Конец третьей части
Глава тридцать третья
Операция "Слёзы Мюссо". Финал
“I’ll tell you the story of the wave and the rock. It’s an old story. Older than we are. Listen. Once upon a time there was a wave who loved a rock in the sea, let us say in the Bay of Capri. The wave foamed and swirled around the rock, she kissed him day and night, she embraced him with her white arms, she sighed and wept and besought him to come to her. She loved him and stormed about him and in that way slowly undermined him, and one day he yielded, completely undermined, and sank into her arms." “And suddenly he was no longer a rock to be played with, to be loved, to be dreamed of. He was only a block of stone at the bottom of the sea, drowned in her. The wave felt disappointed and deceived and looked for another rock." “What does that mean? He should have remained a rock.” “The wave always says that. But things that move are stronger than immovable things. Water is stronger than rocks.” Erich Maria Remarque Эзра Фелл отложил книгу на прикроватный столик, погасил ночник – единственный источник света в их с Энтони спальне – и медленно, будто в трансе, подошёл к окну, за которым в традициях лучших образцов жанра готического романа шумели, нагоняя саспенс и тоску, тёмные, по-зимнему безлистные кроны деревьев. Юноша надолго застыл, всматриваясь в февральскую ночь. Одна непокорная ветка без устали царапала стекло; звук был такой, словно стучится кто-то. Настойчиво так скребётся – мурашки по коже. Эзра поёжился и, малодушно отводя глаза, резко задёрнул плотные шторы. Приказав себе не слушать потусторонних шепотков и не фантазировать о крючковатых пальцах с загнутыми чёрными когтями (читай: не придумывать глупостей), он вернулся в постель, где, обняв подушку, утомлённый длинным днём и убаюканный его ласками, глубоко и мирно спал Энтони. Эзру терзала бессонница. Осторожно (только бы любимого не разбудить!) он скользнул обратно под одеяло: лицо Энтони было слишком безмятежно во сне, а во мраке казалось неестественно бледным, словно сам Смерть коснулся его лба своей печатью. Задыхаясь от ужаса явившегося ему видения, Эзра несмело протянул руку и чуть подрагивающими пальцами дотронулся до едва приоткрытых губ писателя – тёплые. "Ты дышишь," – прошептал Эзра облегчённо и беззвучно, на выдохе всхлипнул, ведь на мгновение он увидел в Энтони сходство с Томасом Чаттертоном, увековеченным на полотне Генри Уоллеса. Гнать, гнать этот образ прочь из головы! "Господи!.." – взмолился Эзра, сам не зная кому: адресат его молитв был, как водится, недоступен. Минувший день, трудами профессора Нуттер ставший для Эзры сущим кошмаром, грозился перетечь в долгую ночь, полную горьких дум и переживаний, поделиться которыми юноше было решительно не с кем. Да, он и раньше боялся потерять Энтони, обмирая от страха перед приездом Беатриче... Но тогда у него ещё теплилась надежда: быть может, всё обойдётся? Сейчас же Эзра Фелл мучительно свыкался с мыслью, что придуманная Агнес операция "Слёзы Мюссо" неумолимо приближается к завершению... И он – он совершенно бессилен! Не в его власти что-либо изменить!.. Эзра не мог не думать о том, что признайся он Энтони в обмане в декабре, то мог бы ещё вымолить прощение!.. Но сейчас... статисту вскоре пора раскрыть себя и уйти со сцены, пусть это и разрывает его несчастное сердце.***
О мой терпеливый читатель! В прошлый раз мы простились с вами в ночь на двадцать седьмое марта, спустя месяц с небольшим после событий, чуть выше описанных мною. Я обещался раскрыть вам все тайны, и я своё слово сдержу, чего бы это пред очами безжалостного Хроноса мне ни стоило. О чём печалится Эзра? Что вновь навело его на тяжкие думы? Сейчас узнаем. Представьте себе зал прилёта; необязательно, чтобы это был непременно Глазго, любой знакомый вам аэропорт подойдёт, ибо все они в чём-то похожи. Здесь я имею в виду вовсе не однотипные рекламные щиты или разбросанные тут и там тележки, не магазинчики со всякой всячиной (невкусный кофе, подсохшая выпечка, вода и журналы – для тех, кто не читает с экрана) и даже не извивающиеся пыльными уроборосами чёрные ленты в зоне выдачи багажа, где чемоданы-счастливчики, которые грузчики авиакомпаний не уронили в никуда по дороге, ползут по кругу, словно покорные души в колесе Сансары, в ожидании, когда же хозяин избавит их от бессмысленного кружения. В аэропортах, сколь бы необъятны или крохотны они ни были, в какой бы точке земного шара вы ни оказались, будь то Салоники или Шанхай, атмосфера всегда одна и та же: деловитость командированных сливается с радостным предвкушением праздных путешественников и суетной нервозностью встречающих, рождая непередаваемый коктейль из эмоций. Глотнув такого воздуха единожды, уже вовек не забудешь. Итак, на дворе двадцать первое февраля. Агнес Нуттер, вооружённая ноутбуком и гружённая преогромным чемоданом, в котором (помимо её баснословно дорогой одежды) таилась слегка помятая личина Мари Шанталь, прибыла в Шотландию.***
Эзра в аэропорту отродясь не бывал и на самолёте, конечно же, никогда не летал, а потому истинное потрясение, которое мог бы испытать оказавшийся в гуще разношерстной толпы Азирафель, ему даже не пришлось изображать. – Смотри, ангел, вон там на табло циферки и надпись "Лондон" – это рейс Агнес. Сел по расписанию, – Кроули ободряюще сжал его руку. – Старая черепаха, небось, первым классом летела, так что вот-вот появится. Профессор не заставила себя долго ждать. Оттолкнув в сторону чемодан, неуловимо напоминающий гроб, в котором мог бы путешествовать сам Хозяин из сериала "Штамм", Агнес Нуттер бодро процокала к своему подопечному. – В кои-то веки не опоздал! – возвестила она, показательно приобняв писателя и чмокнув его в слегка небритую щёку. – Азирафель! Мистер Фелл, лапушка, как дела? Как Шотландия? Тони не занудствует, не обижает? – позабыв до поры о Кроули, переключилась она на Эзру. – Спасибо, проф... Агнес, всё прекрасно, – с трудом выдавил тот, бросая слегка взволнованный взгляд на писателя. – Мы с Энтони отлично ладим!.. – Более того, – уверенно перебил его Кроули. – Сообщаю тебе, моя дражайшая Морла, сразу несколько новостей кряду, а то потом смелость меня покинет, – он ухмыльнулся, заставив присутствующих усомниться в пассаже про смелость. — Ангел, – писатель снова сжал пальцы Эзры, – обещал мне не возвращаться на страницы книги. Мы вместе. В смысле: вместе-вместе. И я, оказывается, гей. – С чем тебя и поздравляю, – не позволяя повиснуть паузе, быстро проговорила Агнес с непонятным, однако, выражением лица. "Вот же блять! Не наврали Беатриче!" – пронеслось в профессорском мозгу. – "Если можно было осложнить мне жизнь, то мальчики, мать их не мать, справились на отлично!" Скосив глаза на Эзру, несколько оторопевшего от прозвучавших откровений, Агнес Нуттер кивнула на чудовищный чемодан. – Ты, кажется, обещал мне полбокала винишка, горбуху багета и новую главку, Тони. Влачите, ребятки, реквизит на парковку. Отель я себе с завтрашнего дня забронировала, так что сегодня переночую у вас, – поставила она писателя перед фактом. – Тем более что... вторая спальня, как ты только что изволил мне похвастаться, вам явно без надобности. Нечего добру пропадать. Кроули слегка ошалел от такого напора; Эзра же, изображая адаптировавшегося к двадцать первому столетию джентльмена позапрошлого века, но при этом всё-таки предательски алея щеками, подхватил профессора Нуттер под локоть и осведомился: – Как ваше путешествие? Надеюсь, оно было приятным? – Чуть всю душу не выблевала, – доверительно поведала Агнес. Кроули тихо выматерился. Эзра счёл своим долгом притвориться, что не расслышал признания дамы.***
Любил ли Энтони Кроули встречи с читателями?.. Нет! Нет и ещё раз нет! Категорически. Возможно, в юности... в самом начале карьеры фишка с переодеванием виделась ему задорным приколом. И признание, естественно, льстило тщеславию начинающего беллетриста. Однако шли годы... Исчезла новизна, и маскарад ему, мягко сказать, приелся. Иногда, ещё задолго до The Ashes of Eden, Энтони Кроули баловал себя незамысловатой фантазией: однажды он напишет непревзойдённый роман! Вот прямо так: сядет и напишет – на одном дыхании, как "Искушение в Эдеме" написал когда-то! Такой роман, чтобы призраки всех сестёр Бронте (которых он отродясь не читал) повторно сдохли разом от кислой зависти! И тогда... на очередной встрече с читателями, непременно выслушав энное восторженное "Мари, ваше творчество – моя отдушина! Оно изменило мою жизнь!" – он гордо сорвёт с головы шляпку с идиотскими розами, театральным жестом отбросит подальше очки и своим нормальным голосом скажет: "Меня зовут Энтони Кроули. Это я настоящий автор всех романов Мари Шанталь. Всё это время вы добросовестно заблуждались исключительно по моей вине, славные леди, и прошу простить мне эту мистификацию. Я лишь хотел доказать вам, что мужчина способен писать о любви". Дальше – в зависимости от количества выпитого – события развивались по-разному. Порой (это всё скотч виноват!) дело даже до литературной премии доходило... Но чаще читательницы тихо недоумевали, вынося в итоге вердикт вполне благосклонный: "Ну ладно... кем бы вы ни были, Мари, мы вас обожаем..." К сожалению, чем дальше, тем сложнее Энтони Кроули давались романы в жанре bodice ripper... как и встречи с их потребителями. К декабрю две тысячи двадцать первого, почти готовый признаться себе, что исписался, Кроули не мог выносить ни те... ни этих: ему откровенно претила эта пошлая показуха. Его мутило от селфи, подташнивало от предвкушения необходимости подписывать экземпляры: "Милой Аликс от Мари! С любовью!" или "Вы душка, Карен! Обнимаю, Мари" и прочая бла-бла-бла. Фу блять! Бу-э-э-э! "Дорогой профессор Гур! Что ж вы меня не остановили?! Что ж мозги не вправили?!" – не раз, захлёбываясь пьяными слезами, стенал писатель, запершись в своей шикарной квартире в Мейфэре, где слышали его разве что фиалки да бегонии. Нынче же, на его беду, Мейфэр был далеко и не более достижим, чем альфа Центавра. Энтони Кроули, облачённый в строгое, с кружевными манжетами и высоким воротником, скрывающим кадык, чёрное, словно бездны ада, платье в пол, а также отороченный лисой (почти как настоящая!) бархатный пиджак глубокого оттенка бургунди, при неизменной шляпке и тёмных очках от Valentino, с незажжённой сигаретой (Агнес подогнала даже тонкий мундштук, вот предусмотрительная ведьма!) подпирал стену возле чёрного хода Waterstones. Короткие бордовые ногти (аккуратность маникюра – заслуга дотошного ангела), слой проверенной диоровской штукатурки, под которым томилась змея на виске, помада оттенка Bruised Plum (чтоб ты, Том Форд, сливами своими подавился!) и массивная брошь из необработанного янтаря в тон глаз (а хули она нужна, коли очки ни черта наружу не пропускают?!) завершали образ. – Меня на хрен сейчас вырвет от этого цирка! – поморщился писатель. – Дорогой, – раздался голос Азирафеля откуда-то из-за спины, – профессор Нуттер зовёт. Читатели всё прибывают. Она просила передать: "Твой выход". Профессорское "блять" Эзра благоразумно опустил. Кроули обречённо вздохнул: – Чувствую себя сраным пугалом, обряженным в хеллоуинский костюм... – принялся причитать (не хуже всемирно известной Ярославны) он. – Опять тёток обманывать. Стыдно... – Ты выглядишь потрясающе... тебе очень идёт, – позволил себе мгновение искренности Эзра. О Господи, дьяволе, кто-нибудь! Как же ему хотелось вырвать Энтони из велюрово-гипюрового плена, сорвать с него это умопомрачительное платье, обнажая тонкие ключицы, плечи с нежной россыпью веснушек, стройную талию и узкие бёдра... А его щиколотки, обтянутые чёрными чулками!.. Точёные косточки лодыжек, скрытые длинным подолом, обманчиво хрупкие на контрасте с массивными каблуками туфель... Господи, о чём он думает, у Энтони же мероприятие! – Как всегда, ты слишком добр, мой любимый ангел, – пробормотал Кроули и, тенью поцелуя коснувшись уголка рта Азирафеля, прошествовал на предусмотренную контрактом экзекуцию. И, к чести писателя следует заметить, по пути он ни разу не споткнулся.***
– Разочаровываешь ты меня, Тони... – произнесла Агнес вполголоса, присаживаясь напротив своего подопечного. Последние фанаты только что покинули Waterstones. Два часа наедине с ними показались Энтони Кроули вечностью. – Что тебе опять не слава сатане? – устало вздохнул он, снимая очки и потирая переносицу. – Тоналку размажешь, – предупредила Агнес отстранённо. – Фиг бы с ней, – бросил писатель. – Чем я вашему черепашьему величеству нынче не угодил? – Тони... – Агнес ласково накрыла рукою его ладонь. – Это уже не первая автограф-сессия, на которой я отмечаю, насколько ты стал рассеян, холоден... В тебе нет ни капли энтузиазма, заинтересованности! Ты точно повинность отрабатываешь! – И чё? – резко оборвал своего литагента писатель. – К твоему безразличию я уже начала привыкать, – продолжила Агнес, как будто не обратив внимания на его хамство. – Но теперь ты стал с публикой почти что груб! Это немыслимо! Неслыханно! Так. Делать. Нельзя. – понизив голос, прошипела она с нескрываемым раздражением. – То есть Нил Гейман может хреначить своих фанов в хвост и в гриву, а я – нет? – Тони, ау, алё! Ты у нас далеко не Нил Гейман! – взвилась Агнес. – Ты даже... какое бы сравнение подобрать... не Анн и Серж Голон! – И чё? – повторил Кроули, прищурившись. – А то, дурачина, что это наши с тобой продажи! – почти вскричала Агнес: она едва владела собой. – Твои роялти и мои комиссионные. Наш бизнес! Наша работа! Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что каждый ушедший читатель – это минус проданная книга? Минус две, три, четыре книги? – И чё? – в третий раз осведомился писатель. – Не чёкай мне тут! И не плюй в колодец, из которого тебе ещё хлебать и хлебать зинфандель! Ты – с таким отношением – потеряешь аудиторию! Причём скорее рано, чем поздно! – в сердцах воскликнула профессор. Эзра, до сих подслушивавший их разговор, притаившись за книжной полкой, воровато выглянул из-за батареи цветных корешков. Он вновь ощутил себя бесполезным реквизитом. Ему до боли хотелось вмешаться, но нет... предметам мебели слова не давали. – Да хрен с этой аудиторией! Насрать на неё! Другую найду! – громким шёпотом отвечал Кроули, нимало не стесняясь находившихся в зале продавцов-консультантов и покупателей. – Хорошо. Окей, — слишком легко, на первый взгляд, пошла на попятную Агнес, – ну а что ты можешь предложить? – The Ashes of Eden, конечно же, – развёл тот руками, как будто это было нечто само собой разумеющееся. – А где готовый текст? Почему рукопись ещё не у меня на столе?! – парировала Агнес. – И главное, где гарантия, что ты в адекватные сроки создашь продаваемый роман? – выплюнула она щедрую порцию яда. – Ты застрял на шестнадцатой главе, если мне не изменяет память. Где подвижки? – Текст готов на две трети... концепция прописана... ты ж в курсе... – оторопев, писатель даже сбавил тон. – Ну... – Агнес раздумчиво покачала головой. – Пойдём-ка покурим... без соглядатаев, – профессор многозначительно сощурилась на продавцов, навостривших любопытные уши, да на бескрайние книжные полки, за которыми таился Эзра. Энтони Кроули безрадостно потащился к чёрному ходу; Эзра осторожно прокрался следом. Да, может быть, права слова он не имел, но вот так бросить Энтони на растерзание профессору Нуттер... он бы ни за что! Да он просто не может так поступить! – Тони... милый, – Агнес с явным удовольствием затянулась тонкой папироской, – ты хрен знает чем занимаешься, но только не делом, давай уж по правде! – Офигеть какие новости пошли... – писатель выдохнул дым, неверяще уставившись на готовую бросить в него очередным упрёком Морлу. – И чем это я таким, по-твоему, занимаюсь? – Бухаешь, как рыба-пила, катаешься на лошадках и самозабвенно трахаешься с героем – на минуточку! – своего же неоконченного романа, – отчеканила Агнес. – Вроде бы ничего не упустила. Насыщенная у тебя нынче жизнь. – Да ты... да блин... да иди ты! – заорал Кроули, отбрасывая недокуренную сигарету вместе с мундштуком. – Чего это мы так разоряемся, мистер оскорблённая невинность? – язвительно поинтересовалась Агнес. – Я в чём-то ошиблась? Раньше ты хотя бы пытался писать. О твоём же будущем пекусь, дурилка, – прибавила она с притворной обидой. Энтони Кроули почуял фальшь: – Так я и пишу! – взъярился он. – Столько лет, Нес!.. Столько лет я терпел твой диктат, твоё давление! Без продыху! Больше не хочу! Не желаю! От-ка-зы-ва-юсь! – забыв о приличиях, по слогам проорал писатель. – Отныне я работаю в своём режиме! И новая глава The Ashes of Eden будет тогда, когда мне – слышишь?! – мне заблагорассудится, а не тогда, когда ты этого потребуешь! Ебал я твои сраные графики и дедлайны! С этими словами Энтони Кроули, по-анафемовски взмахнув юбками (сходство от внимания Агнес не укрылось), бросился прочь, не жалея каблуков. Из-за угла бесшумно вынырнул Эзра и поспешил за ним. – Стоять! – рявкнула Агнес. – С тобой, милмой, мы так толком и не побеседовали! – Чего вам угодно, профессор? – остановившись, Эзра нехотя обернулся. – Во-первых, похвалить тебя, мой славный мальчик, – мгновенно сменила гнев на милость Агнес; в её голосе зазвучали искусственные приторно-сладкие нотки. – Вдохновение Тони ты обеспечил, роман (считай... будем надеяться) готов. Во-вторых, – тон профессора внезапно стал строгим, – пожурить: ты за каким фигом его в себя влюбил? В постель к нему кидаться кто тебя просил? А? Отвечай! – Проф... Агнес, – до глубины души потрясённый как резкими перепадами настроения миз Нуттер, так и её совершенно неприличной прямолинейностью, Эзра никак не мог подобрать слов. – Это ж нарочно не делается... Как вы можете вообще... ах, что это я... – он запустил пальцы в волосы, привычным жестом растрепав порядком отросшие кудри, – да ведь вы же сами всё видели с самого начала... сами знали... что я в него с первого взгляда... воды же мне ещё тогда предложили... – Откуда мне было знать? – не моргнув глазом солгала Агнес. – Ты зачем ему про "остаться в этой реальности" наплёл? – спросила она зло. – Я тебе не за то плачу! Эзра дёрнулся, будто от удара. Слова Агнес обожгли больнее пощёчины. – Мне не нужны ваши деньги. Ни тогда, ни теперь, – заявил он, гордо выпятив подбородок. – Не бреши, зайчик, денежка всем надобна, – знающе ухмыльнулась профессор. – И конвертик ты у меня всё-таки взял, долго не ломался. Так что нечего ангелочка из себя строить. Оставь этот театр для простака Тони. – Я всё верну, – поклялся Эзра, в бессильной злобе сжимая и разжимая кулаки. Агнес лишь хмыкнула в ответ. – И дальше что? – она чуть склонила голову, снисходительно поглядывая на невысокого юношу сверху вниз. – Что ты будешь делать, Эзра Фелл? Давай-ка я обрисую варианты развития событий: положим, ты идёшь со своим "невозвращением" до конца; Тони, дьяволе с ним, даже дописывает роман, и вы упоенно вьёте гнёздышко на просторах Мейфэра, но у тебя, милмой, ни единой бумажки, даже айди нет... ай, беда-беда! – запричитала Агнес с деланым сочувствием (читай: с издёвкой). – Нет Азирафеля Фелла на карте. Что, так всю жизнь (или пока Тони не окстится?) его содержанцем и проживёшь? Эзра гневно дёрнул плечом, а профессор, довольная произведённым эффектом, продолжила: – Ну, Тони ж у нас рыцарь печального образа. Этого у него не отнять... Прямо как в хрустальном шаре вижу: берёт он, значит, мешок налички и тебя под белы рученьки да ведёт к бобберсам. Мол, выправьте-ка, дражайшие, паспорт моему возлюбленному, дабы я имел возможность, как честный человек, взять его в мужья. А они пальчики откатать должны, такова процедура... – Агнес сделала выверенную паузу – Эзра побледнел. – Правильно, зайка, – улыбнулась профессор победоносно. – Сколько интересного всплывёт... Кражи, например. – Мне было шестнадцать и нечего есть, – опустив глаза, ответил Эзра. – Тони тоже так объяснишь, викторианский джентльмен и дворянин? – спросила Агнес экзаменаторским тоном. – Погоди, это ещё не всё. Побег из дома, если криминала мало. Тебя мать искала. Не, не знаешь? Почти сразу забила, конечно, и к бобикам, что твой Ньют, не очень-то бегала, но заметку в газетёнке вашей деревенской всё-таки тиснули... И та заметочка с фоточкой восьмилетней давности до сих пор прекрасно гуглится, кстати. – Дома мне было... тяжело, – выговорил Эзра с расстановкой. – Вот и ушёл. – Допустим, – кивнула профессор, из экзаменатора незаметно превратившись в прокурора. – Привод в полицию ещё имеется. Драка. – Я за девочку заступился, – вздохнул Эзра. – Если мне не верите, спросите у Беатриче. Пеппер Мунчайлд и их знакомая тоже. – Тони тоже так скажешь? – повторила свой вопрос Агнес. – Вы знаете, профессор... – Эзра вздохнул не по-юношески тяжело. – Пока я вас слушал... на меня почти озарение снизошло. Вот вы всё спрашиваете, скажу ли я, объясню ли. Да. Несомненно. Когда придёт время. Не знаю уж, как вы мои приводы откопали... – Откопал, надо отдать должное его талантам, твой дружбан-хакер, – перебила его Агнес. – Мне за ним прибирать пришлось, иначе б его самого замели. Учти: один неверный шаг, друг мой, и вся твоя подноготная неожиданно станет достоянием общественности, под которой я имею в виду, в первую очередь, Тони. – Прошу меня извинить, профессор, я не закончил, – Эзра поднял на Агнес полный отвращения взгляд. – Вы, безусловно, умны и прозорливы. Вы играете жизнями людей. Однако, простите, Агнес, мне мою прямоту: как гроссмейстер – вы... просчитались... Вы нарвались на пешку-камикадзе. Если это и есть тот самый Армагеддон, о котором вы говорили мне в декабре, то я буду сражаться до последнего. Не за себя (мне ничего не нужно) – за Энтони и за его право сказать своё слово в литературе. Я признаюсь ему во всём, не извольте сомневаться. Расскажу и о вашем подлоге. Хоть сейчас. – Я говорила об Апокалипсисе, – поправила Эзру Агнес. – И поугрожай мне тут ещё, мальчишка. – А я расслышал про Армагеддон, – парировал он. – И я не угрожаю. Если уж кто и бросается угрозами, так это вы. – Ну давай шагай тогда, пешка-камикадзе, – усмехнулась Агнес. – Разрушь Кроули психику и жизнь. Зная Тони... он не допишет роман. Спорю на свой последний зуб мудрости, он лучше файл снесёт и расхреначит ноутбук. Обольёт бензином и подожжёт. Очень в его духе. Эзра Фелл молчал. Снедаемый отчаянием и желанием свернуть Агнес Нуттер шею, он не мог выдавить ни слова, ни звука – горло перехватило. – Понимаешь теперь, что я права? – спросила Агнес почти участливо, почти с жалостью. – Нет у тебя вариантов. Поверь, зла ни Тони, ни тебе я не желаю. С моей стороны это не пустые угрозы. И я не монстр. Жизни тебя, дурачок, учу. Доигрывай свою роль, а как в Лондон вернётесь – найди способ исчезнуть. Хоть по верёвочной лестнице с балкона в глухую ночь спускайся! – она приподняла брови, точно намекая на что-то. – Уж коли, как сам говоришь, Тони любишь. Он как-нибудь переживёт твоё исчезновение, будь спокоен. А вот обмана он тебе никогда не простит, – профессор опасно сузила глаза. – Ты либо его похоронишь, либо наживёшь себе в его лице врага. – Я могу... – Эзра запнулся, сам не веря в реальность пришедшей в голову идеи. – Я могу пойти в СМИ и сделать вашу аферу достоянием, как вы сами выразились, общественности. Тогда вашей репутации конец. – Нет, вы посмотрите! – Агнес всплеснула руками. – Я к нему со всей душой, а он опять за своё! Заруби себе на носу, мальчишка! – она ткнула Эзру в грудь пальцем. Край остро напиленного ногтя с гадким скрежетом прошёлся по металлической молнии на куртке Эзры. – Заруби себе на носу, – повторила профессор Нуттер. – Не тебе со мной тягаться. Если ты не совсем идиотик, то должен был смекнуть, что меня лучше иметь в друзьях. – Вы знаете... – Эзра встретил взгляд Агнес, и она изумилась застывшей в серо-голубых глазах холодной ненависти. – Этот разговор явно зашёл в тупик, и мне хотелось бы его завершить. Всё, что касается наших с Энтони отношений, мы с ним будем решать только вдвоём. Это наше дело, вас не касается. Как бы вы мне ни были неприятны, профессор, я когда-то дал вам обещание и не отказываюсь от него. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы Энтони закончил роман. Просто я хочу, чтобы вы понимали: это не ради вас, или ваших денег, или прочих посулов. Никогда ради вас не было. Только ради него. Я сам выберу, как мне уйти... и уходить ли. Вы не имеете права мне приказывать, я не ваша собственность. Всё, что я сочту нужным Энтони рассказать, я расскажу, уж не сомневайтесь. Извините, мне пора. Энтони где-то один, я хочу его поддержать. – Эзра кивнул профессору Нуттер. – Не забудь напомнить Тони, что завтра в полдень у него фотосессия и интервью! – крикнула ему вдогонку Агнес. Эзра Фелл на её голос даже не обернулся. Он мог думать лишь об одном: никогда никому не желал смерти... и вот тебе на! Хоть бы старую интриганку разорвало! Одного Эзра отрицать не мог: Агнес права, и вечно скрываться под личиной Азирафеля ему не удастся... Да и тошно от этой маски уже! Господи, что же делать?.. Что ему теперь делать?.. Не сводя глаз с удаляющейся фигурки Эзры, профессор Нуттер со свистом выдыхала сигаретный дым сквозь зубы, в ярости то и дело прикусывая тонкий фильтр – на губах горчило. – Вот же скотина неблагодарная! Угрожать он мне ещё будет! – бормотала себе под нос Агнес Нуттер, доктор филологических наук, профессор, редактор и литературный агент. Несмотря на высокие шпильки и короткое платье, заметное в кокетливо распахнутой дизайнерской шубке из искусственного меха, она напоминала сейчас не интеллигентную даму, не преуспевающую бизнес-леди, даже не злую ведьму, а не очень качественную карикатуру на все эти испостаси разом.***
– Весна нынче... странная, ты не находишь? – задумчиво проговорил Кроули, приоткрывая окно, за которым Вестминстер, умытый недавним дождём, нежился в робких солнечных лучах. Подперев щёку рукой, Эзра сидел за кухонным столом над нетронутой чашкой чая, беззастенчиво любуясь тем, как мягкий утренний свет играет в волосах Энтони, окрашивая их то киноварью, то медью, то добавляя мазок охры или искорку красного золота. Из мира грёз юношу вырвал щелчок зажигалки: всё ещё погружённый в созерцание пейзажа за окном, Кроули закурил. Эзра проигнорировал его вопрос. Он подошёл к мойке, сполоснул подёрнутую пеленой ночных бдений писателя пепельницу и заботливо пристроил её на подоконнике. – Спасибо, ангел, – рассеянно пробормотал Кроули. – Ты которые сутки почти не спишь, – сказал Эзра озабоченно. – Я работаю, – отозвался Кроули. – Могу ли я чем-то тебе помочь? Что-то для тебя сделать? – с тех пор как они вернулись в Лондон, Эзра раз за разом задавал один и тот же вопрос, но всегда напрасно. – Не знаю... нет... наверное, нет, – ответил писатель отрешённо. Эзра заподозрил, что Энтони его даже не слушал толком – слишком погружён был в события последних глав романа. – Может, хоть что-нибудь? Повторы поищу или опечатки? – с надеждой предложил Эзра. Кроули ожидаемо покачал головой. К тексту The Ashes of Eden он своего ангела с недавних пор не подпускал. – Роман готов, лишь последней точки в конце не хватает, – вдруг сообщил писатель, мотнул головой, словно прогоняя что-то, притушил недокуренную сигарету во влажной пепельнице и, упёршись кулаками в подоконник, тяжело перевёл дыхание. Эзра молча поднялся со стула, приблизился к Энтони и осторожно дотронулся рукой до его плеча: – Поздравляю, дорогой. Я уверен, ты создал прекрасное произведение литературы. – Обними меня, – выговорил Кроули глухо, и Эзра повиновался. Они застыли посреди кухни: оба – в отчаянии, только причины у каждого были свои. – Ангел... – шептал писатель, целуя героя своего уже написанного романа в щёку, в веко, в скулу – куда губы достанут. – Я люблю тебя... не исчезай... там ужасно, там беспросветный кошмар, ад, преисподняя... – бормотал он будто в забытьи, всё крепче прижимая Азирафеля к себе. – Мой дорогой... – Эзра зажмурился и чуть не до крови закусил губу: вот и настал тот страшный миг, когда ему надлежит решить, как именно доиграть свою роль, на какой ноте уйти. Дальше тянуть он не может. Нельзя позволить профессору Нуттер вмешаться! Он размышлял об этом весь месяц, то и дело прокручивая в памяти разговор с ненавистной Морлой. Как?.. Как мог он, презренный Эзра Фелл, тайком, точно последний трус, сбежать от Энтони и тем самым заставить его поверить, будто он обрёк Азирафеля на муки – гибель любимого, отлучение от семьи, сумасшедший дом и вынужденный брак в придачу?! Велико было искушение убаюкать Энтони смелыми обещаниями, успокоить его до поры: горькая история столичного денди и провинциального писателя не станет крюком, который утянет его обратно в эпоху королевы Виктории; не станет тем якорем, что удержит его на страницах книги! Его единственная константа, точка его притяжения, его гравитация и Вселенная – в янтарных глазах Энтони! Вот что мог бы Азирафель сказать писателю, но герой романа так и не нашёл нужных слов, а Эзра... не посмеет пообещать того, чего выполнить заведомо не в силах. Как бы ни были отвратительны игры Агнес, но в одном интриганка, бесспорно, права (в этой мысли Эзра уверился): под маской джентльмена и дворянина, волею судеб заброшенного в будущее, всю жизнь ему не прожить – не проколется сам, так его раскроют. Обязательно. Однажды. В этот миг Эзра ни о чём так не жалел, как о своей слабости, не позволившей ему рассказать Энтони правду той достопамятной ночью в уютном отельчике мадам Трейси... Жизнь во лжи давно стала ему невыносима. Он и так слишком затянул... Выхода нет. Дождаться завтра, послезавтра? Трусость не заставит Энтони вновь поверить в его любовь. Осознание того, что скоро всё закончится, ощущалось почти благодатью. – Что с тобой, ангел? – спросил Кроули, нежно беря Азирафеля за подбородок. – Посмотри на меня... Почему ты плачешь? Эзра сморгнул непрошенную слезу, и Энтони тотчас же осушил её поцелуем. – Я люблю тебя, – выдохнул Эзра. Признание, словно раскалённая стрела, пробило душу навылет и ушло в воздух. На Эзру снизошло откровение: то был если не последний, то предпоследний раз, когда он признаётся Энтони в любви. И он запомнит это мгновение навсегда. Можно ли счесть подобную иронию судьбы подарком? Как много раз он думал о том, что жизнь полна трагических случайностей... В прошлом, читая о жертвах аварий или авиакатастроф, Эзра не мог не задаваться вопросом: а предчувствовали ли они? Был ли какой-то знак? Допив утренний кофе и рассеянно мазнув по щеке супруга или супруги дежурным поцелуем, прежде чем в последний раз выйти за дверь, подозревали ли они... что их свеча почти догорела? Заставило ли их вскинуться и моргнуть внезапное чувство дежавю, а может – слишком резкий звук или неожиданно отчётливый запах – предощущение изменившегося мира?.. Сколько их... таких было и будет – не сказавших последнее "люблю"? И жалели ли они перед лицом вечного небытия, что не успели?.. Эзра всегда страшился, что это может произойти и с ним: случайно ли собьёт его машина, зайдёт ли психопат-террорист в вагон именно его поезда, или грабитель подкараулит в тёмном переулке... А он? Он, получается, до последнего мига будет жить как ни в чём не бывало... и упустит шанс напоследок обнять покрепче, вглядеться в дорогое сердцу лицо дольше, чем на доли секунды... Что ж, теперь Эзра знал: не его случай. Жадно ловя губы Энтони, упиваясь его близостью, его прикосновениями, его запахом, замкнутый в кольце его рук, Эзра начинал тихо прощаться со своей любовью.***
Ни один из них не ведал, как они оказались в спальне. – Прошу тебя... ангел... – тихо стонал Кроули, выгибаясь дугой под натиском далеко не целомудренных ласк; его позвоночник, казалось, зажил собственной жизнью, отказываясь повиноваться противоречивым сигналам мозга. Язык, губы, горячие ладони и проворные пальцы Азирафеля были повсюду. Кроули сбивчиво и умоляюще шептал что-то, уже не понимая, чего именно хочет, о чём просит. Азирафель успел изучить его тело до последней родинки, до самой крохотной веснушки, и теперь уверенно играл на его нервных окончаниях, точно на музыкальном инструменте, одному ему известную мелодию. Покорно позволив освободить себя от футболки, Кроули дёрнул оседлавшего его бёдра Азирафеля за длинные верёвочки-шнурки, стягивающие ворот его чёрного худи, и впился в его искусанные губы требовательным поцелуем. – ... Если ты сейчас же не снимешь долбаный свитер... я не знаю, что я сделаю... – задыхаясь, пробормотал писатель ангелу в рот. Азирафель на мгновение замер... и повиновался. – Да!.. – победоносно вскричал Кроули, роняя ангела на себя и с жадностью оглаживая доселе недоступную ему вожделенную спину. Трепетно-беззащитная впадинка под поясницей, бугорки позвонков, по-юношески нежная кожа – Кроули не терпелось изучить доставшееся ему великолепие. – Ты так напряжён, любимый, расслабься... – поглаживая ангела промеж острых лопаток, Кроули млел от неизведанных доселе ощущений. Вдруг подушечка большого пальца споткнулась о странное препятствие. – Что это, ангел? – Старый шрам, – признался Эзра, тихо дыша Энтони в шею, словно стараясь навечно запечатлеть в памяти остаточные ноты Isle of Man. – Откуда?.. – выдохнул писатель с лёгким изумлением. – В детстве с лошади упал, сломал ключицу, два ребра и поранил спину, – сообщил Эзра индифферентно, точно отчёт зачитал. Помолчав секунду, он тоном приговорённого добавил. – Пару лет назад вокруг шрама набил тату. Вот и всё. Спасибо, мама Ро. "And then he greeted Death as an old friend, and went with him gladly, and, equals, they departed this life." – Погоди... – слегка опешивший, Кроули выпустил ангела из объятий. – Я же тебе этого... – Не прописал, – закончил за него Эзра, садясь у Энтони в ногах. Внутри всё будто льдом сковало, но Эзра Фелл не чувствовал более ни страха, ни боли, только какую-то залихватскую лёгкость – точно под кайфом был. – Повернись... я хочу сказать... покажи, пожалуйста... Эзра вновь повиновался. Долгие мгновения ничего не происходило. Юноша уже хотел было заговорить вновь, когда вдруг ощутил, как Энтони едва уловимым прикосновением очерчивает треугольник, в нижнем углу которого как раз притаился древний шрам. – Что это, ангел?.. – отрывисто выговорил Кроули. – Ты сам знаешь, – вздохнул Эзра. – "The last enemy that shall be destroyed is death". "Сказка о трёх братьях"... и прочее в этом духе. – Но как? Как такое возможно?! Это же... это же современное! – Кроули резко отдёрнул руку и сел. – Энтони... когда я говорил, что не исчезну... дорогой, я действительно не исчезну... – Эзра нашарил на кровати худи: захотелось одеться. – Я не исчезну, потому что принадлежу этому миру, как и ты... – Кто ты такой?! Что ты такое?! – Меня зовут Эзра Фелл. До... до нашей встречи накануне Рождества я... варил кофе в "Старбакс" на Беркли, 52. Энтони Кроули вскочил с кровати и, как был – без футболки и в расстёгнутых джинсах, – заходил по комнате. Не смея шелохнуться, Эзра наблюдал за ним. – Ну? – осведомился писатель как-то слишком спокойно. – Подробностями меня осчастливишь? – Энтони... прошу... – Эзра отвёл глаза. – Я... я имею право знать! – заорал Кроули, в гневе впечатывая кулак в стену. На секунду Эзре показалось, что Энтони его сейчас ударит, но писатель сник и медленно сполз на пол. Вид его воскресил у Эзры воспоминания о рождественской ночи. – Хорошо... не спорю, – обращение "дорогой мой" Эзра проглотил, точно ком в пересохшем горле, – девятнадцатого декабря ты приходил в "Старбакс" за кофе. Двойной эспрессо, чёрный, как дыра в твоей груди. Двадцать третьего вечером Габриэль Бомгард, мой преподаватель сценической речи, передал мне визитную карточку Агнес Нуттер. На следующее утро я был в её офисе на Пикадилли. Вечером... вечером уже я оказался здесь. Остальное тебе известно. Монолог Эзры сопровождал мерный, глухой звук ударов – Энтони Кроули методично бился головой о стену. – Значит ты и лэптопом умеешь пользоваться?.. – полувопросительно протянул Кроули, вжимаясь затылком в прохладный бетон: шишка всё равно останется, но какой ка-а-айф... – Очевидно. Прости за историю браузера... я настройки снёс в спешке и от страха. Извинения Эзры повисли в воздухе. – И машину, соответственно, водишь? – последовал очередной вопрос. – Могу водить всё... от трактора до легковушки, – сознался юноша. – И на лошади, значит, тоже... – Я вырос на ферме, – сказал Эзра просто. – И ты работал в "Старбаксе" через две улицы отсюда, и учился у Гэйба... – подытожил Кроули какие-то свои мысли. Эзре ничего не оставалось, как кивнуть в ответ, хотя Энтони на него даже не смотрел. – Уходи, – произнёс Кроули отчётливо. Эзра не двинулся с места. – Уходи, – повторил писатель громче. – Глаза б мои на тебя не глядели. Тон его был страшен. – Энтони... – начал Эзра, однако был грубо прерван. – У-хо-ди-и-и! – взвыл Кроули, схватившись за голову. Эзра тихо выскользнул в коридор, дверь за его спиной с треском захлопнулась. Обхватив себя руками, он остался стоять. Спустя несколько мгновений из спальни донёсся истерический хохот Кроули. Что-то тяжёлое – тумбочка или полка – с грохотом рухнуло. – Энтони! – Эзра бросился к двери. В ответ ему прилетела матерная тирада. Не помня себя, Эзра вошёл в гостиную. На журнальном столике лежал забытый писателем айфон. Поколебавшись, Эзра набрал номер Агнес Нуттер. Она ответила аккурат после третьего гудка. – Профессор, – выдавил Эзра, превозмогая эмоции. – Роман дописан... я во всём признался, у Энтони истерика. – Немудрено, – хмыкнула Агнес в трубку. – Вызываю тебе такси. Но сначала роман. В верхнем ящике его стола найдёшь флешку и перекинешь. – Агнес... я не полезу... – Поздняк ханжу из себя строить. Шевелись, мой мальчик, если желаешь увидеть книгу Тони опубликованной. Не сочтя нужным завершить вызов, Эзра бросился в кабинет. Он едва успел сунуть флешку в карман худи, когда из коридора раздался звук шагов. – Ты ещё здесь? – неверяще спросил писатель. – Энтони, прошу тебя... – взмолился Эзра. – Убирайся! – выплюнул Кроули. – Но как же?.. – начал Эзра, но снова был прерван. – Будет вам с Агнес роман! Такой роман, что закачаешься! – вскричал Кроули, хватая ноутбук. – Подавитесь вы оба им! С лэптопом наперевес писатель ринулся в гостиную. Рывком распахнув балконную дверь, он с размаху зашвырнул орудие своего труда в лондонский полдень. Снизу донёсся звук удара, следом – чья-то перепуганная брань. С видом победителя Кроули застыл в дверном проёме. Эзра сказал себе, что навсегда запомнит его таким – гневным, смелым, решительным, с развевающимися на лёгком весеннем ветру огненно-рыжими волосами. – Прочь отсюда, – процедил Кроули, медленно наступая на Эзру и оттесняя того в коридор. – Чтоб я больше о тебе не слышал. – Я люблю тебя, – уверенно проговорил Эзра. – Я ни мгновения о своей любви не лгал. Прости меня за другую ложь. Иных слов он не нашёл. – Прочь. – повторил Кроули. В последний раз Эзра повиновался.***
Спускаясь в лифте, Эзра Фелл думал о том, что вот, оказывается, как бывает, коли ты заранее знаешь, что именно сегодня окончится твоя жизнь. Может быть, он не сумел сказать всего. Но главное – всё-таки успел. Энтони Кроули возненавидел его, а мир и не подумал рухнуть. Всё так же бегут под землёй поезда метро, ползут (а хотели бы мчаться) по улицам чёрные такси... и солнце не гаснет. Оно и завтра взойдёт, как обычно. По расписанию. Но для него, малодушного Эзры Фелла, вруна, обманщика и лицедея, отныне всё будет иначе.***
Энтони Кроули не помнил приглушённого хлопка тяжёлой двери, не слышал, как щёлкнул замок. В его сознании отпечаталось: ангел покинул его бесшумно... как и должно эфирным созданиям. Нет... он не ангел. Подделка. Обманщик. Мошенник. Писатель обессиленно опустился на пол. Вдруг взгляд его упал на полку, сплошь забитую авторскими экземплярами романов Мари Шанталь. Кроули обезумевшей коброй метнулся вперёд, резко, не щадя корешков, выдернул из батареи пару томов и с силой швырнул в стену. – Актёр! – вскричал он, вцепившись в растрёпанные с истерики волосы и до боли царапая кожу ногтями. "Услада султана" и "Пленницы пиратского корабля", нелепо взмахнув страницами, словно подбитые птицы – крыльями, упали на серую мраморную плитку. Следом за ними, с надорванной обложкой, приземлилась "Неутолимая жажда". Дальше настал черёд справочников по ботанике и широкоформатных альбомов с фотографиями космоса. Затем — ещё дюжина томов сучки Маришки. – А-агнес наня-яла актё-ёра! – раненым зверем завывал писатель. "Искушение в Эдеме" он с чувством маниакального удовлетворения разодрал в мелкие клочки. – Актёра! Наняла! Актёра! – повторял он как заведённый, методично уничтожая интерьер гостиной. В тот час Кроули казалось, что вместе с книгами он разрывает нить любви, что привязывала его горемычное сердце к ангелу; он разрывает свою душу – чтоб больше не чувствовать, не надеяться, не любить никогда. Глаза писателя были сухи. Прицельно метнув горшок с фиалками в висящий на стене плоский плазменный телевизор, Энтони Кроули наказал себе: не плакать, никому больше не верить. И никогда не влюбляться.