Аллодоксофобия

      Настойчивый и громкий стук в дверь разрывает оковы легкой дремы. Глаза открываются на удивление тяжко, веки тяжелые до жути, да и глаза болят. Вкупе с ноющей болью в висках это добавляет сонливости. Голова болит так, будто он навзрыд ревел пару часов, знакомо, неприятно. Продолжающийся стук бьет по мозгу, заставляет тот чуть ли не дергаться в предсмертной агонии. Изуку морщится, шарит руками по кровати в поисках одеяла, которое, на удивление, обнаруживается под, а не над ним. Он приподнимает голову, окидывает свою комнату в общежитии взглядом. Окно распахнуто, кровать заправлена, телефон валяется на полу совсем неподалеку от сумки-шоппера. Мидория оглядывается по сторонам опасливо, метает взгляд на дверь, та, к счастью, заперта. Сердце своими быстрыми ударами мешает дышать, чувство преддверия чего-то нехорошего подступает тошнотой к горлу, мешает думать пульсацией в висках.       — Просто скажем что он заболел, — мямлит приглушенный голос Урараки Очако из-за двери. Изуку сворачивается калачиком. Урарака в правильном русле думает, умница.       — Ладно, — хмыкает, вероятно, Каминари. — Но это странно, не находишь? — в горле у Изуку застревает бурлящее волнение. О чем это он? — Совпаденьеце странное, — так и чувствует как говорящий плечами пожимает. — Вы ж это, вчера на арест тех Якудза гоняли, круто было очень кстати! По телевизору вечером на нескольких каналах крутили! — Денки в ладоши прихлопывает, а Изуку хмурится, тихо-тихо присаживается на кровать, чтобы та даже не скрипнула.       — Ой, да брось, — тихонько хихикает Очако, вероятно, рот рукой прикрывает.       — Так вот, — тянут ей в ответ. — Не договорил я! — явно дурачится. А Изуку не до шуток. Каминари говорит, будто что-то знает, ведет диалог к понятному исходу. Черт. — Киришима же тоже сегодня на уроки не идет, потому что на нижних этажах был, — небольшая пауза тишины, вероятно, Урарака вопросительно приподняла бровь. — Сам рассказал сегодня ночью, — отмахивается. — И Мидория сегодня не идет, прям на следующий день, — экспрессивно декларирует. Урарака же умная девушка, Урарака не поверит ему. Обвинения ложные, дурацкие, совсем глупые. Почему Каминари вообще завел речь об этом? Это ведь не его дело! Зачем лезть не в свои дела. Изуку не лезет, Изуку умен, поэтому у него все хорошо. Почти хорошо. Отнюдь не хорошо. Очень плохо. Но он не виноват, во всем виноваты другие люди, но не он. Он ведь умнее, он ведь достойнее. Он ведь! Одну из своих рук он обнаруживает на шее, та впивается острыми длинными ноготками в нежную кожу. Черт.       — Ну и дурак ты, — хмыкает умница-Урарака. — Не видел что ли, Деку нездоровилось в последнее время, а то, что именно сегодня он проспал, обычное совпадение.       — Может, — голос у Каминари как обычно со смешливыми нотками, но что-то та так. Будто не смех, а насмешка. Черт. Что-то знает. Точно что-то знает. Не слишком ли много знает? Если много, то насколько? Но Изуку ни в чем не виноват, это всё они, гады, уроды, мудаки, злодеи одним словом! — Но вчера его тоже не было, ушел сразу после вас, — Изуку не выдерживает, вскакивает на болящие, подрагивающие от нервов ноги, бьющимися в нервном треморе руками отпирает дверь, выглядывает одной головой, пытается выглядеть максимально невинно да заспанно.       — Ой, — моргает глазками Очако. — Доброе утро! Как себя чувствуешь, всё в порядке? — взволнованно интересуется. Мидория сверлит взглядом Каминари, то, гад, выглядит, как всегда, невинно-глупо. Но Изуку не верит. — Уроки начнутся минут через десять, так что, если поспешишь, думаю, успеешь, — продолжает говорить девушка. Изуку же продолжает упорно смотреть на Денки, тот тоже переводит на него взгляд, вопросительно моргает. — Деку! — несильно щелкает его по лбу. — Ты не слушаешь! — щелбан вышел легким, шутливым, но Изуку всё равно обиженно потирает лоб.       — Прости, неважно себя чувствую, — девушка молчит, смотрит на его руку. — Что-то не так?       — Ты поранился? — она перехватывает его руку, аккуратно тянет на себя чтобы рассмотреть. Рука в рукаве всё той же, вчерашней черной худи показывается из-за двери. Уличной, точно не домашней худи. Каминари щурит глаза. Под ногтями у Изуку не вымывшаяся кровь. Не ел он давно, но всё равно тянет опустошить свой желудок прямо сейчас, потому что болящие глаза уже не могут слезится.       — Нет просто, — глаза ищут оправдание на потолке. — Просто, — оттягивает руку назад, уголок растянутых в улыбке губ непроизвольно подергивается, сознание туманится. — Расчесал ногу во сне, часто такое, ничего страшного, — Каминари Денки все так же щурится.       — Не шарю в этом, конечно, — жмет плечами блондинчик. — Но это от нервов, наверное.       — Может быть, — Изуку отводит глаза. Каминари Денки от чего-то напрягает.       — Деку, ты же помнишь что если что, — Очако обеспокоенно хмурится.       — Да-да, — отвечает резковато, да глаза со всем презрением в мире закатывает, и от кого только научится успел? Не от Шигараки ли Томуры? — Я помню, если что мы всегда можем поговорить, — отчего-то раздраженно выплевывает, взгляд обратно на одноклассников переводит, отдергивает руку обратно в темень комнаты. Очако Урарака хмурится, будто обдумывает что-то. Каминари Денки неопределенно моргает, будто не зная какую эмоцию изобразить, пожалуй, Изуку знакомо подобное. Подбирать подходящее для ситуации выражение лица, что не будет выглядеть нелепо и смешно, совсем неподобающе, бывает трудно. Изуку поджимает уголок губ, выдыхает, приводит себя в чувства. — Я не думаю, что пойду сегодня на уроки, простите.       — Всё хорошо я думаю, — шатенка выглядит всё такой же хмурой, действительно думает о чем-то важном? Она ведь не подозревает его ни в чем? А в чем вообще его можно обвинить?! Он хотел помочь, он ведь имел право! Он ведь.. не помог, не спас, усугубил ситуацию, не смог сделать ничего стоящего.. — Ты в порядке? Ты, — прикладывает ладошку ему ко лбу. — Побледнел.       — Я, пожалуй, пойду посплю, — он боязливо шатается назад, прикрывает дверь посильнее. Ладошка у Урараки, особенно с этими длинными ноготочками до жути смахивает на руку Химико Тоги. Ответа он не дожидается, хлопает дверью перед чужим носом, комнату настигает пожирающая темнота, впрочем, как и его самого. Мидория дожидается пока чужие шаги за дверью стихнут, проскальзывает в узкое помещение ванной, такой же темной как и сама комната, окно в которой не способно побороть всепоглощающую темень. До раковины чуть ли не доползает, сует руки под спасительный холод воды, отчаянно шарит руками по темноте в поисках мыла, кожу с всё ещё точно окровавленных рук почти соскабливает, царапает отросшими ноготочками. Он уверен, что руки отмытые еще в Лиге, по прежнему в чужой крови. Точно в ней. Точно-точно, она чуть ли в темноте не светится, как бы не тереть не отмывается, сколько бы под водой держать не пропадает. Изуку видит, Изуку уверен, Изуку знает. К горлу подкатывает тошнота, и он всё же успевает склонится над унитазом в рвотном позыве. Рвет водой, хотя, может и кровью. По телу липким дегтем ползет слабость, ударяет в голову, боль из висков уползает куда-то в сердце. Изуку стягивает с себя удушающую худи, с силой кидает в угол ванной, ведь её, как и остальную одежду, придётся выкинуть, а лучше сжечь. Она вся запятнана, осквернена. Она напоминает, напоминает обо всем. Напоминает о том, чего Изуку не хочет помнить.       Спать тянет жутко, и он даже ложиться обратно в мягкую кровать, может, действительно заболел? Но вместо сна, в голову так и лезли образы, силуэты, мысли. Это доводит до точки кипения, заставляет боязливо закутаться в одеяло, скрыть свои руки от своего же взгляда, несильно ударится лбом о холодную стену. Мидория присаживается на тихо, протяжно скрипнувший матрас, понимая, что вместо бессмысленных попыток уснуть, стоит спуститься вниз, выпить воды, может быть, поесть. В коридоре он даже не пытается оглядываться по сторонам, знает, что все и так ушли в школу. Один он тут, прогульщик. В руке тащит пустую бутылку из-под воды, чтобы уж сразу полную набрать, да не выходить из комнаты подольше.       — Мидория? — вопросительно спрашивают из-за спины. Рука дергается от неожиданности, бутылка падает в раковину, а Изуку рефлекторно оборачивается. Ох блять, ебанный в рот. И как он мог забыть. Киришима не мог его запомнить, не мог заметить. На нем же был капюшон, или всё же не было? Может ли быть такое, что капюшон в тот момент вновь свалился с головы? Нет-нет, капюшон точно был на месте, Тога поправила его, точно поправила. Зрачки у него суживаются, когда он вглядывается в хмурое лицо Киришимы Эйджиро. Киришимы Эйджиро, который мог его видеть. Киришимы Эйджиро, который мог обрушить всё. Киришимы Эйджиро, который должен молчать если что-то видел. Изуку сверлит одноклассника взглядом суженых зрачков, пряди волос противно щекочут щеки. — Всё, — глаза Эйджиро метаются на его сжавшую пластиковое горлышко бутылки руку. — В порядке?       — Да, — голос выходит каким-то поломанным, надрывным. — Извини, мне пора, — бутылку оставляет стоять рядом с раковиной, пытается аккуратно проскользнуть мимо одноклассника. Болящие ноги подводят, подкашиваются. Его любезно ловят под руку.       — Ты неважно выглядишь, что-то случилось? — ему помогают подняться. У Эйджиро волосы опущены, выглядит это до нелепого неправильно, понуро, не по-Эйджировски. Устало. — Давай я помогу дойти тебе до комнаты? — Изуку находится в шаге от того, чтобы помотать головой, но в итоге лишь кивает обессиленно. До комнаты он не дойдет, черт.       Ему действительно помогают, помогают подняться по лестнице, открыть дверь комнаты и плюхнуться на кровать. Но Киришима от чего-то сам комнату не покидает, стоит неловко скрестив руки на груди. В душе у Изуку трепыхается предчувствие чего-то нехорошего. О нет, черт, он же не предложит..       — Мы можем поговорить? — выдыхает тихо. Изуку мысленно утыкается лицом в ладони. Нет, они не могут поговорить.       — Да, конечно, — наперекор мыслям фальшиво улыбается он. — Что-то произошло? — улыбка у него тянется неровная, до жути кривая да не правдоподобная. Резкий громкий и совсем неожиданный гром пугает, и Изуку вздрагивает. Осень медленно вступает в свои права. Небо за окном рассекает молния, набежавшие ещё с утра тучи колышутся в преддверии дождя.       — Проветриваешь? — указывает Киришима на всё так же открытое окно. Дьявол, и как это он позабыл его закрыть? Изуку кивает, потому что других отговорок найти не выходит, действительно, не говорить же, что он его как дверь использует да гулять уходит под ручку с маньяками. — Закрыть, наверное, нужно, — автоматически пытается зачесать челку назад. — Зальёт же, — Мидория вновь легонько кивает, позволяет закрыть ставни. Эйджиро оглядывается по сторонам, тихо хмыкает и приземляется на ковер. По карнизу ударяют первые капли дождя, Изуку отводит взгляд к окну. — Так вот, — одноклассник его говорит слишком неуверенно, неправильно. Киришима Эйджиро должен быть уверенным, спокойным. Киришима Эйджиро должен говорить прямо, не одолжен как-то стыдливо отводить взгляд. Они оба вздыхают тяжело. — Ладно, не умею я нормально к темам подходить, — мысли у Изуку в голове носятся бешено, куча оправданий водят хоровод в голове, ударяют изнутри по черепной коробке, заглушают чужой голос, заставляют руки дрожать. Страшно.       — Да кто умеет? — пытается разбавить обстановку, но глаз предательски дергается. Черт.       — И то верно, — слабо усмехается и лбом о колено ударяется. — Знаешь же, вчера нас с Ураракой и Асуи..       — Да! — зачем-то перебивает, громко и резко, режуще. Как звонкой пощечиной. — Я видел по.. — Киришима удивленно вскидывает бровь. Не доверяет. — По телевизору, — неловко кашляет.       — О, — взгляд обратно меняется на более или менее спокойный. — Я на нижних этажах был, и, понимаешь, чел, — Изуку понимает, мозгом определенно понимает, но понимать этого не хочет. Киришима запомнил его, заметил. Как можно оправдаться, что придумать? Он видел Химико? Или Твайса? Да-да, точно видел. Что придумать? Взгляд Эйджиро метается по комнате, вероятно, в поисках той самой худи. Вещица валяется в углу ванной, вот и хорошо. Изуку цепляется глазами за стоящий рядом с кроватью шоппер, тот тоже был при нем. Черт. Мысли в голове продолжают хаотично метаться, он незаметно пытается прикрыть углом одеяла выделяющуюся в интерьере комнаты сумку.       — Тяжело наверное было, там, внизу, — перебивает Изуку, внимание переводит, всё так же пытается прикрыть сумку. — Рад что с тобой всё хорошо, — сверкает улыбкой во все зубы. Белая сумка грохается на ковер с глухим стуком, содержимое с грохотом вываливается наружу. Глаза Изуку распахиваются широко-широко, когда в горе прочего мусора из сумки, он подмечает небольшую стеклянную баночку, та перевязана невероятно, слишком, уж чересчур знакомым розоватым платком с таким же знакомым ножиком-бабочкой и маленькой записочкой. Сердце уходит в пятки молниеносно, а демонята с искривленными рожами, кривят свои лица ещё больше в зловещих усмешках. Своими мертвенно худыми, кривыми да чернющими рученками за самое сердце хватают, затапливают сочащимся с рук черным дегтем легкие, утаскивают куда-то глубоко-глубоко на дно самой Марианской впадины.       Цепкий и такой живой взгляд Киришимы Эйджиро цепляется за упавшую вещь, а Изуку в тщетном потуге что-то поправить вскакивает на ноги, присаживается напротив, загораживает собой. Одноклассник его хмурит брови. Заметил. Вспомнил. Узнал.       — Ты ведь был там, да? Вчера? — вопрос как хлесткая пощечина. Болючий, неприятный, приводящий в чувство. — Я.. — он вновь шарит глазами по комнате. — Поначалу я не был уверен, но когда ты сегодня не пошел на уроки, да и..       — Я не хотел! — Изуку перебивает, подается вперед, ухватывает за ворот футболки и опасно близко притягивает к себе, чуть ли не душит. Киришима назад непроизвольно отшатывается, обеспокоенно смотрит в чужие распахнутые глаза с аномально суженным зрачком. — Это был не я, ты же веришь? Это всё Химико! Да, точно она! И раньше это всё они, не я! Я просто.. Мне просто, — он заикается, руками всё сильнее чужую майку сжимает. — Она, нет-нет, они, мне пообещали что помогут, — Изуку не замечает как начинает заикаться. — Я был близок, понимаешь? Я почти помог! Но в остальном не я виноват, ты же понимаешь? — он несильно встряхивает одноклассника, внушает, убеждает, пытается спастись, выбраться. — Это всё Тога, и Твайс, и остальные, это не я, не я, понимаешь? — дождь по окну стучит громко, чуть ли не перебивает. Несколько секундная пауза режет уши своей тишиной.       — О чем ты, — неужто Киришима Эйджиро.. — Говоришь? — не видел Тогу и Твайса.

Блять.