Начать и закончить

      — Ну же, Гарри, я уже думала, что не дождусь тебя. Почему ты опять задерживаешься?       — Па-апочка! Ты вернулся! — Лили с разбегу запрыгнула на руки к отцу и влажно чмокнула в шершавую щеку. — А что ты сегодня мне принёс?       Весело болтая ножками и обвивая ручками шею отца, она состроила такие глазки, от которых главный аврор, держащий в ужасе всех тёмных магов мира, превратился в беспомощного щенка, готового на любые прихоти и пожелания хозяина.       — Лили Молли Поттер! А ну-ка живо прекрати это вымогательство и бегом доедать свой ужин!       Она легко шлёпнула по вертлявой попке дочь и тихо рассмеялась. По дому разнёсся искрящийся и звенящий детский хохот. Гарри расплылся в счастливой улыбке.       — Она вьёт из тебя верёвки, Гарри. Тебе стоит быть с ней построже.       — Разве смогу я отказать Лили, когда у неё твои глаза и улыбка? Вы обе делаете меня абсолютно безоружным и беспомощным, я не так силён, чтобы сопротивляться вашему обаянию. — Устало стянув с себя аврорскую мантию, он тихо подошел к жене. — Наконец-то я дома.       Джинни протянула ладони к его лицу и нежно коснулась скулы. Заглядывая в уставшие сочно-зелёные глаза, она поправила непослушные кудри мужа и прижалась к его груди. Эти объятия были куда интимнее, дороже и ценнее, чем жаркие страстные поцелуи. В такие моменты они дарили друг другу покой, чувство защищённости.       Любовь.       Гарри аккуратно подглядывал в отражение зеркала на их фигуры: ярко-рыжим шёлком распадались волосы Джинни по худым плечам; его крепкие, загорелые руки так правильно смотрелись на её точёной талии; округлые бёдра, слегка обтянутые тканью домашнего платья, плавно покачивались в такт тихой мелодии, доносившейся откуда-то из глубины дома. Он закрыл глаза, опустил изрезанный редкими морщинами лоб на родное плечо и глубоко вдохнул нежный аромат кожи: если бы уют мог иметь запах, то он был бы именно таким. Букет запахов из сладкой выпечки, легких ягодных духов жены, терпкого послевкусия горящего камина растёкся теплом по его лёгким. Вдохи раз за разом становились всё глубже, у него начала кружиться голова, к этому чувству ещё прибавились щемящая сердце тоска по сыновьям и родительский страх за их будущее.       Плавно спуская шершавые ладони с лопаток к талии и бёдрам, Гарри прошептал жене на самое ухо тихие слова восхищения её красотой, женственностью, манкостью и желанностью. И это было чистой правдой: их отношения были живыми, страстными, яркими, но в силу возраста тот детский щенячий восторг обладания стал меняться на взаимное уважение, восхищение, гордость и преданность. Взрослели они, взрослела с ними и их любовь. Джин и Гарри были не просто партнёрами, но ещё и друзьями, надёжными товарищами друг для друга. Вместе они создавали прекрасный, крепкий союз.       За все годы, прожитые бок о бок, они через многое прошли вместе. У каждого из них был сильный характер, железобетонные убеждения в своей правоте и несгибаемое желание поступать по-своему. Но многолетние испытания, война и мудрые родительские наставления научили их быть мягче, прислушиваться к другому и идти на компромиссы. Главной победой Джинни был перевод мужа на более спокойную работу: он больше не носился за преступниками, не исследовал самые тёмные уголки Лондона и не участвовал в операциях. Для Гарри же было достижением, что Джин покинула гарпий, чтобы больше времени проводить с семьёй, не оставлять их на маму или вовсе не нанимать няню.       Так они и жили: ругались, мирились, но самое важное — всегда хранили в душе нежность и любовь к друг другу.       До брака Гарри всё равно был желанным гостем в Норе, но после того, как Джинни получила фамилию Поттер, его стали считать полноценным членом семьи. Он получил всё, чего ему так не хватало до Хогвартса, а особенно после войны. Когда Волан-де-Морт был повержен, Золотой Мальчик особенно остро ощутил своё одиночество; из и так немногочисленных кровных родственников у него теперь совершенно никого не осталось, погибли близкие друзья, его наставники, те, на кого он равнялся на протяжении долгих лет и кого любил всем сердцем.       Самым болезненным осколком войны для Гарри была смерть крёстного, в доме которого они теперь жили. Конечно, они сделали ремонт, древо семейства Блэков перенесли в другую комнату, восстановили на нём портрет Сириуса и плотно закрыли дверь перед этим напоминанием о прошлом, чтобы не делать себе больно. Но когда они приходили в дом старших Уизли, их долгие годы встречал настоящий призрак — Джордж.       Выживший близнец на протяжении пяти лет не мог смириться с потерей Фреда. Его волосы потускнели, веснушки сошли с некогда улыбчивого лица, он больше не мог вызывать патронуса. Он выплакал свои небесно-голубые глаза до цвета хмурого неба. Долгие годы он вёл затворнический образ жизни: никуда не выходил из своей комнаты, ни с кем не разговаривал и лишь изредка повторял, что с него словно заживо сняли кожу. Молли часто стояла около его двери и слышала тихие стоны сына, не решаясь к нему зайти. Он должен был это пережить сам, помощи ни от кого не принимал. Тёмными ночами безутешная мать подолгу не спала, ожидая тихого стука открывшейся двери и поскрипывания половиц, означавших, что Джордж вышел из комнаты поесть. Тогда она облегченно выдыхала и могла ненадолго уснуть, вздрагивая от каждого шороха, в ожидании новых признаков движения сына по дому. Лишь один раз Гермиона смогла пробиться через смирившихся родственников и провела в комнате друга около пяти часов. Они о чем-то разговаривали, и только после этого Джордж впервые вышел к родным. Тайна этого разговора осталась между этими двумя, но Молли была так благодарна всегда рассудительной и мудрой девушке, сумевшей словно вдохнуть жизнь в её сына.       Хоть Молли Уизли и была сильной для своих родных, она сама порой погружалась в состояния глубокой скорби, из которой её никто не мог вытащить. Однажды Джинни увидела, как мама сидела в своей комнате, перебирая детские вещи близнецов. Сквозь щель в дверном проёме девушке открылась одна из самых душераздирающих картин в её жизни: её всегда весёлая, суматошная и сильная мама сидела на полу на коленях и легкими касаниями обводила контуры на детских рисунках братьев. С такой болью она прижимала к сердцу детские ботиночки Фреда, а когда уткнулась лицом в его детскую рубашечку и вдохнула сохранившиеся остатки тепла и запаха её некогда маленького сына, Джинни еле сдержала истошный крик и убежала далеко из дома. В тот день она долго провела в поле золотистых колосьев, выплёскивая наружу так долго копившиеся горькие слёзы.       С момента смерти Фреда Молли больше никогда не обращалась к Джорджу по имени: сынок, родной, солнце. Никто не задавал лишних вопросов, но каждый понимал, что делала она это из-за страха снова произнести имя погибшего близнеца, сделать больно сыну и всем вокруг.       К большому счастью жизнь циклична: самые тяжелые времена несут за собой облегчение. День сменяет ночь; боль от потери затихает, видоизменяется и превращается в светлую тоску; теряя, мы обязательно обретаем.       Джордж воспрянул духом, женился, завёл двух прекрасных детей: Фреда и Роксану. После того как на свет появился его сын, ни секунды не раздумывая, он назвал его в честь брата, словно в попытке дать такое невозможное, но до дрожи желанное продолжение жизни близнецу. Он вернулся к работе в их магазине, добился успеха и начал новый этап в жизни. Артур и Молли обросли большим количеством внуков, которые редко заставляли пустовать их дом. Детский смех, капризные слёзы, такие забавные выходки малышей словно зажгли в их глазах новые искорки жизни, потухшие после смерти сына. Стены Норы стали пополнятся всё новыми и новыми колдографиями, детскими каракулями в рамочках и корявыми поделочками. Гермионе удалось вернуть память родителям, Рон получил любовь всей своей жизни, нашедшую продолжение в очаровательных и непоседливых Розе и Хьюго. Джинни вышла замуж за любимого мужчину, построила отличную карьеру, подняла на ноги родителей и безутешного старшего брата, родила и воспитала прекрасных детей.       А Гарри-и… А Гарри долго ещё мучали кошмары по ночам, на улице узнавали и указывали пальцем. Слава героя, спасителя всего мира каким-то образом деформировалась и превратилась на несколько лет в сущее проклятье: пришлось осваивать заклинание трансфигурации, потому что обычный выход на улицу превращался в настоящий ад. Заголовки газет ещё долгое время пестрели его именем, а когда вознесение и восхваление потеряли свою актуальность, поползли омерзительные сплетни, распространителем которых была, естественно, Рита Скиттер. Но умная Гермиона быстро прознала про её не зарегистрированную анимагическую сущность, пригрозила обнародованием этого факта, что заставило газетную крысу быстро поджать хвост и больше не соваться в их судьбы. А потом свадьба, работа, повышения, дети. Жизнь полетела бешеным вихрем мимо народного любимца.       Гарри полюбил пешие прогулки. Иногда, чтобы сделать короткую передышку между работой и домом, он останавливался в ночи на безлюдной улице у воды, беспалочковым гасил рядом стоящие фонари и думал. Подняв глаза к самым звёздам, он часто мысленно обращался к ушедшим за советом, делился переживаниями и мыслями. А порой и просто размышлял о жизни. Они ему снились: улыбающиеся родители, по-своему заботливый Сириус, мудрый Дамблдор нередко являлся в образе феникса и следил за ним умным взглядом. Гарри не ощущал одиночества, знал, что его любят по обе стороны мироздания, но спешить ему некуда.       Он был безмятежно счастлив. Его не пугали трудности в отношениях, ссоры решались, компромиссы находились, а короткие передряги держали в тонусе. Жизнь, окружившая его после войны, была просто идеальной, словно сошедшей со страниц одной из детских книжек, которые он тайком читал под светом фонарика в чулане.       Но древний мир живёт по своим правилам, диктуя их даже самым мощным и сильным магам столетия. Стрелки бегут, а цикл начинает новый оборот. И этот новый оборот несёт за собой изменения.       Идеальный мир Гарри Поттера дал первую крошечную трещину.       Вынырнув из ароматного плена, он нежно коснулся алых губ Джинни, ощутил их мягкость, отзывчивость и покладистость. Опьянев от кротких прикосновений её подушечек пальцев к своей шее, он решил оставить эти маленькие шалости на десерт и аккуратно отстранился.       — Ты что-то хотела мне рассказать?       — Конечно! Прилетел филин от Альбуса, я не стала открывать без тебя. Идем. — Игриво качнув бёдрами, она прошла на кухню, маня за собой Гарри.       Кухня была не самым подходящим местом для птицы, потому как переступив дверной проём, они стали свидетелями очаровательнейшей картины: Лили и распушившийся до безобразных размеров Сумрак по-товарищески делили остатки котлеты. Громадный филин по-свойски топтался в тарелке в попытке подцепить длинными когтями последние крошки. Как по команде эти двое злостных нарушителей общественного порядка резко подняли головы, и было затруднительно сказать, чьи глаза оказались больше.       Понимая всю комичность ситуации, Гарри неистово расхохотался, оказавшись не в силах помочь шокированной жене окончить это безумное пиршество. Джинни же стояла рядом с ним, прикрыв рот руками.       Звериным чутьём ощущая надвигающуюся расправу, Сумрак истерически угукнул и поспешил оставить свою кормилицу разбираться с последствиями в одиночку. Трусливо потряхивая хвостиком, он ретировался в кухонное окно, не желая дожидаться праведного суда.       — ЛИЛИ!       Джинни наконец-то вышла из оцепенения и пошла в атаку. Можно было ожидать абсолютно любой реакции от дочери: слёз раскаяния, стыдливо потупленных глаз, извинений. Но вместо всего выше перечисленного в лоб и без того одуревшей Джинни прилетел совершенно резонный вопрос: «А что?»       Аргументы кончились.       Ну и подумаешь, поел из тарелки, помог убрать крошки. Можно было и внимания не обратить, а даже как-то подсобить незадачливой птице. Ну и таскается он непонятно где, ну живёт в совятне с сотней других птиц, ну болеет иногда.       Как будто родители никогда не болеют.       Всё еще пытаясь прийти в себя от увиденного и ругаясь на так не вовремя истерически смеющегося Гарри, Джинни рванула с места за почти опустевшей тарелкой, на лету выуживая изо рта дочери недожёванный кусок. В такие моменты особенно остро ощущаешь все прелести материнства.       — Это же надо было до такого додуматься! Лили, разве можно кормить уличных животных из своей тарелки?!       — Сумрак мой друг! А ты сама всегда учишь делиться с друзьями, мам!       Гарри начинал вести счёт. Это был второй железный аргумент, против которого надо было выдвигать тяжёлую артиллерию. А что тут скажешь? Сумрак не друг? Как же так, всю жизнь учили относиться к животным с любовью, а особенно к своим. Нельзя делиться? Ну берегись тогда, больше рождественских конфет не увидит никто.       — Я тебе ещё раз повторяю! Птице не место на кухне! У него есть свой дом, где ты, если снова изъявишь острое желание, можешь Сумрака покормить ЕГО едой из ЕГО миски! Но тебе там не нравится, потому что там пахнет какашками, Лили! — В процессе данной лекции Джинни убирала со стола и с пола раскиданные кусочки картошки, которые так старательно филин отделял от мяса. Ну дурак он, что ли, чтобы есть всё подряд?       — Фу-у, ма-ам, — гнусавя протянула маленькая рецидивистка. — Это проти-и-ивно!       Последовавшая после этого рожица более чем красноречиво говорила об отношении Лили к совятне.       — Тогда сиди молча. Ничего не трогай и не ешь. Придётся тебя напоить самыми противными зельями, чтобы ты ничего не подцепила от своего дружка.       Это был удар под дых. Даже для Гарри это было слишком жестоко, и он решил вмешаться.       Ах если бы маленькая крошка Лили знала о последствиях заранее, она бы самолично в три шеи погнала бы Друга из кухни. А точнее, даже не пустила бы его туда.       — Ну хватит тебе, Джин, мы ухаживаем за птицами, ничем он не зара… Молчу.       Диалога не состоялось.       Он поцеловал дочурку в макушку и поспешил удалиться из кухни по ОЧЕНЬ срочным делами, дабы не навлечь на себя гнев человеческий.       Спустя энное количество времени, когда Гарри успел уже принять ванну, поужинать и порвать сердце, слушая слёзы раскаивающейся после зелья дочурки, в спальню вползла жена. Она села на край кровати к нему спиной, не нарушая повисшей тишины.       Не желая провоцировать и без того уставшую Джин, он выбрал тактику наблюдателя и вперил взгляд ей в спину. Вдруг её плечи тонко задрожали, волосы огненным каскадом начали спадать с оголенной спины, обнажая рыжие и до дрожи любимые веснушки. Тремор усилился, Гарри не на шутку разволновался и уже протянул руку к жене, как вдруг та разразилась таким хохотом, что он замер в изумлении.       — Могучий Годрик! Это же … просто … уму непостижимо!       Вся фраза растянулась почти на минуту, так как после каждого слова следовал громкий и звонкий хохот Джинни. Сначала Поттер просто улыбнулся, потом хихикнул, а вспомнив, какие напуганные глаза были у дочери и филина, поддержал жену громогласным смехом.       Вдоволь насмеявшись, они наконец улеглись, и Джинни выудила из недр прикроватной тумбочки письмо сына.       — С этими безобразниками пришлось отложить самое интересное.       — Читай вслух, пожалуйста. — Гарри поудобнее устроился рядом на бок и приготовился слушать.       «Мама, папа и малышка Лили!       У меня всё очень хорошо! Мне очень нравится Хогвартс. Он такой красивый, большой и очень-очень интересный!..»       Эти невинные и незатейливые детские описания заставили Гарри вернуться в те дни, когда он сам был маленьким первокурсником, жадно впитывающим новые ощущения. Вспомнил, как сильно ему хотелось писать кому-то письма и делиться эмоциями, как остальные ребята, но у него никого не было. Чтобы не казаться белой вороной, он старательно выводил каждую буковку на пергаменте, складывал в аккуратный конверт и прятал в свой тайник. Бросить эту глупую привычку удалось только к пятому курсу, когда письма буквально вываливались отовсюду.       Как жаль, что большая их часть потерялась во время войны, но кое-какие экземпляры, символизирующие острое детское одиночество, до сих пор тяжелым грузом лежали на дне его рабочего стола. Хорошо, что его дети никогда не узнают этой боли.       Эти мысли уволокли его в прошлое настолько, что он совершенно бессовестно прослушал большую часть письма, очнувшись лишь под конец.       »… А ещё у меня появился новый друг! Мы познакомились с ним ещё в самом поезде, ехали в одном купе и ели сладости. Прямо как папа с тётей Гермионой и дядей Роном! Только вот Роза с нами не захотела общаться… никогда не понимал этих девчонок.       Мы с ним вместе учимся на одном факультете. Даже попали в одну комнату в спальне! Он очень весёлый, сильный и добрый. Часто помогаем друг другу с домашними заданиями.       Его зовут Скорпиус Гиперион Малфой! Он сказал… »       — Кто?..       Вопрос повис в воздухе. Нервы начали накаляться, Гарри злиться, Джинни переживать.       — Ещё раз, с кем он подружился? С сыном Малфоя?!       Он уже взревел и вскочил с постели. Ни о каком спокойствии не могло быть и речи.       С сыном школьного врага! Да черт с ним, если бы только школьного, но они на войне были по разные с… да как это возможно! Это какая-то ошибка, это недоразумение.       Ал ошибся.       Да!       Именно!       Он перепутал. Просто перепутал имена, глупышка.       Мысли суетливым хороводом носились из стороны в сторону, бросая Гарри то в жар, то в холод.       — Милый, он ребёнок. Дети не виноваты в ошибках родителей. Не надо так настраиваться на мальчика, возможно, он совсем не такой.       — Как не такой, Джин? Как может быть не таким ребёнок Пожирателя? Если его воспитывал Драко, а дед подливал масла в огонь, то не удивлюсь, если к восьмому курсу появится новый претендент на попытку воскрешения сама знаешь кого!       — Что?..       — Да что слышала, Джин. Мой сын не должен с ним общаться. Я сейчас напишу ему письмо и всё расскажу!       Гарри рванул было к столу, но резко затормозил. В голосе жены прозвучала такая сталь, что он невольно сглотнул и нервно обернулся.       — Тогда ответь на один маленький вопросик, Гарри, черт тебя возьми, Поттер. За каким, спрашивается, ты тогда их всех в суде защищал? С какой целью ты старшего Малфоя из Азкабана вытаскивал? Для чего показания давал и их мэнор отбивал у Кингсли? Ты же зубами вгрызался на заседаниях за каждого ребёнка из семьи Пожирателей. Ты всех убеждал, что им нужен шанс. Не родителям, так их детям. А теперь, внимание, знатоки! Почему как только твой сын подружился с ребёнком такого ребёнка-заложника, ты первый визжишь на весь дом о неправильности. Кидаешься истреблять их и топтать дружбу. Где твоя аврорская выдержка? Покрылась пылью бумажных складов? Сожрали архивные крысы?       — Так это же я из-за тебя ушёл! Ради вас с детьми отказался от того, что мне нравилось. Я ради вас сел в кресло Главного Аврора, лишь бы живым быть и вас всех оберегать. А теперь я ещё и виноват?!       — Ах ты жертвенник! Очнись, Гарри! Ты сейчас ничем не лучше Люциуса. Только разница между вами лишь в объекте ненависти! У него были «грязнокровки», а у тебя — несчастные дети без права выбора.       Его как по голове раскалённой сковородкой огрели. Или толстенной архивной папкой с делами убитых «грязнокровок», на кого были науськаны «цепные псы» такими изощрёнными ублюдками, как Малфой-старший. Получается, если бы не было у него такой умной жены, быстро показывающей ситуацию с другой стороны, его злость могла бы стать толчком для новой ненависти. И не дай бог (любой из) к новым кровопролитиям.       Он присел на край кровати, опустил голову на руки и задумался. О жизни, как быстро всё меняется, как страшно и волнительно за сына. Как тревожно на душе от своей слепой и глупой ярости на невинного ребёнка.       — Прости меня, я просто слепой дурак.       — Гарри, я тоже волнуюсь, мне очень страшно. Не только за Альбуса, но за всех моих родных. Мы с тобой обязаны быть рассудительными, особенно ты. На тебя весь мир равняется, милый. Они заглядывают тебе в рот, цитируют твои речи, копируют жесты. Если бы ты выпалил такую тираду общественности — войны не миновать.       — Какой же я идиот, Джин…       Она подползла к нему на край, пристроилась к тёплому боку и ласково поцеловала в висок.       — Не горюй. Я рядом, а эмоции иногда бывают сильнее нас. Давай уже ложиться. А мальчикам дай шанс, но только обещай присматривать.       Уже обнимая Джинни за талию и зарываясь носом в копну её шелковых волос, он тихо сказал: «Я люблю тебя. Обещаю, конечно».