Глава сорок первая Исправленному – верить Одна неделя из жизни читателя
Эзра Фелл отрешённо наблюдал, как Бегемот, задорно подпрыгивая на водяном матрасе и едва ли не воспаряя от удовольствия, самозабвенно мутузит синего осьминога. Перечёркнутый трещиной экран древнего "Самсунга" информировал своего несчастного владельца, что на календаре двадцать седьмое марта, а на часах – уже четыре с небольшим пополудни. По ощущениям Эзры, время остановилось. "Вчера" казалось ему безвозвратно далёким, ненастоящим... Проснувшись несколько минут назад, Эзра не сразу понял, где находится, и, прежде чем реальность ударом под дых чуть не послала его в очередной нокаут, успел коротко изумиться отсутствию Энтони рядом. – Дай осьминожку, дружочек, – медленно выговорил он, обращаясь к коту. Мессир притворился, что просьбы раба не услышал, и с жадностью, со сладострастием даже вонзил обломки когтей в мягкий плюшевый шарик. Хмыкнув каким-то своим мыслям, Эзра встал, пересёк комнату и, покопавшись в парусиновом рюкзачке, притаившемся на старом – с резной спинкой и обивкой под гобелен – стуле, извлёк на свет божий связку луишемских ключей. Отстегнув короткую лазерную указку, которая была ему вместо брелока, Эзра направил луч в противоположный угол комнаты. Бегемот, пускай был подслеповат на свой единственный глаз, всклокоченной чёрной фурией метнулся за вожделенным алым пятнышком... и не настиг. Осьминог был благополучно забыт до поры. Эзра спрятал лазер и слабо улыбнулся. – Обмен? – предложил он. Бегемот утробно забулькал: мол, не томи, гадёныш, врубай свою дискотэку уже! Неспешно водя указкой из стороны в сторону и тем самым заставляя неуловимое, словно точечный прицел, пятнышко перемещаться Бегемоту на радость вдоль плинтуса, Эзра Фелл сидел на полу, обхватив свободной рукой колени, и тихо беседовал со слегка утомлённым вниманием его котейшества осьминожкой. – ...Мне совсем не хочется выходить из комнаты, – произнёс Эзра с запинкой. – Это глупо, конечно... Не могу же я до скончания века тут прятаться. Но выйти – значит с Габриэлем придётся говорить, с Би... И неуютно как-то делается. Чем мне ещё попеняют?.. Осьминожка мудро (и предсказуемо) промолчал; игрушке не могло быть ведомо, что Эзра Фелл, не смея в том себе признаться, опасался осуждения. ...Его всегда слишком заботило, что о нём подумают другие, как воспримут его, что скажут. Достаточно ли он хорош в их глазах? Достоин ли того, чтобы с ним просто приятельствовать или даже дружить? О чём-то большем – о том, чтобы быть достойным любви, Эзра Фелл никогда не заикался, пусть неизменно мечтал. Отчаянно, порой – до выплаканных тайком ото всех горьких слёз. Возможно, это была если не главная, то далеко не последняя причина, почему ещё недавно он так грезил об актёрской стезе: известными артистами восторгаются, армии поклонников их боготворят, какие бы глупости они ни творили, какие бы гадости ни говорили... О нет, Эзра Фелл был не из таких! Он бы ни за что себе подобного не позволил! Он искренне благодарил бы каждого, он ни для кого не пожалел бы автографа, минутки внимания, не отказался бы от совместного фото... Ещё в декабре, в луишемской келье, наивно репетируя речь, которую произнёс бы, вручи однажды кинокритики ему престижную премию, Эзра Фелл постарался заранее вспомнить и упомянуть всех: и Ньюта, своего благодетеля, и Эрика, своего доброго друга, и бесчисленных фанатов, которых он покамест не имел чести знать, – всех до единого, в разных странах, на разных континентах, разделённых границами и языковыми барьерами! Ведь без их незримой поддержки он не держал бы в руках блещущую золотом статуэтку!.. Эзра не раз фантазировал, как ловит взглядом незнакомые лица, блестящие округлые линзы камер, покорно щурясь на слепящие вспышки, – таков путь артиста, такова плата за славу и успех. Для судьбоносного мига, для мгновения незамутнённой славы он даже заготовил особое обращение: "Дорогие мои, я не знаю, как зовут каждого из вас: Мэри, Джон, Виктория, Адам... или, может быть, у вас какие-то редкие иностранные имена, которых я никогда не слышал. Я не знаком с вами лично, со многими из вас я даже не говорил, но это не значит, что я о вас не вспоминаю ежечасно и не ценю вашей благосклонности. Вы – это всё, что у меня есть. Именно благодаря вам я становлюсь лучше, расту и двигаюсь вперёд! Именно благодаря вам я стою сегодня здесь! Если кому и мог бы я посвятить эту награду, то именно вам, мои драгоценные поклонники!". – Актёры... они всегда такие блестящие, лучезарные, ласковые и недоступные, словно запечатлённые на церковных витражах ангелы, – сказал Эзра вслух. – Их нельзя не любить, ими невозможно не восхищаться!.. Мысли его стремительно переметнулись к Энтони Кроули: известный автор (пусть романов в жанре bodice ripper, и что?!) – если бы он только раскрыл своё инкогнито!.. Сколько бы читательниц (а может, и читателей, кто знает?..) было у его ног! Его бы обожали, его бы неустанно желали... но он почему-то (почему?!) выбрал затворничество... и волею случая – его, убогого Эзру Фелла, лжеца и притвору, мальчишку из валлийского никогде. – Когда ты признавался мне в любви... я верил тебе. Верил, как никому, Энтони... – прошептал Эзра. – Тогда... я просто наслаждался, не смея лишний раз напомнить себе, что всё это взаймы, что всё это однажды закончится... Но кому, кому ты шептал признания? Мне или Азирафелю, герою романа, написанного кровью твоего сердца? Ты целовал меня, ты умирал и растворялся в моих руках! Но в самые сладкие минуты, в минуты страсти и самозабвения с твоих губ срывалось его имя! – Смею ли я винить тебя в том, что ты меня прогнал?.. – Эзра отложил указку (Бегемот, умаявшись, довольно завалился на бочок и вовсе не по-кошачьи хрюкнул). – Смею ли?.. Ты ведь видел лишь то, что я тебе показал; верил в то, во что я заставил тебя поверить... Знай ты с сáмого начала обо мне всю правду... что всё моё образование почерпнуто из забытых в "Старбаксе" книжек... что я сбежал из дома в шестнадцать... что я имею за плечами тонну разочарований и загубленных отношений... Уж скольким до тебя Эрик грозился набить лицо... Ты ведь прошёл бы мимо. А если б и обернулся, то это я... я бы помнил твой мимолётный взгляд, едва заметный поворот головы... помнил бы, пока время не сгладило бы картинку и не толкнуло бы меня, непонятливого, на те же грабли... Эзра рвано вздохнул, роняя непрошеные слёзы. – Я тебя, Энтони Кроули, недостоин. Азирафель Фелл, джентльмен и дворянин, блистательный, воспитанный, изысканный – вот он был бы. Но не я. Эзра вытер лицо рукавом чёрного худи, всё ещё хранящего последние ноты Isle of Man. – Ты прогнал меня... но я сам – на твоём месте – поступил бы я иначе? Это же такое разочарование... Прекрасный зáмок обернулся грудой черепков, а принц – сереньким подменышем, тощей мышью в расколотой тыкве... Эзра спрятал осьминога под подушку. – Я не знаю, как сказать тебе о своей любви, чтобы ты поверил, Энтони, – проговорил он, глядя перед собой. – И стоит ли ещё что-то говорить? Я уже ничего не понимаю... кроме того, пожалуй, что хотел бы быть достойным тебя. Но если... – Эзра потерянно уставился на пол. На фоне тёмного дерева его босые ступни казались болезненно бледными, а очертания косточек и лиловатых венок, проступающих под тонкой кожей, навевали мысли о птичьих лапках, призраках, томящихся в потайных комнатах пленниках и иных атрибутах жанра готической новеллы. – Но если... – повторил он шёпотом. – Достойным тебя мне не стать?.. Или если я буду не нужен тебе ни таким, ни другим?.. Чего бы хотел я? На что бы уповал?.. Первый день без Энтони ознаменовался для Эзры Фелла странным, алогичным желанием – закричать о своей любви. Но если уж совсем по-честному, ни в чём не лукавя: не просто закричать, а так закричать, чтобы быть услышанным. А дальше уж... как Энтони решит.***
На второй день Эзра Фелл с упорством маньяка терзал потолки. Созерцая, как слой белой краски ровно ложится поверх замазки, он испытывал ни с чем не сравнимое удовлетворение. Обманчивый, ложный дзен. Эзра представлял, что стирает, скрашивает, обесцвечивает весь старый мир – с его ошибками, неправильностью, кривизной. Он словно свою прошлую жизнь вымарывал. Он не прерывался на отдых и отказался бы даже от еды, если б не настойчивость Би: – Сейчас, Эз, ты аккуратно положишь ебучий валик в долбаную кюветку, осторожно (ноги не переломай, пиздюк!) слезешь со стремянки, закроешь дверь (только крашеного кота нам опять не хватало!) и пойдёшь хавать! Эзра заставил себя повиноваться: спорить с неистовыми Беатриче он был не готов. – Что это, Би? – спросил Эзра, опасливо воззрившись на странное нечто, распластавшееся по тарелке. Судя по виду, оно могло с равной вероятностью выпростать щупальца и вцепиться ему в лицо или объявить себя разумным существом и просить политического убежища в Канаде. – Полента ёбеёмать с тыквой, – сообщили Би. – И томатами, – прибавили они со странной интонацией, почти угрожающе. – Ёбэтутыквумать, — прошептал Эзра. Полента внушала ему благоговейный ужас. – Сыром присыпь, – Би пододвинули к Эзре мисочку с пармезановой пылью. – Может, так проглотится... – они воззрились на него, точно сапёр на мину. – Это... – Эзра осторожно, словно побаиваясь, отковырял кусочек, – очень вкусно. Спасибо, Би. – Съедобно то есть? – недоверчиво прищурились Беатриче. – Ага, вполне... то есть очень даже! – Эзра потянулся за чаем, стараясь, чтобы его движения не выглядели слишком поспешными. – Супер! Заебись блять! – восхитились Би, довольные результатом эксперимента. – На ужин супчику сварганю! Теперь настал черёд Эзры щуриться. Опасливо. – Маман моя, помнится, батюшке что-то такое варила... – разошлись вдохновлённые успехом Би. – Из его национальной кухни. Суп, представь себе, из одних корнеплодов: свёкла, картошка, морковка... ну и капустой можно сдрыснуть для плезиру! Мяскá там для нажористости бахнуть... и фасольки, фасольки обязательно!.. Кажется, у нас где-то была банка... такая... м-м-м, – разволновавшись, Би аж пальцами прищёлкнули, – в томате. Эзра, морально готовясь ко встрече с неизведанным (читай: с банкой в томате), закатил глаза. Где-то в тёмном углу плотоядно облизнулся Бегемот. Вот уж кто-кто, а мессир всегда был рад любым кулинарным экспериментам... лишь бы не медицинским кормом пробавляться!***
– Я потолки на первом этаже побелил, – отрапортовал Эзра вечером второго дня. Габриэль Бомгард, только что вернувшийся от агента, а потому смурной и заметно взвинченный, дёрнув щекой, пробасил: – Молодчина! И, на удивление, больше ничего не сказал. Би многозначительно глянули на Эзру, и тот тихонько удалился в свою комнату, не рискуя мешать им увещевать своего бойфренда, в преддверии прослушивания крайне напряжённого. Закулисье работы актёра Эзра Фелл раньше не видел. Завернувшись в одеяло и пристроив поблизости осьминога, он размышлял над тем, что вот как, оказывается, пробы важны. Опытный, знаменитый артист, а переживает! До сего мига Эзре даже в голову не приходило, что прослушивание Габриэль может провалить. Что, если ему откажут? Как будет чувствовать себя мистер Бомгард, не получив работы?! И есть ли у него ещё предложения – запасные, как он любит говорить, аэродромы?.. Эзра вдруг поймал себя на удивительной догадке: а ведь Габриэль ничего другого делать-то не умеет! Он столько лет отдал сцене – и если теперь ошибка, неудачные пробы... это стало бы равноценно... Да концом всего это стало бы, вот что! Лишь осознав, что лощёный, ухоженный, порой до заносчивости самоуверенный Габриэль Бомгард носит в себе бомбу с часовым механизмом, которая отсчитывает годы, месяцы или даже дни до последней значимой роли, юноша испытал к господину артисту нечто сродни жалости... или сочувствия. Нынче резкие и жестокие слова про эскорт и вебкам, где "стихи читать не просят", прозвучали для Эзры совсем иначе – он расслышал в них предостережение. – Господи... – пробормотал Эзра скорее по привычке, ни к одному божеству не взывая. – А если бы я тогда... в декабре позволил себе обидеться? Если бы не сделал вид, что болтовня Эрика меня убедила!.. Если бы я не вернулся на мастер-класс, не взял бы визитку Агнес... то я, получается, так и тешил бы себя пустыми иллюзиями! Да я бы... я бы Габриэля никогда таким не увидел! Настолько живым и уязвимым... Просто человеком, чьё благополучие зависит от заработка. Как будто у меня когда-то было иначе... Эзра поплотнее закутался в мягкое одеяло. Мысли неслись вскачь, перепархивая с Габриэля на Ану (надо бы ответить на её сообщения что-то поподробнее, чем скупое "окей"), с неё – на Агнес, с профессора – на Би, а с них, естественно, на Энтони. Эзра Фелл утомлённо прикрыл глаза. Он весь день рисовал снежно-белые равнины над головой: сосредоточившись на монотонности движений, убаюкивал воспалённое сознание. Он двенадцать часов почти не вспоминал об Энтони Кроули, но лимит его воли на том, по-видимому, исчерпался. Понадеявшись на общую усталость и немного – на то, что ни один кот его сегодня не побеспокоит, Эзра стянул через голову футболку и повалился на водяной матрас. Сон пришёл мгновенно.***
Эзре Феллу снилось прошлое: Шотландия, зима и Энтони – пока безраздельно и безоглядно его. Камин в их уютной гостиной почти прогорел. Забытый на ковре подле дивана ноутбук берёг батарейку и не подавал признаков жизни, демонстрируя миру чёрный прямоугольник экрана, за обманчивой матовой простотой которого скрывалась очередная завершённая глава The Ashes of Eden. Смеркалось. На низком столике в неглубоком поддоне оплывал одинокий столбик свечи. Её пламя, законами физики помноженное нá два и отражённое в тонком стекле, точно в кривом зеркале, трепетало под кромками бокалов, бросало причудливые отсветы на их гладкие округлые бокá и порой, будто шутя, подсвечивало почти прозрачное белое вино щедрым тёплым бликом, превращая его цвет в соломенный. Энтони Кроули, мерно дыша, дремал у Эзры на плече. Это был чудесный вечер; один из череды прекрасных, спокойных, божественных вечеров, когда Эзра позволял себе верить: всё хорошо, личина Азирафеля намертво прилажена к его лицу – не дрогнет, не треснет, не отпадёт, неожиданно обнажив жалкие черты убогого бариста, лжеца и бездарного лицедея. Эзра осторожно, боясь разбудить Энтони, заправил выбившуюся из хвоста прядь ему за ухо и ненароком залюбовался чёрной змейкой, свернувшейся на высокой скуле подобием амперсанда или скрипичного ключа. Отчаянно хотелось поцеловать, но он не смел. Писатель в полудрёме пробормотал: – Утро, ангел?.. – Нет, дорогой, ещё и ночь не наступила, – возразил Эзра тихо и всё-таки осмелился припасть к вожделенному виску губами: – Спи, любовь моя... Эзра почувствовал, как от нежности стало трудно дышать. Он любил Энтони всяким: язвительным, нервным, задумчивым, смешливым, воодушевлённым... но таким – расслабленным, доверчивым и безоглядно-юным – особенно. Писатель перевёл дыхание, пробуждаясь, и, резко распахнув глаза, заглянул своему ангелу в лицо. Эзра выдержал его ищущий, беззащитный в своей искренности янтарный взгляд. – Азирафель... – Кроули долго не мог подобрать слов, – ты такой... ты так... прекрасен. – Ты ошибаешься, дорогой. Я самый обыкновенный, – шепнул Эзра, смутившись. Его щёки залил предательский румянец, однако благословенный полумрак удачно скрадывал яркие краски. – Скромность тебе к лицу, – выдохнул Кроули, чуть приподнимаясь на локте, и кончиком языка огладил умопомрачительно сладкую впадинку под нижней губой своего ангела. Эзра послушно закрыл глаза, отдаваясь воле Энтони, его желанию и ласкам – позволяя себе этот поцелуй и сопровождающее его оглушительное (пускай одолженное, пускай взаймы!) ощущение счастья: в глазах своего писателя Азирафель был бесподобен, несравненен. Эзра разрешил себе очередную слабость: пускай Энтони целует Азирафеля – не его, но он не откажет себе в наслаждении, в ещё одном мгновении блаженства, чтобы потом, когда всё закончится, было о чём вспомнить. Какое малодушие, какое двуличие!.. Но не думать, не думать о том!.. Ощутив, как Энтони уверенно проходится краешком большого пальца вдоль резинки его спортивных штанов, Эзра резко втянул воздух сквозь неплотно сжатые зубы. – Ангел, – склонившись над ним, вышептал Кроули ему в рот, – ты мой?.. – Абсолютно твой, дорогой, – Эзра затрепетал в предвкушении, когда Энтони рывком дёрнул вниз мягкую ткань, обнажая его бёдра. – Умираю... ты идеален, – Кроули впился зубами в нежную кожу у него под кадыком, и Эзра мучительно застонал. – Позволь мне тоже... – Эзра избавил любимого от пижамы и кончиками пальцев провёл по стройной спине, вдоль позвоночника – сверху вниз; кожа Энтони нежностью своей посрамила бы бархат и самые дорогие шелкá. – Смазка... где-то здесь должна быть, – выговорил Кроули с трудом, словно голосовые связки не слушались его. Не помня себя, теряя остатки самообладания, путаясь в рукавах расстёгнутой домашней рубашки, Эзра завёл руку за голову, вслепую нашарил под подушкой тёмно-серую бутылочку и щедро полил себе на ладонь. – Иди ко мне, – простонал Кроули, захлёбываясь воздухом и желанием. Эзра непроизвольно облизнул губы, жадно глядя из-под ресниц вниз, на тёмно-розовую головку члена Энтони. Его собственный член подрагивал, почти прижимаясь к плоскому животу. – Ангел, прошу тебя, – голос Кроули сорвался на молитвенный шёпот. Горячими влажными пальцами Эзра обхватил член Энтони у основания и медленно, едва надавливая, скользнул вверх. – А-ах, – выдохнул Кроули, перехватывая инициативу. Накрыв пальцы Эзры своими и позволив смазке увлажнить свою ладонь, он принялся неспешно – до умопомрачения – и в то же время неистово, самозабвенно ласкать их обоих. Покорно отдаваясь уносящей его волне наслаждения, доверившись её мощи и неизбежности, Эзра смежил веки. – Посмотри на меня, ангел, – прошептал Кроули, задыхаясь. – Люблю тебя... люблю смотреть в твои глаза... когда ты кончаешь. Не отводя взгляда, увязая в любви Энтони, точно в густом меду себе на погибель, Эзра тихо вскрикнул и прикусил припухшую, чуть влажную от слюны губу, излившись себе на живот. Энтони Кроули в жизни не видел ничего эротичнее. От одного вида ангела он застонал, словно от внезапно пронзившей его боли, и, мелко подрагивая поясницей, кончил, успев, однако, склонить голову, чтобы пересохшими губами накрыть нежный розовый сосок Азирафеля, полускрытый краем белой рубашки.***
Раннее утро третьего дня ознаменовалось для Эзры Фелла постыдным марш-броском через коридор – к стиральной машинке. Стараясь не шуметь и всё ещё тихо себя костеря (Тебе четырнадцать или двадцать четыре?!), в тщетных попытках успокоиться и привести в порядок блуждающие мысли, он ерошил влажные после душа волосы, заваривал чай и долго потом сидел в пустующей кухне, грея пальцы о бочкá кружки. "Ха! И ты пытался убедить себя, что воспоминание об Энтони со временем смажется, сотрётся?!" – ехидно вопросил внутренний голос. Эзра с ним препираться не стал. Едва слышно ступая по древнему паркету и суеверно избегая скрипучих половиц, он вернулся в свою комнату. Часы на экране убитого "Самсунга" показывали семь утра. Эзра поставил кружку с остатками чая на узкий подоконник и, словно о чём-то внезапно вспомнив, резко развернулся к псевдогобеленовому стулу, на котором обитал его скудный гардероб. Из кармана-кенгуру худи Эзра достал простую флешку, которая была бы и вовсе безлика, если б не криво выведенные синей ручкой инициалы: "М.С.". Зажав в кулаке пластиковый прямоугольничек, вобравший в себя весь пепел Эдема, Эзра замер посреди комнаты. На него снизошло озарение: ведь он же... он же так и не дочитал роман! Не позволяя сомнениям укорениться в сознании, Эзра схватил смартфон и открыл чат с Эриком. Херувим, 07:05: "Эрлс. Привет. Как ты? Прости, моя просьба, наверное, прозвучит дико после всего, что я вытворил... но ты не мог бы одолжить мне немного денег?.." Об остатках "своего первого актёрского гонорара" Эзра предпочёл не вспоминать. Демон_Эрик, 07:07: "Здарофф, Эз, да ты чё?!!,,, Мы ж всё выяснили!!!! Ты как сам, нормалёк? Би с Гэйбом не оч злобствуют? По поводу баблишка не парься. Жабья морда тебя расчитал честь по чести, нáлом, мне конвертик оставил. Твоя денешка в целости-сохранности. У Трандуила. Я когда того... в больницу ложился, у него заныкал. Под защитой Лизки Саландер твоя зарплатка как в швицарской банке!!" Эзра трижды перечитал сообщение, умиляясь орфографии друга и не веря своему счастью. Но при чём тут героиня Стига Ларссона?.. Ох уж этот Эрлс! Херувим, 07:10: "Спасибо, Эрлс! Тысячу миллионов раз спасибо!" Демон_Эрик, 07:11: "Да чё ты блин, какие спасибо! Это я протупил малёк. Надо было Бильбасу напомнить. Но не до того как то было, мы все прифигели знатно, да и ты сам небось. Если ещё надо будет, подброшу по брацки, не дрейфь! Только маякни! Или прям щас надо? На карту скинуть? У меня сорок куйдов есть на подкуп призидента!" Херувим, 07:12: "Спасибо, Эрлс! Я наберу Ньюту попозже. ТЫ НАСТОЯЩИЙ ДРУГ! Не знаю, как тебя и благодарить. Я повёл себя по-уродски, а ты всё равно... На карту не надо, с ней проблемочки. Ты ж на смене?" Демон_Эрик, 07:14: "Хорош извиняться давай уж! Я в Старике, куда мне дется с подводной лодки! Мож пересечёмся? Или ты там в карцере и телефон по выдаче?" Херувим, 07:15: "Я помогаю Б. и Г. с ремонтом. Всё хорошо, они ко мне снисходительны, даже слишком. Пересечься надо, но давай на днях спишемся? Заеду к Ньюту, когда он будет свободен. Мне очень нужно кое-что сделать". Демон_ Эрик, 07:15: "Темниш парниш! Опять?!.,?!" Херувим, 07:16: "Даже не думал. Хочу попросить Ньюта распечатать роман. Перечитаю на досуге". Демон_Эрик, 07:16 :"Извращенец мазохист!!!!!!!!!!!!!! Херувимище!!!," Херувим, 07:17: "Возможно, не спорю. Но мне это нужно. Очень, Эрлс". Демон_Эрик, 07:17: "Ловлю на слове Эз!!! Не накручивай себя!,, И не пропадай опять!!,,," Херувим, 07:18: "Ни за что на свете! Ещё раз спасибо, Эрлс. И хорошей смены". Демон_Эрик, 07:18: "Жабоморду не наклич, всё, мне открыватся давно пора! На связи". Херувим, 07:19:"На связи".***
Нервно меря шагами комнату и поминутно прислушиваясь к доносящимся из кухни голосам, Эзра Фелл, теряя терпение, едва дождался отбытия Габриэля на пробы. Тихой мышкой выскользнув в коридор, он неловко помахал господину артисту и тотчас же скрестил за спиной пальцы – на удачу: – Мисте... Габриэль! От всего сердца... ни пуха! – К чёрту, сынок! – пробасил Габриэль Бомгард, подмигнул Эзре, чмокнул заспанных Беатриче в щёку и был таков.***
Воспользовавшись позаимствованной у Би "Устрицей", незнакомым маршрутом Эзра Фелл отправился к Ньюту в Луишем. Боже, как он, оказывается, от подземки отвык! Шум и толчея вгоняли его в панику, и потому Эзра поспешил заткнуть уши дешёвыми проводными наушниками (левый, грозясь помереть, плевался статикой и шипел). To another commotion, To another disruption, To another explosion, I raise my glass, – неспособная перекричать шум поезда, взывала к нему вокалистка Delain.***
Луишем встретил Эзру мелким дождём. Ему открыла Анафема. – Привет, Эз, – ведьма крепко обняла друга. – Ты как? – Даже не знаю, как ответить, не соврав... – произнёс Эзра неуверенно. – Я к вам... точнее – к вашему принтеру на аудиенцию. – Ньют говорил, – Анафема мягко улыбнулась. – Я его услала в дальний "Теско" за жратвой, чтобы нам поболтать дал да уши не грел лишний раз. Эрлс писáл, кстати... – точно истинная хозяйка приличного дома, она приняла у Эзры ветровку и увлекла его в кухню. – Хм?.. – промычал Эзра нечленораздельно. – Твою зарплату Ньют на столе оставил, – Ана кивнула на мятый белый конверт. – Спасибо... – вздохнул Эзра. – Я не просил Эрика... честное слово! – Да знаю я! – Анафема поставила перед другом кружку с логотипом Звёздного флота. – Но ты ведь и Эрлса знаешь... какой он... Эзра слабо кивнул. – Итак? – Анафема уселась напротив, подперев подбородок кулачком. – Распечатываем роман? – Ага. Буду читать... – ответил Эзра. – И думать о вечном, – договорила за него подруга. – А дальше что? – Не имею представления, – признался Эзра. – Работу надо срочно искать, жильё какое-то... это из ближайших планов. – А что, если Тони по твою душу явится? – Анафема приподняла бровь. – К матери моей придёт, например? К Би? Или... не знаю... ко мне даже? Хотя это вряд ли... мы сто лет не общались. Эзра отрешённо пожал плечами: подобная мысль ранее его не посещала. – Нет, Ана, это вряд ли... – покачал он головой, точно отгоняя саму возможность подобного развития событий. – Энтони не станет меня искать. Он меня презирает. – Не скажи... – протянула Анафема загадочно. – Я тут давеча картишки на вас раскинула... – Прошу, Ан... – перебил её Эзра с плохо сдерживаемым раздражением, – сколько раз я тебе говорил, что не верю в эту твою магию... – Достаточно того, что верю я, – отрезала Анафема. Эзра вскинул руки в защитном жесте, точно принимая поражение, на деле же – просто не желая спорить с подругой. Они перешли в комнату Ньюта. Подключив флешку к рабочему ноутбуку Владыки, Эзра кликнул на единственный хранящийся на накопителе файл, следом – сразу на иконку печати. – Ну а всё-таки? – не унималась Ана. – Если Тони станет спрашивать? – Тогда... – собравшись с силами, проговорил Эзра со всей уверенностью, которая была ему нынче доступна, – тогда прошу тебя: не давай Энтони мой номер. Я не могу просить об этом проф... Агнес. Она меня всё равно не послушает. Но ты же... сколько мы знакомы?! Давно уже! Я не идиот (хотелось бы верить, что не совсем) и драмы разводить на пустом месте не привык. Это взвешенное решение, Ана. Эзра подцепил несколько выпавших из зева принтера листков и аккуратно сложил их один на другой. Текстом вниз. – Выслушай меня, Ан... – он поднял на подругу исполненный отчаяния взгляд. – Я сам пока не очень хорошо понимаю, где я стою и чего стóю. Я с уверенностью могу сказать тебе одно: к очередному разговору с Энтони я не готов. Я люблю его всем сердцем, всей душой люблю. Всем своим существом я принадлежу ему... Но я не хочу, чтобы наша следующая встреча, если таковая вообще состоится, стала повторением той... последней. Когда мы с Энтони увидимся вновь... если увидимся, я хотел бы наконец быть собой. Не героем The Ashes of Eden, не актёром, играющим эту роль, а собой. Но кто я? Этого я сам, прости великодушно, не знаю. Я хочу быть кем-то, но пока же я... никто. – Это не так, Эз! – горячо возражала Анафема. – Ты – это ты, а вовсе не никто! Ты – мой друг и очень хороший человек! И мне невыносимо смотреть... – Тогда прошу тебя, заклинаю тебя – не смотри! – воскликнул Эзра. – Что бы Энтони ни сказал (хотя я сомневаюсь, что скажет!), не рассказывай ему... Не смею просить тебя о большем – лишь об одном: дай мне время! Сейчас я словно в безвременье! Не понимаю, где прошлое, а где настоящее... и будущего своего не представляю! Ведь я не прошу тебя помогать! Прошу – не навредить! Анафема Девайс надолго замолчала, наблюдая, как Эзра методично разбирает выпадающие из принтера листы. То, что он говорил... с такой убеждённостью, с такой страстью... Это звучало благоразумно и мудро... почти. – Ладно, Эз... раз ты так решил, – произнесла она, словно сдаваясь. – Твоя взяла. Соблюду я твоё инкогнито. Так и быть. Сохраню твою тайну. – Спасибо, Ана, за понимание... и за то, что не судишь... – ответил Эзра. – Я не могу объяснить тебе всего... потому, наверное, что сам многого не понимаю. Но у меня есть такое ощущение... – он запнулся, – как будто шестое чувство... И оно велит мне поступить именно так.***
На четвёртый день, вооружённый карандашом и ластиком, Эзра Фелл, презрев еду и сон, читал The Ashes of Eden. В дверь его комнаты не единожды истово барабанили Беатриче, следом за ними – явно отправленный с дипломатической миссией – вяло скрёбся Габриэль на пáру с соскучившимся по плюшевому осьминогу и лазерной указке котом. Однако тщетно. Не вслушиваясь в доносящиеся из коридора возбуждённые голоса, перемежаемые вопросами и не всегда цензурными восклицаниями, Эзра то и дело вежливо кричал в ответ: "Спасибо, я не голоден!" или "Спасибо, всё в порядке!" – нимало не заботясь о том, соответствует ли его реплика ситуации. Чтение настолько увлекло его, что он даже позабыл, чьему перу (или клавиатуре) принадлежит история – слишком занят был сюжетом, а заодно – выискиванием мелких несостыковок, повторов, опечаток и прочих огрехов, которыми пестрит всякая черновая рукопись.***
К вечеру пятого дня, когда Беатриче уже вовсю грозились выломать дверь в его временную обитель, Эзра, собранный и серьёзный, вышел (наконец!) в люди. – Прошу прощения, что вновь заставил волноваться... – Эзра потупился. – Задолбал уже со своими приколами, пиздюк-затворник! – возопили Би. – Заперся, как сраный монах в скриптории: ни пожрать, ни прибухнуть! Сколько мне ещё ночей бессонных скоротать?! Предупреди уж, будь так любезен, чтоб мы с Гэйбом не мучились! – Прости, Би... – повторил юноша, не поднимая глаз. – Мне нужно было сосредоточиться. Я... дочитал роман Энтони. Только тогда Би обратили внимание на пухлый бежевый конверт, который Эзра прижимал к груди. – Начитался? – поинтересовались они ядовито. – Вполне, – кивнул Эзра. – А дальше чё? – Би мотнули головой, указывая на его бесценную ношу. – Энтони... он больше не хочет уничтожать... текст? – спросил Эзра неуверенно. – Как знать, – бросили Би. – По разбитому лэптопу он конкретно убивался, если память мне не изменяет. – Хорошо... – Эзра медленно перевёл дыхание. – Я хотел бы... если ты не против, съездить в Мейфэр и передать ему рукопись... и флешку. – Копию хоть сделал, великий редактор? – Би нахмурились. – Конечно. У Ньюта... – начал Эзра, но они не дали ему договорить. – Что Тони скажешь? Уже придумал? – Ничего... – Эзра растерялся. – Я планировал ему в почтовом ящике оставить... – Домой тебя сегодня ждать? – прищурившись, Би упёрли руки в бока. – Если можно... – Эзра смешался. – Я думал только туда и обратно сгонять... – Вали уже... хоббит сраный, – буркнули Беатриче. – Но чтоб к ужину был как штык! – Слушаюсь, – поспешно зашнуровав кроссовки, Эзра накинул ветровку. – И телефон отключать не вздумай! – строго крикнули Беатриче ему вслед. – Вот же ж пиздюк... – пробормотали они почти ласково в захлопнувшуюся дверь. – Би! Я получил эту роль! – раздался откуда-то сверху восторженный вопль Габриэля. – Ну кто б блять сомневался... – протянули Беатриче вполголоса и, попыхивая айкосом, направились к лестнице, ведущей на второй этаж.***
На шестой день поутру Эзра Фелл решил (себе на горе) полистать "Фейсбук" и выяснил, что Энтони Кроули полайкал те немногие его фотографии и посты, что не были скрыты настройками приватности, да ещё приглашение в друзья прислал. Позавчера. Эзра отбросил в сторону "Самсунг", точно обжегшись. Его обуяла непонятная паника: Ана была права! Что делать, как реагировать, как себя вести?.. Эзра Фелл недоумевал. Он долго ещё мог бы изнурять себя вопросами "Зачем?", "Почему?" и "Что его заставило?", однако жаждущий деятельности Габриэль не дал ему со вкусом предаться рефлексии – на субботу была запланирована поклейка обоев.***
Когда с первым этапом ремонта было покончено, Габриэль Бомгард, Беатриче Бугаец (адски голодные, ибо весь день они провели в приюте, так никого в добрые руки не пристроив) и слегка ошеломлённый последними событиями Эзра Фелл собрались вокруг кухонного стола в ожидании пиццы. Мессир Бегемот предпочёл выступить авангардом – караулил доставщика в коридоре. – Ну, чё как, мальчики? Морды друг другу не раскроили, я смотрю, – ухмыльнулись Би. – Наляпали на стены обойчики, молодцы, а ручки как были из задницы... – Обижаешь, лапа... – Габриэль совсем не по Станиславскому изобразил оскорблённую добродетель, – всё в ажуре... или тебе не понравилось? – Жить можно, – констатировали Беатриче тоном врача, объявляющего пациенту о неизлечимой болезни. Эзра заподозрил: то, что только что прозвучало, было, вероятно, похвалой, но счёл благоразумным промолчать. Словно прочитав мысли Эзры, Би одарили его предостерегающим взглядом: – У тебя клей на кудряхи налип, Эз. – Би... ты... это... – пробасил Габриэль (вот же дипломат великий), – Эзра молодчина! Очень мне помог! Один бы я за день не справился! – Один бы ты поклеил кверху ногами и крест-накрест, – остудили его пыл Би. – Но вы мне вот что скажите-ка, зайки мои кисло-сладкие... На завтра планы какие? – Сценарий прислали, – отозвался Габриэль охотно. – Я б почитал, порепетировал малость... Но если у тебя есть идеи, то это потерпит... – Я... я собирался поисками работы заняться... – проговорил Эзра чуть слышно. – Неловко мне... у вас нахлебником... – Перестань, сынок! – тут же прервал поток его самоуничижений Габриэль. – Я ж тебе не раз говорил: нам не в тягость! Правда?.. – в ожидании поддержки господин артист покосился на Би. Беатриче Бугаец раздумчиво кивнули... прежде чем прожечь Эзру острым взглядом: – А чё? Надумал чего? Есть какие мысли? От столь пристального внимания Эзра стушевался. – Если по правде, – начал он неуверенно, – то я надеялся... официанты же везде нужны... вдруг кафе какое или ресторан даже... – Так и будешь чашки-тарелки до старости носить, кофе филистерам варить? – Би выдохнули куда-то в угол кухни неизменное облачко драконьего дыма. Непроизвольно принюхавшись, Эзра заметил, что мяту они сменили на вишню. – Я ничего другого не умею... – признался Эзра горько. – Но ты не подумай, что мне не хотелось бы научиться... – Так какие твои годы, сынок?! – ободрил его Габриэль. Беатриче лишь неопределённо хмыкнули и вновь присосались к электронной сигаретке. – Я... – заговорил Эзра вновь, обращаясь как будто не к присутствующим, но к себе, – я бы очень хотел сдать A-levels и попробовать поступить в университет... Правда, на следующий год уже, наверное... Может быть, это прозвучит нескромно, только мне кажется, у меня могло бы получиться... Я никогда не учился по-настоящему, но мне так понравилось, – Эзра осторожно скосил глаза на Габриэля, – на курсах, когда... ну, помните, ваш мастер-класс был ещё. На занятиях по теории я всё-всё успевал записывать... И запоминалось как-то сразу... Эзра пристыженно – сам не зная, что его так смутило, – смолк. Первым нарушил молчание Габриэль Бомгард: – Насколько я слышал от Нес, – начал он с долей неуверенности, – она обещала помочь тебе с учёбой. Беатриче презрительно хмыкнули, но в кои-то веки сдержали свой порыв выматериться. – Я не могу и не хочу пользоваться протекцией профессора Нуттер, – решительно возразил Эзра. – К тому же... прошу вас, только не обижайтесь! Карьера актёра меня больше не привлекает. Габриэль Бомгард с облегчением выдохнул. – А что тебя тогда привлекает? – подали голос Беатриче. – Я и сам не знаю... – Эзра привычным жестом взлохматил волосы: да, действительно... обойный клей. – Ну а всё-таки? – не отступали Би. – Если подумать? – Я... мне... – Эзра запнулся, – всегда нравилось быть полезным. Мне интересны люди и хочется им помогать. – Медицина? Так, что ли, выходит?.. – протянул Габриэль задумчиво. – Будет непросто, сынок, и долго, и бессонные ночи... и грязь с кровью тоже, но я уверен: у тебя получится. Я этих слов дочери в своё время не сказал, а это важно. В общем... это... я в тебя верю. – Спасибо, Габриэль. – Эзра быстро встал со стула и обнял сначала актёра, а потом и слегка одеревеневших от неожиданности Би. – Только знаете, – сказал он совсем тихо, почти шёпотом. – Не медицина в широком, общепринятом смысле... – А что тогда? – не понял Габриэль. – Психология, – произнёс Эзра уверенно. – Хочу поддерживать людей, оказавшихся в сложной ситуации. Хочу, чтобы... простите, это пафосно и по-детски звучит, я знаю... но я правда хочу, чтобы мир стал чуточку добрее; чтобы было меньше покалеченных, раненых душ, меньше потаённой боли и отравляющих жизнь незалеченных травм. – Обосраться ты Цицерон! – воскликнули Би не без восхищения. – Пока едет наша сраная пицца, предлагаю выпить. Тост! – они вскочили из-за стола и торопливо разлили Johnnie Walker Black Label Speyside по пузатым стаканам. – Понимаю: несладко мне придётся... – Эзра осторожно отпил виски. – Я уже лет на шесть опоздал, я старше любого абитуриента. – Ой, пиздеть он будет! Придумал чего! – Беатриче залпом осушили свой бокал. – Вот послушай! Жил в далёком восемнадцатом веке в заснеженной России мужик один... Ебанутый на всю бошку фрик! Гений! Ломоносов фамилия. Так он за тыщу миль чуть ли не пешком причапал, чтобы в школе хорошей учиться. Ему девятнадцать было, старик, считай, по тем временам... Стебались над ним однокласснички, чморили знатно. И ничего! Академиком стал! Всю Европу объездил, а потом у себя дома универ бахнул! До сих пор у русских этот их MSU стоит. Не веришь мне – спроси вон у Морлы! Тут, знаешь ли, были б мозги на месте да мотивация правильная! А у тебя, в отличие от того дикого дядьки, и опыт уже имеется! Да столько не живут, сколько ты кураторствуешь! Не одну дюжину малолеток по помойкам, как котят, переловил да в люди вывел! Эзра слегка оробел от такого напора. – А хочешь, – Би снова плеснули участникам банкета от щедрот старины Джонни, – я с подружайкой своей поговорю? Она на телефоне доверия сидит. Суицидников с подоконников снимает. Супервизии для кураторов ведёт на общественных началах. Возьмёт тебя под крылышко – вот тебе и опыта ещё в копилку, и работа! – Я... даже не знаю, что сказать, Би... – Эзра окончательно смешался. – Спасибо? – Данка моя в миру банковская служащая, но пусть тебя это не смущает. Она не какая-то там шишка – простая операционистка, польская эмигрантка потому что. Баба добрая. Правильная. Дома у себя психотерапевтом практиковала. Поговори с ней. За спрос денег не берут. Авось выгорит чего. Эзра Фелл молча склонил голову в знак глубокой признательности. В коридоре, преисполненный энтузиазма, заверещал Бегемот. Привезли долгожданную пиццу; мессир, изголодавшись за последний час, пребывал в нетерпении.***
Утром седьмого дня Эзра, заметно нервничая, набрал номер Дануты Агон. Он ещё не знал, что отныне его жизнь круто изменится. Того, что Энтони Кроули, проведя бессонную ночь над копией The Ashes of Eden, испещрённой его карандашными пометами, отправится на Беркли, 52, Эзра Фелл вообразить и вовсе не мог.