Глава сорок шестая Вернуться к началу
Nobody looks like what they really are on the inside. You don’t. I don’t. People are much more complicated than that. It’s true of everybody. *** Let us begin this letter, this prelude to an encounter, formally, as a declaration, in the old-fashioned way: I love you. You do not know me (although you have seen me, smiled at me). I know you (although not so well as I would like. I want to be there when your eyes flutter open in the morning, and you see me, and you smile. Surely this would be paradise enough?). So I do declare myself to you now, with pen set to paper. I declare it again: I love you. Neil Gaiman
Всегда любопытно наблюдать, мой славный читатель, какие изменения претерпевает жизнь с пришествием очередного изобретения – новинки технического прогресса (или человеческого гения, если пожелаете). Восковые дощечки, стилусы и папирусные свитки однажды сменились пергаментом и бумагой. К тому времени, когда появился первый печатный станок, люди уже привыкли хранить знания в книгах – пускай рукописных, но всё-таки книгах. Человечество (со стаканчиком кофе в одной руке и с айфоном – в другой) давно позабыло о том, как наши доисторические предки – низколобые, косматые, вечно голодные обезьяноподобные чудища, сгрудившись в сумрачной пещере вокруг примитивного очага, где пылал добытый трением огонь, с мистическим ужасом глядели на пляшущие на стенах тени, кутались в грубо обработанные шкуры, утробно рычали и гнусаво бормотали, из уст в уста передавая то, чему суждено было впоследствии стать первыми сказками, легендами и мифами – предтечами законов, религий и даже художественной литературы. Кстати, о литературе. На смену бумажной книге у нас на глазах (не так ли, друг мой?) пришла книга электронная, на смену посланию рукописному – имейл и эсэмэска. Скорость распространения информации и её передачи увеличилась в сотни, в тысячи раз, приблизившись к скорости света! Современники героев The Ashes of Eden и в самых смелых фантазиях вообразить не могли, что спустя каких-нибудь полтора века любое сообщение, легко перепархивая с континента на континент, будет способно за доли секунды преодолевать моря, океаны и горные цепи. У людей прошлого доставало выдержки ждать ответа на послание днями, даже неделями, тогда как многие нынешние жители Земли на их месте с ума бы сошли, извелись бы, измаялись. Ведь, право слово, где это видано, чтобы на эсэмэс по полмесяца отвечали?! А телеграф, телефон? Я ведь даже не о сотовых сейчас не говорю, мой дорогой друг. Вы только задумайтесь: будь у Джеймса Краули и Азирафеля Фелла возможность просто позвонить друг другу, пускай даже не так запросто, как привыкли вы или ваши родители, пускай – через волшебную девушку-медиатора, которая каким-то магическим образом умела соединять абонентов!.. Их история могла сложиться совсем иначе: не было бы никаких писем – свидетельств преступной страсти – и нечего оказалось бы Майклу жечь в эпилоге. В отличие от персонажей романа, Энтони с Эзрой к дарам современности были привычны, и их не посещала безумная мысль о том, что звонок может затеряться, как письмо на почте, или попросту кануть в небытие, подобно конверту, ненароком выпавшему из туго набитого мешка на размытую по весне и разбитую колёсами повозок да копытами лошадей дорогу. ...Их разделяли мили и мили. Однако стоило Эзре Феллу принять решение перезвонить по незнакомому номеру – исходящий сигнал прорвал пространство, точно прицельно пущенная стрела, вмиг долетел до Мейфэра, и, естественно, попал в цель. Когда айфон неожиданно затрепетал и взвизгнул, точно подстреленный шрапнелью мелкий зверёк или птичка, Энтони Кроули вздрогнул. Не веря своим глазам, он всматривался в экран, пьяно щурясь на пять заветных букв. До побелевших костяшек сжимая тонкую ножку бокала (ох, не треснуло бы муранское стекло, не переломился бы, не изошёл бы острыми осколками прохладный гладкий стебель!), Кроули свободной рукой схватил смартфон, едва его не выронил и со второго раза неверными пальцами смахнул блокировку. Во рту пересохло – и дело было вовсе не в количестве выпитого. В горле застрял колючий и жёсткий, словно перекати-поле, ком. – Алло, – превозмогая нервный кашель, прокаркал Кроули. – Энтони, – выдохнула трубка голосом Эзры Фелла. И Кроули тотчас же ему – созданию своему небесному – взмолился: – Ангел... я ждал твоего звонка. – А я ждал, что ты позвонишь, – признался Эзра и больше ничего не сказал. Молчание снизошло на них. Что говорить? Зачем? О чём? Обоим стало очевидно: все сомнения, тревоги, неуверенность, проигранные в голове десятки счастливых и несчастливых финалов – всё это не более чем марево, мираж, чушь полная. Жизнь... она проще и банальней оказалась: Энтони ждал звонка Эзры, Эзра – ждал звонка Энтони. Можно ли сказать, что они, получается, друг друга ждали? И вот совпали – а дальше что? Дальше надо как-то... объясняться, договариваться. Мучительное дело, неблагодарное. Ах, почему... Почему нельзя, чтобы раз – и они снова вместе, безоглядно счастливы, и не было как будто этого чудовищного двадцать шестого марта, и всех этих дней после – тоже не было?..***
– Аз... ангел, как ты? – спросил наконец Кроули, промочив саднящее горло добрым глотком вина, и, точно вспомнив нечто важное, сбивчиво зачастил: – Прости, прости меня, пожалуйста. Если б ты только мог... Я повёл себя, как последний урод. Я ведь тебя даже не выслушал. – Энтони, прошу тебя, не нужно, – перебил его Эзра с усталостью в голосе. – Я простил тебя – сразу же. И если уж кто виноват, так это я. Это я должен был признаться... давно ещё – ещё в декабре! – а не тянуть малодушно до последнего... – Мне нет прощения! Я такого наворотил!.. – пьяно вскричал Кроули, не дав своему ангелу договорить. – Очень даже есть, – мягко прервал поток его самоуничижений Эзра. – Я же всё понимаю. По-другому и быть не могло. У тебя был шок. И ты... ты всё-таки просто велел мне уходить, а не вызвал полицию, что я счёл бы... справедливым. – Ангел! Да как ты?! Да как я?! Да как всё это?! – потрясённый, Энтони Кроули, казалось, лишился способности внятно излагать мысли. – Прошу тебя, Энтони, перестань, – с мольбой обратился к писателю Эзра и раздельно повторил: – Ты.ни.в.чём.не.виноват. На самом деле мне и прощать тебе нечего. – Ангел! – Меня зовут Эзра. – Я знаю... помню... я привыкну. – Энтони, дорог... – Эзра осёкся и проглотил остаток ласкового обращения, едва не поперхнувшись. Дьявольски захотелось покурить, и он запоздало пожалел, что не отобрал у Эрика сигареты. – Энтони, послушай меня. Очень... очень тебя прошу, – Эзра откинулся на жёсткую спинку скамейки и поднял глаза к апрельскому небу – слишком светлому, не по-вечернему ясному, недостижимо высокому. – Ах! Я вообще не понимаю, как мы пришли к выяснению отношений по телефону?.. Это неправильно. – Неправильно. – согласился писатель. – А что, если я скажу тебе: "Приезжай!" – ты ведь... приедешь?.. Или нет? – в его голосе прозвучала не надежда даже, лишь робкий на неё намёк. – Прости, Энтони. Теперь ты меня прости, но нет. Не приеду, – проговорил Эзра серьёзно. – Почему?.. – спросил Кроули недоуменно, почти уязвлённо. – Потому что... – Эзра сделал глубокий вдох: фантазируя о том, каким может стать их с Энтони разговор, буде таковой состоится, он заранее успел заготовить ответ на подобный вопрос. – Потому что, – продолжил он, – это кажется мне ещё более неправильным, чем выяснять отношения по телефону. – Я не понимаю! – теряя самообладание, Кроули почти кричал в трубку. – По-че-му? – Позволь мне тогда попробовать объясниться, – Эзра придавил "Самсунг" плечом, подтянул колени к груди и обхватил их руками. Несмотря на погожий вечер, ему вдруг стало зябко. – Я жду... В трубке раздался щелчок и короткий выдох. Кроули, по-видимому, прикурил сигарету. – Энтони, – произнёс Эзра, отрешённо созерцая мелкие зацепки на потёртой джинсовой ткани, – мы с тобой сейчас не на равных. – Что ты имеешь в виду? – Это очень просто, если взглянуть со стороны: ты говоришь мне уйти – я ухожу. Потом говоришь приехать – я приезжаю. Так получается, верно? Только я так не хочу. Не хочу больше чувствовать себя безвольной пешкой, которую чья-то (даже твоя!) рука двигает на нужную клетку. Я устал подчиняться приказам. – Я... я не собираюсь тебя куда бы то ни было "двигать"! – взвился писатель. – Я люблю тебя! Мне без тебя невыносимо! – воскликнул он и тотчас же зашёлся сухим кашлем. – И я тебя. Любил, люблю и любить не перестану, – Эзра поборол малодушное желание оборвать себя. – Мне без тебя не менее невыносимо, Энтони. Но... ты не задумывался раньше о том, что меня – меня настоящего! – ты совсем не знаешь? Начиная с декабря, – он вновь сел ровно и поудобнее перехватил "Самсунг", – я вынужден был притворяться Азирафелем. Которому из нас ты сейчас признавался в любви? Кроули порывался что-то возразить, но Эзра его остановил: – Погоди... вся эта история меня мучила, терзала. Обман был мне в душé глубоко противен, и лицедейство претило, но я не посмел тебе открыться, а потом... под давлением извне, – Эзра собрался с силами и не помянул треклятую Агнес Нуттер всуе, – я так заврался... мне уж было не выпутаться. Энтони... я влюбился в тебя – живого, трепетного и творческого, трогательного и хрупкого, смелого и настоящего, талантливого, образованного, удивительного... Я... мне посчастливилось узнать тебя таким, какой ты есть, без покровов. И ты... прекрасен. Но что ты знаешь о том, кто я на самом деле такой? – Так расскажи мне! – воскликнул писатель. – Именно это я и пытаюсь сделать... – вздохнул Эзра, поморщившись, точно от внезапной острой боли, и ровным тоном принялся перечислять факты своей биографии. Он нарочно говорил напрямик, будто наотмашь словами бил, не смягчая красок и не облегчая признания ни себе... ни слушателю. – Моё полное имя Эзра Захария Фелл. Мне двадцать четыре, в октябре будет двадцать пять. Я из Уэльса, где до сих пор, по-видимому, живут люди, которых я до шестнадцати лет считал своей семьёй. Я вырос на ферме, где пас овец и доил коров. Я не успел закончить школу, сбежал в столицу, ночевал на улице, воровал и не раз бывал пойман с поличным. В семнадцать мне повезло попасть в программу для трудных, или незащищённых, как принято нынче говорить, подростков – для беспризорников, в общем. Сейчас я всё ещё в этой программе, но уже в качестве куратора. Благодаря счастливому стечению обстоятельств мне удалось выучиться на бариста, получить работу в "Старбаксе" и снять комнату на окраине города. Моими университетами стали забытые посетителями книги. В том числе и Мари Шанталь, если тебе любопытно. Мои самые близкие друзья – луишемский геймер и знакомый тебе эмигрант из Бангладеш. У меня за плечами череда несбывшихся мечтаний, разбитых надежд, ущербных отношений не с теми мужчинами и груда прочего барахла, которое, точно чемодан без ручки, я таскаю с собой, ибо прошлое на помойку не выкинешь, и, как писáл Нил Гейман, куда б ты ни отправился, ты берёшь с собой себя... И я ни в чём, ни в чём, Энтони, не похож на описанного тобой блистательного джентльмена Азирафеля. Достаточно? Эзра перевёл дыхание. – Нет! – резко возразил Кроули. – Продолжай, пожалуйста. Я сожалею, хотя сожаления мои тут, пожалуй, немного значат, что на твою долю выпало столько... блин! Столько дерьма! Ангел, послушай! Если это такая тактика, если ты сейчас пытался меня напугать или оттолкнуть, то знай: ничего у тебя не получилось! – Хорошо, – Эзра сокрушённо покачал головой, понимая, что собеседник видеть его не может. – Эта история... эти, будь они прóкляты, "Слёзы Мюссо" и мне слезами отлились в итоге. Но... я не жалею, ведь я встретил тебя. И я кое-что понял, Энтони. Глядя, как ты самозабвенно создаёшь роман, я восхищался тобой, твоим мастерством, более того, я вдруг осознал: мне тоже необходимо найти себя в чём-то, как ты нашёл себя в писательстве. Благодаря тебе я понял: обратно в "Старбакс" я ни за что не вернусь. Я хочу для себя большего... – И чего же ты хочешь, Эзра? – прошептал Кроули заворожённо. – Для начала... сдам A-levels. Потом буду пытаться поступить на психфак, постараюсь получить степень. Я очень благодарен твоему другу Би... – В смысле? – перебил Кроули потрясённо. При чём тут Беатриче? Ему показалось, или нить рассуждений ангела он утратил? – Они не говорили? – удивился Эзра. – Ну ладно... Би познакомили меня с совершенно удивительной женщиной, Данутой Агон. Она пару лет назад переехала сюда, а до этого была... достаточно востребованным психотерапевтом в своей стране. Невероятной силы характера и ума человек. Я пред ней преклоняюсь. Она в свободное время принимает звонки на бесплатной линии психологической помощи. Меня вот к себе взяла... стажёром. Авось, научусь чему-нибудь полезному, и будет чем приёмную комиссию удивить. Писатель не проронил ни слова. Эзра вслушивался в его прерывистое дыхание, представляя (вспоминая?) тонкие нервные пальцы и фильтр сигареты, безжалостно стиснутый между средним и указательным; как Энтони резко стряхивает пепел, глубоко затягивается, щурится, с тихим шипением выпускает дым сквозь зубы – волнуется ли? Гневается ли? Или просто впал в задумчивость? – Так ты, получается, всю жизнь свою успел распланировать: учёба, работа, будущее?.. – вымолвил Кроули наконец. – Можно и так сказать, – согласился Эзра. – У меня было время на раздумья... Пока белил у Габриэля потолки... мысли... они сами собой как-то... – А я... – застигнутый такой несправедливостью врасплох, сдавленно прошептал Кроули, тщетно борясь с порывом закричать. – А я в это время умирал без тебя! Я таскался к консьержу – старые записи с камер смотреть! Лишь бы тебя ещё хоть раз увидеть!.. Хотя бы мельком, хотя бы на видео! – Я не мог этого знать, Энтони, – Эзра вновь откинулся на неудобную деревянную спинку. – Буду с тобой откровенен: когда я ушёл от тебя, моя жизнь – она, можно сказать, кончилась. Я внутренне почти умер. И какие у меня были варианты? – Какие у тебя были варианты? – эхом вторил ему Кроули. – Либо броситься с моста Воксхолл, либо придумать, как дальше существовать в мире, в котором тебя для меня нет, – ответил Эзра честно. – Да что ты такое говоришь?! Я ни на мгновение не переставал любить тебя! – выкрикнул писатель. В его голосе Эзре почудились слёзы. – Дорогой мой, – проговорил он, насилу прогнав сдавивший горло нервный спазм. – Я и этого не мог знать. Не мог... Я не смел надеяться, что ты однажды простишь мне моё притворство. И ведь я... далеко не Азирафель, – повторил Эзра печально. – Я простил... хотя, возвращая тебе твои же слова, скажу в свою очередь, что прощать мне нечего. Тогда я ничего не понимал, но сейчас... сейчас, хотелось бы надеяться, понял. – Энтони, – Эзра чувствовал, что тянуть с очередным признанием нельзя. – Ты должен ещё кое-что знать. Я... мне... не хватило воли. Когда я уходил от тебя, то я себе пообещал, что профессор Нуттер от меня твоего романа никогда не получит. Но... она показала мне твой контракт... – И ты увидел, что себе я не принадлежу, – спокойно закончил за него Кроули. – Это я отдал The Ashes of Eden Агнес Нуттер. – Спасибо. – И ты меня ещё благодаришь?! – Ты спас мой роман, мою карьеру и банковский счёт заодно, – сказал писатель просто. – Но... самое главное. Ты прочитал The Ashes. Ты перебрал текст пословно, чего для меня за все семнадцать лет ни один редактор, ни один корректор не делал. Твоё неравнодушие, твоё отношение к этой истории – они перевернули мою жизнь и все мои представления о том, что есть творчество. Ты совершил подвиг, Эзра. – Ты слишком ко мне великодушен... – А ты всегда на корню пресекаешь попытки сказать тебе доброе слово? – Не переиначивай, Энтони. Я лишь имею в виду, что недостоин... – Не говори так. Мне лучше знать. – Как тебе будет угодно. – Но всё-таки, – продолжил Кроули с нескрываемой обидой. – Ты расписал свою жизнь на годы вперёд... без меня. Как будто мне в ней и места нет. Эзра не знал, что отвечать. Не лукавя, он был готов признать: все его чаяния, все предпринятые в последние дни шаги основывались на аксиоме, что он снова один, сам по себе, с собой наедине. Да, у него есть друзья; да, новообретённая семья рядом... Но как бы ни мечтал он, сколько бы ни фантазировал о том, что Энтони его отыщет, он эту надежду всерьёз не воспринимал, подспудно готовясь к худшему. – Молчишь. – констатировал Кроули почти обвиняюще. – Мне нечего добавить в своё оправдание, Энтони, – Эзра опустил голову. – Я не был уверен, что ты захочешь... – Хренового же ты обо мне, однако, мнения. – Неправда! – настал черёд Эзры повышать голос. – Просто всё слишком запуталось! С одной стороны, я надеялся, что я тебе до сих пор небезразличен, – проговорил он, запоздало сознавая, что выдал нечто сокровенное. – И это мягко сказано! – вставил Кроули. – С другой стороны, – Эзра, казалось, писателя не слышал и на горькую иронию в его словах внимания не обратил. – Мне было важно ответить себе на некоторые вопросы: кто я? что я? где я стою и чего стóю? – Пойми, Энтони, – взмолился Эзра, – когда я отринул личину Азирафеля, то ощутил, что под ней... пустота. Тёмная полость. И мне отчаянно захотелось её заполнить чем-то значимым, чтобы, глядя в зеркало, видеть себя настоящего – личность, а не чистый лист, на котором любой желающий каракули намалюет! – Эзра... – Погоди, дослушай, это важно. До встречи с тобой, – Эзра в отчаянии запустил пальцы в волосы, – мой горизонт планирования, как нынче модно говорить, был не длиннее недели: от одного расписания смен в "Старбаксе" до следующего. Я не позволял себе всерьёз размышлять о том, кем вижу себя, чем в действительности хочу заниматься – я лишь фантазировал о славе и беззаботной жизни, о богатстве и о том, как стал бы известным актёром и сколько всего купил бы своим подопечным на баснословные голливудские гонорары! Но встреча с тобой... Вспоминая дни, проведённые подле тебя в Шотландии, я не мог не признаться себе: творчество – это далеко не то, что я себе представлял. Это нечто намного большее. Слишком сложное, порой мучительное, но неизменно живое и далёкое от моих наивных иллюзий. Твой текст – набранный на клавиатуре, но словно написанный кровавыми чернилами, плоть от плоти. И это ощущение сопричастности великому, даже просто воспоминание о нём, о твоём романе, отныне не покидает меня... Я хочу быть достойным тебя, но не только! Эзра смешался, вдруг растеряв все слова, и стих. – И? Что ещё?.. – шепнул Кроули. – Я желаю для себя того же, – закончил Эзра. – Хочу чувствовать удовлетворение от того, что делаю. Хочу в чём-то состояться. Хочу трудностей на своём пути, вызовов, сложных задач, которые будут испытывать мою волю, но вот кофе варить – этого больше не хочу. Хочу быть полезным людям, но... как бы грубо это ни звучало, несколько на ином уровне, чем удачно подогрев сэндвич или правильно взбив молоко для капучино. – Тебе нужен простор, – сформулировал за Эзру писатель. – Именно так, Энтони. Лучше не скажешь. Хотя ничего удивительного: ты ведь со словами на короткой ноге. Кроули не заметил, как почти осушил остатки розé. – Ангел. Эзра, я не знаю, надо ли оно тебе, и если надо – то насколько, – тут писатель сбился и договорил неловко, точно смутившись: – Я во всём тебя поддержу. – Спасибо... – Эзра на долгое мгновение прикрыл глаза: веки словно налились свинцом. – Я очень это ценю, Энтони. Я искренне тебе признателен. Но я должен сам. – То есть? – выпалил Кроули в ужасе. – То есть... неужели ты хочешь сказать, что мы не можем всё вернуть? Ты же сам только что говорил, что любишь меня! Прошу тебя! Давай сделаем вид, что ничего не было, давай перечеркнём двадцать шестое!.. На последних словах голос писателя дрогнул и сорвался на бессильный всхлип. – Боюсь, не получится, – медленно выговорил Эзра. – Если мы с тобой попробуем продолжить, перечеркнув, как ты говоришь, двадцать шестое, то прошлое... вся былая ложь, весь мой обман будет над нами бесконечно довлеть. Призрак Азирафеля станет таскаться за нами по пятам и отравлять жизнь, пока однажды мы не скажем друг другу: всё, хватит! А я не хочу, Энтони! Не могу! – Эзра вскочил со скамейки и в смятении заметался по залитой электрическим светом дорожке. – Я не могу, заново обретя тебя, опять потерять... навсегда. – Так что же ты предлагаешь? – в голосе Кроули звучал смешанный с трепетной надеждой страх. – Я предлагаю, Энтони, – Эзра вперил взгляд в ослепительный лик уличного фонаря (когда успело стемнеть?), – вернуться к началу. – К началу? – растерянно переспросил писатель. – Да, именно. К сáмому началу. – И то самое начало – где?.. – выдавил Кроули. Минутой ранее он встретился с одним из самых безнадёжно-жутких своих кошмаров. На миг Кроули почудилось, что Эзра, несмотря на признание в любви, скажет ему, что это конец, ничего не вернуть, не поправить, не изменить. От одной мысли, что всё вот так сейчас оборвётся, писателя прошиб холодный пот, и руки его всё ещё мелко подрагивали – телефон бы удержать. – Так это твоё начало – где? – повторил Кроули свой вопрос; губы немели, сердце заходилось сумасшедшим стаккато. – Где-то в районе девятнадцатого декабря, – ответил Эзра так, словно это было нечто очевидное. – Примерно с пяти минут и до четверти девятого утра, если быть точным. Ты заказал двойной эспрессо и почти сразу ушёл, не обернувшись. – А что было бы, обернись я? – Ты бы увидел меня. Я выглянул из подсобки, остановился у порога и долго смотрел тебе вслед. Энтони Кроули в изнеможении повалился на подушки. Какой же он дурак! Он великолепно помнил то утро... Ведь он нарочно тогда замешкался у стойки. Ещё бы минуту, одну бы грёбаную минуту подождать! – Теперь ты молчишь, – прервал его размышления голос Эзры. – Ага... – протянул Кроули. – О чём ты думаешь? – Я не думаю... скорее вспоминаю. И поражаюсь. – Чему? – полюбопытствовал Эзра. – Своему идиотизму! – Кроули в сердцах ударил кулаком по ни в чём не повинной подушке. – Ведь я хотел... хотел ещё задержаться! – Я знаю: профессор Нуттер показывала мне начало... наброски романа, – сознался Эзра. – Мне было неловко читать что-то настолько личное, – тут же оговорился он. – Твой первый черновик больше напоминал дневник... Однако она настояла. – Да к чёрту Агнес... – каждое слово давалось Кроули с трудом. – Если вдуматься... то впору ей в ноги кланяться и памятник прижизненный на Пикадилли ставить. – Ты её простил? – Эзра недоумевал: профессор же утверждала обратное. – Ни на йоту, – отрезал Кроули. – Но сам посуди: если б не она, то мы бы сейчас с тобой не говорили. И я бы не услышал, что – несмотря ни на что – ты меня всё-таки любишь. Впервые с начала их бесконечного разговора Эзра позволил себе робкую улыбку. – Следует ли мне из сказанного тобой сделать вывод, что оглянись ты всё-таки на пороге и не запихни проф... Агнес меня к тебе в спальню в Сочельник?.. Эзра не успел закончить мысль – его прервал сардонический хохот Кроули. – Естественно! Естественно, Шерлок. Я никогда не осмелился бы с тобой заговорить. Максимум... зашёл бы ещё раз (хорошо, два раза!) за кофе, – заметил писатель без тени юмора. – Было бы жаль. Эзра вернулся на скамейку и глянул на экран "Самсунга": батарейки оставалось на донышке. – Энтони... у меня телефон садится. – Мы не договорили! – Да, я знаю. Просто сообщаю, чтобы ты не удивлялся ("Не переживал," – про себя), если я вдруг пропаду. – Вот этого, пожалуйста, больше не надо, – попросил Кроули, хотя и его губы тронула лёгкая улыбка. – Я теперь знаю твой номер и где тебя искать. Представь себе выражение (с позволения сказать) лица Габриэля, если я у него на пороге нарисуюсь. Оба ощутили, что тональность их беседы незаметно переменилась. – Не могу поверить, что Би тебе сказали! – воскликнул Эзра, не скрывая веселья в голосе. – Я-то думал, они – кремень! – Тебя сдала Ана, – раскрыл карты писатель, – в компании которой, если что, я провёл прошлый вечер. Знатно мы надрались... По сравнению со вчерашним я сейчас прямо трезв. – Ах вот оно что! – Эзра хитро прищурился. – Энтони... я потому на твои звонки не отвечал сегодня, что мы с Эриком в пабе зависали. Он рассказывал, что Ана с утра страдала дичайшим похмельем. Твоя, значит, винá... – Не-е... – Кроули допил розé и с сожалением покосился на опустевшую бутылку, – это всё матушкины гены, ангел. И десятифунтовое полусухое. Ана со своим Трандуилом и так прибухивает знатно. – Ты познакомился с Ньютом?! – вскричал Эзра неверяще. – Ага... – Кроули включил громкую связь, переложил телефон на журнальный столик и вытянулся на диване, обнимая подушку. – Твой луишемский геймеро-хакер жуток. Такой допрос мне учинил... – На предмет чего? – На предмет серьёзности моих намерений в отношении тебя, но больше насчёт "Первому игроку..." и D&D. – О... – протянул Эзра. – Я не знал, что ты в теме. – Да откуда ж! Мы с тобой про такое не говорили... На самом деле, я в школе в настолки рубился, – Кроули крепче прижал к себе подушку. – Мы с Ньютом и ребятами раньше чуть не каждую неделю играли, – сказал Эзра. – Тогда ты в курсе, что у вас мага за решётку упекли? – Чёрт... Ньют не говорил. – Берёг тебя, наверное. Зато он предложил эту вакансию мне, – Кроули слегка смутился. – Я, правда, не знаю, как ты к этому... – Мне кажется, было бы здóрово, – перебил Эзра. – Если Владыка снова соберёт отряд. – Он у вас мастер, что ли? – Ага. – Блин. Ясно. Мог бы и сам догадаться! – Кроули хлопнул себя по лбу. – Не мог бы, – улыбнулся Эзра в трубку. – Ньют очень скромный. И я не лукавлю: классно было бы, если бы ты с нами поиграл. Если тебе это всё ещё интересно. – Мне интересно провести время с тобой, – Кроули подавил зевок. – Взаимно, Энтони. – Эзра рассмеялся. – Что? – Ты засыпаешь. – Ничего подобного. – Именно того. Готов поспорить, – Эзра вновь глянул на экран смартфона: пять процентов зарядки, – что ты сейчас валяешься на диване в гостиной в окружении переполненных пепельниц. – Пепельница у меня одна, – поправил Кроули. – Мне это нравится. – Что именно? Одинокая пепельница? – Нет, вовсе не она. А то... – Эзра на секунду замешкался, подбирая слова, – что мы можем с тобой просто болтать. Легко, без надрыва. – Объясни... – на этот раз Кроули не стал бороться с зевотой. – Да это ж элементарно, Энтони. Мы можем вот так... просто, без драм. У нас есть общие знакомые и, как оказалось, общие интересы. Именно это я и имел в виду, когда говорил... – Что хочешь вернуться к началу, – закончил Кроули. – Точно, – Эзра вновь улыбнулся, на этот раз – так легко достигнутому взаимопониманию. – Я скучаю, ангел, – сказал Кроули невпопад. – Я тоже, – вздохнул Эзра. Старенький "Самсунг" предательски пискнул, сообщая, что вот-вот отдаст концы. – Батарейка? – зачем-то спросил Кроули об очевидном. – Она самая, – ответил Эзра с тоской фаталиста. – Пока я не отключился: напиши мне, пожалуйста, как проснёшься. – Ты завтра... уже почти сегодня чем занят? – С утра у меня смена в книжном магазине. Вечером у Дануты буду... подслушивать чужие разговоры. – Когда мы увидимся? – поспешно выпалил Кроули. – Только не начинай про Ньютона и D&D. Эзра не успел ответить – умер "Самсунг". Он ласково шепнул: "Спокойной ночи, Энтони!" в погасший экран, спрятал смартфон в кармашек парусинового рюкзачка и потянулся: от неудобной позы затекла спина. Домой – к Би и Габриэлю – пока не хотелось. Эзра полной грудью вдохнул сладостный, чуть тёплый воздух, полнящийся запахами апрельской ночи. С плеч словно гора упала. На душе у Эзры было в кои-то веки спокойно и легко – едва ли он когда-то раньше испытывал подобное. Он ещё немного посидел на скамейке, в островке света уличного фонаря, думая об Энтони и о том, что всё, наверное, теперь будет хорошо. Даже если он не сумел подобрать правильных слов, то Энтони тем не менее его понял, а это дорогого стóит. Внезапно преисполнившись радостного и немного наивного предвосхищения сбывшейся любви, Эзра неторопливо направился к дому. Ощущение нездешней лёгкости не покидало его. Подошвы кроссовок приятно пружинили, так и норовя оторваться от асфальта. Эзре казалось, что он вот-вот воспарит над землёй. Ловя таинственную и неявную, будто ритм поэзии на иностранном языке, музыкальность, он вслушивался в шелест шин такси, в приглушённые голоса таких же, как он, полуночников, спешащих прочь от метро, в шёпот недавно одевшихся молодой листвой деревьев. Это была дивная, волшебная ночь. Впервые в жизни Эзра Фелл чувствовал себя юным и полным сил. Впервые в жизни ему казалось, что весь мир – восхитительный, добрый и, подобно весеннему ветерку, ласковый – лежит у его ног.***
Энтони Кроули беззлобно обругал захлебнувшийся молчанием айфон. В гостиной было темно, одинокая свеча на журнальном столике давно догорела, расплывшись смешной чёрной кляксой по неглубокому поддону. Писатель медленно перевёл дыхание: он был почти счастлив. Не сам ли он божился ждать ангела хоть шесть тысяч лет? Шестидесяти веков Эзра от него не требовал. Он лишь просил вернуться к началу, и, пускай он не сказал этого прямо, Кроули расшифровал послание: Эзра хотел, чтобы они заново познакомились, заново узнали друг друга. Что может быть проще? Ни драконов, ни прячущихся по углам балрогов – лишь немного терпения. Вот и всё, вот и вся жертва. Уж это ли не подарок судьбы? Велико было искушение провалиться в сон прямо здесь, на диване, но писатель проявил силу воли. Он не глядя отбросил в сторону подушку (ничего, наутро подберёт, где бы она ни обнаружилась) и ощупью нашарил на подлокотнике пачку сигарет. Не зажигая света, Энтони Кроули вышел на балкон. Ему вспомнилась ночь накануне Рождества: Эзра тогда стоял на этом самом месте, освещённый неверными бликами праздничной иллюминации, испуганно и восхищённо глядя вокруг. Кроули тогда заметил в его глазах слёзы. Обхватив себя рукой поперёк груди и склонив голову, писатель, погружённый в раздумья, неспешно выдыхал дым в пол. – Ты загадка, Эзра, – пробормотал он, словно подводя итог каким-то своим размышлениям. – Ты, оказывается, можешь быть и таким... противоречивым. Сначала в любви признался, потом напугал так, что я едва сердечный приступ не словил, а после – болтаешь со мной и шутишь как ни в чём не бывало. Пойди тебя разбери. Да, ты точно не похож на Азирафеля. Ты до жути замороченный... Кроули притушил окурок о ножку ротангового столика (пепельницу он взять с собой забыл), ещё полюбовался на знаменитые очертания Вестминстера на фоне тёмного неба и шагнул назад, в гостиную. Проходя мимо дивана, писатель вдруг остановился: его внимание привлёк тщательно загрунтованный, однако не менее от этого безобразный, громадный – едва ли не во всю стену! – прямоугольник. Что там Уэнсли предлагал насчёт сюжетной картины? Энтони Кроули ухмыльнулся уголком рта: его посетила настолько гениальная идея, что спать резко расхотелось! Подхватив с журнального столика пустые бутылки и бокал, он с видом вдохновенным и целеустремлённым ринулся в кухню: блокнот с ручкой ведь там оставил? Никогда не поздно попробовать что-то новое – разве не так принято считать? Нечто подобное сказал себе и беллетрист Энтони Кроули, собираясь в ночи (впервые в жизни!) заняться рисованием.***
– Ты говорил: вернуться к началу, ангел... – Кроули сосредоточенно постукивал кончиком шариковой ручки (за карандашом было лень идти) по плотной бежеватой бумаге. – А что у нас было в начале?.. Забывшись, он погрыз колпачок, почесал затылок и ближе к низу листа с нажимом прочертил две параллельные прямые, которые соединил частоколом коротких вертикальных палочек. Поглядев на дело рук своих, писатель хмыкнул удовлетворённо-снисходительно: – Ну, так... схематичненько. Будем считать, первый ряд кирпичей готов. И провёл ещё одну линию.