Глава тридцать вторая
Лондонский мост из железа и стали
Build it up with iron and steel, Iron and steel, iron and steel, Build it up with iron and steel, My fair lady. Iron and steel will bend and bow, Bend and bow, bend and bow, Iron and steel will bend and bow, My fair lady.
Эрик Диздимен (как нам с вами, мой славный читатель, ведомо) воскресный "Старбакс" тихо ненавидел. Особенно если учесть, что Рейв и Ана – гады совершенно неуёмные – всю неделю носились с ним, как геймановский Авель – с яйцом гаргульи. Триумфального возвращения на Беркли, 52, увы, не случилось, потому что: "Доставку сама приму! Не выходи на улицу, там дует!" – поутру вопила Анафема, подрываясь к двери чёрного хода. "Не трожь канистры! Они ж тяжеленные! Сам передвину!" – верещал тощий Рейвен в вечернюю уже смену. Эрик лишь всплескивал руками в бессильном гневе: не инвалид же он, право слово! А тут ещё мама в вотсап написывает: "Сынок, ты покушал?"; "Не кури много, береги лёгкие"; "Что на ужин приготовить?" и прочее. Что ж, не будем винить Эрика в том, что к концу очередного рабочего дня он был готов крушить и убивать. В глухой тоске протирая чашки, мистер Диздимен вполуха слушал доносящийся из пустого зала бубнёж оскорблённого в лучших чувствах Рейвена: – ...Вот Энни мне и говорит: возьми, мол, с собой Уэнсли, пусть пацан к спорту приобщается, за себя постоять учится, бла-бла-бла... Да чтоб я ещё хоть раз эту ведьму послушал! Этот ваш Уэнслидейл – даром что каляка-маляка очкастая! – мне чуть все рёбра не переломал! Не пацан, а машина для убийств какая-то! Да ни за что в жизни! Чтоб я ещё хоть раз с ним на спарринг встал?! Вот уж увольте, я не суицидник! Каратист Рейвен, посрамлённый малолетним неофитом, разорялся бы ещё долго, но его прочувствованную тираду прервал звук открывающейся двери. Супер!.. Посетитель под закрытие нарисовался!.. Ах, это всего лишь Ал! Ну ладно тогда... – Добрый вечер, – робко поздоровался художник и смущённо потупился. – Привет! Тебе как обычно? – попытался изобразить дежурную улыбку Эрик и тотчас же себя обругал дураком и рохлей: стоит тут, лыбится напарнику на радость. Эта глиста в переднике потом своими шуточками-прибауточками житья же не даст! Однако Рейвен на вошедшего как будто внимания не обратил. Скользнув по Альбусу ничего не выражающим взглядом, бариста кивнул в знак приветствия и вернулся к протиранию столов. – Вы, наверное, уже закрываетесь... – протянул художник неуверенно. – Что, я чаю тебе не заварю, что ли? – делано возмутился Эрик. – Припозднился ты нынче. – Экзамен... – вздохнул Альбус и, прислонив плоскую чёрную сумку к стене, сделал пару несмелых шагов к стойке. Эрик помимо воли залюбовался длинными стройными ногами и узкими бёдрами Ала. Редко на ком светлые джинсы-скинни настолько офигительно сидят. Кхм... Блин. – Эрлс!.. – из зала раздался глас вопиющего Рейвена. – Ты меня не отпустишь сегодня чуток пораньше, а? Я тут закончил вроде бы... – Валяй... точнее, вали. В туман, – великодушно разрешил Эрик. – Повезло тебе, Рейв, я сегодня добрый и как раз могу задержаться. Смену, так и быть, закрою. – Спа-а-сибище! – ганец на мгновение сложил ладони в благодарственном жесте и, на ходу развязывая коричневый фартук, рванул в подсобку, где на продавленном бочку Санчо дремал его древний Redmi. Рейвену не терпелось написать Анафеме: художник опять пришёл! И он (ай да умничка!) нашёл повод галантно слиться и оставить Альбуса с Эриком наедине. – Садись, – Эрик кивнул в сторону окончательно опустевшего зала. – Чай тебе сейчас принесу, – он резко отвернулся, притворяясь, что занят поисками подходящей посуды. На самом деле, Эрик Диздимен скрывал проступивший на скулах румянец. Сдув чёлку на бок, Альбус пробормотал: "Благодарю!" – и направился к своему любимому столику в углу. Эрик проводил его долгим взглядом и вздохнул, про себя прибавив: "Красивый, зараза!". Когда пирамидка ассама вдоволь набултыхалась в кипятке и чай можно было считать заваренным, Эрик водрузил чайник и две (предусмотрительно!) чашки на поднос. Поразмыслив, он достал из-под стойки щербатый лоток Tupperware с маминым кунжутным печеньем. В отдалении хлопнула дверь: Рейв явно смотался через чёрный ход. Ну и что, сказал себе Эрик, пусть топает. Официально они всё равно уж пять минут как закрыты. Перевернув табличку на двери, он подхватил поднос и уверенно (насколько позволяли подгибающиеся от волнения колени) двинулся к дальнему столику. — Я тебя точно не задерживаю? – Альбус поднял глаза от книги. – За счёт заведения, – Эрик поставил перед художником чашку и присел на краешек стула напротив. – Не возражаешь? Я могу... уйти... – Что ты?! – внезапно воскликнул Альбус. – Я рад... твоей компании. – Печеньки мама пекла, – похвастался Эрик. – Угощайся. Вкуснющие! Вовсе не та пластиковая фигня, что здесь продаётся. – Спасибо, – шепнул Альбус и снова отвёл взгляд. – Как экзамен? Что сдавал? – тщась заполнить повисшую паузу, спросил Эрик, по-хозяйски разливая чай. – История искусства. Античность, – с готовностью отозвался Альбус. – Звучит впечатляюще... – хмыкнул Эрик, совершенно не представляя, о чём идёт речь. – Так только на первый взгляд кажется, – признался художник. – Это... такой очень, я бы сказал, абстрактный предмет. Скорее про историю, чем про искусство. Своеобразный... – он сделал неопределённый жест рукой (Эрик отметил запачканный в чёрной краске обшлаг рукава), – салат из философии, литературы, религии, архитектуры, скульптуры... Всё в кучу. Чёрт ногу сломит... – Альбус подавил робкий смешок. – А зачем ты её выбрал? Историю эту?.. – Эрик пододвинул печенье поближе к стеснительному собеседнику. – Или это обязаловка? – Можно и так сказать, – ответил Альбус уклончиво. – Моя будущая специальность называется "Искусствоведение", поэтому я обязан иметь, как выражается один наш профессор, широкий кругозор. – Погоди... – перебил его Эрик, отхлёбывая чай. – Ты же художник! Ты ж рисуешь... в смысле пишешь! – Ну да, – Альбус убрал со лба непослушную пепельную чёлку. – Но учусь на искусствоведа... Это... как бы тебе объяснить... компромисс. – Расскажешь? – попросил Эрик. Альбус не посмел отказать своему вдохновению. – Понимаешь, – начал он, задумчиво водя кончиком среднего пальца по ободку чашки, – я с детства мечтал писать картины... Мне всегда говорили, что у меня талант... и всякое такое прочее... вот я и загордился, а в старших классах совсем расслабился. А-levels сдал почти прилично, а вот творческий конкурс потом... не прошёл. Получил, как выразилась моя бабушка (она, кстати, довольно известный литературный критик), щелчок по носу. Вот... Бесплатное отделение мне уже не светило... пришлось заключить сделку с дьяволом. С бабулей, я имею в виду. – И в чём суть сделки? – поинтересовался Эрик, хотя заранее предполагал ответ. – Бабушка платит за мою учёбу, – понурился Альбус, словно признавался в чём-то постыдном, – на факультете, который сама для меня выбрала. А я могу рисовать... в свободное время, если это не сказывается на оценках. – Блин... сурово, – Эрик не знал, что тут можно добавить: ситуация Ала совсем не казалась ему патовой. Была б у него такая щедрая литературная бабушка! – А почему она выбрала для тебя именно этот факультет? – Искусствоведение? – Альбус был слегка удивлён вопросом. – Тут всё просто: по её мнению, именно здесь меня научат трезво смотреть на живопись, оценивать произведения искусства разных эпох... Она называет это культурным контекстом. Я смогу, как она любит повторять, курировать выставки, сотрудничать с аукционными домами и тому подобное. – В общем, бабуля печётся, чтобы ты после её смерти без куска хлеба не остался, – подытожил Эрик. Такой подход он понимал и уважал. – Типа того, – согласился Альбус, допивая чай. – Я, наверное, пойду... – Ну... если ты спешишь... – Эрик потупился. – Отнюдь, – улыбнулся Альбус. – Тогда дай мне пять минут: я всё закрою, врублю сигналку, и выйдем вместе с чёрного хода. – Конечно, – художник просветлел лицом.***
– Тебе в какую сторону? – осторожно полюбопытствовал Альбус. Они с Эриком курили на заднем крыльце, в обществе мусорных бачков и в окружении пустых картонных коробок, которые служба раздельного сбора ещё не успела оприходовать. – В Банглатаун, – сознался Диздимен. – М-м-м... нам почти по пути, – соврал обитающий неподалёку (в респектабельном Мейфэре) Альбус: уж больно ему хотелось продлить этот вечер... и проводить Эрика. – Метро или автобус? – Пошли на остановку? – предложил Эрик. Подземкой было бы, конечно, быстрее и проще... Но так они подольше поболтают. Кто стал бы пенять мистеру Диздимену, что он выдумал столь мелкую хитрость?..***
Агнес Нуттер бросила чемодан, пальто и сумку с ноутбуком в прихожей. Не зажигая света и не снимая туфель, она медленно проковыляла вверх по лестнице. Пустой дом встретил профессора гулкой тишиной. Каждый удар каблуков о дубовые ступеньки отдавался предвестником тупой боли в висках. Как же этот долбаный Глазго дорого ей дался!.. И Тони ещё со своими истериками! И Эзра! Дивного юношу Эзру Фелла отчаянно хотелось укокошить, удавить собственными руками! – И ты, мелочь безусая, ещё будешь мне угрожать?! – со смешанным с изумлением гневом в который раз повторила Агнес Нуттер. В произошедшее не верилось... Пройдя через неприветливую, напоминающую музейный зал гостиную, профессор остановилась на пороге кухни, обессиленно прислонившись к косяку. – Худшая неделя в моей жизни... – пробормотала она и не спеша направилась к холодильнику, в недрах которого хозяйку терпеливо дожидалась не одна бутылка новозеландского Mount Fishtail. Вслепую отыскав на полке бокал, Агнес Нуттер щедро плеснула себе холодного, отдающего зелёным крыжовником вина. Лёдику бы ещё пару кубиков сюда – и в совиньоне обещанная бузина проснётся... На мгновение идея наполнить ведёрко льдом и зарыться в него лицом показалась профессору почти привлекательной. Боже, дьяволе, кто-нибудь, как же она ненавидела самолёты с их пыльными салонами, спёртым воздухом, дурацкой бурдой вместо кофе и неудобными (даже в первом классе) креслами! Сраные небесные автобусы! Хорошо, хоть не из Таллинна какого-нибудь летела... — Ванна... мне сроч-но нуж-на ван-на, – по слогам проговорила Агнес в темноту и в изнеможении опустилась на стул; сил подняться ещё на один пролёт не было. Профессор вытащила из кармана приталенного пиджака айфон и полоснула ногтем по экрану, открывая мессенджер. Поговорить бы с кем... Пожалиться бы на то, какой Тони драматичный мудак, а Эзра... Эзра-то каким неблагодарным уродцем оказался! Агнес в задумчивости изучала немаленький список контактов на экране. Первой на очереди была Аночка. Нет, ей не позвонишь: дочка трубку принципиально с января не берёт... В чате лишь односложные ответы: "окей", "спасибо, справляюсь", "ничего не нужно". Агнес Нуттер грустно взглянула на статус в вотсапе: Ана была в сети в семь утра. – Две смены в "Старбаксе", значит... – вздохнула профессор. – Эк угораздило же... Может быть, набрать Беатриче? Агнес сделала ещё пару глотков вина и, пока пила, от этой идеи тоже отказалась: страшно представить, каким трёхэтажным её Беа обложат... Да и не стоит Беатриче в подробности посвящать пока. Пусть сами с Тони и Эзрой разбираются постфактум... как знают. Гэйб? С ним поболтать, что ли? Этот, может, даже согласится приехать на ночь глядя... Напиться вместе, как в старые времена... потом положить его спать в гостевой, чтоб наутро проснуться не в пустом доме хотя бы?.. Агнес Нуттер в сердцах отшвырнула айфон, так никому не написав и не позвонив. Две сотни контактов в телефонной книге, а поговорить-то и не с кем! Где это видано?! — Куда-то опять не туда я свернула... – посетовала она, рассматривая блестящий в неверном свете умирающего экрана бок бокала. – Да хуй бы с ним! Впервой ли? Прорвёмся!.. С этими словами профессор Нуттер медленно поднялась со стула и, подхватив початую бутылку вина, двинулась прочь из кухни. Ванну... она обещала себе ванну.***
К середине марта Габриэль Бомгард уже вполне обжился в новой квартире. Руководствуясь известным буддистским коаном, который гласил, что ремонт закончить нельзя – его можно лишь временно приостановить, господин артист отложил поклейку обоев до лучших времён. Пусть Бегемот сначала старые окончательно обдерёт, что ли?.. Следует отдать мессиру должное, стены он полосовал тщательно и самозабвенно, невзирая на наличие дорогой (и бесполезной) когтеточки. Спал его инфернальное величество (несмотря на разбросанные по квартире лежанки) исключительно в рабской постели, предпочтительно – у Габриэля на голове, чем до красных глаз бесил изредка остававшихся на ночь Беатриче. Нынче же был поистине исключительный вечер: объевшись пиццы с ветчиной, Бегемот подрёмывал на ковре, не стремясь на кровать и не мешая рабам залипать в ноутбук, где на Нетфликсе у них шёл очередной эпизод "Игры в кальмара". – Этот Суньхуйвчай такой убогий... – откомментировали Би, потягивая пиво прямо из горлышка. – Малодушный лох, – согласился Габриэль. – Пиццу ещё будешь? – Блин, я обожратушки, – вздохнули Би, поглаживая себя по впалому животу, скрытому безразмерной футболкой бойфренда. – Хотя... давай кусочек. Чего там Бегемот не дохавал? – Ветчину объел, гад... Но сыр оставил, эстет... – Значит, этот сыр говно, – констатировали Би. – Помнишь, как он пармезан спиздил? – они довольно осклабились. – Сразу ясно: Италия, качество белиссимо опиздюлиссимо, мать их! Ты колченогого глистогонил, кстать? – Ага. Дважды. – Ну тогда ладно. Дожрём за господином. – Дожрём, лапа. – Фу блять, – Би с напускной злостью шлёпнули Габриэля по запястью. – Не зови меня так! – А как мне тебя звать? Ваше адское великолепие? Это за котом зарезервировано... – отшутился Габриэль. – Бляха муха, и тут меня обскакал одноглазый! – усмехнулись Би, с комфортом устраиваясь на широком плече мистера Кашемира и пожёвывая хрустящую корочку пиццы. На ковре Бегемот разразился удовлетворённой отрыжкой: счастливые рабы – благоденствующий хозяин.***
Ньютон "Владыка Трандуил" Пульсифер методично апгрейдил ведьминский макбук, изредка бросая озабоченные взгляды то в один притаившийся на его заставленном пустыми кружками столе монитор, то в другой (игровой и "рабочий", если вам любопытно, мой славный читатель). Луишемский хакер, или широко известный в узких даркнетовских кругах взломщик, мучился бессонницей и сомнениями... Только что наступило двадцать седьмое марта — ровно три месяца с тех пор, как Ана, прижимая к груди икеевский баул, с рюкзачком Эзры за плечами в вихре юбок ворвалась в его скромную хоббичье-эльфийскую обитель. Она не была, строго говоря, его девушкой... Сказать по правде, девушек у Ньютона и до появления Анафемы не водилось. Но они с ней были... почти как Бонни и Клайд, как Сид и Нэнси, как Арагорн и Арвен, балрог раздери! Они делили эту квартирку, сообща искали Эзру, вместе заботились об Эрике, вдвоём поддерживали безутешного Уорлока и приунывших Уэнсли и Пеппер!.. Ньютон не ложился спать – всегда дожидался Ану с вечерней смены в кофейне. Даже если он, стесняясь, не выходил из комнаты – ему достаточно было уловить скрежет проворачиваемого в несмазанном замке ключа, чтобы увериться: с ней всё в порядке, вернулась... И вот сейчас, когда Анафема доверила ему свой лэптоп... у него есть шанс намекнуть ей... Или даже нет, не намекнуть! Просто заставить эту удивительную девушку улыбнуться!.. И Ньютон решился. Вместе с апгрейдами он загрузил в систему программку собственного сочинения, подцепленную под его базы данных: всякий раз, стоит Ане открыть почту или текстовый редактор, по её экрану будет проплывать цветок. В галерее хакера было около тысячи оцифрованных анимированных изображений. Ньют понадеялся, что на первое время этого запаса хватит. А потом... вдруг Ане потребуется кеш почистить или ещё что? Он просто освежит код, добавит новую анимацию, цвета... Нынче Ньютон не ждал Анафему до раннего утра как минимум: ребята отмечали день рождения Эрика. Самого Владыку тоже активно приглашали, но пиву, карри и караоке он предпочёл другие занятия... Вот эту программку свою, например. А если по-честному, Ньюту всегда было неуютно среди людей. Шумным компаниям он с ранней юности предпочитал всевозможные механизмы, а теперь – онлайн-игрушки или общество молчаливых и понятливых искинов. Поэтому, когда без малого в два пополуночи в дверь позвонили, Ньютон слегка опешил: у Анафемы ведь есть ключ... Не торопясь открывать непрошеному визитёру, хакер заглянул в глазок. На секунду ему показалось, что он лишился рассудка: на пороге стоял... очень бледный Эзра Фелл. Когда из-за двери послышалось слабое: "Впусти меня, пожалуйста..." – Ньютон застыл в нерешительности: он вдруг ощутил себя персонажем фильма ужасов – из тех, за кем приходит оборотень или демон, прикрывшись личиной лучшего друга. Пока Владыка приходил в себя и собирался с мыслями, из-за двери повторили уже настойчивей: "Ньют, прошу тебя! Я знаю, что ты, должно быть, ужасно на меня зол... Би предупреждали... но мне совершенно некуда больше идти!". Умоляющие интонации вкупе со знакомым голосом сделали своё дело. Прямо как в кино... – Входи, друг, – хакер неосознанно выдал переиначенную цитату из Толкина и, распахнув дверь, отступил в сторону, чтобы пропустить Эзру в квартиру.