычный шампунь, сто лет им пользовался, но как же умопомрачительно, оказывается, пахнет... – Посмотрим второй этаж? – тихо предложил Эзра. – Да там ничего удивительного, уверяю тебя, – пробормотал Кроули ему в висок. – Простецкая планировка: ванная, две спальни... – Душа моя, ну что за расточительство?.. Нам не нужно две... – с деланым укором прошептал Эзра, ловя губы Энтони осторожным поцелуем. На вкус они были как вино с примесью едва уловимой табачной ноты.***
Энтони Кроули вышел из душа, на ходу застёгивая пижамную рубашку. В спальне его взору предстало удивительное зрелище: Азирафель, облачённый в спортивные штаны и худи, усевшись на кровати по-турецки, увлечённо читал какую-то книгу. – Что там у тебя? – полюбопытствовал писатель. – "Услада султана" Мари Шанталь, – отозвался Эзра. – Заметил на полке в гостиной и не смог пройти мимо. – О нет, только не это... – пробормотал Кроули и обессиленно упал на кровать лицом вниз. – Брось эту гадость, там чистая порнография. – Очень точно подмечено, – согласился Эзра с мнимой серьёзностью. – С первых страниц чувствуется интенция автора. – Хватит надо мной издеваться! Это же только работа... – пробубнил Кроули куда-то в подушку. – Спину не отпустило? – книжку Эзра всё-таки отложил. – Вся верхняя половина прямо одеревенела, – пожаловался Кроули и, подумав, признался. – Знаешь, а я ведь не водил почти в последнее время... Отвык. "Бентли" же тяжелая, как танк, стерва. Руль, как у трактора... И характер нордический. Вот сам попробуешь – поймёшь, какая разница по сравнению с тем ведёрком с гайками, на котором мы до паба миссис Шедуэлл доковыляли... – Расслабься, – шепот Азирафеля вдруг прервал сбивчивый монолог писателя, и в тот же миг ему на плечи легли тёплые руки. Перебравшись Кроули за спину, Эзра принялся осторожно разминать затёкшие мышцы. – О боже, дьяволе, кто-нибудь, ангел... это чистое блаженство, – простонал Кроули, зарываясь носом глубже в подушку. – Сними, пожалуйста, рубашку... неудобно, мешает... скользит... – попросил Эзра, но просьба его прозвучала для Энтони приказом, не подчиниться которому он не посмел. Ощутив первые робкие прикосновения горячих ладоней к голой коже, Кроули зашипел, словно обжегшись. – Что-то не так? Я делаю тебе больно? – обеспокоенно спросил Эзра, бережно отводя в сторону рассыпавшиеся по плечам Энтони влажные волосы. – Нет, просто неожиданно... крышесносно, – с трудом выговорил Кроули, помимо воли по-настоящему расслабляясь и тая под руками ангела. Кончики пальцев Азирафеля уверенно проходились по истосковавшимся по массажу плечам, где нужно – надавливая, где особенно больно – ласково дразня. – Где ты научился?.. – простонал писатель. – Не знаю... Всегда умел, – выдохнул ему в затылок Эзра, ни на миг не задумавшись о смысле вопроса. Его пальцы заскользили вниз, щекоча спину; тёплые ладони сошлись на пояснице. Кроули едва не потерял сознание от удовольствия, нахлынувшего одновременно с возбуждением. – У тебя веснушки на плечах, как созвездия... космос... – шептал Эзра, оставляя короткие, сухие, беспорядочные поцелуи везде, куда только мог дотянуться: у основания шеи, за ухом, под лопаткой, на предплечье. – Ангел... – выдохнул Кроули в смятении. – Остановись... я больше не могу... не выдержу... – Ты уверен? – Эзра позволил ему перевернуться на спину, и их затуманенные желанием взгляды встретились. – Нет, – с трудом выговорил писатель, словно превозмогая невидимое препятствие в горле, – нет... я уверен в обратном. – Что тогда? – оседлав бёдра Кроули, Эзра склонился над ним, целуя в скулу. – Скажи мне... – Я... я не знаю... я никогда... – Кроули захлебнулся словами. – Только это? Или ты не хочешь – меня? – уточнил Эзра. – Ангел... чёрт... Почему ты заставляешь меня произносить это вслух? – взмолился писатель. – Потому что без твоего согласия я не посмею тебя коснуться, – ответил Эзра серьёзно. – Азирафель, – в голосе Кроули звучала обнажённая, неприкрытая мольба, – всё что угодно... Я твой. – А я – твой, – трепетным поцелуем Эзра прильнул к желанным губам. – Позволь мне попробовать тебя на вкус. – Кусай, – немного нервно усмехнулся Кроули, подставляя плечо и шею. – Нет, душа моя, ты неправильно понял... – вздохнул Эзра ему в ключицу, краешком большого пальца прочерчивая дорожку вниз, от груди – к животу, до резинки пижамных штанов. Кроули задрожал. – О ангел! – Это значит нет? – Это значит да. ...Первый поцелуй – в едва приоткрытые губы, и коротко шепнуть: "Ты прекрасен"; второй – в нежную впадинку между ключиц, третий – в розовый бугорок соска: задержаться, обвести языком, чуть зацепить зубами, ловя ответную дрожь – так сладко, что кружится голова; четвёртый – в ложбинку под рёбрами, пятый – в напряжённый живот, чуть выше пупка; а дальше – вниз, ещё ниже, ещё немного – и пройтись губами вдоль резинки шёлковых пижамных штанов, чуточку потянуть на себя, и – да... Каждый вздох, каждое касание, каждый едва ощутимый трепет – лаская Энтони губами и языком, Эзра умирал и, умирая, воскресал вновь. Это было больше, сильнее и глубже, чем просто секс: это было невыразимо, трансцендентно – сознавать, что этот удивительный мужчина доверился ему, сдался на его милость; что он сейчас дрожит в его руках, срываясь на крик, покорный его рту – это ли не всевластие?.. – Душа моя, – отерев уголки губ, Эзра подался вверх, вглядываясь в лицо Энтони. — Всё хорошо? Тебе – хорошо? В широко раскрытых изжелта-карих глазах писателя стояли слёзы. – Ангел... – сдавленно выдохнул он. Сил хватило лишь на слабый кивок. – Тш-ш-ш, – прошетал Эзра, сцеловывая капельку пота с виска Кроули. – Тише, милый, тише, душа моя, я с тобой. – Ты со мной, – Кроули мертвой хваткой вцепился в Азирафеля, прижимая ангела к себе, и жадно припал к его губам, точно изголодавшийся, измученный жаждой путник – к чаше с прохладной водой. – Всё в порядке? Поговори со мной, – попросил Эзра; в тоне его звенела хрупкость первого предзимнего льда. Он ласково огладил чёрную змейку, кривым амперсандом свернувшуюся у писателя на виске. – Это лучшая ночь в моей жизни, ангел, – сказал Кроули, целуя Эзру в шею. – А ты?.. – он снова потерял все слова. – Ты хочешь, чтобы я?.. – Хочу, дорогой мой, но не сейчас, – договорил за него Эзра, лукаво улыбаясь. – Мне нужно на пару минут в душ, а этим штанам... – он опустил взгляд, – не повредит внимание стиральной машинки. – В кои-то веки ты правильно хозяйстенный девайс обозвал, – расслабленно подколол ангела писатель. – Не засыпай без меня, милый, – Эзра нежно прижался ко лбу Кроули губами. – Как я могу... – вздохнул он в ответ. Конечно же, когда спустя десять минут Эзра, переодетый в серую футболку и пижамные шорты, вернулся в комнату, Энтони уже крепко спал. Забравшись к нему под бок, юноша проговорил тихонько: "Я в него не влюблён... Я его люблю". Проснувшись, будто от внезапного толчка, задолго до рассвета, Энтони Кроули прошептал в темноту: "Я люблю тебя, Азирафель," – и снова провалился в сон.