Глава тридцать седьмая Я не знаю, кому верить (поэтому я буду верить себе) Одна неделя из жизни писателя
I feel like an astronaut in the ocean, 'naut in the ocean.
Кроули ударил по тормозам, резко останавливая "Бентли": взвизгнули, ища лучшего сцепления с влажным асфальтом, шины; тяжёлый корпус машины опасно дёрнулся, кренясь вправо, – их едва не занесло. I drink 'til I'm drunk, Smoke 'til I'm high, Castle on the hill, Wake up in the sky. You can't tell me I ain't, I know I'm super.. Писатель, казалось, даже не понял, что чуть было не стал виновником аварии, если не пострадавшим... Всё ещё крепко, до побелевших пальцев, сжимая руль, он невидяще уставился перед собой. Чуть поодаль, издевательски поблескивая в свете фонаря, на него щерился знак "Остановка запрещена". Кроули поборол желание побиться головой обо что-нибудь твёрдое – и вовсе не потому, что вдруг осознал, сколько раз за последние несколько часов превысил скорость и нарушил иные правила. Если понатыканным по всему городу камерам удалось запечатлеть хотя бы половину его выкрутасов, то он не то что баллов лишится – правá и вовсе отнимут. ...Сейчас Кроули было откровенно наплевать и на штрафы, и на неизбежные беседы с обходительными лондонскими полисменами, да и на "Бентли" даже. – Мариш... Маришка, ау!.. – тихо позвал писатель. Мари Шанталь (судя по всему, оскорблённая варварским уничтожением её полного собрания сочинений) ответом его не удостоила. – Молчишь? – осведомился Кроули чуть громче. – Тоже в шоке, поди... или злишься, – пробормотал он, обращаясь уже к себе. – Мы с тобой опять остались вдвоём... ты да я... – продолжил он после паузы. – И если раньше я сказал бы, что всё окей, что компания хороша... то теперь, не обессудь, Мариш, но, кажется, пора прощаться. Как там говорят? "Дело не в тебе, дело во мне"? В общем... я... больше не могу так, – сквозь неожиданно подступившие слёзы хрипло выдавил писатель, позабывший, что наказал себе не плакать. – Это трындец... – шептал он, слепо глядя в лобовое стекло. – Моя жизнь... превратилась в идиотский фарс... какой-то бред... все мне лгут, все что-то скрывают, все мной крутят, как хотят... а я ведусь. Кроули машинально дёрнул рычаг переключения передач, ставя "Бентли" на прикол, и ребром ладони стёр влажную дорожку со скулы. – Ты всегда была фикцией, Мариш. Удобной фикцией, послушной. Безропотно позволяла Агнес вытаскивать тебя куда ей заблагорассудится. Я так больше не хочу! – он громко всхлипнул. – Хватит! Ненавижу Нес! Не-на-ви-жу! Так ей и передай, – Кроули с силой ударил кулаком по кромке руля и разразился рыданиями. С пассажирского сиденья ему вторил неугомонный айфон: этой ночью писателю звонили, не переставая. Он из чувства противоречия не стал отключать звук, при каждом сброшенном вызове ядовито приговаривая: "Подавись, Морла!" или "Не прощу!". Однако на этот раз что-то заставило его скосить глаза влево. Сквозь пелену слёз Кроули разглядел аватарку Би, принял волевое решение в этот раз не отвечать и отвернулся. Телефон не смолкал. – Ёбтвоюматьблять, – выругался писатель. Виной его гневу были то ли неугомонные Беатриче, то ли чёрная дыра где-то в районе солнечного сплетения, которая с каждым мигом, проведённым им наедине со своей катастрофой, становилась шире и шире, грозясь поглотить всё вокруг – душу, разум, сознание... да что там! Весь мир Энтони Кроули. – Алло, – проскрипел Кроули, когда слушать "ту-ру-рум-ту-ту-ту-ту-ду" стало совершенно невыносимо. – Эз интересуется, жив ли ты, – прозвучало вместо приветствия. – Где он?! – вскричал писатель, мгновенно позабыв обо всём, что его мучило. – А сам-то где? – ответили вопросом на вопрос Би. Застигнутый врасплох, Кроули заозирался по сторонам. – Где-то в районе... Белгравии, кажется... – Шевели поршнями, – приказали Би. – Жду у тебя дома, в фойе. Есть разговор. Они дали отбой. Кроули тотчас же перезвонил, но мстительные Беатриче его сразу скинули. – Ладно... – протянул он, заводя мотор. – Так уж и быть... в последний раз. Но больше я ни на чьи манипуляции не поведусь!***
Консьерж приветствовал писателя вежливым "Доброй ночи, мистер Кроули" и едва заметным кивком головы: – Вас там дожидаются. Буркнув: "Спасибо, Джонатан," – Кроули бросился к притаившемуся в просторном холле дивану. Беатриче, с комфортом устроившись под сенью искусственной пальмы, убивали время за очередным уровнем "Улитки Боба". Завидев друга, они неспешно поднялись и двинулись ему навстречу. – Щас тебя придушу!.. – заорал Кроули, нимало не стесняясь присутствия консьержа. Джонатан насторожился и незаметно потянулся к тревожной кнопке. Смерив писателя долгим оценивающим взглядом и хмыкнув каким-то своим мыслям, Беатриче ухмыльнулись: – Если так, то лучше без свидетелей. Не будем травмировать старичка. Они махнули Кроули рукой: "Чё встал? Забыл, где лифт находится?". – Всё в порядке, мистер Кроули? – спросил консьерж с опаской. – Абсолютно, – бросил писатель на ходу, устремившись следом за Беатриче. – Доброй ночи. Немного успокоенный, Джонатан вернулся в своё кресло, однако проверил: камеры в фойе и в коридорах работают, запись ведётся непрерывно... Ну и ладненько. Кто ж нынче эту молодёжь разберёт!***
Беатриче Бугаец и их лучший друг Тони Кроули застыли друг напротив друга посреди разгромленной гостиной, напряжённые и готовые к схватке, точно дуэлянты. – Ну чё, алкашня, души давай, коль обещал, – Би раскинули руки в стороны. В неверных предрассветных сумерках, льющихся из панорамного окна в неосвещённую комнату, фигура Беатриче напомнила Энтони чёрное распятье. Их короткие волосы, топорщащиеся во все стóроны под щедрым количеством пенки и лака, рождали смутные ассоциации с расколотым нимбом. – Долго мне ещё так стоять? – светским тоном осведомились Би. – До второго пришествия, – процедил Кроули. – Ясненько, тут и мумифицируюсь. Правда, в гробнице срач, – не опуская рук, Беатриче многозначительно огляделись вокруг. – Не до уборки, знаешь ли, было, – поколебавшись, писатель сделал робкий шаг вперёд. – Души уже, – повторили Би с неожиданной нежностью. – Знаю, тебе это нужно. Набрав побольше воздуха в грудь, Кроули метнулся вперёд и резко... заключил друга в объятия. – Ну вот видишь... не так и страшно, – принялись увещевать его Би. – Давай уж... ломай мне рёбра, не впервой. – Би... Би блять... – бормотал Кроули, срываясь на сдавленный шёпот, – как ты?.. Как можно было?.. Ты... и мне... не сказать? – он подавился словами, точно глотком ледяной воды. – Т-ш-ш... – Беатриче бережно погладили друга по спине. Кроули дёрнулся, пытаясь вырваться, однако не тут-то было – теперь уже Би держали его: – Погоди, не рыпайся, дебил тактильный, постой ещё так. Я же знаю: тебе мало, – проговорили они ему куда-то в плечо. – Не корчи из себя железного, всё равно не поверю. – А тебя не смущает, это я тебе больше никогда верить не стану? – парировал Кроули. – Попизди мне тут, принцесска, – усмехнулись Беатриче почти ласково. Писатель ответил длинной матерной тирадой, правда, без запала. – Ладно... – Би нехотя ослабили хватку, выпуская друга из объятий. – Пожрать у тебя, небось, как всегда, три корочки хлеба, но хоть яду ты мне нальёшь? Заодно и пообщаемся. – Ошибаешься, – покачал головой писатель. – Найдём, из чего сэндвич сообразить. Но ты мне всё-всё, – он обличающе ткнул в Беатриче пальцем, – расскажешь. Поклянись. – Несомненно, – покладисто согласились Би. Уже на пороге гостиной Кроули вдруг нагнулся, поднимая с пола неизвестно как оказавшуюся там диванную подушку, и неожиданно метнул в друга. Насилу увернувшись, Би воскликнули: – Это, бля, с какой ещё стати? – Захотелось, – ответил Кроули просто. – Не сделал бы – потом стал бы жалеть. А я жалеть больше ни о чём не хочу. – И то мудро, – скривились в усмешке Би. – Растёшь, чувак. Давно пора.***
Всё так же не зажигая света, Энтони Кроули и Беатриче Бугаец сидели в кухне и в молчании поглощали хлеб с маслом, сливочным сыром и остатками подкопчённого лосося, которым славилась кулинария "Хэрродс". – ...И когда ты жрал в последний раз? – поинтересовались Би, причавкивая (они были тощи, субтильны, но вечно голодны). – Не помню, – признался Кроули с набитым ртом, жадно запив углеводно-жировую бомбу белым полусухим (остатки зинфанделя мерзкая тварь Морла приговорить успела). – Я был занят. – Это очевидно, – протянули Беатриче, щурясь на неверное пламя свечи. – А до апокалипсиса? – Я дописывал роман, – сказал писатель и внезапно сник. – Мне Нес донесла... – начали Би туманно, однако Кроули не позволил им договорить. – Не поминай всуе эту суку! – он погрозил другу измазанным в сыре ножом. – Как пожелаешь, – Беатриче и сами, казалось, не горели желанием обсуждать общую знакомую. – Но что ты намерен делать дальше? – Нее... так не пойдёт, — заартачился писатель. – Мы так не договаривались. – Вот что именно тебя сейчас зацепило? – тоном заправского психотерапевта спросили Би. – Мне кто-то, помнится, обещал рассказать всю правду, – Кроули нахмурился, подозревая, что его сейчас попытаются увести от изначально заявленной темы беседы. – Не умеешь ты формулировать, Тони. Переговорщик из тебя аховый, – Би пригубили вина. – Хорошо. Тогда пойдём сложным путём, – писатель сосредоточенно изучал оплывающий воск по краям толстой чёрной свечи. – Как давно ты знаешь анг... Эзру? Откуда? – Дай-ка припомнить... – Беатриче порыскали по карманам в поисках электронной сигаретки. – Года три... не дай соврать... или четыре, – они задумчиво выпустили благоухающий мятой дым куда-то в сторону. – Он ходил на занятия... ну как занятия... фигня такая на общественных началах, где кураторов для беспризорных малолеток готовят. Рабочих рук всегда не хватало, сам понимаешь. А Эз как-то быстро включился, энтузиазм так и пёр. Это вообще в его характере – желание быть полезным, я хочу сказать, угождать даже. Он всегда был... милым, тьфу, – Би передали Кроули айкос. – Ну, таким искренне милым, не противным, не фальшивым. Если честно, знакомы мы шапочно. Но давно. Энтони Кроули слушал, затаив дыхание. – Почему?.. – произнёс он наконец. – Почему?..Что заставило тебя промолчать тогда... в Шотландии? Неужели?.. Я не знаю... Будь я на твоём месте... ах, я не знаю, что бы я сделал! – Мне придётся начать издалека, наберись терпения, добрый полицейский, – Би подлили себе и другу вина. – Когда Ана в истерике сообщила мне, что Эз пропал... Что мне было думать?! Что делать?! Откуда мне было знать, что его на тебя, а затем на Нес вынесло? Это ж вообще сказочное какое-то совпадение! В жизни так не бывает, чай не в книжонке Мюссо живём. При упоминании французского романиста Энтони Кроули прищурился. Где-то он уже слышал эту фамилию... – Вот ты сам представь: пацан сидит себе спокойненько с друзьями на Брик-Лейн в Сочельник, ковыряется в карри... – тем временем Би, потягивая вино, продолжали свой рассказ. – Вдруг внезапно подрывается, бледнея и мямля, мол, у него перед кем-то обязательства. Этот кто-то присылает за ним кэб... и мальчишка просто... исчезает. Всё. Занавес, ёпта. Нет пацана. Кроули попыхивал айкосом, ожидая дальнейших откровений. Чем дальше, тем более сбивчивым и эмоциональным становился монолог Би: – Прошло Рождество, пиздюк наш (правильный до занудства, если верить Ане, и со всех сторон положительный, а вон сколько людям нервов попортил!) не вышел на работу. Друзья забили тревогу. Ана – ко мне. А я ей и говорю: дура ты набитая, даже номер машины не записала! Но мне-то на тот момент уж ясно было: не объявится мальчик, нет его в живых, скорее всего. Мы бы так его заочно и похоронили, не обмолвься мне Гэйб ненароком о том, что дочка его по некоему Эзре Феллу убивается. Мне Гэйба прессануть пришлось, признáюсь. А он возьми да психани... ну, сам знаешь, каким он на нервах дебилом бывает. Ну, дальше мы с ним к Нес – за разъяснениями. Она поломалась, да и призналась во всём. Телефоном Эзриным трясти принялась (когда она его здесь у тебя заперла, все вещи отняла, чтобы вопросов лишних не возникло). А ты прикинь, друган его... Ньют... хакером неебовым оказался. Эта пизда телефон включила – очкарик его на раз и отследил. Прям до Ричмонда. А к тому времени Ана успела с этим Ньютиком-лютиком спеться... Ну, дальше сам догадаешься... Пиздец наипиздовый, ничего не понять: кто тут в белом, а кто – в дерьме. Кроули вернул Би сигарету. Они затянулись несколько раз и, прикрыв глаза, погружённые в воспоминания, заговорили вновь: – Моей первой мыслью было ебашить сюда. Скажу прямо: Агнес там что-то пиздела про то, что Эзу заплатила... Но блять... Он не меркантильный урод, не мудак беспринципный, насколько я его знаю. Не без ебанцы, конечно, но реально хороший парень, Тони!.. – Би пристально посмотрели Кроули в глаза. – И это я его сейчас не выгораживаю... Что повёл себя, как дебил в шлеме с рогами, это факт. Повёлся блять на черепаший пиздёж... Но куда, блин, мне ехать?! Агнес такая: их в Лондоне нет! Успела вон, сука ебучая, вас услать от греха. Ну, да тут твои пьяные бредни на "Фейсбуке" ко христову дню пришлись... Был повод с тобой списаться. И в Шотландию выдвигать... на этот цирк с конями позырить, чтоб уж собственные выводы сделать. Да чего там, пиздеть попусту не приучены: любопытно мне стало, кроме прочего... – А дальше? – грубо перебил друга писатель. – Что тебя остановило?! Почему было не сказать мне правду ещё тогда? Раз "пиздеть не приучены"?.. Беатриче вытащили из кармана упаковку сменных картриджей для айкоса – та оказалась пуста. – Дай пепельницу, – попросили они. – Будем воскурять фимиам дьяволу по старинке. С огоньком. – Дам, если ты расскажешь! – прищурился Кроули. – Не будь говном, Тони, тебе не идёт, – Беатриче жестом поманили его. Писатель пододвинул к ним опустевшую тарелку: – Будет тебе пепельница. – И то ладно, – Би щёлкнули зажигалкой. – Давай... признавайся, – упорствовал Кроули. – В чём?! В чём, Тони?! – воскликнули Би запальчиво. – Не в том ли, что в Шотландии мне явилась ни одним матом не описуемая картина: два влюблённых кретина, пожирающие друг друга глазами, причём один из них трясётся как осиновый лист, боясь, что я сдам его с потрохами, а второй... триггеров натриггерившись, в приступе сраной внутренней гомофобии ведёт себя как последний кусок ебанины?! – Окей... – писатель сник. – Я повёл себя... мерзко, да. Но всё-таки? – он встретил взгляд Би. – Скажи ты мне тогда... – А что было бы?! – вскинулись Би. – Что было бы, Тони?! Разуй глаза, включи мозги, Шерлок! Ровно то и было бы, что мы имеем счастье лицезреть сейчас! – они взмахнули рукой, как бы намекая на разорённую квартиру. – Ты стал бы истерить, вышвырнул бы нас с Эзом прочь, утопил бы лэптоп в озере и ушёл бы в глухой запой. Ну давай, скажи, что я ошибаюсь! Писатель надолго умолк. – Нет, – вымолвил он наконец сокрушённо. – Ты не ошибаешься. Би лишь неопределённо хмыкнули в ответ. – Я только одного не могу... с одним не могу смириться, – выдохнул Кроули. – Вы все всё знали. И молчали. Особенно ты. – Ты дорог мне, Тони, – выговорили Беатриче с трудом, словно превозмогая невидимое препятствие. – Дорог, ага, несмотря на весь твой идиотизм и пиздострадания на ровном месте. Вот сколько мы знакомы? А, сколько? Скажи мне? Кроули пожал плечами. – Со студенческой скамьи, – ответили за него Би. – И за все эти годы мне тебя каким только видеть ни приходилось... Но вот таким... настоящим... никогда. Правду говорят, что любовь возвышает. Мне всегда думалось, что пиздят... – Би допили вино. – Тебе просто смелости не хватило, – ответил писатель немного зло. – И то может быть. Не отрицаю, – Беатриче смотрели куда-то промеж его бровей. – Но ещё одну хрень ты со счетов не списывай, окей? – Придержи эту мысль. Прям чую, она требует бокала. Кроули встал из-за стола и вышел из кухни. Вскоре он вернулся с початой бутылкой скотча. – Нет ничего лучше, чем Talisker в пять утра, – ехидно прокомментировали Би. Кроули молча достал из кухонного шкафчика пару тумблеров, с грохотом водрузил их на стол и приказал: – Досказывай. Прежде чем закончить прибережённую до сего момента мысль, Беатриче не спеша разлили квинтэссенцию воздуха острова Скай по квадратным стаканам. – Тони... мы с тобой когда-то крепко поссорились, когда я... имели неосторожность сказать, что Маришка твоя сдулась, – Би пригубили виски. – Ну? – хмыкнул писатель настороженно. – Так вот... беру свои слова обратно, – Беатриче отсалютовали другу массивным тумблером. – Тhe Ashes of Eden... по крайней мере, та часть, что ты показал мне в январе... это нечто. Естественно, ты скажешь, что хер ли я понимаю, я ж кошакам да псинам уж сколько лет хвосты кручу... но поверь: на филфаке надрочили. Если хороший текст – тотчас же чую, а если написано по-уродски... то, прикинь, сразу как будто красная лампочка в мозгу загорается: хоть приплати, а читать такую поебень не стану. – Я убил ноут, – признался писатель. – А копию романа не сделал. Не догадался... не успел... или предчувствовал. – За тебя сделали, – успокоили его Беатриче. – Эз подсуетился. Конечно, это Нес, фантастическая тварь, которую нельзя называть, его надоумила... Но всё-таки. Цел твой текст. Цел и жив. Кроули закрыл лицо руками, его плечи предательски задрожали. Би терпеливо ждали, когда друг придёт в себя. Отдышавшись, писатель проговорил: – Не знаю... не знаю, что и думать... Мне страшно представить, что двигало им... Какой расчёт? – Не меркантильность, не корысть, сдаётся мне. И не Агнес, хотя он ей там с три короба наобещал, – заметили Би. – Эз влюблён в твой роман не меньше, чем в тебя, наверное. Повезло тебе, идиоту... И это я не завидую в полный голос, я тупо констатирую факт. – Мне надо увидеть анг... Эзру – поговорить с ним... лично, – выдохнул Кроули. – И чё ему скажешь? – спросили Би с неподдельным любопытством. Писатель опрокинул в себя остатки виски и, поставив стакан на столешницу, вперил в получившуюся композицию тяжёлый взгляд. Потянулись минуты. – Ну, чё надумал? – Беатриче потихоньку начинали терять терпение. – Я не знаю... – проговорил Кроули ясно и отчётливо, словно был трезв. – Совершенно не представляю. Беатриче Бугаец пожали плечами: именно это они и предполагали. – Что мне делать, Би? – спросил Кроули тихо. – Без понятия, – Би плеснули другу скотча ещё на полпальца (хватит с него на сегодня). – Если ты рассчитываешь на совет, то тут я пас. – Почему? – резко вскинул голову Кроули. Несколько длинных прядей выбились из хвоста; он машинально убрал их за уши. Беатриче промолчали. – Ты ведь знаешь меня, Би... – не унимался писатель. – Скажи! Скажи, что мне делать? – повторил он свой вопрос. В его голосе звучала мольба. – Не могу, Тони. – Но почему? Ты же мой друг! – Вот именно потому, что, как ты изволил осознать, я твой ебучий друг, я в ваши с Эзом разборки не полезу! – почти прокричали Би. – В смысле? – не понял писатель. – Для тех, кто в шлеме с рогами, объясняю на литературном дауническом, – скривились Беатриче. – Ты должен сам, Тони. Вот именно в этой ситуации ты должен сам! Я не хочу, чтобы потом, если что-то пойдёт не так и будет не слава сатане, ты на меня все шишки валил! Мол, это твой совет был, а я послушался! Баста, хватит! Лишь только потому, что я всё-таки твой друг (каким бы унылым говном ты иногда ни был), я говорю тебе прямо: пришло время тебе решить, чего ты от (и в) этой жизни хочешь. Я могу обнимать тебя, утешать тебя, принимать во всём твою сторону, но я. в твою. башку. не залезу! Эз не залезет! Морла, с-сука, не залезет! Ты. должен. сам! – отчеканили они. До Кроули начало постепенно доходить, что Би пытались до него донести на протяжении последнего часа. – Я должен сам, – эхом отозвался он. – Угу. Именно. Умничка, – похвалили его Беатриче. – Возьми с полки... ещё вискаря. И похавать чего-нибудь, если осталось.***
Простившись с Би, немного поспав и отболев головой, ближе к вечеру Энтони Кроули робко приступил к разбору завалов среди руин своей некогда поражавшей роскошью минимализма гостиной. Запустив Spotify на рандом, писатель водрузил чудом уцелевшую колонку JBL на подоконник, прислонил опустевшую книжную полку обратно к стене и принялся наполнять чёрный мусорный мешок останками "Искушения в Эдеме", "Услады султана"... и прочего наследия Мари Шанталь. What d'you know about rollin' down in the deep? When your brain goes numb, you can call that mental freeze, When these people talk too much, put that shit in slow motion, yeah, I feel like an astronaut in the ocean. Энтони Кроули сознательно не стал звонить уборщице; ему экстренно требовалось занять делом руки, которым не давала покоя его дурная голова. Пускай писатель успел объявить Мари Шанталь о разводе, ему ничто не мешало по привычке обращаться к ней – ответа-то не требовалось. – Я должен сам, Мариш... всё теперь должен сам. И я хочу сам! – бормотал Энтони Кроули, вынося в коридор очередной доверху забитый бумагой, землёй и черепками пластиковый пакет. – Мне бы только понять, чего именно я хочу... – он на долгое мгновение замер, размышляя. – Я хочу... — Кроули внимательно посмотрел на своё отражение в висящем в прихожей зеркале, откуда на него пялился взъерошенный, небритый и неприбранный рыжий алкоголик с залёгшими под глазами тенями. – Я хочу... поговорить с Эзрой. Все кому не лень успели мне о нём растрепать, но что скажет он сам? – Получилось ведь как... – писатель, нахмурившись, пригладил волосы и направился обратно в гостиную, не переставая размышлять вслух. – Слóва-то я ему и не дал... Даже приговорённым предоставляют последнее слово... Только вот в чём вопрос: захочет ли Эзра говорить со мной? И так ли я хочу услышать, что он мне скажет?.. Кроули оторвал от рулона очередной мешок и начал сгребать с ковра оставшиеся там намёки на былую роскошь. Бегонии и фиалки стало отчаянно жаль. Покачав головой своей гневливой несдержанности, писатель выбрал те растения, в которых ещё теплилась надежда на жизнь, и отнёс в кухню, где, обрезав порванные листья, сломанные веточки и смятые бутоны, осторожно погрузил инвалидов в кастрюльку с водой – пусть отпиваются, авось... Из помойного ведра он достал белую кружку с крыльями и бросил в раковину – пусть её!.. Зачем – не важно.***
На второй день Энтони Кроули сходил в "Теско", запустил несколько циклов посудомойки, собственноручно перемыл везде полы, мимоходом выпил полторы бутылки розе со льдом и заказал себе новый лэптоп. На очередные пять пропущенных от Агнес он коротко ответил в вотсап: "Отвали, я занят. Будет время – напишу". Подумав, он прибавил: "Приезжать не вздумай. Я со всем справлюсь сам". Квартира внезапно показалась писателю слишком большой для одного. – Как считаешь, Мариш-ш-ш?.. – поинтересовался Кроули, лёжа на очищенном от битого стекла свежепропылесошенном диване и глядя в голую стену. – Мне купить новый телик или повесить сюда картину?.. Би говорят, один из детишек Эзры неплохо рисует... чуть ли не юный Бэнкси. Может, попросить его всё здесь художественно расписать? И то поживее будет... А ребёнок заодно подзаработает. Вот только... всё равно в Эзру всё упирается. Позвонить бы ему!.. Да! Обязательно! Вот чего я хочу!***
На третий день писатель привёл в порядок спальню, не посмев однaко куда-либо переместить скромный гардероб анг... Эзры. В ожидании курьера с новым макбуком он упал на кровать и вновь открыл "Трёх товарищей" Ремарка. Помимо воли чтение захватило Кроули. Вдумчиво прогуглив и сам роман, и автора, он принял решение приобрести "Жизнь взаймы" и "На западном фронте без перемен". Вспомнив разговор с Беатриче, писатель поискал заодно и некоего мосье Мюссо. Приподняв брови (это что, судя по плодовитости, Джеффри Арчер такой французский?!), Кроули всё-таки бросил бумажные версии "Где ты?" и пресловутой "Бумажной девушки" в корзину на "Амазоне". От попыток посталкать страничку Эзры Фелла в "Фейсбуке" он пока стоически воздерживался.***
На четвёртый день Энтони Кроули, счастливый обладатель новенького, ещё пахнущего (китайской? американской?) фабрикой лэптопа, снова сходил в "Теско", дабы пополнить бар, и позорно напился. Он завалился спать прямо в гостиной и наутро мало что помнил.***
На пятый день Энтони Кроули страдал похмельем, глушил минералку и к полудню рискнул заказать пиццу. В экран ноутбука он боялся даже взглянуть. Слегка опохмелившись и осмелев к вечеру, писатель развернул череду скрытых вкладок. Со всех фотографий (он ещё их к себе в галерею умудрился сохранить!) на него смотрел... Эзра Фелл. В компании Аны, детишек и единолично. Кроули, оторопев, осознал, что вчера отправил Эзре приглашение в друзья, которое, естественно, осталось проигнорированным. Застонав, писатель, опозоренный, прикрыл лицо рукой. – О нет... Мариш, Мариш... – выдавил он. – Что я наделал? Когда ж я остановлюсь-то? В который раз на те же грабли! Как тинейджер! Наказав себе больше не пить (ладно, хотя бы не напиваться!), он удалился в спальню. "В любой непонятной ситуации – ложись спать!"***
Проснувшись на шестой день, Энтони Кроули понял, чего ещё он от (и в) этой жизни хочет – увидеть The Ashes of Eden опубликованным. Выловив из отправленных мейлов файл с черновиком первых шестнадцати глав, писатель принялся за работу... однако пересказ того, что он уже писáл раньше, быстро наскучил ему. Замучившись ленью и прокрастинацией, Кроули спустился в фойе: ему вдруг вспомнилось, что счета (некоторые ещё до сих пор приходили на бумаге) сами себя не оплатят, а следовательно – недурно было бы опорожнить почтовый ящик. – Добрый день, мистер Кроули, – приветствовал его консьерж. – Здравствуйте, Джонатан. Я за почтой, – дежурно улыбнулся писатель. – О! Это вы как раз вовремя, там скопилось прилично, – старичок-консьерж вернулся в своё кресло. – Хорошего дня, – бросил Кроули, подхватив стопку разномастной корреспонденции. – Ох, мистер Кроули! Погодите-ка минуточку! Чуть было не запамятовал!.. – воскликнул консьерж. – Вам же тут конвертик давеча оставили... Я хотел было занести лично... мальчик... ну тот, что у вас жил, просил: мол, только из рук в руки, никому не передавайте, документы, дескать, важные, конфиденциальные... Такой обходительный, знаете ли, вежливый... Всегда: "Здравствуйте! – Как дела? – До свидания!". Я б не взял в другом случае: правила безопасности, сами понимаете... Но он так прямо и сказал: книга какая-то с вашей работы... ему велели завезти... Вы уж извините, если что... надо было мне сразу к вам подняться... А там залив в тринадцатой квартире как раз приключился, слесарей ждали, да я и подумал: делов-то куча, отлучаться с поста не с руки сейчас, да и вдруг не застану... А мимо меня пройдёте обязательно, тогда и вспомню. Вот и вспомнил... Пардоньте, мистер Кроули... Джонатан полез рыскать по ящикам своего стола. – Мальчик?! – вскричал Энтони Кроули. – Худенький такой невысокий блондин? Он метнулся к консьержу. – Именно так, сэр, – Джонатан извлёк на свет божий пухлый бежевый конверт наподобие тех, в которых пересылают документы. – Вот... держите. Простите ещё раз, коли что не так... – Что вы, Джонатан! – воскликнул Кроули. – Вы... вы просто волшебник! Вы меня буквально... к жизни вернули! Спасибо! Выхватив из рук оторопевшего консьержа посылку, Энтони Кроули бегóм бросился к лифтам.***
Швырнув почту на столик в прихожей, писатель в нетерпении сорвал бежевый картонный язычок, запечатывающий конверт. С тихим стуком ему под ноги упала знакомая белая флешка с инициалами М.C.. – одна из его рабочих. Но Кроули больше интересовала пухлая стопка бумаг: его The Ashes of Eden – без прикрас, распечатанный из вордовского файла и снабжённый карандашными правками и примечаниями на полях. – ... Ты все эти дни вычитывал мой роман... – выдохнул писатель, с болью и благоговением всматриваясь в аккуратный, с ровным нажимом, округлый почерк ангела... Эзры. Прихватив из кухни бутылку вина и бокал, Энтони Кроули направился в кабинет. ... Последнюю точку в конце романа – писатель убедился – Эзра не доставил. Так тому и быть.***
На седьмой день, проведя бессонную ночь над The Ashes of Eden и читая текст как будто глазами Эзры, как будто через призму его восприятия, как будто со стороны, Энтони Кроули принял решение: ему необходимо увидеться с ангелом. Чего бы то ни стоило. Приглашение в друзья в "Фейсбуке" так и осталось без ответа, поэтому писатель, ненавидевший в жизни три вещи (сладкий чай, клубничное мороженое и рано вставать), спозаранку отправился на Беркли, 52 – прямиком к открытию. Он надеялся застать Ану на рабочем месте – а если нет, то будет ждать, сколько потребуется — ибо если не она, то кто же?..