***
— Скорпиус, зайдите ко мне после занятий, мне нужно с вами поговорить. Альбус озадаченно посмотрел на друга, подозревая его в шалостях, провёрнутых без его ведома. Скорпиус же лишь недоумевающе покачал головой, как бы сигнализируя Поттеру, что он не имеет ни малейшего представления о теме разговора. Как назло, уроки тянулись дольше обычного, заставляя мальчиков каждые две минуты посматривать на часы. Когда Скорпиус уже начал почти засыпать под нудное жужжание профессора Хейга (дряхлый, местами сыплющийся старик, проводящий уроки магловедения), ему под нос упал маленький бумажный самолётик. Стараясь не шуршать и не привлекать внимания, он развернул листок: на нём весело запрыгал корявый единорог и скрылся на обороте страницы. Скорпиус сдавленно хихикнул и перевернул бумажку в поисках кривоного жеребца: бедное животное в реальной жизни и шагу бы не ступило, будь его конечности такими, как на рисунке. Альбусу стоило подтянуть свои навыки художника — несомненно это был именно он, только друг занимался подобной ерундой на уроке. На обороте бедное создание со всего разбегу тараном вбивалось рогом в дерево и, по классике сюжета, застревало в нём. Скорпиус поднял лукавый взгляд на Ала и покачал головой, однако же взял перо в руку и принялся со всем усердием обрисовывать развернувшуюся трагедию мельчайшими подробностями: бестолкового шуршащего в кустах ежа, орущую, наверняка, страшным голосом ворону и прочих чудаковатых лесных обитателей. Перекидываясь этим клочком бумаги, ребята смогли дождаться окончания занятия, а некогда примитивный сюжет превратился во что-то в высшей степени невозможное и абсурдное даже для магического мира. — Я схожу с тобой и постою за дверью. — Ни за что! — нервно рассмеялся Скорп, но друг его быстро раскусил, и пришлось показать своё истинное лицо. — Переубеждать тебя бесполезно? Альбус утвердительно кивнул. Уговаривать долго не пришлось: Малфой хоть и был сильным и выносливым, но чувствовать надёжного друга рядом ему нравилось. Это были самые долгие десять минут ожидания. Поттеру было не привыкать бесцельно топтаться под дверью директора в ожидании взбучки, но что-то в этот раз было не так, нигде они не провинились, ни одна их шалость не была раскрыта, поэтому-то что-то Ала и тревожило. Наконец дверь скрипнула, из неё показался потерянный Скорпиус, а за его спиной стояла встревоженная Макгонагалл, с сожалением смотрящая в детскую сгорбленную спину. — Скорп, что случилось? Мальчик лишь безучастно покачал головой и пошел вперед по коридору. — Профессор, пожалуйста, скажите, что произошло? — Альбус напряжённо вглядывался в полупрозрачные глаза директора. — Я же его друг, я могу знать! — Мистер Поттер, ваши переживания и беспокойство за друга похвальны, но я не могу вам рассказать. Скорпиус, если захочет, сам с вами всем поделится. Понимая, что ничего здесь не дождётся, он поспешил за другом, как услышал оклик. — Альбус, ему сейчас очень нужна поддержка. Просто будь рядом с ним и наберись терпения. — Я всегда с ним рядом, профессор. Получив одобрительный кивок, он всё же нагнал еле переставляющего ноги Скорпиуса и положил руку ему на плечо. Так они долго петляли по коридорам, пока наконец не добрались до Астрономической башни. Как легко сказать «просто побудь рядом». Можно просто побыть рядом и помолчать, когда ты знаешь, о чём молчать, а когда твоего близкого раздирает бессчетное количество мыслей, а ты даже не догадываешься, о чем они, «просто» не получается. Боясь лишний раз пошевелиться, Альбус терпеливо сидел рядом с отсутствующим Скорпиусом, прижимаясь к нему плечом. Он и сам не заметил, как погрузился глубоко в свои мысли. — … их больше нет. — Альбус непонимающе захлопал глазами и повернулся к другу лицом: по его щеке пролегла первая влажная дорожка. — Ал, бабушка и дедушка умерли. А папа сейчас в больнице, маму отправили под охраной во Францию. Ал, они мертвы, Ал… — Его плечи начинали дрожать. — Макгонагалл мне не сказала никаких подробностей, Ал, мне страшно… И Скорпиус заплакал. Тихо, устало и так беспомощно, что Альбусу ничего не оставалось, кроме как притянуть друга к себе и прижать к груди. Малфой не сопротивлялся, а только яростно сжимал в руках чужую мантию, словно пытался удержаться хоть за что-то постоянное в этом мире. Ни единого слова не находилось. Что говорить тому, кто так глубоко несчастен и убит горем? Как успокоить одним словом и не надоедать рассуждениями? Наверное, достаточно физически быть рядом. — Я с тобой, малыш Скорп. Я рядом. Они ещё долго просидели под согревающими чарами, Альбус гладил друга по голове, крепче прижимал к себе, помогая унять дрожь, и вытирал рукавом солёные слёзы. Не было в этом ничего зазорного, постыдного — это была жизнь во всей своей красе. Насколько прекрасная, настолько же и ужасная. Только было непонятно, как вести себя дальше — дать время побыть одному, не оставлять наедине с мыслями, расспрашивать или же просто не трогать? Как трудно найти подход к человеку, переживающему потерю, а особенно, когда ты сам только подросток. Ночь была полна слёз, горя, а после — обессиленного сна в прохладной спальне. Альбус ещё долго лежал под балдахином на кровати Малфоя, слушая его дыхание, чтобы наверняка знать, что всё пришло в относительный порядок, если это слово вообще можно применить к этой ситуации. Странно было то, что Скорпиусу было запрещено приезжать на похороны под любым предлогом. Почему? Никто не давал ни одного комментария. Альбус дал себе слово обязательно выведать у отца хоть какие-то подробности, но сделает он это завтра, а теперь пора спать. Не успел Ал додумать эту мысль, как тут же провалился в зыбкую дрёму рядом с измученным Скорпом.***
Просто удивительно, как быстро душа становится предательницей в собственном теле: изнывать от тоски по человеку, которого ты просто обязан держать на расстоянии. Гарри задумчиво сидел в кресле напротив кровати Драко, находящегося под снотворными зельями. Судя по последним записям в медицинском листе, его выпишут из больницы завтра-послезавтра: осложнений не было, а рана затягивалась очень быстро. Поттер, глубоко ушедший в себя, вновь смотрел на пульсирующую венку, которая погружала его в гипнотическое состояние. В голове наводилась ревизия того самого запертого сундучка с тайными страшными вопросами. Нужно было с чего-то начинать разматывать этот клубок. «С чего всё началось? С того случайного прикосновения в ресторане. Было ли оно настолько случайным? Нет, не было. Было ли приятно? Было, даже слишком». Допрос становился всё более провокационным и ощутимо болезненным. «Зачем ты к нему прикоснулся? Снова хотел ощутить его тепло. Почему Драко не отдёрнул руку? Он этого хотел в равной степени». Вопросы один за одним пробивали выстроенные оборонительные щиты. «Ты за него боишься? Слишком для постороннего человека. Зачем ты пришёл к нему сейчас? Просто увидеть». Гарри ножичком доковырялся до таких глубин своей души, что, когда прозвучали последние слова, он подорвался с места и аппарировал обратно в свой кабинет. В больничной палате так и остался висеть вопрос без ответа: «Ты что-то к нему чувствуешь?»***
Когда остро хочется отвлечься от сжирающих мыслей, человек ищет успокоения в делах, хлопотах или заботах о ком-либо, словно пытаясь заполнить брешь в своём сознании хоть чем-то существенным. Но как часто случается, когда особенно необходимо отвлечься, — это не получается сделать. Листы валились из рук, углубиться в какое-либо дело было задачей сверхуровня. В конце концов Гарри попытался хотя бы расставить папки в алфавитном порядке, но и это не получалось: он постоянно сбивался, застревая то на букве «Д», то на букве «М». В дверь постучали. Дверь открылась. В дверь вошел Рон. Это было почти как увидеть впервые в жизни дракона или единорога. Гарри ошарашено смотрел на Уизли, сопоставляя только что изданный им звук и его самого. Видимо, лицо Поттера было слишком красноречивым, потому что Рон не выдержал и прыснул. — И не смотри так на меня. Да, ты меня тогда здорово напугал, между прочим. Гарри молчал. — Ты не хочешь поговорить? — На этих словах Рон закрыл дверь и наложил Заглушающее. — Что с тобой происходит, Гарри? Хочет ли он поговорить? Нет. Что с ним происходит? Он и сам не знает. Однако, такие ответы отчего-то никогда не принимаются. С чего люди вообще перестали недооценивать нежелание другого человека что-либо делать или говорить: почему должна быть более веская причина для молчания, чем нежелание человека? Где эта тонкая граница допустимых и недопустимых поводов для сохранения секретов? Не находя ответы на эти вопросы уже много лет, Гарри избрал избитую годами тактику врать. Что с ним случилось? Если мыслить масштабно, то он устал вечно быть сильным; если подобраться к настоящему времени, то грёбаный Драко Малфой. — Ничего. Можно, если подумать, то прийти к выводу, что Гарри почти что и не соврал: ничего нового, подвергающего его брак и спокойную жизнь опасности, не произошло, он просто устал и немного запутался. Как бы Драко не является новым героем на сцене его жизни, так что и тут не придерёшься. А вот то, что он получил с недавних пор какую-то роль в ней… Об этом можно благополучно отмолчаться даже во время внутреннего монолога. Но ведь каждый человек имеет право на ошибку, правда? Рон как-то недоверчиво смотрел на него с другой стороны стола. Затем он провёл ладонью по гладкой деревянной поверхности, словно собираясь с мыслями, и, наконец, поднял на Гарри глаза. Ничего хорошего его в предстоящем разговоре явно не ждало. — Зачем ты был сегодня в Мунго? — Я не понял вопроса, Рон. — Гарри ощущал, как начинает разгораться в нём раздражение от глупых вопросов и неозвученных подозрений. Если разговор пойдет в том же духе, то Уизли осталось жить не дольше трёх фраз. — Зачем ты ходил сегодня с утра в Мунго? Я зашел к тебе и услышал, как ты называл адрес у камина. — Я, наверно, чего-то не понимаю, но с каких пор тебя так волнуют места, в которые я хожу по долгу службы? — Поттер медленно поднялся с кресла и упёрся руками в стол. — Не кажется ли тебе, Рон, что ты слишком много на себя берёшь? — Так, полегче, дружище, — примирительно поднял руки Уизли, — я просто переживаю за тебя. Зачем ты делаешь меня врагом в собственных глазах? Действительно, Рон вёл себя так всю жизнь, сколько они были знакомы. Как именно? Как настоящий друг: был рядом, если в нём нуждались, не боялся задавать вопросы, влезал в каждое мало-мальски важное дело, лишь бы облегчить Гарри жизнь, и никогда его не оставлял одного. Только вот Поттер с головой окунулся в болото под названием «саможаление», что совсем забыл смотреть на мир трезвым взглядом. Действительно, когда он последний раз разговаривал с другом, когда спрашивал о его делах, о Гермионе, когда последний раз они собирались всеми вместе? — Тебя снова мучают кошмары? Были срывы?.. Б-о-л-в-а-н. Какой же Поттер болван. Он сам начал подозревать себя и спроецировал это на поведение друга. Как там говорят маглы, на вору и шапка горит? Гарри показалось, что Уизли обличает его в побегах к Драко, он испугался, что правда всплывёт наружу. Но было огромное облегчение в этой самой правде: она была настолько неправдоподобной и неосуществимой в глазах Рона, что если бы даже друг и озвучил это вслух, то Поттер бы первым рассмеялся. Да разве возможно такое?! Никогда! А Рон… Рон хотел быть рядом даже в самое плохое время, быть нужным, дать сил на борьбу, дать знать, что Гарри не один. Поттер обессиленно осел обратно на кресло, зарываясь пальцами в волосы и расслабляя плечи. Как же невыносимо стыдно: он закрылся ото всех, спрятался за бетонные стены надуманного непонимания и ненужности, взращивал в душе уязвлённое самолюбие, выливая на близких агрессию и неприязнь. — Да… — Оказалось, соглашаться на поднесённую на блюдечке ложь намного легче, чем он ожидал. — После того, как вышел от Малфоя, я разнёс половину туалета в больнице. — Ну не такая уж это и ложь, просто Гарри немного не рассказал подробности, но разве это так уж и важно?.. — Что тебя так спровоцировало? — голос Рона был искренне обеспокоенным, вкрадчивым. — Без понятия. Малфой перепачкал мне кровью лицо, может, поэтому… Какая-то часть сознания спрятала и утаила более точную причину накрывшей его паники, снова выставляя крохотные щиты от близких. Уизли тяжело вздохнул и замолчал. Тут нечего было обсуждать: они больше не маленькие мальчишки, которые в качестве поддержки просто жалеют друг друга, теперь нужно было нечто более существенное, чем дружеские объятия. Хотя, возможно, и этого бы сейчас хватило. Какая ирония — запутаться в самом себе настолько, что чуть ли не упустить из рук самое дорогое, что он смог приобрести за свою жизнь. Легче стало дышать, сердце выровняло ритм, а мысли о Драко отошли куда-то на второй план, показавшись надуманной шуткой измученного разума. — Приходите сегодня с Джин к нам на ужин, мы вас будем очень ждать, — Рон грустно улыбнулся Гарри. — Спасибо. Гарри подошел к Рону и протянул ему руку. Крепкая ладонь с россыпью тёплых веснушек с силой сжала его собственную. Без лишних слов Поттер прочел в глаза друга поддержку, сопереживание, и стало ещё хуже от собственного помутнения. У самой двери Рона нагнало тихое «прости меня», на что он лишь тепло посмотрел на измученного друга и кивнул на прощание. Каким бы ни был эмоциональный диапазон Уизли, каким бы сумасбродным ни казался он для других, для Гарри он был самым близким и родным человеком. Даже если какие-то вещи были непонятны для него или шли в разрез с жизненными устоями, Рон отважно кидался на помощь, оставляя разбирательства на потом. Сначала безопасность, а после все выяснения. Эта его преданность и готовность к самопожертвованию были абсолютно безграничными, что ставило Уизли выше всех остальных. Пусть Рон иногда не понимал простых вещей, бестолковился по пустякам, не был чувствительным или романтичным, но он был настоящим. Гарри знал, что, если ему придётся спуститься в самый ад, Рон не раздумывая пойдёт за ним. Вернувшись домой, Гарри, не проронив ни слова, обнял Джини и долго не отпускал, безмолвно прося прощения за недели молчания, криков, недомолвок и холода. Сердце начинало оттаивать, наполняясь теплом, былой нежностью и легкой болью, являющейся вечной его спутницей. К сожалению, каждое его чувство имело горьковатый привкус. Вечер прошел хорошо, Гарри наконец расслабился, отпуская на самотёк навязчивые мысли и тревоги, наконец разрешая самому себе побыть счастливым. Он привык брать на себя ответственность за чужие жизни и поступки, из последних сил проживая свою. Поттер забывал, что его никто об этом не просил, что им всем уже было не по двадцать лет, они взрослые, самостоятельные, опытные и умные люди. Каждый из них способен самостоятельно решать не только свои проблемы, но и оказывать поддержку близкому человеку, указать ему дорогу, помогать отыскать верный путь. И сегодня Рон помог ему, просто пригласив разделить с ними ужин. Уютный дом, возящиеся на ковре дети, смех и теплые руки жены, обнимающие его в танце, залечили крошечные трещины на его сердце, появившиеся после больницы. С каждым прожитым часом в кругу любимых Гарри ощущал долгожданную легкость, как наложенные им самим оковы спадают, освобождая разум из клетки самоуничтожения. Гарри уговорил себя побыть счастливым, надеясь сделать это ежедневной привычкой.***
На следующий день Рон опять не постучался, а Гарри это больше не волновало. Они обедали, как в старые добрые времена, обсуждая последние новости и делясь мнением. Боль ушла, тревоги копошились в самых дальних уголках сознания, но лишь одна мысль посматривала из-за угла, ожидая удачного случая нанести первый удар по подлатанному сердцу. После обеда прилетала сова из Мунго, сообщившая о полном выздоровлении Драко Малфоя и его скором возвращении домой. А это значит? Это значит, что пора собираться в мэнор.***
Когда Драко выписывали из больницы, ему надавали кучу указаний по соблюдению режима сна, питания и прогулок на свежем воздухе, а в довесок нагрузили ещё и целой обоймой различных баночек-скляночек, до краёв наполненных отвратительными целебными зельями. Во всех деталях расписали на бумажке приём каждого лекарства и прочую чепуху, совершенно не волнующую человека, который пару дней назад потерял мать и собственноручно убил отца. Как можно так настойчиво говорить с ним о различных микстурах и их свойствах, когда он еле держится на ногах под тяжестью собственной совести? Как можно советовать ему крепко спать, когда его маме расплавили мозг и заставили убить себя? Как вообще с ним можно говорить, если он чёртов Драко Малфой? Пусть гниёт в небытии эта фамилия, Драко ненавидел её всей душой и презирал своего прародителя. Звучит только красиво, а на самом деле лишь омерзительное сочетание звуков, словно кто-то на парселнтанге желает тебе мучительной смерти. Крайне символичное сравнение, он бы посмеялся, если бы не жгучее желание сдохнуть прямо на пороге дома. Выбора не было, нужно было возвращаться в мэнор, организовывать похороны, разбираться с наследством. Драко не располагал ни одной лишней минутой, чтобы подумать о случившемся, дать слабину, хотя бы просто с должным уважением отнестись к погибшей напрасно матери. Только подумать, её безжизненное тело пролежало в подвальном холоде Аврората несколько дней, как никому не нужное и брошенное прошлое. Вот отца бы он там с радостью оставил догнивать, не желая видеть это высокомерное двуличное лицо и фамильный блеск платиновых волос. Драко остался со всей навалившейся грязью один на один: главной его поддержки в виде Астории не было рядом, а сын — в школе, что было самым безопасным местом на данный момент. На всём свете больше не осталось ни одного кровного родственника. Поначалу — жуткий факт, приносящий опустение в жизнь человека, но перебирая в памяти каждого родственника поименно, Драко понял, что это только к лучшему: не было среди этих выродков чистокровного семейства ни одного достойного человека, по которому стоило бы горевать. Если не отмахиваться, а принять одну мысль, посмотреть прямиком в её зелёные глаза, то можно было бы хоть на секунду допустить, что есть ещё один самый неожиданный человек во всем мире, которому Драко стал дорог и который стал дорог ему. Никогда у них не было шансов не то что на дружбу, а даже на мирное сосуществование, но их ли это была вина? Но несмотря на прошлое, то, что сейчас происходило между ними, казалось опьяняюще правильным. Волнительное чувство перед встречей, беспричинная тоска и это сводящее с ума желание касаться пускали корни в сознании каждого, прорастая и переплетаясь между собой. Или это начинали всходить при благоприятных условиях старые посевы детских чувств? Это всё появилось словно из ниоткуда и куда их вело — неизвестно. Выпутываясь из паутины ненависти и неприязни к самому себе, Драко переступил порог мэнора, который вновь должен был стать ему родным домом. Хотя бы попытаться. Пока он был маленьким, пока у Нарциссы хватало сил скрывать отвратительную правду, Драко видел в этом огромном красивом здании сказочный замок, наполненный тайными комнатами, завораживающими статуями и хмурыми домовиками. Чем старше он становился, тем труднее было прятать по углам грязь и боль, приносимую на подолах мантии Люциусом. Всё сложнее стало скрывать странных посетителей, нужны были более весомые причины не выходить Драко из комнаты ночью, чем подкроватный монстр. Как-то незаметно в его жизни с каждым годом прибывало всё больше тайн, грязных фамильных секретов, а подковёрные отцовские игры лишь набирали обороты. Страх стал вечным спутником, чёрной тенью он скользил за Драко даже в самый ясный день, а стоило остаться в комнате одному и потушить свет, как он разрастался и заполнял всё помещение, мешая уснуть. В пять лет фасад дома был белоснежно-снежным, искрясь и переливаясь на солнце, трава была идеально ровной, а цветы в саду пестрили разнообразием. В пять там была жизнь. В тринадцать мэнор начинал тускнеть. Кое-где по колоннам расползались тонкие паутины трещинок, газон местами плешивел, а сад потерял былое величие. В коридорах гулял сквозняк, а из подземелий разносился зловонный запах. В тринадцать тут появился страх. В восемнадцать это место стало ему ненавистно. Грязь, пыль, отпавшая штукатурка. Былое богатство залов больше не цепляло, мраморный пол казался огромной надгробной плитой для всех замученных душ в подвалах этого дома. В восемнадцать тут поселилась смерть. Трудно выставить за дверь невидимого гостя, ты только ощущаешь его вечное присутствие, его холодные прикосновения к самому сердцу. Перед тобой стоит выбор: либо ты съезжаешь, либо принимаешь такое безмолвное соседство. Перед Драко выбора не стояло. Массивная дверь из красного дерева послушно распахнулась перед посетителем: мэнор чувствовал присутствие нового хозяина и старался показаться с лучшей стороны. Под каблуком захрустела побелка, смесь из пыли, дерева и каменной крошки: всё, что осталось после той ночи. Пусто, тихо, больно. Очень больно смотреть на руины своей жизни, трудно строить что-то светлое на фундаменте, замешанном на смерти и страхе. Трудно быть счастливым, стоя на телах зря умерших людей. Привести на эту могилу жену и маленького сына было бы откровенным безумием. Скорпиус… Подумав о нём, Драко горько улыбнулся. Его маленький сын, храбрый мальчишка, верный друг, хороший человек. Его гордость. Как жаль, что никогда он сам ни от кого не слышал этих слов, потому что его не любили. Драко был логичным продолжением рода, он был планом, просто пунктом между покупкой огромного дома и возведением сада. Он был ничем. — Любовь… Выкинь эту дрянь из головы, Драко! Любовь — это самая огромная слабость в человеке, это его порок, его проклятье. Ты не получаешь ничего взамен, лишь отдаёшь себя без остатка, рискуя однажды утром проснуться на пепелище своей души. Сила, страх, власть — вот настоящие чувства, вот в чем сосредоточена вся суть жизни. Ты должен вырасти достойным рода Малфоев, а в нашей семье нет места грязи и слабости. Можно такое говорить десятилетнему ребёнку? Оказывается, можно. Оказывается, можно пытать на глазах сына невиновную девушку, заходящуюся в истошном крике. Оказывается, можно заставлять маленького мальчика смотреть на истекающих кровью мужчин и женщин, мечущихся в предсмертной агонии на холодном полу. — Если ты проронишь хоть одну слезу, издашь хоть один звук — ты будешь наказан, Драко. Будь мужчиной! Да каким, к чёрту, мужчиной?! Он ребёнок, маленький напуганный мальчик, который ненавидел всех вокруг, только потому что боялся привязаться и почувствовать боль от потери. Надо было прекращать это. Драко тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли, слетевшиеся черным вороньём на свежее мясо. — Я наконец-то понял, — заговорил он сам с собой, — меня ничего больше не держит… Я свободен. Я всё оставлю в прошлом. Я ничего и никому не должен. Он проговаривал каждое слово медленно, чётко, словно сам себя пытался убедить в действительности всего происходящего. Уперевшись взглядом в одну точку, Драко простоял посередине разрушенной комнаты слишком долго, чтобы не показаться странным самому себе. Стало легче дышать. У него наконец-то появился шанс, какая-то крошечная надежда провести хотя бы несколько лет своей жизни нормально. Может, он наконец научится спать спокойно, научится гулять, научится любоваться закатами и нежиться на солнце. Может, он научится жить?..***
— Гарри, посмотри почту, пожалуйста, совы что-то сегодня запозднились. Вдруг там что-то важное. Не прошло и десяти минут, как в спальне появился изумлённый Поттер с черным конвертом в руках. — Оно от Драко Малфоя…