Глава двадцать шестая
Операция "Слёзы Мюссо"
На грани срыва
Above all, don't lie to yourself. The man who lies to himself and listens to his own lie comes to a point that he cannot distinguish the truth within him, or around him, and so loses all respect for himself and for others.
Fyodor Dostoevsky
Набросив клетчатый плед поверх куртки на манер плаща, Энтони Кроули стоял на краю деревянных мостков и всматривался в озёрную гладь, до сих пор не тронутую льдом даже на мелководье. Взгляд писателя рассеянно блуждал, не видя ни отблеска зимнего солнца на едва ползущей, сонной волне, ни побуревшего сухого листа под ногами, что вздрагивал от слабого дуновения ветра, но, захваченный в плен между неплотно пригнанными досками настила, улететь не смел. Кроули был погружён в тягостные раздумья и ничего вокруг не замечал: пронесись над ним дракон или вынырни со дна озера динозавр, дальний родственник шотландской Несси (или профессора Нуттер), он и головы не повернул бы. Даже если бы сейчас к нему подошёл Азирафель, несмело обнял со спины, как он любит, и прошептал: "Что тебя тревожит, мой дорогой?" – писатель не дал бы ему внятного ответа. Энтони Кроули сам не понимал, что с ним; тоненький голосок, которого он не слышал уже очень давно, вдруг пробудился и упрямо пищал: "Что-то не так". Но вот что именно? Он пытался подвергнуть свои эмоции анализу, однако тщетно. Зудящее ощущение неизвестно откуда и куда закравшейся ошибки, какой-то неправильности не покидало: как будто он забыл или упустил из виду нечто важное – но что? Что?.. Поставив давно опустевшую и остывшую кофейную чашку на широкий парапет, писатель принялся шарить по карманам в поисках сигарет и зажигалки. Пальцы немилосердно зябли, и он отметил про себя, что надо бы озаботиться парой перчаток, когда они с ангелом выберутся в город за покупками. А ещё недурно было бы погуглить, какие есть в округе рестораны поприличней, ведь наступивший давеча новый год они с Азирафелем так и не отпраздновали. Точнее, отпраздновали по-своему... В какой-то момент Кроули оказался так захвачен работой над романом (впервые за столько-то лет!), что не просто счёт времени потерял – он запутался в датах и числах. Когда вчера вечером ему позвонила Агнес и промежду прочим поздравила с наступающим, он даже не сразу понял, что именно Морла имела в виду! В иной ситуации Кроули несильно бы расстроился: ему и Рождество-то до лампочки было, что уж об остальных подвергнутых безжалостной коммерциализации праздниках говорить!.. Но в этот раз он испытал укол вины: наверное, стоило бы организовать для ангела какой-нибудь если не сюрприз (в этом Кроули не разбирался), то хотя бы небольшой подарок. Однако вместо этого он, недолго думая, открыл очередную бутылку вина. Новогодняя ночь, конечно же, была хороша, потому что Кроули провёл её с Азирафелем. Желая причастить ангела красот Лондона, фейерверков и прочей яркой мишуры, неизменно сопровождающей ежегодный обратный отсчёт, писатель даже включил телевизор, но в итоге прямая трансляция из столицы была забыта, а они всё равно оказались на ковре перед камином, где исступлённо ласкали и любили друг друга, пока сон их не сморил. Проснувшись от холода в четыре утра (дрова давно прогорели, и камин остыл), Кроули утащил Азирафеля наверх, в спальню, где ещё долго лежал без сна, мучимый внезапным приступом меланхолии. Тогда-то он и заслышал занудный писклявый голосок где-то глубоко внутри. Слабый, но назойливый, точно недобитый комар, он противно ныл и замолкать, по-видимому, отныне не собирался. Притушив сигарету о деревянные перила, которым, судя по их состоянию, и так от жизни досталось, Кроули бросил окурок в чашку и зябко передёрнул плечами. Ладно, хорошо, примем за аксиому: что-то не так. Но в чём именно загвоздка? В романе? Это вряд ли. Писатель был более чем удовлетворён динамикой сюжета, а главное — скоростью, с которой из-под его пера (читай: клавиатуры) выходил текст. Быть может, дело в нём самом? Кроули в который раз за утро задумался над этим вопросом. Не похоже, ведь жаловаться не на что. Творческий кризис миновал. Маришка уж который день молчит в тряпочку. "Бентли" по дороге сюда пыталась заглохнуть от силы пару раз. И ангел рядом... "Азирафель..." – с нежностью прошептал он, вставая вполоборота к дому: во внутреннем дворе и на дорожке, ведущей к мосткам, было пусто: наверное, ангел ещё спал. Азирафель, он был такой... нереальный. И не в том смысле, поправил себя писатель, что он буквально вышел из его романа, когда тот был ещё и не романом вовсе, а так – черновиком концепции. Кроули с готовностью признался себе: в Азирафеле воплотились все его мечты. Он был добр, отзывчив, заботлив и оказался на удивление приятным собеседником; у него было замечательное чувство юмора, пускай порой он ни с того ни с сего становился отрешённо-задумчив или пасмурно-язвителен. Кроули списывал последнее на стресс и период адаптации к новой жизни. Даже некоторая доля стервозности, которая особенно ярко проявилась именно на страницах романа, в этой реальности писателя не раздражала — скорее умиляла. Азирафель покорил его истомившееся одиночеством сердце своей открытостью, наивной, почти детской восторженностью и тем, как самозабвенно он отдавался всему, что занимало его внимание, всему, что нравилось – будь то работа над романом... или сам Кроули. Писатель потупил взгляд и блаженно улыбнулся, вспоминая прошлую ночь, когда ангел, почти обнажённый, в одной лишь расстёгнутой рубашке, ослепительно-белой на фоне тёмного ворса ковра, трепетал, принимая его глубоко в себя, выстанывал его имя, до боли впиваясь пальцами в плечи, и осыпал жадными горячечными поцелуями его лицо, шею и грудь. Кроули знал: ему отныне не забыть вкуса прошептанного прямо в приоткрытые губы тихого "Ах...", когда Азирафель замирает на пике наслаждения за мгновение до того, как он сам следом сорвётся за край. Теперь ему ведомо, какое это особенное блаженство целовать ангела после – чуть задыхающегося, но такого расслабленного, почти безвольного в его руках. Между ними была какая-то запредельная близость; порой Кроули казалось, что ещё чуть-чуть – и сами их души соприкоснутся. Азирафель отдавал ему всего себя, и это вызывало оторопь, по-настоящему пугало – такое с Кроули было впервые. Ангел занимался любовью так, словно каждый раз мог стать для них последним — это пугало ещё сильнее. Иногда (в самый неподходящий момент) писателю хотелось заглянуть Азирафелю в глаза и спросить: откуда это отчаяние? Что такого знаешь ты, чего не знаю я?.. Наверное, вот оно – то, о чём кричало ему подсознание. Кроули никак не мог ухватить вертлявую мысль за хвост, и на ум приходило лишь одно слово: противоречие. Моменты отчаяния Азирафеля никак не вязались с тем, сколь рьяно он пытался убедить Энтони, что всё у них было, есть и будет хорошо. Кроули тяжело перевёл дыхание. Может быть, он просто напридумывал себе всякого? Ведь всё, что происходит с ним, слишком ново, ярко, ошеломительно... Вдруг это не более чем давно поселившиеся в голове тараканы, которые от зависти бьют тревогу? Не нравится им, видите ли, что он счастлив, влюблён... Особенно – влюблён в мужчину. Тем более – в мужчину намного себя младше. Тут Кроули внезапно задумался о другом: получается, Азирафель своего возраста не знает – дня рождения он ему изначально не прописал. Но не может же ангел всю жизнь прожить в заточении – сначала здесь, в коттеджике на юге Шотландии, потом – в Мейфэре!.. Как только они вернутся в Лондон, придётся напрячь старушку Морлу, чтобы подёргала за нужные ниточки и выправила Азирафелю паспорт. Только что же они там напишут?.. Кроули покачал головой: ангел выглядел не старше двадцати – двадцати пяти, хотя какой из него эксперт... Много ли он раньше ангелов встречал... Приказав себе подумать обо всём этом позднее, писатель подхватил с парапета чашку и двинулся в сторону дома. В кармане пронзительно заверещал телефон.***
Завершив вызов, но всё ещё прижимая смартфон к груди, Кроули застыл на гравиевой дорожке, два шага не дойдя до двери. Сквозь огромное окно, выходящее на озеро и мостки, он мог видеть кухонный островок и Азирафеля. Ангел сидел перед открытым лэптопом и щурился в экран, изредка делая глоток из высокой кружки. Его правая рука лежала на беспроводной мышке – писатель приблизился и разглядел, как Азирафель осторожно покручивает колёсико средним пальцем. "Роман читает," – подумал Кроули. Вдруг Азирафель уверенно опустил руки на клавиатуру и набрал какое-то слово. Кроули приподнял брови: ничего себе! Он не был против, конечно же, даже сам не раз просил ангела поискать повторы или кривые фразы, но вот того, что тот без его помощи научится печатать, писатель не ожидал. Хотя... чего там сложного? Если уж со стариком "Фольксвагеном" Азирафель совладал... Погружённый, по всей вероятности, в редактуру, ангел не услышал, как хлопнула дверь. Когда Кроули остановился перед ним, он поднял задумчивый взгляд от экрана... вздрогнул и спал с лица. – Привет, – писатель обогнул кухонный островок и встал у Азирафеля за левым плечом. – Роман, да? – Да... – ответил тот неуверенно и сразу принялся оправдываться, – прости, пожалуйста... я проснулся и понял, что ты вышел... не хотел тебе мешать... решил вот почитать... и увлёкся... прости ещё раз, я надеюсь, ты не будешь против... – зачастил он, – я там в некоторых местах... добавил... но я другим цветом... я должен был спросить разрешения... – Ну ясное ж дело, я не против, – прервал Кроули поток сбивчивых объяснений, – я скорее впечатлён, – положив руки Азирафелю на плечи, он наклонился вперёд, вчитываясь в текст. – Ты сам справился с ноутбуком!.. – Я же столько раз видел, как это делаешь ты! – возразил тот, отчего-то вдруг принимая оборонительную позицию. – Как выяснилось, не очень-то это и сложно! – А я разве говорил, что сложно? – Кроули зарылся носом в растрёпанные со сна кудряшки у ангела на затылке. – Кстати, у меня новость, – он глубоко вдохнул знакомый аромат шампуня, с недавних пор доводивший его до умопомешательства. – Би звонили пару минут назад. Едут в гости... К вечеру, наверное, доберутся. Если бы Кроули его не удержал, Эзра от шока сверзился бы с высокого табурета. – Би?.. – переспросил он слабым голосом и зачем-то уточнил очевидное. – Твой друг? – Да сам обалдел... – ответил Кроули немного хрипло. – Они, можно сказать, меня перед фактом поставили. Эзра обернулся и пристально посмотрел на писателя, словно ища чего-то в его глазах, в выражении его лица, на котором ничего, кроме радостного изумления, не читалось. – Ну ты что?.. – Кроули протянул руку, помогая Азирафелю подняться, и увлёк его в объятие. – Волнуешься, да? Я тоже... – Ты рассказал своему другу обо мне? – спросил Эзра немного резко, пряча лицо. – Им на днях Агнес донесла... ну, как я понял, – принялся пересказывать короткий телефонный разговор писатель. — Би всегда отличались любопытством. Я думаю, им до ужаса охота с тобой познакомиться... Они сами так сказали: когда, мол, представится шанс встретиться с живым викторианцем, они к нам нечасто забредают... ну и всякое такое... трёп в их обычном стиле. Эзру окатила волна неконтролируемой, почти животной паники. В напрасных попытках совладать с собой, всё ещё не смея встретить взгляд Энтони, он приник лбом к его лбу и глубоко задышал. – Ангел мой... всё будет хорошо, я тебя уверяю, – прошептал Кроули, крепче прижимая Азирафеля к себе. – Это я виноват... понаплёл тебе про Би разного, но они вовсе не так страшны, как я их намалевал! Они, скорее всего, отхерачат меня... за старое и будут отпускать тонны пошлых шуточек про Мари Шанталь. Ну, самое ужасное, что может случиться – станут пытать тебя на тему того, каково оно – в книжке жить. Но ты ведь не помнишь почти... Так что отстанут. Или я их отошью. Поверь: бояться нечего. – Я не боюсь, – вздохнул Эзра, а про себя уточнил: "Я не боюсь, потому что наперёд знаю: Би меня раскроют. И мне нужно успеть с этой мыслью до вечера смириться". – Вот и славно, – Кроули ни одному его слову, естественно, не поверил. – Знакомство со старухой Нес ты ведь пережил? Пережил. И с Би всё окей будет. Просто доверься моему предчувствию. И не волнуйся. Кончиками пальцев Кроули взял Азирафеля за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Ангел был белее полотна, со дна его расширившихся зрачков на Кроули пялился кромешный ужас. – Всё будет в порядке. Я буду рядом, – пообещал Кроули и коротко поцеловал его в губы. Эзра прикрыл глаза, отдаваясь ласке. При всём желании он не мог довериться предчувствиям Энтони, ибо знал наверняка: тот заблуждается. Уже сегодня вечером Би всё ему расскажут... Эзра малодушно помышлял о том, чтобы как-нибудь умолить Беатриче. Но как и когда? Это не представлялось возможным. Он отчётливо сознавал и другое: каждое объятие, каждое прикосновение Энтони может стать для него последним. От этих мыслей хотелось плакать, но, превозмогая подступающие слёзы, Эзра самозабвенно целовал любимого, облекая в страсть все эмоции, высказать которые был не в силах. – Душа моя... – шепнул Эзра, с сожалением разрывая поцелуй. – Можешь пообещать мне кое-что? – Всё, что пожелаешь, ангел мой, – выдохнул Кроули, жадно прижимаясь приоткрытым ртом к шее Азирафеля. – Пообещай дописать роман, – произнёс Эзра с глубокой серьёзностью, чуть отстраняясь: Энтони обязан был понять, насколько это важно! – Обещай мне!.. Что бы сегодня ни сказали тебе Би, не бросай, я тебя умоляю... – Так ты переживаешь насчёт того, какое мнение Би составят о "The Ashes of Eden"? – по-своему истолковал его просьбу писатель. – Да плевать на них с высокой колокольни! Если хочешь – я им текст даже не покажу. – Но ты всё-таки мне обещай, – упорствовал Эзра. Что-то в его тоне заставило Кроули кивнуть. Эзра неотрывно смотрел на Энтони, словно тщась запомнить каждую чёрточку его лица. – Какой ты сегодня странный, ангел, – пробормотал Кроули, не выпуская Азирафеля из объятий. – Возможно, – ответил Эзра уклончиво и погладил писателя по щеке. И тогда Кроули снова поцеловал его: сначала осторожно, точно прося разрешения, потом, едва ощутив, как легко поддаются, с готовностью раскрываясь под его напором, губы ангела, – смелее и увереннее. – Ты сводишь меня с ума, – простонал он, оттесняя Азирафеля к кухонному островку. – Осторожно... твой ноутбук... уроним... – выдохнул Эзра ему в рот, вслепую стаскивая с Кроули куртку, которую тот даже не удосужился снять, придя в дом. – Чёрт с ним... починят... – писатель уверенно расстёгивал маленькие жемчужные пуговички на голубой рубашке ангела. Ну почему, почему он никак не привыкнет ходить в футболках?.. – Хочу тебя... умираю... – задохнувшись от неутолённого желания, Кроули впился губами в бледную кожу чуть повыше ключицы, оставляя Азирафелю на память бордовую отметину. Эзра отрешённо поймал себя на мысли: что ж... если таким должен стать их последний раз, то так тому и быть.***
Соседний городок невыразимо напоминал Кроули места, где прошло его детство. Может быть, в воздухе чувствовалось что-то знакомое... или просто погода. Он припарковал "Бентли" неподалёку от небольшого торгового центра и скосил взгляд на ангела. Всю дорогу Азирафель не выпускал его руки из своих напряжённых пальцев, едва позволяя переключить передачу. Кроули не знал, что и думать. – Ну как, пойдём? – писатель отстегнул ремень безопасности. – Надо бы раздобыть чего-нибудь пожрать. Да побольше. Би (не позволяй их субтильной фигурке обмануть тебя!) – сущий троглодит! – Веди, мой дорогой, – тоном приговорённого согласился Эзра. Им повезло: несмотря на праздничный день, супермаркет работал. В зале было предсказуемо пусто: кроме Азирафеля и Кроули, между полками слонялись редкие аборигены, весьма похмельные, помятые и угрюмые, а из динамиков под потолком припозднившийся Синатра невнятно бубнил про jingle bells. Собрав стратегический запас продовольствия, достаточный, чтобы пережить осаду Монсегюра, и приправив его парой бутылок скотча и дюжиной – вина, Кроули презрел терминалы самообслуживания и споро покатил доверху набитую тележку к единственной открытой кассе, возле которой уже выстроилась цепь из облачённых в тёплые парки поверх разномастного домашнего трикотажа (была замечена даже пижама!) местных. Эзра следовал за писателем, точно полуслепой щенок, то и дело ища любого физического контакта: то к руке прильнёт, то – едва Кроули остановится в задумчивости – голову на плечо положит. Очередь двигалась медленно: судя по всему, у кассирши тоже выдалась весёлая ночка, и сейчас она сонно пробивала товары, ошибалась, испускала надсадные, прокуренные вздохи, посрамившие бы само Кентервильское привидение, уныло отменяла ненужное, путалась в сдаче и снова вздыхала – тяжко-о-о... Взяв Кроули под локоть, Эзра то и дело заглядывал ему в глаза. И молчал. Возможно, ещё не поздно признаться? Лучше уж он сам, чем Би... Но раз им что-то рассказала Агнес, то вдруг они отныне тоже в деле? Тогда он всё испортит... Как ни крути, вина окажется на нём, и Энтони он в любом случае потеряет... Терзаемый муками совести, равно как страхами и предощущением катастрофы, Эзра, сам того не сознавая, прижался к Кроули. Из оцепенения его вывел раздражённый басовитый окрик: "Посторонись, педики!". Грузный патлатый мужик с трёхдневной щетиной, расталкивая всех на своём пути, с боем прорывался к вожделенной кассе. В руках у него была зажата бутылка рома – тот ещё пират... Йо-хо-хо! Жизнь, как говорится, Джека Воробья не пощадила. В очереди забубнили: какое неслыханное хамство, нам, дескать, опохмелиться не менее нужно, а он тут вперёд лезет, ничего у людей святого нет, раз даже даже очередь не уважают! Эзра, наверное, и внимания бы на грубияна не обратил, если бы не Энтони. Мгновенно напрягшись, Кроули сбросил его руку и отступил в сторону: они, мол, не вместе, вообще не знаю, кто это. На его вопросительный взгляд писатель прошипел: "Веди себя прилично!". Эзру как будто под дых ударили: мало ли что пьяница ляпнет! Как же Энтони?.. Что же он?.. – Душа моя... – начал он несмело. – Не называй меня так, – рявкнул Кроули вполголоса, но тотчас же поправился. – По крайней мере, не на людях. – Хорошо, как пожелаешь, – тихо отозвался Эзра. Ему стало неуютно: неужто Энтони его стесняется? Неужто так будет всегда? "Хотя какое там всегда," – тут же одёрнул он себя. – "Наше "всегда" закончится через несколько часов с приездом Беатриче". Дождавшись своей очереди, Кроули попросил у кассирши пару пачек сигарет. Одарив его полным отвращения взглядом, она полудохлой медузой сползла с неудобного кресла и вразвалочку поплелась к закрытому табачному отделу. Покупатели, которым посчастливилось оказаться за ними, в этот миг явно прокляли Кроули и его спутника самым страшным шотландским проклятием. – Только одна пачка ваших нашлась, – буркнула продавщица. – Сходить на склад ещё посмотреть? Опасливо глянув на изготовившуюся к атаке очередь, Кроули отрицательно мотнул головой. – Спасибо, мадам. Счастливого Рождества и удачного вам года. Надеюсь, эта смена будет приятной, – счёл своим долгом сказать Эзра. Кассирша отрешённо посмотрела на него, и тут её слегка одутловатое лицо тронула тень улыбки. – Взаимно, сэр, – медленно произнесла она. – Это мой племянник. Первый раз в Шотландии... в Британии... вообще, извините, – брякнул зачем-то Кроули и резко потащил Азирафеля прочь.***
Когда телега со снедью была, наконец, выкачена на парковку, писатель немного смущённо обратился к ангелу: – Азирафель, прости, я, наверное, тебе нагрубил... "Ты был ужасен, но я тебя люблю, и скоро я тебя навсегда потеряю," – подумал Эзра, но вслух сказал иное: – Ничего. Я даже не понял, что произошло. Но раз ты просишь прощения, то я тебя, естественно, прощаю. – Хочешь есть? Здесь неподалёку должен быть неплохой итальянский (вот же шутка) ресторанчик, – предложил Кроули. – Я заранее почитал отзывы: всё окей. Если верить гуглу, там сегодня открыто... – закончил он немного неловко. Сказать по правде, есть Эзре хотелось, а вот оглядываться через плечо и контролировать каждый свой жест, чтобы ненароком не разрушить "натуральский" имидж Энтони – нет. Категорически нет. – Спасибо, я не голоден, – предпочёл ответить он, проглотив неуместное "дорогой мой". – Ты уверен? – Абсолютно. – Тогда поехали домой. – Как тебе будет угодно. Анализировать то, что Энтони Кроули только что назвал съёмный коттедж домом, отказывались оба.***
Беатриче Бугаец явились в полночь, как являются всадники Апокалипсиса или Барон Суббота, – правда, в не клубах дыма сигары, а лишь попыхивая электронной сигареткой. Их явлению предшествовал зычный рёв мотора, словно сам злодей Мегатрон, герой блокбастеров Майкла Бэя, спикировал на арендованный Агнес Нуттер для её подопечного домик, однако это был всего лишь древний мотоцикл "Хонда", которым Би владели со студенческих лет. Ходили слухи, что они нашли ржавый остов где-то на свалке и самостоятельно восстановили железного коня, но Кроули не верил. Вот расскажи ему кто, что они доломали чей-то мотик, угнали у склочного деда велосипед или прошлись монтировкой по капоту машины неугодной личности – он бы ни на миг не усомнился. Не удивился бы даже. Не дожидаясь стука, Кроули распахнул дверь и выбежал на улицу. – Ну чё, алкашня, давай здороваться, что ли, – ехидно протянули Би, сбрасывая спортивную сумку с плеча прямо на гравиевую дорожку. Энтони Кроули не надо было просить дважды. На глазах у застывшего на пороге Эзры писатель легко, будто они были невесомы, поднял Беатриче Бугаец в воздух и закружил в объятии. — Эй, хорош, все кишки мне растрясёшь, – запротестовали Би. – Поставь меня на место немедленно! Но Кроули словно не слышал своего друга. Продолжая держать Би на весу, он покачивал их из стороны в сторону, точно гигантскую плюшевую игрушку. Если бы все мысли Эзры не были сосредоточены на грядущем к нему лично апокалипсисе, он улыбнулся бы, завидев, как забавно болтаются, не доставая до земли, обтянутые чёрными джинсами и обутые в массивные ботинки тоненькие ножки Беатриче. – Фу! Фу, Грошик! Плохой великан! – задыхаясь от смеха, кричали Би, с наигранным гневом лупя Кроули. Когда первые восторги от долгожданной встречи слегка поутихли и Би снова ощутили под ногами твёрдую опору, Кроули обернулся к ангелу. Азирафель застыл в дверном проёме: с неестественно прямой спиной и сцепленными перед собой руками, мертвенно-бледный, он глядел на Би огромными, полными ужаса глазами, которые из-за расширившихся зрачков в ночи казались почти чёрными. Он смотрел на Беатриче Бугаец так, словно в их образе для него собрались и воплотились все ночные кошмары Лавкрафта. Кроули безумно хотелось броситься к ангелу и успокоить его, но в присутствии Би его обуяла непонятно откуда взявшаяся робость. Вместо того, чтобы сделать то, чего требовало сердце, писатель скороговоркой выпалил: – Знакомься, это Азирафель... он, как ты уже знаешь от Нес, был персонажем моего романа... и вот... теперь он живёт здесь, – закончил Кроули нелепо и смешался. – Я в курсе, – произнесли Би с невыразимой интонацией и, прищурившись, пристально посмотрели Эзре в глаза. А потом, всё еще удерживая его взгляд, они очень медленно кивнули. Эзра Фелл тихо выдохнул. Его плечи едва заметно расслабились. – Что пить будешь? – бодро поинтересовался Кроули, прерывая затянувшееся молчание, и поспешил подняться на крыльцо. Эзра стоял не шелохнувшись, и Кроули пришлось немного отстранить его, чтобы пройти. На ходу рассказывая про местные красоты, он двинулся в кухню и не заметил, что Би слегка замешкались на пороге – ровно настолько, чтобы успеть шепнуть: – Эз, ты пизданутый блять совсем?! В Лондоне все от страха за твою жизнь пообсерались на хер! – Би... умоляю... ему... не говори... прошу... – только и мог выдохнуть Эзра немеющими губами. – Живи пока. И кайся, пиздюк, – прошипели Би сквозь зубы и, задев "потеряшку" плечом, словно ставя в их коротком разговоре точку с запятой, вошли в дом. Эзра Фелл тихо сполз по косяку: благослови каждый из богов, в которых он не верил, Беатриче Бугаец!..