Глава двадцать девятая
Операция "Слёзы Мюссо".
Январь
Blow, blow, thou winter wind, thou art not so unkind as man's ingratitude.
William Shakespeare
Мой славный читатель, смел ли я надеяться, что мы свидимся вновь?.. По собственной вине очутившись в железных тисках безжалостного Хроноса, я на долгое время оказался лишён и вашего общества, и права на появление в этой истории. И пускай отныне я не имею возможности свободно перемещаться по страницам, то забегая вперёд, то обращаясь к прошлому, когда заблагорассудится, кое-что мне всё ещё по силам... Мы оставили Энтони Кроули и Эзру Фелла в Шотландии на излёте первого месяца нового года. Что же предшествовало их объяснению в любви? Что произошло до и после того, как Беатриче покинули коттедж на берегу озера? Я не могу показать вам всего, ибо волшебный механизм, напоминающий старинные карманные часы на золотой цепочке, волею разгневанного божества обратился в прах, но рассказать кое-что мне позволено. А потому устраивайтесь поудобнее, друг мой, представьте, что на календаре второе января, и слушайте!..***
К ночи небо заволокло тучами, разразился снегопад – столь сильный, что подуй ещё и ветер, это была бы уже настоящая зимняя буря, метель. – Би, слышь... – подозрительно поглядывая в окно, Кроули методично обдирал с бутылки виски коричневый, тягучий (явно с примесью пластика) сургуч, которым было намертво запечатано горлышко. – Ты только посмотри... Что на улице творится! Оторвавшись от экрана смартфона, Беатриче поймали направление взгляда друга и поморщились. – Фе-е... дрянь дело, – изрекли они философски, – Если к утру чутка не перестанет, то не знаю, что и делать. Мой сраный мотик гололёд с сугробами не осилит. На хер такие приключения... – Оставайся, – тотчас же предложил Кроули. – Ну... пока не распогодится хотя бы, – уточнил он с долей смущения. Будь на то воля писателя, он вообще не отпустил бы Би обратно в Лондон: слишком соскучился. – Ты дурной совсем, или как? Или чё? До весны тут куковать? – с напускным раздражением поинтересовались Би и пододвинули к Кроули айфон. – Вон, сам погляди: на ваше захолустье надвигается циклон. Занесёт домик кума Тыквы как не фиг делать. И вас, дебилов, заодно. – Чего сразу дебилов? – немного обиделся Кроули. – А того! – потеряв терпение, Беатриче отобрали у него бутылку и споро разделались с остатками неподатливого сургуча. Выдернув влажно чмокнувшую пробку, они плеснули скотч в два квадратных стакана и прицельным щелчком послали один из них по гладкой столешнице, точно шар для кёрлинга – по натёртому до блеска льду. – Профессионально... – с завистью протянул писатель, делая глоток и машинально бросая взгляд в сторону гостиной: Азирафеля там предсказуемо не оказалось. Сославшись на головную боль и на все лады многократно извинившись, ангел покинул их сразу после ужина... Правда, тарелки в посудомойку он тем не менее безропотно загрузил. – Чё забыл там? – криво ухмыльнулись Би, уже заранее, естественно, зная ответ. – Ничего, просто... – солгал писатель, для верности пожав плечами. – Не пиздите! А то улетите, – хохотнули Беатриче. – Да хватит тебе! – воскликнул Кроули. – Бе-бе-бе! – передразнили они. – Расскажи-ка мне, Тони, сын мой, как на исповеди: Эз твой с самого появления такой? – Он не мой! – тут же вскинулся писатель, с опозданием понимая, что его выкрик прозвучал, скорее всего, весьма подозрительно, а вопрос был задан о другом. – Для тех, кто в шлеме с рогами, повторяю капсом, печатными буквами: не извольте пиздеть, а то можете в зимнюю ночь улететь, – заявили Би с мнимой серьёзностью. Допив виски, Кроули всё-таки переспросил: – Ну блин... хорош уже... Какой такой? – Убитый, – вынесли свой вердикт Би и плеснули им обоим ещё по паре глотков. – Не понимаю, о чём ты... – пытался отнекиваться Кроули. – Тони... – Беатриче вздохнули и пристально посмотрели другу в глаза. – Говорю прямо, раз намёков ты не понимаешь: будешь юлить – мы с тобой опять разосрёмся. И на этот раз пьяными эсэмэсками ты дело не поправишь. Давай колись уже: что за разлад в раю? – Я и не пытаюсь юлить! – вскричал Кроули, притворяясь оскорблённым в лучших чувствах. – Всё блять, мне это осточертело! – Би резко поднялись с высокого табурета. – Погоди... – словно сдаваясь, поднял руки писатель. – Не манипулируй мной. – А ты не ведись, – парировали Би, правда, за кухонный островок безропотно вернулись. – Я... я не знаю, с чего начать... – Кроули медленно перевёл дыхание и потянулся за сигаретами. – Хозяева курить внутри разрешают? – удивились Би. – Пофиг, выветрится, – бросил Кроули, избегая взгляда друга. – Ну как скажешь, – они тоже щёлкнули зажигалкой, но, сделав пару затяжек, всё-таки пошли открыть окно. В комнату потёк пахнущий зимой, свежий, слегка морозный воздух; на подоконник посыпались готовые растаять в тепле снежинки. – Итак, – Беатриче стряхнули пепел в стеклянную банку из-под оливок. – Давай с самого начала, что ли... Чем ты его так уел? – Говоришь, прямо как Морла, – поморщился писатель. – Даже интонации похожие. – Иди в жопу, – Би нахмурились: сравнение с Агнес за комплимент они при всём желании не сочли бы. – Если уж совсем с начала... – начал Кроули неуверенно, – то начать я, выходит, должен с извинений за наш последний разговор – за ссору, я имею в виду. Точнее... за все те гадости, которыми я тебя тогда, точно помоями, облил. – Проехали. Извинения приняты, кстати, – прищурились Би, ожидая, что же Тони выдаст дальше. – Как бы я тогда ни упорствовал... но, конечно... всё, что ты... что я... – Кроули смешался и запил смущение скотчем. – Я гей, Би. – И чё? Торжественно вручить тебе радужный значок и профсоюзный билет? – Да блин! – всплеснул руками писатель. – Я тут душу тебе изливать пытаюсь, вообще-то! – Ой, прости-прости, – Беатриче нацедили им ещё односолодового. – Что от меня требуется? Аплодисменты? Прикрыть рот рукой и сделать страшные глаза? В обморок с табуретки грохнуться? – Сволочь ты... – пробормотал писатель обидчиво. – Это факт. Хорошо, что ты, наконец, заметил, – радостно закивали Би. – Выпьем же за это! И за твои откровения до кучи. Чокнулись. Помявшись и ещё покурив, Энтони Кроули всё-таки поведал другу о походе с Азирафелем в "Хэрродс", а также о слишком проницательной девушке в отделе мужской одежды и об их с ангелом разговоре про убеждённых холостяков. Беатриче, изо всех сил стараясь совладать с мимикой, мысленно рукоплескали Эзре. Нет, они, конечно, были наслышаны, что как куратор (несмотря на юность и отсутствие образования) Эз крут... Вон, Уорлока из какой ямы вытянул! Но чтобы с Тони справиться... Это надо уметь! – Твоя предыстория, канешн, зашибись, – проговорили они, обдумав услышанное, – но я пока не очень улавливаю суть. Вижу-то я несколько иное: твой Азирафель, светя обглоданной шеей, ходит с таким видом, словно у него на глазах утопили котёнка, а ты ведёшь себя с ним так, будто вы какие-то сраные соседи, причём он тебе ещё и денег должен. Объясни мне толком, кто из вас двоих мудак? То, что оба дебилы, мне и так ясно! – они прикурили очередную сигаретку. – Мудак... здесь, наверное, я, – покаянно покачал головой Кроули. Ему до ужаса не хотелось посвящать друга в приключившийся вчера в супермаркете конфуз, но что-то в выражении лица Би подсказывало: не расскажет сам – они включат инквизитора, и тогда он огребёт. Энтони Кроули не выдержал и, захлёбываясь виски и сигаретным дымом, выложил Беатриче всё: и про то, как ангел признался, что влюблён в него; и про то, как Азирафель поклялся ради него остаться в этом мире; и про изменённый сюжет романа; и про пьяного урода в очереди, из-за которого сам он словил никому не нужный флешбэк. – То есть, ты так и сказал ему: "Веди себя прилично"?.. – потрясённо выговорили Би, не веря своим ушам. Версию Эзры они уже слышали, но тот, получается, самые любопытные подробности намеренно утаил. Не нужно быть Эркюлем Пуаро или мисс Марпл, чтобы догадаться, в каком состоянии вчера был Эз, предвосхищая их приезд и не зная, чего ожидать... Конечно, пацан сам виноват: загнать себя в такой ссаный угол... Но Тони! Блин, Тони!! – Это было жестоко, – подытожили Би вслух. Точно желая покаяться во всех грехах разом, Кроули сбивчиво зачастил: – Я ещё и руку его с плеча сбросил... И кассирше ляпнул, что это мой племянник, чтобы не подумала чего. – Извинился хоть потом? – спросили Би просто интереса ради. – Так... для галочки... не по-настоящему, – сознался Кроули, пряча лицо. "Сам того не понимая, Эз уже получил люлей от кармы," – подумалось Беатриче, но эту мысль они приберегли на потом. – И теперь ты его ещё и вымораживаешь, – проговорили они, словно подводя под излияниями Тони черту. – Получается, что так... – обречённо вздохнул писатель. – Скотство какое, – пробормотали Би, обращаясь вовсе не к другу. Сейчас они могли думать лишь о том, что идиотский фарс, затеянный по пьяни Нес, будет стоить двум хорошим, в общем-то, парням гору нервов, если не психического здоровья. Эз – по дурости или наивности – так увяз в этом дерьме, что ему теперь вовек не выпутаться из щупальцев лжи, которые оплели и его самого, и его любовь к Тони. Да, были у Беатриче давеча некоторые сомнения насчёт кудряшки-херувима. Но теперь, наверное, они готовы ему поверить. Как поступить? Сдержать данное сучке Агнес обещание и смолчать? Или открыть другу правду сейчас, пока ещё не поздно? Может быть, посадить этих сказочных идиотов друг напротив друга и заставить поговорить, наконец, начистоту? Но имеют ли они, Би, на то право? Их ли это война?.. А ведь как бы Тони и Эзу было хорошо вдвоём! Чёрт! Господи! Кто-нибудь! Что же делать? Что же им теперь делать?.. Тони Кроули воспринял прозвучавшие слова на свой, естественно, счёт. И как будто чтобы добить Беатриче, прошептал: – Я люблю его, Би. Безумно люблю. – Пиздец, – припечатали Би и тут же жадно присосались к скотчу, точно это была минералка. Их посетило дикое дежавю: ведь меньше суток назад Эз... То же самое! – Твой этот... как его... Азирафель в курсе? – повторили Беатриче тот самый вопрос, что задавали Эзре. – Вряд ли... не думаю... не уверен... Когда он признался, что влюблён в меня, я ответил, что всё взаимно... – Кроули сбился. – Но те самые банальные три слова я ему не говорил. – Класс... – процедили Би, уже предвкушая, что Тони спросит о том же, о чём прошлой ночью вопрошал Эзра. И друг их не разочаровал. — Как мне быть дальше?.. – прошелестел писатель. – Ну... очень хочется ответить: "хуяк", однако это я приберегу для другого случая, – отозвались Би. – Я не знаю, Тони... честное слово, не знаю. Но вот так вымораживать мальчишку – это ваще за гранью добра и зла. Ты нафига такую хрень творишь? Меня стесняешься, что ли? — Я... я боялся, что ты будешь смеяться надо мной, – признался Кроули. – Или отмочишь что-нибудь в духе: а что тебе, идиот, говорили?.. – Окей. Давай закроем гештальт. Во-первых: ха-ха. Во-вторых: а что тебе, идиот, говорили? – послушно повторили Би с механической интонацией. – И как ты себя теперь чувствуешь? Небо на землю не рухнуло, не? – они с деланым интересом выглянули в открытое окно. – Блин, хватит паясничать... – отмахнулся от друга Кроули почти обессиленно. – Ну так меня тоже чутка покоробило, что ты обо мне такого мнения... – не остались в долгу Беатриче. – Прости, пожалуйста. – Прощён, кретин алкоголический. И перед книжным мальчиком своим извиниться не запамятуй. Он, небось, в ахуе от неожиданности будет. – Би примолкли, хмыкнув каким-то своим мыслям. – И всё? – спросил Кроули неверяще. – А что ещё? Наложить на тебя епитимью? Отхлестать плёткой с шипами? Чего ты от меня ждал-то? – Не знаю... – Шел бы ты баиньки, – покачали Би головой. — И мне б тоже недурно весь этот вискарь из крови выспать... – они задумчиво покосились на опустевший стакан. – Свалить бы из вашего психдома завтра до метели... Кроули ничего на это не ответил. Сочтя тему исчерпанной, он медленно поднялся с табурета и, чуть пошатываясь (виски всё-таки было многовато), двинулся в сторону гостиной. – Ты совсем трёхнутый? — Беатриче красноречивым взглядом указали ему на лестницу. Спорить с лучшим другом писатель не посмел.***
Эзра на этот раз щеколдой пренебрёг. Он слишком устал от всего: от связанных с приездом Би переживаний, от холодности Энтони и от вызывающей тошноту эмоциональной карусели. Юноша даже не нашёл в себе сил, чтобы переодеться, и упал на незаправленную постель, как был – в джинсах и рубашке. Когда дверь с тихим скрипом приоткрылась, он уже успел задремать. – Ангел?.. – шёпотом позвал Кроули, на нетвёрдых ногах переступая порог: пол, казалось, слегка покачивался, так и норовя куда-то отползти. Взору писателя предстало удивительное зрелище: освещённый лишь неверным светом одинокого фонаря, пробивающимся сквозь неплотно задёрнутые шторы, Азирафель, обняв подушку, свернулся калачиком на краю кровати – такой хрупкий, ранимый, беззащитный. На фоне тёмной наволочки его волосы казались снежно-серебряными, а лицо – юным, бледным и слишком печальным даже во сне. Кроули не к месту пришла на память детская сказка о Снежной Королеве, в которой мальчик Кай пытался собрать из кусочков льда слово eternity. Брошенная Би фраза "Теперь ты его ещё и вымораживаешь..." остро полоснула внутри, словно та самая льдинка, что пробила однажды сердце сказочного Кая. Писатель несмело, на цыпочках пересёк спальню и с приглушённым "бум" опустился на колени возле кровати, вглядываясь в лицо спящего ангела. Возможно, он смотрел слишком пристально, слишком долго... Кроули почти испугался, когда под его взглядом длинные ресницы ангела дрогнули, и Азирафель резко распахнул глаза: – Энтони?.. Что ты?.. Что случилось? Кроули не мог найти правильных слов, в его пьяном мозгу не осталось ни одной связной мысли. Целуя ангела в висок, в лоб, в скулу, в по-мальчишески почти гладкий подбородок, в нежную впадинку за ухом – куда только доставали губы – он, задыхаясь от внезапно нахлынувшей наравне с раскаянием нежности, исступлённо шептал: "Прости... прости меня, пожалуйста". – Ну что ты, дорогой мой, о чём ты?.. – вздохнул Эзра в полудрёме, приподнялся на локте и отодвинулся от края. – Не сиди на полу, иди сюда... – Ангел мой... – Кроули неуклюже забрался в постель и увлёк Азирафеля в объятие, устраивая его голову у себя на плече. – Я скучал по тебе, – сказал Эзра просто. – Прости меня... – повторил Кроули. – Был к тебе несправедлив... Больше не повторится. – С Беатриче разговаривал?.. – тотчас же сложил два плюс два Эзра. – Ага. Они подтвердили диагноз: я мудак. Не злись, прошу... – Ничего подобного, душа моя, – Эзра переплёл их пальцы. – Я не злюсь. Я счастлив, что ты здесь, со мной. Кроули чуть склонил голову, прижимаясь губами ко лбу ангела где-то чуть ниже линии роста волос. Эзра глубоко вдохнул смесь запахов виски, сигарет, парфюма Isle of Mаn, который успел изучить до последней остаточной ноты, и улыбнулся: Энтони был такой родной, домашний, трепетный... и демонски пьяный. Мгновение спустя Эзра уже тихо умирал в руках Энтони, лихорадочно отвечая на его отчаянные поцелуи. – Ангел... прошу тебя, ещё... – простонал Кроули ему в рот, едва только Эзра осмелился скользнуть ладонью под край чёрной футболки. – Всё, что пожелаешь... – Эзра прочертил неспешную дорожку из поцелуев вниз по шее Энтони, до ключицы, потом — снова вверх, к уху, где эта соблазнительная маленькая штанга, верхний шарик которой, стоит чуть потянуть за него губами, умеет так сладко перекатываться на кончике языка. – Тебя... тебя, только тебя... – Я твой, душа моя, — Эзра погладил Энтони по щеке, внимательно заглядывая в совершенно шальные медовые глаза, в темноте спальни кажущиеся почти карими. – Хочу ближе, больше... хочу чувствовать тебя... в себе. – Милый, ты абсолютно уверен?.. – тихо спросил Эзра, слегка оторопев от неожиданности. К подобной просьбе он готов не был. Кроули лишь медленно кивнул в ответ и, зарывшись пальцами в мягкие волосы у ангела на затылке, вновь жадно его поцеловал. Сопротивляться искушению было совершенно невозможно, а Эзра отродясь себя к стоикам не причислял. Он никогда ничего ещё так не хотел; ни единого мужчину он не желал столь отчаянно, как Энтони!.. Однако всё-таки у Эзры Фелла были принципы. Затуманенное страстью сознание пронзила яркая вспышка паники: нет, он не смел даже мысли допустить, что наутро Энтони пожалеет! Или того хуже – почти ничего не вспомнит! Нечеловеческим усилием воли заставив себя разорвать поцелуй, Эзра мягко уточнил: – Сколько вы с Би выпили? Смысл вопроса, кажется, не сразу дошёл до писателя. Он резко мотнул головой – волосы разметались по подушке. "Как нимб... огненный," – подумал Эзра, лаская взглядом любимое лицо. – Я не знаю, анг... как обычно... почему ты?.. Кроули вдруг поморщился, словно у него неожиданно заболела или закружилась голова. – Мне кажется... – начал Эзра осторожно, поспешно подбирая слова, чтобы одновременно и объяснить свой отказ, и не расстроить, тем паче – не обидеть Энтони. Однако Кроули не дал ему договорить: – Ангел, меня сейчас стошнит... – выдавил он и попытался подняться. Поборов желание прикрыть лицо рукой, Эзра бережно сжал его плечо: – Тише, дорогой, – принялся увещевать он вполголоса. – Дыши глубже. Давай без резких движений. Полежи так минутку... Вот-вот должно пройти... – Чё-ё-ёрт... – мученически выстонал Кроули, откидывая голову обратно на подушку. – Всё в порядке, – Эзра продолжал сжимать его плечо. – Я рядом. Писатель закрыл глаза и тяжело перевёл дыхание: – Комната вертится... ебучие вертолётики... Эзра позволил себе беззвучно рассмеяться: о боже, Энтони! Какой же он... глупый! И до боли любимый!***
Путь до ванной комнаты дался им непросто. Повиснув у ангела на плече, писатель пытался подрагивающей рукой хвататься за косяки и стены, стараясь при этом удержать в себе упорно рвущийся на волю односолодовый. Когда дверь за Энтони закрылась, Эзра безвольно осел на пол в коридоре: вот уж не так он представлял себе ночь примирения!.. Да что там, ничего он себе не представлял! Эзра предполагал, что дорогой его сердцу писатель продержит его на расстоянии вытянутой руки до самого отъезда Беатриче, а потом просто сделает вид, что ничего не произошло. Из этих размышлений его вырвал шёпот Би. Да... они, оказывается, умеют подкрадываться не хуже Энтони. – Блюёт Тони? – светски поинтересовались откуда-то сверху. Эзра неопределённо развёл руками, не рискуя поднять на Беатриче взгляд, вместо этого с поддельным вниманием изучая их толстые шерстяные носки. – Ничё, ему полезно. Меньше с бодуна страдать будет, – заметили Би. Эзра ничего не ответил. А что тут скажешь? Он уж было понадеялся, что непрошенный собеседник, удовлетворив любопытство, уйдёт, как Беатриче заговорили вновь. – Чтобы ты был в курсе, значится. Тони в своём свинстве покаялся. Он сожалеет. – Я понял, – вяло отозвался Эзра. – Э... нет, Эз, это ещё не всё. Он сказал мне ровно то же самое, что ты вчера. Не знаю уж, хватит ли у него духу тебе признаться, но он тебя любит. Эзра Фелл потрясённо молчал. Би тем временем продолжили: – Мне тут понадобилось... эээ... крепко подумать, – произнесли они со странной неуверенностью. – Тони мне не чужой. Он мой друг. Сто лет его знаю. И сильно мне, понимаешь ли, – они присели на корточки перед Эзрой, – охота в это дело влезть. Особенно после того, что он тут мне выдал. Но! – они остановили вскинувшегося было Эзру рубленым жестом. – Я не стану. Всё-таки не стану. Если так хочется, что аж зудит, причинить кому-нибудь добра, то это первый признак, что как раз не надо. Просто информация тебе, Эз, к размышлению. Хочу, чтобы ты вспомнил мои слова, когда весь этот бедлам закончится: ты, лицедей херов, его первая любовь. Как ты у него прощение вымаливать станешь, как заставишь его поверить – не представляю. Беатриче неслышно поднялись и скрылись за дверью своей комнаты. Слушая доносящийся из-за стены шум воды, Эзра слепо глядел в темноту перед собой. Журчание душа звучало рёвом Ниагарского водопада, и, хотя он нынче виски не пил, Эзра ощутил, как к горлу предательской волной подкатила дурнота.***
К середине января, когда визит неистовых Беатриче стал постепенно блекнуть и выцветать в памяти, Энтони Кроули под предлогом, что надо бы дать старушке "Бентли" размять ржавые поршни, начал заманивать Азирафеля съездить посмотреть руины какого-то средневекового замка. Эзра упираться не стал, хотя, конечно, подозревал, что у "Бентли" с поршнями и прочими шестерёнками полный порядок (в её обществе они успели не раз наведаться в соседний городок – за покупками или просто поужинать в том самом итальянском ресторанчике). Работа над романом продвигалась, по мнению обоих, неплохо. Так отчего бы не позволить себе выходной, не сменить немного обстановку?.. Взаправдашнего замка Эзра Фелл в жизни не видывал (крепость Тауэр не в счёт), и ему было до ужаса любопытно. Бродя вдоль выщербленных ветрами времени стен, юноша не мог не спрашивать себя: кто жил здесь многие сотни лет назад? Как сложились судьбы этих людей? Какие секреты хранят остатки переходов и катакомб? – О чём задумался? – спросил писатель, осторожно привлекая его к себе. Они стояли на небольшой смотровой площадке у крутого обрыва, за которым – куда ни кинь взгляд – лишь низкое сизое небо да ледяное, неспокойное зимнее море. – Обо всём сразу... – протянул Эзра, кладя голову Энтони на плечо. Кроули рассеянно прижался губами к его виску и полувопросительно хмыкнул, словно побуждая договорить. – Здесь... такие разные пейзажи: холмы, долины, озёра, море, – начал Эзра задумчиво. – Погода тоже: дождь, снег, солнце или всё сразу... Удивительно. Небо бывает совсем близко, как сегодня... кажется, оно почти лежит на голове, подними руку – достанешь до облака. – ...А в ясный день, – тихо продолжил писатель, – оно, наоборот, слишком высоко, недосягаемо, недостижимо. – Ага... Эзра повернулся, и они с Энтони оказались лицом к лицу. Всматриваясь в светлые, золотисто-карие глаза напротив, он чувствовал, что тонет... или парит. Слова "я люблю тебя" едва не сорвались с языка, но от переизбытка чувств Эзра как будто онемел. Тогда Энтони поцеловал его. Пускай они стояли на продуваемой всеми ветрами площадке, и ветер с моря бросал в них пригоршни ледяного крошева, это был умопомрачительный, незабываемый поцелуй. – Ты замёрз, – выдохнул Эзра в губы Энтони. – Перчатки в машине остались... как и твои, – Кроули перехватил пальцы ангела и принялся старательно их растирать. – Поедем?.. – Давай. Куда дальше? Обратно? – Не-а, – хитро подмигнул ангелу писатель. – Я тут нагуглил одну ферму неподалёку... Представляешь, у них там... живые лошадки! Не одна Снежинка, а целый табун ей подобных! – Это замечательно, дорогой мой! – улыбнулся Эзра. Он с детства любил лошадей. И когда-то, помнится, ещё на ферме родителей... неплохо держался в седле.