Как быть?

Ют обнял озябшими руками Сиджи. Их не кормили уже несколько дней и Сиджи ослаб от голода и постоянно мёрз. Господин не шёл. Но сказано: «Господин твой любит тебя, а служение Ему есть высшая честь и высшее наслаждение. Если Господин твой повелел лежать молча, то ты должен исполнить желание его. И тебя не должно быть видно и слышно.» Ют в полубезумии шептал в ухо Сиджи: - Чтобы служить верно и правильно – следует очистить чувства и желания и научиться управлять ими. И коль скажет Господин – «это нельзя», то, как бы ни было это желанно тебе – укроти возжелание твоё. Сиджи изредка согласно качал головой и шептал в ответ: - Опечалить Господина – грех. Страшный грех. Стыдно, Ют. А я не хочу опечалить Господина нашего… Обними меня покрепче, холодно. Сиджи тыкался холодным носиком на исхудавшем лице в шею Юта и шептал в полузабытьи: - Нам повезло, Ют, выбрали нас среди многих. Обратили на нас лицо своё. И ныне обрели мы смысл и свет жизни своей. Дана нам честь. Высшая честь, что может быть дана сынам человеческим – честь служения. Сиджи забывался тревожным беспокойным сном. Стонал и стонами будил тоже дремавшего Юта. - Господин нуждается в нас…Лик господина можно увидеть, голос его – услышать. И заслужить высшее счастье – его благоволение… Однажды, ненадолго очнувшись от морока, Сиджи прошептал в ухо Юта: - Братик, Чёрный человек… Заберёт нас… И всё кончится. Всё… На вопросы Юта Сиджи не ответил – забылся от слабости. Ют, подползая на руках к краю топчана – ног не было, на котором они лежали с Сиджи, брал кувшинчик с узким носиком и осторожно, приподняв голову, поил Сиджи, также осторожно, стараясь не пролить ни капли, пил сам. Немного, по два глотка ему и Сиджи – воды было мало. Потом приникал к безрукому и безногому телу Сиджи и омеги пытались согреться в тёмном пустом подвале, укрывшись ветхим тряпьём. Помощник Господина давно уже не приходил. Кормить несчастных было некому. Впав в полуобморочное состояние от голода и холода, омеги не видели и не слышали, как в дом ворвались стражники и начали обыскивать его. Распахнули дверь в стылый подвал. И, наверное, их никто бы не увидел – Ют закопал их в грязные тряпки с головой, если бы один из стражников, проходивших мимо топчана, не решил проверить – нет ли там чего. Откинув тряпьё он увидел лежащих без движения бледно-прозрачных от голода омег. Детишек доставили в лазарет при городской страже. Был вызван мастер Дитрих – целитель специализирующийся, в том числе и на детях. Он осмотрел омег, нашёл, что они сильно истощены и присоветовал специальную диету для выведения детей из голодного состояния. Отто фон Эстельфельд распорядился и два стражника побежали на базар. «Да, Шварцман был прав – детей надо куда-то пристроить. И с головами у них, похоже как, не всё в порядке. Они всё время говорят о каком-то господине. И имени не называют.» Дом, в котором жили Хени и Дибо, был отмыт от крови и прибран целой бригадой, нанятых за небольшие деньги пожилых омег. В течение двух дней начальник стражи выписал из родной деревни, из которой он когда-то, несмышлёным пацаном, пришёл в Майнау и попал в добрые руки Вернера фон Хольца, тогдашнего заместителя начальника городской стражи, пожилую пару – дедушку Штайна и его супруга Элка. Фон Хольц приметил сообразительного парнишку и привёл в свой бездетный дом к неописуемой радости Хени и Дибо. Омеги души не чаяли в Отто и он платил им тем же. Подрос, поступил в городскую стражу. Учился. Двигался по службе. Дослужился до офицера, вместе с земельным наделом получил приставку «фон», затем продвинулся до начальника стражи – наместник приметил молодого способного альфу. Помогли и хорошие рекомендации фон Хольца, к тому времени вышедшего в отставку. Постаревший заместитель начальника стражи умер, Хени и Дибо стали коротать свои дни в доме, доставшемся им от супруга, а Отто два-три раза в неделю забегал к гостеприимным омегам, заменившим ему в своё время родителей. И вот… Их убили. Убийца найден и, более того, во всём сознался. Проходя по бывшему когда-то родным дому, фон Эстельфельд с болью в сердце рассматривал привычную обстановку опустевшего жилища… Гостиная. Здесь любил сидеть на каминной полке Господин Ди. Откуда он у Хени и Дибо? Сколько себя Отто помнил, Господин Ди всегда был. Сколько же ему лет? Кошки, ведь, недолго живут – лет пятнадцать-двадцать. А он… Кабинет Вернера фон Хольца. Книги с золочёным тиснением корешков в старинном шкафу… В последние годы Хени обустроил в кабинете покойного мужа свою швейную мастерскую. В углу у окна стояла швейная машинка. Омеги, не слишком богатые соседи приходили к нему, кто с чем. В хозяйстве всегда найдётся дело для ловких рук, умеющих шить. Кухня… Каким мастером, сравнимым с ресторанным поваром, никак не меньше, был Дибо! Его пироги…И теперь его тоже нет. Почему так! Штайн и Элк, как это часто бывает с людьми долго прожившими вместе, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Отто их знал ещё тогда, когда сам жил в рыбацкой деревне, недалеко от Майнау. Старики всегда были ласковы с сиротой и чем могли подкармливали его. А сейчас, узнав, что их ещё крепкие руки требуются в Майнау, откликнулись на просьбу Отто фон Эстельфельда. У старика Штайна был ещё один супруг – Джит, но жизнь в рыбацкой деревне у сурового холодного моря нелегка и Джит умер родами. Ребёнок не выжил. Элк беременел раз за разом, но беременности оканчивались выкидышами. И в конце концов Штайн перестал надеяться – видно Великая Сила не хочет, чтобы у Штайна были дети. Ни одного слова не было сказано между ними о детях, но много было сказано в мыслях, без слов. Поняли они, что живут единой жизнью: Штайн для Элка, а Элк для Штайна, и никакой отдельной жизни, каждому для себя, у них уже давным-давно нет. Так и старели Штайн и Элк, обратив всю свою нерастраченную любовь друг на друга. И вот, вызов от малыша Отто. Собрались не раздумывая… Дети, один без ног, а второй не только без ног, но и без рук, держались друг за друга так, что и мыть их, выдирая из кожи въевшийся запах подвала и нечистот, пришлось только вдвоём. Блондинистый Ют, хныча от бессилия и страха, вцепился тонкими прозрачными ручками в тело Сиджи и молча, смотря огромными газельими серыми глазами, умолял не разлучать его с Сиджи. У старого Штайна сердце разрывалось на части, когда они с Элком попытались по очереди помыть детей. Наполнили тёплой водой ванну и так и перенесли обоих в неё. Сиджи, с короткими волосами цвета красного дерева и нежной, белой, как у альбиноса прозрачной кожей, под которой были видны все сосуды, не открывал глаз и только едва слышно шептал как мантру: - Ничто не должно оскорблять взгляд Господина. Ни дерзостью, ни беспорядком, ни суетой. Нет высшего стыда и несчастия, как опечалить Господина своего. Это – нестерпимо и невыносимо. Спасибо тебе, Великая Сила: ты дала мне доброго Господина! Его милостью я живу. Он! Он! Тратит на меня, недостойного, неумелого, ни на что не годного – силы и время своё. Чтоб я стал чем-то годным. Чем-то из того, чем возможно стать человеку! Рабом верным. Истинным слугой. Лучшим и преданнейшим. И руки мои и ноги.., нет у меня ничего своего! Ничего нет! Единственная нить в этом мире, единственный здесь луч света – мой господин. Единственный, кто думает обо мне, заботится… Ведь я же – его раб, я же – принадлежу ему. Весь. Полностью. Душой и телом. Моему Господину… - Я… я тоже принадлежу моему Господину, - вторил Ют почти бредящему Сиджи. - Дети, - шептали, заливаясь слезами и Штайн и Элк, - где вы этого набрались?… Откуда это? - Наш Господин…, - Ют едва выдохнул, а Сиджи обессиленно замолчал, - Он принял, заметил нас… и… и… соблаговолил! Он всё может! Всё знает, он был столько раз добр к нам! Только по доброте его мы живём. Ведь он – владетель наш, наш хозяин. Единственный. Во всём мире… Восхитительно любимый… Заботливый… Добрый… Милосердный…Всё, что он делает – правильно. Ему не понравились мои ноги и я тоже не хочу их. Ему не понравились руки и ноги Сиджи и Сиджи не хочет их. Это – правильно… Голова мальчика-омеги с блуждающей улыбкой опустилась на грудь, глаза закатились… Элк, прижав руку ко рту, не в силах вымолвить ни звука, широко раскрытыми глазами смотрел на детей, слёзы безостановочно катились по его щекам. Штайн, старый Штайн, много повидавший на своём веку, отвернулся и, привалившись к косяку двери ванной, молча глубоко вздыхал – его душили слёзы. Отдышавшись, продолжили мытьё. На дно ванны было постелено полотенце – чтобы Сиджи не съезжал. Юта попытались посадить напротив Сиджи, но он не захотел выпускать своего брата, друга, любовника и Сила знает кого ещё. Так и сидели, Ют у стенки ванны, а Сиджи оловянным солдатиком, зажатый ручками-спичками Юта, привалился оставленными при экзартикуляции лопатками, к его хрупкой, тощей груди. На головы детей лилась ласковая, тёплая вода, Элк, встав на колени рядом с бортом ванны, кусая губы, осторожно, стараясь не задевать маленькие чёрные синяки на телах едва живых детей, тёр мягкой мочалкой тонкую нежную кожу, которая, казалось, того и гляди порвётся от неосторожного движения. Мастер Маркард постарался, исполняя просьбу Герхарда, подкреплённую приличной суммой денег: экзартикуляции в тазобедренных суставах обоих детей и в плечевых суставах Сиджи были проведены на загляденье: никаких шрамов, конечности удалены максимально эстетично, так чтобы не было и следов их наличия, а тела оставались гладкими и привлекательными. Мало того, изувер-целитель стимулировал анальные железы омег и они, несмотря на детские, несозревшие организмы, функционировали от нажатия комбинации точек на теле. Исполняя какой-то из фетишей изувера, тот же Маркард нанёс на шейки омег татуировки в виде чёрных полосок-чокеров шириной в палец. А Герхард, развлекаясь с детьми своей альфячьей дубиной, настолько разорвал и утрамбовал их внутренности, что от омежьих половых органов мало что осталось – Маркард удалил воспалившиеся и матки и яичники обоим. И только влагалища детишек, растянутые елдищей альфы-работорговца, через обильно истекающие смазкой анусы, были готовы в любую минуту принять в себя и его устрашающее орудие и сперму – Великий Дар Господина... А потом физически и морально изуродованные дети надоели своему Господину и он, развлекаясь и получая деньги, начал через особо доверенных лиц приглашать к ним любителей. Условие было одно - не убивать и не калечить. * * * В город я выбрался только через три дня. Возился по дому. Отходил от демонического оборота. Основная причина моего появления в городе – это молоко для мелкого. Есть молоко – сижу в лесу. Нет – иду в город. Изготовил из комля колыбельку для Веника с целью его сна на свежем воздухе, на веранде. Выносили окрепшего ребёнка и он, укутанный в вещички, купленные Хени, с удовольствием спал на вольном воздухе. Эльфи возжаждал сделать мне педикюр и пришлось уступить, для чего опять вытачивать ещё и корытце для ног. Кошка Машка поразительно быстро освоилась, отличаясь завидным аппетитом, вовсю бегала по дому и специально пугала Эльфи, подпрыгивая на печке и растопыривая поднятые вверх передние лапы, куда виртуозно ловко забиралась, когда на неё никто не смотрел, а эмоциональный омега по настоящему пугался каждый раз. Свои кошачьи дела она делала только на улице, свесивши разноцветную попку и отставив треугольный хвостик-морковку с края веранды, для чего оглушительно орала, настаивая её выпустить наружу и также орала, требуя впустить. Я пошёл на очередную охоту – рыбу мы пожарили (эх и вкуснотища!) и наварили ухи, тетерев кончился – надо было добывать еду. Частыми скачками телепортации, проваливаясь в снег по пояс, а кое-где и глубже, когда останавливался для следующего скачка, удалился на значительное расстояние, по-прежнему, ставя метки на деревьях там, где их не было. Остановился, прислушиваясь к тихому промороженному лесу, забывшемуся до весны в своём снежном наряде. Чем-то встревоженная, где-то стрекотала сойка. - Кру, кру, кру, - послышалось в вышине – ворон облетал свои владения. Я поскрипел снегом, утаптывая его плотнее и оглядываясь телеметрией по сторонам. Негромкое рычание… Там… Волки… кого-то жрут. Скакнул ближе. Телеметрия показала мне, как несколько волков, а точнее шестеро, не торопясь и порыкивая друг на друга, рвали недавно убитого лося. Туша ещё была тёплой и задние ноги лося покачивались каждый раз как звери рвали его внутренности. О, ребята, вот вы то мне и нужны…, телепортировавшись к месту удачной охоты санитаров леса, я громким криком и хлопком в ладони разогнал хищников. Волки, растерявшись от такой наглости, отступили, но затем раздражаемые моим появлением и, чувствуя силу, окружили меня. В целях собственной безопасности я зажёг шарик пирокинеза, но тело ещё не полностью восстановилось, и он погас не долетев до земли. Тогда, вычленив из всей стаи самого крупного волка – наверняка вожак, я подхватил его телекинезом и подвесил над землёй. Зверь вертелся, пытаясь вырваться из захвата, повизгивал от страха. Остальные отступили от греха подальше. Удерживая зверя в воздухе, я быстро подобрался к поверженному лосю, затем, неподвижно зафиксировал волка и направил его башку на лося. Подключился к глазам зверя, кстати, интересно они видят в синевато-серо-зелёных оттенках, и, рассёкши тушу на несколько кусков, вырезал куски мяса с лопатки, отсёк крестец и оба окорока. Ну всё хватит… - Ладно, ребята, я же не всё взял, вам тоже осталось…, - сказал я маячившим на грани видимости волкам и отпустил вожака. Тот, обалдев от происшедшего, во все лопатки кинулся к своим. Отделив ноги у пяточного сустава окороков, я кинул их на оставленную волкам тушу, ободрал окорока от шкуры и, завернув в одну из снятых шкур мясо лопатки, захватил подготовленное богатство и телепортировался вместе с ним к своей предыдущей точке. Всё! Теперь с мясом. Нам его надолго хватит, а надоест дичина, куплю на базаре говядину или свинину. Там есть, я видел. Стоп! Говядина, свинина… Пельмени же! Эльфи мясо нужно, а лосятину он вряд ли будет есть – я с беспокойством думал об омеге. А из лося щец наварим, борщ опять же. Как же без борща-то! Только бы чесночку найти! А отбивные… Чёрт! Не посмотрел кого волки завалили, быка или корову. Бык-то в лесу с яйцами, значит мясо вонючее будет. Ну-ка… Я остановился, притянул окорока к себе и начал их обнюхивать. Непонятно… Ладно, если воняет, то только на шашлык, а перед этим на сутки (а может и двое-трое) в маринад с уксусом… А вот хорошо бы ещё рассольничек забалабашить – мечтал я, прыгая от точки к точке по зимнему лесу, - огурчиков солёных для него надо (а есть ли они тут?) и крупы перловой (без перловки что за рассольник?). Соляночки бы… Каперсы… Маслины…Лимон… Эх-х! А вот грибов я на базаре не видел… Дикие люди! Что ещё можно сказать? Лес под боком, иди собирай… Так нет же… А ещё можно… Но пахнуло дымком, я увидел коловраты – значит дома. Мясо в лабаз – ему надо вылежаться, да и уксуса и специй для маринада у нас пока нет, надо покупать. А я в город… Эльфи не отходил от меня, пока я снаряжался для похода в город. Хрустел пальцами заламываемых рук. Эмпатия доносила волнение, страх. - Эльфи…, - он не унимался, - Личный Слуга! – прикрикнул я. Эльфи откликнулся: - А? - Ты успокоишься, наконец, или нет? – я подошёл и тряхнул его за плечи, - Тебе нельзя сейчас, - добавил я спокойнее. Вот, ведь, волнуется… Ну и что, что на пустом месте… Ребёнку, то есть, будущему ребёнку от этого не легче… Я привешивал на пояс жезл меча и крышечку баклера – больше не забуду. Так, что купить надо – начал перечислять я для себя – говядину и свинину, по куску, сало, да, забрать заказ по сапогам и оконным рамам. Муки ещё надо… Яиц… (чем их тут продают? Десятками или дюжинами?) Захватив пустой мешок и почти гульден крейцерами, я выдвинулся в город. Вышел, как и было договорено, в каморке кордегардии. Во дворе, завидевший меня сержант (его сигнатуру я запомнил), крикнул Ханса и мы вдвоём с молодым альфой отбыли на базар. Эмпатия сразу же донесла до меня опаску, тянувшуюся в мою сторону от Ханса. Хм… Что это? - Ха-анс, - протянул я, обращаясь к стражнику, - Что-то случилось? - Нет-нет, оме, всё в порядке, - шарахнулся от моего вопроса Ханс. - В порядке, говоришь? Ну-ну, - проговорил я как можно таинственнее, - А скажи-ка мне, дружище Ханс, детей из дома Герхарда Затейника забрали? Ханс выдохнул: - Забрали, оме. Но лучше бы… Чуть живы… И… такие… Н-да… Надо навестить мелких… Закончив дела на базаре (солёные огурцы нашлись!), вернулись в кордегардию и я телепортнулся к дому Хени и Дибо. Пара пожилых уже супругов встретила меня в прихожей, здесь же болтался переодетый стражник. - Кто вы и что вам нужно… оме? – спросил ещё крепкий старик. - Я знал господ Хени и Дибо, - я начал давить гипнозом, - шёл мимо, смотрю кто-то есть в доме. Дай, думаю, зайду, узнаю кто здесь… У нас с начальником Отто договорённость, вот и господин стражник может подтвердить… Загипнотизированный стражник закивал головой. Так, симпатия и доверие, симпатия и доверие. Старик пропустил меня внутрь. Старичок-омега встретил меня в жарко протопленном доме: - Проходите, оме, проходите… Я сейчас на стол соберу… Страх, безысходность и густая, почти видимая тоска захлестнули мои эмпатические чувства. И всё это из комнаты для гостей. Дети… там… Я увидел сквозь стены два силуэтика. Изуродованы… Это только на расстоянии можно спокойно говорить, но увидеть… Сила… Великая Сила! Я вернулся в прихожую, где оставил мешок с покупками, прислонённые к стене перевязанные друг с другом новые рамы и разделся. Потом прошёл в комнату к детям. Ют лежал крепко обняв Сиджи. Я наощупь (должен быть где-то здесь) взял стул и приставив его к кровати на которой мы ещё совсем недавно спали с Эльфи и Веником, присел рядом с найдёнышами. Протянул руку погладить по голове. Оба испуганно отшатнулись. Головы их пожелтели. - Как вас зовут? – спросил я, пытаясь начать разговор. Дети закрылись и упрямо смотрели прямо перед собой. - Господин наш не разрешал нам разговаривать с незнакомыми людьми, - едва слышно прошептал безрукий, видимо более стойкий. - Да… - шепнул второй, судя по всему ведомый. - Ну-у… Вам же не требуется разрешение вашего господина, чтобы ходить в туалет. Так ведь? – задал я вопрос. Безрукий, повернув голову ко мне, отрицательно помотал головой. Есть! Начало положено. Теперь осторожно дальше: - И для еды вам не нужно разрешение? - Нет…, - ответил безрукий. - Ну вот, видите. Так почему для разговоров нужно разрешение? – сразил я их неумолимой логикой. - Так как же тебя зовут, маленький? - я осторожно, стараясь не испугать, протянул руку к голове безрукого и погладил по густым мягким волосам, добавляя в голос участия и поддавливая детишек гипнозом. - Сиджи…, - прошептал он, млея от прикосновения. - А твоего друга? – обратился я к Сиджи. - Ют…, - ответил тот. - Ну, видишь, не страшно, - ласково прошептал я. В головах омежек начали переливаться сине-зелёные волны удовольствия. - А меня зовут оме Шварцман, и я пришёл к вам в гости, - продолжил я, не отрывая руку от головы Сиджи. - Оме… Вы к нам пришли? Да? А как вы хотите, чтобы мы сделали? Наш Господин нас многому научил. Как вам нравится? А кто больше? Я или Ют? К нам приходили… Мы всё можем, оме…, - оживился Сиджи, по-видимому, отрабатывая вложенную в его голову программу. - Ну-ну, маленький.., я не за этим, - начал я успокаивать маленького проститута, гладя подрагивающими пальцами его голову. Ют немного расслабился и разжал свои тоненькие ручки, державшие друга. Сиджи, расслабленно откинулся на высоко поднятую подушку. - Оме, - заглянул в комнату старичок-омега, - пожалуйте к столу. Всё накрыто. - Пойдём? – обратился я к опять сжавшимся детям, энергетические линии в их головках начали желтеть. - Нет-нет, оме, им пока нельзя. Они долго голодали…, мастер Дитрих назначил им особое питание, - омега посторонился, пропуская меня из спальни. Простая, но вкусная еда – жареная картошка, здоровенные куски изумительно зажаренного свежевыловленного лосося, местный чай. До изысков Дибо, конечно, далеко – это вам не лососина по-матросски, но есть можно. И много. Я, не чинясь, сел за стол и по-простецки навернул полную порцию. Элк – старичок-омега только радовался: всегда приятно, когда твоя еда кому-то нравится. За столом сидели вчетвером: я, супруги и стражник. Похоже как, пост в доме Хени и Дибо воспринимался стражей как синекура: а что? сопли морозить на улице не надо и кормят от пуза. Пока обедали порасспросил старика Штайна и Элка насчёт денег и состояния детей. Деньги есть, господин Отто отпускает сколько необходимо, дрова тоже есть – в доме тепло. Продукты на базаре, только свистни – стража принесёт по самым низким расценкам. А дети… старик махнул рукой и было видно, что ему до слёз жалко маленьких омежек. Дети такие, какие есть… Мастер Дитрих заглядывает через день… лечит… Понятно… Я вернулся в спальню к детям, снова сел у кровати. В этот раз Сиджи и Ют не зажимались. Я снова начал гладить по голове, в этот раз Юта. Волосы чуть пожёстче чем у Сиджи и такие же густые. Промежность у Сиджи зажелтела. - Сиджи, ты в туалет хочешь? – поинтересовался я. - Да, оме Шварцман, давно хочу, - тихо ответил стесняющийся омежка. - Ну так пойдём! Я тебя отнесу, - встал я со стула. - Нет! Нет, оме, не оставляйте меня! – воскликнул Ют, вцепляясь в Сиджи. - Пойдёмте вдвоём, - под тихий писк детишек, я подхватил их телекинезом и, без помощи рук держа перед собой, пошёл в туалет. Там Ют, задрав подол рубашки Сиджи, помог ему облегчиться, сам совершил то же действие (а я и не видел, что ему тоже нужно!) и мы тем же путём под удивлёнными взглядами присутствующих вернулись в спальню. Примостив детей на подушки и плотнее прикрыв их одеялом, я продолжил своё воздействие на их мозг, транслируя симпатию и доверие (симпатия и доверие – наше всё!). Умостил головку Сиджи у себя на коленях – изуродованное тельце было прикрыто одеялом – долго водил, успокаиваясь, подрагивающими от эмоций пальцами по его личику, волосам. Ют, перебравшись с помощью рук поближе ко мне, привалился к моему боку и, согретый, задремал в безопасности. Сиджи тоже заснул. Ну-с. Приступим. Я начал осторожно копаться в мозгах Сиджи, пытаясь исправить то, что сотворил с ним изувер Одноглазый. Отсекал и замыкал сами на себя логические цепочки, обрывал воспоминания самого ужасного, что творил с Сиджи сам Герхард и его особо доверенные посетители, а таких, оказывается, было несколько. И самое главное, пытался разрушить, распутать тот клубок верности и поклонения господину, который был безжалостно внедрён в детский мозг Герхардом. Ну вот, на сегодня ему хватит. Пусть спит. У меня тут ещё один малолетний клиент – воздействовать надо на обоих, а то под влиянием второго, оказавшегося без моего воздействия, все усилия могут пойти прахом. Переложив Сиджи в подушки, подтянул к себе Юта и начал аналогичное воздействие на его мозг. Ф-фух-х. Давно так не уставал. Но начало положено, потом буду только закреплять результат и немного корректировать ошибки, если они, конечно, будут. А с сексуальными девиациями буду разбираться позже – слишком сильного воздействия на мозг дети могут не выдержать. А пока пусть спят. Проснутся, сильно есть захотят. Вышел из комнаты, прикрыв детишек одеялом. Ют, не просыпаясь, нащупал рядом с собой Сиджи и крепко, обнял его. - Элк, - обратился я к омеге, - дети спят сейчас. Я с ними поговорил немного. Может быть им станет лучше. Вы присмотрите, пожалуйста. И ещё, когда проснутся, есть попросят. - Да-да, не беспокойтесь, оме, мы всё сделаем. Накормим, не переживайте. Мастер Дитрих показал мне, как готовить для них, - ответил он. - Ну вот и ладно, - я прошёл в прихожую, - а мне пора. * * * Прыгая к себе в лес, размышлял о том, что живу настолько насыщенной жизнью, что никакого здоровья на неё не хватит. И пусть искусники живут значительно дольше обычных местных людей, но всё же, всё же… Да я после прихода в Майнау больше двух дней спокойно не жил – то одно, то другое. Выпав из телепортации на пятачке в глухом лесу, не доходя до горелого кабака Оппо, я остановился. Какая-то мысль, промелькнув на задворках сознания остановила меня. А! Вот! Я снова вспомнил свою ночную бессонницу и ту догадку, что мне пришла в голову. Я выдохнул. Мир, я не хочу смерти тех, кто вокруг меня. Да, я иногда ругаюсь на них, моё подсознание всё это сгружает в свои бездонные закрома. Но, Мир, я повторю – не слушай моё подсознание – я не хочу смерти ни Эльфи, ни Венику, ни Машке, ни детям, у которых я был, ни тем, остальным, кто живёт в известном тебе доме. НЕ ХОЧУ! Из этого есть только одно, ОДНО, исключение – Герхард!