Глава двадцать восьмая
Лондонский мост падает
London Bridge is falling down, Falling down, falling down, London Bridge is falling down, My fair Lady.
До чего же порой удивителен бег времени, мой славный читатель!.. Казалось бы, ещё вчера дети по всему Соединённому Королевству выставляли на подоконники и каминные полки тарелочки с печеньем и чашечки с молоком, чтобы угостить Father Christmas, а их родители, наскоро надкусив приготовленную для оленя Рудольфа морковку и стараясь не шуметь, распихивали под ёлки разноцветные свёртки с долгожданными подарками... Однако Рождество минуло, словно его и не бывало, и вот январь уже давным-давно перевалил за половину. Все новогодние обещания даны, и теперь ясно, что редкие из них будут сдержаны. В городе третью неделю пасмурно, хмуро и самую малость дождливо. Холодная изморось, водяная пыль, которую местные зовут drizzle, щедро сыплется с небес, а блеклые тучи, точно старое одеяло, кто-то невидимый без устали встряхивает над головами лондонцев. Иногда, правда, скупой солнечный луч нет-нет да проглянет...***
Агнес Нуттер задумчиво курила у окна своего кабинета на Пикадилли, любуясь редкими предзакатными просветами, едва прорывающими серое небесное полотно. Профессор только что отпустила одного из своих подопечных – бывшего полицейского, ныне автора весьма популярной серии детективных романов. Именно благодаря сотрудничеству с этим милым господином Агнес удалось с грехом пополам замять дело об исчезновении кофейного мальчика Эзры Фелла. Поморщившись, словно ей наступили на больную мозоль, профессор притушила в массивной пепельнице окурок. Как многого она, оказывается, не предусмотрела!.. Сколько сложностей, излишней суеты – канитель какая-то бессмысленная! "Когда всё это кончится?.." – спросила себя Агнес Нуттер, чтобы тотчас же с дымом выдохнуть незамысловатый ответ: "Уж не раньше чем роман напишется". Профессор несильно, по правде говоря, переживала о том, что ей посчастливилось начать год с преступления и, рискуя быть пойманной, дать взятку представителю власти – и не такое во время оно проворачивала! О деньгах, с которыми пришлось расстаться, она беспокоилась ещё меньше: миз Нуттер уже вовсю предвкушала дивиденды, которыми ей отзовётся успех "The Ashes of Eden". Тони давеча прислал текст первых десяти глав, и Агнес не без доли изумлённого удовлетворения отметила, что файл наконец озаглавлен. Незадолго до встречи с мастером детективного жанра профессор как раз успела дочитать черновик и пребывала с тех пор в смешанных чувствах: текст был такой... зрелый, проработанный до мелочей и прочувствованный – покажи ей кто-нибудь его месяц назад, она ни за что не поверила бы, что написанное принадлежит перу (простите, клавиатуре) Тони! Агнес Нуттер небезосновательно полагала, что и к идее, и к её буквенно-знаковому воплощению приложил руку Эзра Фелл. Какой всё-таки замечательный юноша! Профессор пока не придумала, как бы половчее изъять эту талантливую переменную из составленного ею уравнения, но отчётливо понимала одно: раскрывать правду ни в коем случае нельзя. Зная Энтони, она не сомневалась: он закатит сцену и сбежит. Надолго. Возможно, навсегда. А потерять автора, которого, по её прикидкам, ожидало блестящее будущее, Агнес Нуттер была не готова. По завершении романа Эзру Фелла требовалось аккуратненько, не возбуждая подозрений, вывести из игры. Профессор не могла, сколь бы прагматична она ни была, не фантазировать о всевозможных сценариях – один другого невероятнее: то ей представлялось, как она под любым мало-мальски вразумительным предлогом отсылает Тони из дома, чтобы в его отсутствие запихнуть кофейного мальчика в кэб и отправить в Луишем; то она измышляла способы организации всамделишного похищения. Правда, пока все её планы разбивались об одно большое и жирное но: Энтони Кроули был со своим "Азирафелем" неразлучен и чах над "музом", словно толкиновский дракон над Аркенстоуном. Ох, как же эмоции всегда осложняют дело! Однако сейчас следовало Тони позвонить – для того хотя бы, чтобы прощупать ситуацию, ведь после возвращения Беатриче из Шотландии Агнес стало по-особенному неспокойно... Бросив золотистую капсулу в машинку Nespresso, профессор Нуттер резко дёрнула вниз блестящий язычок – в чашку, побулькивая, закапал кофе. Приказав себе собраться, Агнес набрала номер Кроули. Писатель ответил не сразу; в его голосе звучало нечто, отдалённо напоминающее раздражение: Агнес явно его от чего-то отвлекла. – Привет. Только что закончила с твоим файлом. Не вовремя? Перезвонить тебе попозже? Резким движением профессор подхватила миниатюрную чашечку и устроилась за письменным столом в своём любимом "редакторском" кресле. Кофемашинка попыхтела для приличия и умолкла; несколько капель сорвались с носика и с тихим "плим-плим" упали в хромированный лоток. – Ну как оно? Что скажешь?! – нетерпеливо вопросил Кроули вместо приветствия. Предложение Агнес перезвонить он, по-видимому, пропустил мимо ушей. – Отлично! Просто... не побоюсь этого слова, невероятно хорошо! – не поскупилась на похвалу Агнес. Из трубки раздалось недоверчивое похмыкивание. – Точно тебе говорю, Тони, – в подтверждение своих слов Агнес Нуттер покивала чашке, ибо собеседник видеть её не мог. – Ничего общего с Мари Шанталь... Ты очень... очень вырос. Как литератор, я имею в виду. – Скажешь тоже... – протянул Кроули, но по тону было слышно: ему приятно. – Как у вас там вообще дела? – поинтересовалась профессор осторожно. – Как Азирафель? Они с Беатриче нашли общий язык? – Спра-ашиваешь! – в голосе Тони звучала довольная ухмылка. – Тебе Би разве не рассказывали?.. – Нет, – уверенно солгала Агнес. – Мы с Беатриче с... конца декабря не виделись. Так... созвонимся, бывает, ненадолго. Не более того. – Мгм-мгм, – неразборчиво пробубнил Кроули. – Но они, по крайней мере, тебе сообщили, что мы снова on speaking, что называется, terms? – Это да, – покладисто согласилась Агнес, не забыв прибавить. – Рада за вас очень. За тебя – особенно. – Спасибо... это же во многом твоя заслуга, Нес, – не остался в долгу писатель. – Если б ты меня тогда не надоумила... ничего б не было. – Да уж прям надоумила, – изобразила Агнес смущение. – Точно те говорю, не скромничай! Ты ж наша мудрая Морла! – воскликнул Кроули почти восторженно и, точно спеша посвятить профессора во все подробности их с Беатриче воскрешённой дружбы, зачастил: – Би примчались сразу после нового года, внезапно так!.. Потусили с нами пару дней... я сам не ожидал... как снег на голову, ей-дьяволе! Кстати, у нас тут сто-о-олько снегу! Я уж и забыл, что такое бывает... всё в Лондоне да в Лондоне... но о чём бишь я... отвлёкся... Би, значит... Черновик мой заценили. Не ругали даже почти... ну, не как в прошлый раз, помнишь, я тебе рассказывал? И с Азирафелем они как-то внезапно... ну, не сказал бы, что подружились, но навроде того. Я над романом залип опять... и бац – смотрю: у них уже темы свои какие-то, сидят шепчутся о чём-то. Я так рад, ты представить себе не можешь!.. – Отчего же, Тони, очень даже могу, – дипломатично приостановила поток его красноречия Агнес, чтобы спросить о том, что её по-настоящему волновало (историю встречи с "Азирафелем" она уже и так слыхала в исполнении Беатриче во всех матерных красках): – Ты расскажи-ка, милмой, какие у вас планы? – В смысле? – не понял Кроули. – Да в целом... – отозвалась Агнес туманно. – Не знаю... хм... – писатель замешкался с ответом. – Если ты по поводу аренды коттеджа... – Фигня вопрос. Продлим, буде надо, – перебила его профессор. – Тогда, получается, ничего нового, – Кроули ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. – Азирафель... он... короче, скопления народа его всё ещё не особо прельщают, поэтому позависаем пока в деревенской глуши. – Да на здоровье, – благодушно отозвалась Агнес. – Слушай, Нес, раз уж ты позвонила... раз уж я вспомнил... – начал Кроули. – Ты не заскочишь ко мне в Мейфэр при случае? Не проверишь цветы? Уборщица, конечно, должна б за ними присмотреть... но ей нет доверия. А? Ключи ж у тебя есть? – вдруг спохватился он. – Где-то должны быть, – профессор подпустила в тон тщательно выверенную толику сомнения. – Чёрт знает, где они могут валяться... но я, так и быть, поищу. – Уж будь любезна, – попросил Кроули не без лёгкой язвительности. – Не хотелось бы, знаешь ли, на руины вернуться... – Так уж прямо и на руины... – бросила Агнес наигранно-небрежно, про себя подумав: "Коли не брешут Беатриче, да если я чего путного вовремя не придумаю, то без руин и груды черепков на полу у тебя в гостиной, милмой, не обойдётся... А нам это вовсе не в кассу..." Забывшись, профессор, по-видимому, произнесла последние слова вслух, чем немало изумила Кроули. – Нес, ты чё там бормочешь? Какую кассу?.. Ты о чём ваще?? – Ох, прости, Тони... это я... тут с документами... Скажи-ка мне лучше, как всё-таки Азирафель? Ему, должно быть, ох как непросто... Вы с ним хоть ладите? – Более чем, – ответил Кроули немного резко, но вдруг как будто смутился. – Он пре... молодец. Неплохо держится. Компьютер вот освоил... С правками мне помогает. Что ж, поняла Агнес, иных подробностей она не дождётся. Давить на Тони не хотелось... Не самый подходящий момент. Придётся довольствоваться домыслами Беатриче. Профессор поспешила переменить тему: – Мне показалось, или я всё-таки тебя от романа оторвала? Над чем сейчас работаешь? – Если по правде, то я почти закончил с одиннадцатой главой: ты поймала меня как раз на моменте, когда персонаж Азирафеля получает письмо от соседа и замечает, что конверт был кем-то вскрыт. Агнес Нуттер обратила внимание на эту оговорку. Персонаж, значит... Да, дела. Если не ошиблись Би, и Тони действительно поставил на невозвращение "Азирафеля", то её задача усложняется. На мгновение идея с похищением вновь показалась миз Нуттер привлекательной, более того – заманчивой и почти разумной. Но она, конечно же, подумает об этом позже. – Пришлёшь полюбоваться? – спросила вдруг Агнес. – Естественно! – писателя переполнял энтузиазм. – Сейчас только анг... Азирафель досмотрит (он повторы выискивает), и сразу скину тебе на мыло! Агнес Нуттер, приподняв брови, воззрилась на опустевшую чашку: когда только успела кофий вылакать? И вкуса не ощутила... – Жду с нетерпением, – сказала она. – В кои-то веки ждать недолго! – хохотнул Кроули и дал отбой. "Неисповедимы пути твои, господи, дьяволе, кто-нибудь..." – прошелестела Агнес Нуттер, увязая в недрах "редакторского" кресла, словно в болоте. Тони, по всей видимости, влюбился. Не соврали Би. А ей всё это как расхлёбывать прикажете?.. Захотелось сладкого – маффин, например, с апельсиновой цедрой или чизкейк с клубничной подливкой. Искушение смотаться на Беркли-стрит до ближайшего "Старбакса" было велико, однако профессор Нуттер смирила свой низменный порыв: не ровён час, с Аночкой нос к носу столкнётся... Как вести себя с дочерью, а главное – что делать с её невесть откуда взявшейся самостоятельностью и неожиданно проснувшейся тягой к дурно оплачиваемому неквалифицированному труду, Агнес не ведала.***
Анафема Девайс нынче вкалывала за себя и за того парня. "Того парня" звали Эрик Диздимен, и он серьёзно заболел, а потому оказался вынужден на неопределённый срок покинуть свой пост при капучинаторах на Беркли, 52. Пройдя под руководством омерзительного Ховарда Астура краткий курс молодого бойца, Анафема споро приступила к службе, причём двигали юной девой не только возвышенные порывы. Сбежав из Ричмонда под новый год, Ана Девайс обосновалась в Луишеме, в той самой комнате с облезлой тумбочкой, где навеки поселились часы "Панасоник", печально известные выедающим глаза кислотно-зелёным дисплеем; в той самой комнате, где за зачитанной книжкой коротал редкие свободные вечера Эз. Она не чувствовала себя вправе злоупотреблять гостеприимством Ньютона, хотя Владыка (стоило отдать ему должное) о квартплате ни разу не заикнулся. Брать деньги у монструозной матери Анафема отказалась наотрез, а терроризировать вновь обретённого отца не смела, понимая, что как бы Габриэль Бомгард ни хорохорился, запасы подкожного жира и у него на исходе. А ведь папе ещё Бегемотика-проглотика кормить... Идея встать за стойку в "Старбаксе" и примерить коричневый фартук бариста пришла к Ане как-то сама собой – она даже Таро не раскидывала. Помнится, тридцатого декабря они сидели втроём за шатким столом в луишемской кухне: сама Анафема, Ньютон и Эрик... Диздимен получил результаты анализов намного раньше срока, и, хотя ничего такого, о чём он раньше и сам не подозревал бы, врачи не выявили, домой на Брик-Лейн ноги без пяти минут британского подданного не вели. Оставаться наедине с отпечатанным на белом листке приговором тоже было выше его сил... Выходя из клиники, Эрик поймал себя на том, что почти собирается написать Эзре, но резко опомнился: Эз где-то на другом конце Королевства, если верить ведьме и хакеру, а его телефон – у той самой ведьмы... Эрика кольнуло непрошеное чувство почти детской обиды и несправедливости: почему это случилось именно с ним? И где нечистая носит херувима, когда он так нужен?.. Шотландия вдруг показалась Диздимену удивительно далёкой, словно какая-нибудь альфа Центавра. Совсем другая реальность. У Эзры теперь не жизнь, а "Джеймс Бонд". Агент, чтоб его, под прикрытием... Как? Почему? Зачем он согласился на такую авантюру? О том Эрик думать тогда не мог. Он был откровенно зол – на себя, на своего бывшего, на весь поганый мир... Неожиданно ощутив всю хрупкость, слабость и... смертность своего несчастного тела, Эрик Диздимен едва не разрыдался от страха. Ведь у него же мама, сиблинги, малышка Мириам!.. Ему же всего двадцать два! И пускай приторно-вежливый и деликатный доктор мягко увещевал его, что подобный диагноз – не приговор, и живут же люди, и времена нынче совсем иные, и все стигмы сняты, а по сравнению с эпохой Фредди Меркьюри медицина вообще шагнула вперёд, "причём продолжает, молодой человек, топать семимильными шагами"... На всё это Эрику было плевать с верхушки лондонского "Шарда"! Ведь у него же мама, сиблинги, малышка Мириам!.. Ему же всего двадцать два! Не помня себя, он прошёл вдоль набережной и в изнеможении присел на металлический парапет. Достав из кармана оббитый по углам коробочек с AirPods, Эрик запустил Spotify на рандом и, тщетно силясь унять колотящую его дрожь, закурил. Где-то в районе фильтра второй сигареты Placebo стали невыносимы. Эрик снял наушники и долго слушал гуляющий над Темзой ветер, выдыхая мутно-сизый дым себе под ноги. ...Ведь у него же мама, чёрт побери, и сиблинги, и малышка Мириам! Ему же всего двадцать два! Когда сигареты кончились, он позвонил... хакеру. Владыка Трандуил сказал: "Приезжай!" – и Эрик Диздимен сорвался в Луишем, точно гонимый сворой адских псов грешник.***
Вот так на излёте две тысячи двадцать первого года от рождения пророка Исы, в которого Эрик Диздимен не верил и в молитвах которого не поминал, они оказались сидящими втроём вокруг колченогого стола. – ...Я не смогу признаться матери... ребята, вы не понимаете... я просто не смогу, – выдавил Эрик, превозмогая застрявший в горле ком. Его глаза были сухи и красны, а губы потрескались. Первой нашлась Анафема. Коротко глянув на Ньютона, словно ища у того поддержки, она медленно заговорила: – Конечно... мы не понимаем. Никто из нас в твоей шкуре не был, Эрлс. Но ты должен думать сейчас, в первую очередь, о себе. Не о маме, не о братьях и сёстрах... о себе! Не хочешь посвящать семью в подробности – ты не обязан... – Но как?.. Как мне ей объяснить, что я просто исчезну на несколько недель?? – вскричал Эрик запальчиво. – Когда тебе надо появиться в больнице? – подал голос молчавший до сих пор Ньютон. – Да хоть щас, блин! – в отчаянии взмахнул руками Эрик. – Сказали: не тяни, мол, до "после праздников", чем раньше – тем лучше... и прочая лабуда... что там ещё добрые доктора говорят... я уж и не слушал почти... в одно ухо влетело, мимо другого пролетело... Анафема в задумчивости наморщила лоб. – Слушай, Эрлс... а твоя мама... она, ну... совсем не замечала, что ты... это... болеешь? – спросила она с опаской, продумывая, как лучше поступить в зависимости от ответа друга. – Конечно, замечала! Она ж не слепая! – воскликнул Эрик. – Весь мозг мне выела на тему того, чтоб врачу показался. Воспаление лёгких ей примстилось, видите ли... Ох, если б!.. – Тогда тебе и карты в руки! – заметно повеселела Анафема и тотчас же пустилась в рассуждения. – Поедешь сейчас домой, скажешь, дескать, так и так, мамуль, подтвердились твои опасения. Послушал я тебя всё-таки, сходил к доктору. И хорошо, что послушал! Меня в стационар кладут, вещи вот только собрать милые дяди-тёти из NHS отпустили. И то со скрипом согласились на такую поблажку... Нет времени объяснять, но всё обязательно будет окей. Королевская медицина меня враз на ноги поставит. Ты не переживай сильно, буду тебе каждый день звонить... ну, как-то так. М-м-м? В таком ключе если попробовать, то поверит она тебе? Тоскливо созерцая подсыхающие остатки чая на дне кружки, Эрик Диздимен неопределённо пожал плечами. – Поверить-то она, может, и поверит... Но что с работой делать, а? – простонал он. – Твой управляющий совсем му... – начал Ньютон, но, вспомнив о присутствии Анафемы, спешно поправился, – кретин? – Ты не представляешь, Бильбо Саландер, просто не представляешь... – Эрик медленно покачал головой, словно пытаясь отогнать возникший перед внутренним взором образ достопочтенного Ховарда Астура. – А если и ему телегу про пневмонию загнать?.. – предложил хакер. – То он, скорее всего, – не дал ему договорить Эрик, – ответит мне что-нибудь в духе: "Лучше б вы вообще сдохли, мистер Диздимен! Где я вам замену сейчас найду?!". Эрик скривился, имитируя вечно недовольную кислую гримасу Х.Астура. – А если ты ему такой: "А у меня замена есть!"? – выпалила вдруг Анафема. – Но у меня-то её нет... – развёл руками Эрик. – Как не хочется ещё и без работы остаться, ребята, вы б знали... – он в сердцах оттолкнул кружку с логотипом Звёздного флота на середину стола. – Ну а я на что? – жестом фокусника или конферансье в затрапезном театре Анафема указала на себя. – Ты? – воскликнул Эрик потрясённо. – Ты, Ана?! Кофе пойдёшь на Беркли, 52 наливать да грязные тарелки со столов собирать? – Да, именно это я как раз имела в виду, – закивала его подруга. – Я теперь на самообеспечении... Так что работа мне не повредит. По утрам у меня, конечно, лекции скоро начнутся, но все твои вечерние смены смогу закрыть. Честное ведьминское! – Да Астур... да он же... да он и слушать тебя не станет, – принялся упорствовать Эрик, судорожно ища хоть какие-нибудь аргументы, чтобы доказать Ане: то, что она предлагает, у-то-пи-я! – А давай-ка мы всё-таки попробуем? Чего попусту фантазировать? – не отступала она. – Скинь мне его телефончик, что тебе стоит? Если дело не выгорит, то будем думать дальше! Эрик нехотя достал из кармана смартфон и потыкал в экран в поисках нужного контакта. Сопровождаемая восхищённым взглядом Ньютона, Ана Девайс, прижимая айфон к уху, отошла к окну. В это мгновение она чувствовала себя почти Жанной Д'Арк! Ну ладно, Гермионой Грейнджер как минимум! Она же спасает друга! Ради того, чтобы Эрик не потерял работу, она бросается ко льву (скорее к жабе рогатой, пусть её) в пасть! Едва заслышав кваканье управляющего, Анафема растянула рот в по-джокерски неестественной американской улыбке и ринулась в бой: – Мистер Астур! Извините за беспокойство, понимаю, вы должно быть, заняты, но не найдётся ли у вас для меня минутки? Да... А, конечно! Простите, не представилась. Ана Девайс меня зовут. Нет... нет-нет, что вы, я ничего не продаю! Я хотела бы переговорить с вами по поводу одного вашего сотрудника... Да... Эрик Диздимен. Ох, нет, что вы! Я не из полиции! Он ничего не натворил! Дело в том, что мистер Диздимен попал в больницу с двусторонней пневмонией... Ага... ага... вот видите, как бывает... Сама в шоке... Потому и звоню вам... Согласна, совершенно согласна! Перед новым годом ой как непросто найти человека на замену! Мгм... Ох, ну что же это вы! Не переживайте так! Я как раз хотела предложить вам свою кандидатуру! Нет... Да... Естественно!.. Даже больше вам скажу: готова прямо сегодня подъехать... пообщаться с вами лично, если у вас будет возможность! Угу-угу... да-да, Беркли, 52, конечно. В семь. Буду! Всенепременно! Спасибо вам! Было очень приятно... ага, да, вам тоже хорошего дня! Анафема состроила смешную рожицу и шлёпнула на пыльный подоконник айфон, предварительно показав ни в чём не повинному гаджету язык. – Ну и жук твой босс! – весьма гордая собой, обратилась она к лишившемуся дара речи Эрику. – Прям вылитый навозник! Гибрид скарабея с тараканом! Эрик и Ньютон потрясённо молчали. – Ну что, мальчики? Полдела сделано, – Анафема показательно отряхнула ладошки. – Уж постараюсь я обаять этого скользкого гада! Сколько ему, Эрлс, лет сорок? Эрик неуверенно кивнул: — Вроде того. – Понятненько. Как и все мужики среднего возраста, ничего в жизни не добившиеся, говнюк падок на лесть, – припечатала она. – Ана... ты это... не поговорила с ним про то, чтоб место для Эрика он сохранил... – пробормотал Ньют, запинаясь и избегая смотреть на чертовски привлекательную девушку, с недавних пор – его квартирную соседку. – Это я приберегла для личной встречи, Ньютик! – погрозила ему пальцем Анафема. – Переговоры нужно тоже с умом вести, не вываливать всё сразу... – она вернулась за стол. – И что дальше?.. – потерянно спросил Эрик. – А дальше, наверное, – вступил Ньютон, – мы с тобой отправляемся на Брик-Лейн, успокаиваем, насколько это возможно, твою матушку, а от неё уже выдвигаемся по указанному в твоём направлении адресу, – хакер кивнул на забытую на столе папку с медицинскими документами. – Я с вами! – всполошилась Анафема, вскакивая со стула. – Извини, Ана, – Ньютон слегка приподнял руку в подобии запрещающего жеста, – но, боюсь, заявись к Эрику домой целая процессия, его мама только ещё больше разнервничается. На правах... друга, – на этом месте он замялся, – я постараюсь её немного успокоить. Поддержу легенду про воспаление лёгких опять же... Эрика до больницы провожу. А тебе... ну, сама посуди... опаздывать на встречу с управляющим нельзя. Ну... чтобы впечатление не испортить... а мы мало ли сколько провозимся... Правильно я говорю? – хакер покосился на Эрика. Тот сидел, бессмысленно глядя в стол. Его плечи поникли. Эрик Диздимен выглядел, словно надувная игрушка, из которой кто-то выпустил почти весь воздух. – Ладно, – на удивление легко согласилась Анафема: уж больно нравилась ей в Ньютоне эта черта – скрывающееся за внешней неловкостью и мнимой мягкотелостью умение принимать решения и стоять на своём. О Мерлин, какой мужчина!.. ...Вот так, мой славный читатель, Анафема Девайс, сама того не ожидая, уже тридцатого декабря две тысячи двадцать первого года, пройдя короткое собеседование, вступила в ряды сотрудников "Старбакса".***
...Оставшись один, Азирафель Фелл достал из потайного кармана сюртука слегка помятый конверт. К утреннему разбору почты он опоздал, проспав завтрак, ибо вечер и ночь выдались беспокойные: сначала аперитив у какой-то троюродной тётушки... седьмая вода, право слово, зачем только матушка вынудила его поехать? Скука... Затем ужин у Майкла, танцы, нудный спиритический сеанс, отказаться от участия в котором ему не позволила вежливость... Молодая супруга брата, конечно, сущий ангел. Нельзя винить его в том, что он стремится лишний раз похвалиться их прелестной гостиной, французскими обоями оттенка Paris green и самой очаровательной хозяйкой дома! Но снова скука! Поговорить по-настоящему не с кем! Кругом эти благовоспитанные, бледные, томные леди, задыхающиеся и едва не теряющие сознание в тисках суровых корсетов! И эти почтенные матроны, которые, кажется, оценивают каждый твой шаг, каждый жест, каждое па... да что там, каждое сказанное тобою слово! Азирафелю не терпелось распечатать долгожданное послание и одновременно хотелось продлить момент сладостного предвкушения. Переписка с Энтони Джеймсом Кроули была для него словно глоток свежего воздуха, которого в столице нынче днём с огнём не сыщешь. Он нежно расправил чуть заломившиеся углы конверта, представляя, сколько рук коснулось этого плотного бумажного прямоугольника на пути к нему: дворецкие, лакеи, почтмейстеры, простые служащие передавали письмо друг другу, пока оно не добралось из Шотландии до Лондона. Азирафель поднёс конверт к лицу, и на мгновение ему почудилось, что он почти способен распознать смесь запахов дыма, торфа и свежего морского ветра, которыми дышали вересковые пустоши... и может быть, к ним примешивалась едва заметная нотка знакомого терпкого парфюма, но об этом Азирафель думать себе запретил. Подхватив со столика нож для бумаги, он уже собрался было вскрыть письмо, когда кое-что привлекло его внимание: инициалы A.J.C. на сургучной печатке были смазаны и нечётки, будто письмо запечатали повторно. Это было странно, но Азирафель поначалу не придал своему открытию значения. Возможно, его драгоценный друг решил вымарать или добавить что-то в последний момент?.. Не переписывать же всё письмо?.. Отринув сомнения, Азирафель аккуратно подцепил печатку ножом и погрузился в чтение...***
– Ангел! – голос Энтони вырвал Эзру из плена романа. – Ты ещё не закончил с главой? Там Агнес вся в нетерпении, копытом, что обезумевшая келпи, уже бьёт! Топочет, аки бык на корриде! – Да, дорогой мой... – Эзра отодвинул лэптоп. – Забирай. – Что-то не так? – насторожился писатель, останавливаясь у временно оккупированного Азирафелем кухонного островка. – Нет, отчего же... – Эзра ласково погладил Кроули по руке. – С текстом, я имею в виду. – Я понял... – У тебя просто лицо такое... задумчивое, – Кроули опасливо заглянул в экран через плечо Азирафеля. – Печатка эта сургучная... не даёт мне покоя, – признался Эзра. – А что с ней? – спросил Кроули недоумённо. – Думаешь, к тому времени от них уже отказались? – Откуда ж мне знать... – пробормотал Эзра, обращаясь куда-то к столешнице. Как бы намекнуть Энтони, не выдав себя, что этот момент стоит погуглить? – Погоди, сейчас посмотрю... – едва коснувшись губами волос ангела, Кроули развернул ноутбук к себе. На несколько долгих минут писатель погрузился в изучение предложенных поисковиком статей. – Ха! – воскликнул он наконец. – Как ты только догадался, ангел?! – Я ни о чём не догадывался, – произнёс Эзра осторожно, помимо воли любуясь профилем Энтони. – Ну вот же, гляди! – Кроули развернул макбук так, чтобы экран был виден Азирафелю. – К шестидесятым годам позапрошлого века от сургуча начали потихоньку отказываться! В Америке, конечно, новые веяния распространялись быстрее, чем здесь... Ещё почти до конца столетия у нас запечатывали письма по старинке... Слушай... давай оставим? Ничто не мешало провинциальному писателю... – Быть немного старомодным? – подхватил Эзра. – Ага... – Кроули послал ангелу дурацкую, совершенно влюблённую улыбку. – Душа моя, ведь у меня и в мыслях не было спорить... Как ты там говоришь? Глаз зацепился просто... – Я знаю, ангел, знаю... – прошептал Кроули и чмокнул Азирафеля в скулу. – Ну что, отправляем старушке Несси свежий транш? – Как пожелаешь, – пожал плечами Эзра, не сумев сдержать ответной улыбки. – Твой же роман... – Наш, Азирафель. Этот – наш, – поправил его писатель, накрывая ладонь ангела своей. – Ты, кстати, не хочешь прогуляться? – С удовольствием, дорогой. Пойдём к озеру? — Я заметил: ты любишь смотреть на воду. – Я люблю смотреть на тебя, люблю быть с тобой, – легко отозвался Эзра. – Здешние пейзажи... какими бы живописными они ни были, не более чем фон... – А я... я просто люблю тебя, – сказал вдруг Кроули. Слова сорвались с губ настолько неожиданно, что он даже не успел испугаться. Эзра медленно поднялся с высокого табурета и бережно обнял оставшегося сидеть Энтони со спины, зарываясь носом в медные локоны у него на затылке. – Я тоже тебя люблю, душа моя, – тихо выдохнул он. – Не сомневайся. – Никогда... – прошептал Кроули, сражённый и потрясённый. В любви ему раньше не признавались.