Как быть?

Десять. Их десять. Я их знаю. Как найти? Майнау хоть и небольшой город, но ходить по улицам и выспрашивать встречных и поперечных о том, где живёт вот такой альфа, и показывать собеседникам рост и рожи ублюдков (имён-то я не знаю)? Засвечусь. Тот же Ханс доложит фон Эстельфельду. Оно, конечно, дознаватель Гуго искусник и он в курсе, что я собрался предпринять, прикроет. Может быть. Но… но… всё равно, надо что-то придумать. Потолкаться по базару… послушать, что говорят, может быть, увижу кого из них. Пока, по крайней мере, пока, другого выхода нет. Эльфи был проинструктирован соответствующим образом и я отбыл в город. Снова толкотня базара, Ханс сопровождает. Лица, лица, лица. Всматриваюсь, ищу. Для вида пришлось купить кое-каких мелочей. Стоп! Он, не он? Крепкий толстый альфа в хорошей шубе с роскошным меховым воротником и в шапке седого бобра, уже в годах, стоял возле прилавка, брезгливо оттопырив губы и расплачивался, отсчитывая серебро. Два омеги, один совсем молоденький и второй постарше стояли рядом. Молодой ныл: - Руди, ну Руди, пойдём ещё раз посмотрим те серёжки…, - омега капризно притопнул ножкой, обутой в серый, в цвет меховой шубки, сапожок, и тянул Руди за рукав. Ага, Руди значит. Ну-ка! Я сделал вид, что мне что-то нужно в этом же ряду у соседнего прилавка и прошёл мимо. Ханс плёлся за мной. Так, так… Что тут у нас? Ткани? Это хорошо, это нужно. Выпростав руку из меховой рукавицы я ощупывал разложенные на прилавке цветные ткани. Лён… Парча… Бархат… - Хозяин, покажи-ка мне вот ту штуку, - я указал на самый верх стеллажа с рулонами тканей. Руди закончил расчёт и, прихватив отрез какой-то на вид плотной и расшитой зверями и травами ткани, отошёл. Погоди, куда? Щелчок пальцами и в стороне, в тканом ряду за спиной Руди и его омег, раздался, как им показалось, громкий хлопок. Услышавшие повернули головы на звук. Ханс, глазевший по сторонам, выпустил меня из виду, я же, размазавшись в быстром рывке телепортации, прикрытый отводом глаз, невесомо коснулся кожи Руди за ухом и тут же вернулся обратно к прилавку. Хозяин тянулся к рулону ткани, Ханс ничего не заметил, а омеги – спутники Руди, глазели в сторону несуществующего хлопка, пытаясь что-то разглядеть в толпе народа. Информация, вытянутая из Руди ворвалась в мою голову. Он это! Он, сука! Есть один! Руди шатнулся, схватился за столбик навеса лавки торговца тканями. - Ох-х…, - выдохнул альфа пытаясь распутать на шее цветной шёлковый шарф, - Элис, Ант, домой… Постояв ещё немного и оклемавшись от моего воздействия, сопровождаемый нытьём Элиса о серёжках, Руди пошёл по рядам в сторону выхода. Так… нам не надо, что бы он ушёл… Ханс застыл, забывшись в иллюзиях, хозяин лавки рядом с ним. Я же быстро неслышно пошёл за Руди, глядя на него энергетическим зрением. Небольшое воздействие телепортации, почти невидимый глазу надрез, миллиметровый поперечный срез интимы аорты длиной в пару сантиметров шлёпнулся на затоптанный снег в мясном ряду, базарный кабысдох походя слизнул его… Руди, стремительно, до синевы бледнея, схватился за грудь и, роняя шапку, рухнул на снег. Его омеги захлопотали, заохали, запричитали, ноги Руди, обутые в меховые хорошей коричневой кожи сапоги, дёрнулись два-три раза и затихли. Есть, готов, тварь! Ханс и хозяин лавки отмерли, моргнули и тут же отвлеклись на поднявшийся крик. Через собравшуюся вокруг лежащего Руди толпу проталкивались стражники. Откуда-то принесли носилки. Подняли, понесли. Потерянные и потрясённые случившимся Элис и Ант спешили за носилками. Мертвенно белая рука Руди свесилась с носилок и покачивалась в такт шагам несущих. Один есть! Осталось ещё девять. - Что, что случилось? – я теребил Ханса, - что там произошло? - Упал кто-то…, - ответил он, - похоже умер. Вон как суетятся… - Да ты что? Как же так? Умер? – я, призвав всё своё актёрское мастерство, изображал удивление, - ай-яй-яй. - Вот, оме, посмотрите, какая ткань, - отвлёк меня продавец от обсуждения внезапной смерти Руди, развернув штуку полотна и потряхивая казовый конец, - ни у кого такой не найдёте. Эт точно, такую дрянь найти трудно – эмпатией считал я эмоции продавца. - Вы знаете, нет, что-то не хочется. Желание пропало, - ответил я и мы с Хансом пошли дальше по базару – рыбы ещё купить надо – Эльфи уж больно нравится. Так, а как теперь остальных вычислить, ведь чем дольше я буду с ними разбираться, тем быстрее они сообразят, что дело нечисто и их кто-то уничтожает, а ещё могут быть последствия для Сиджи и Юта, да и Штайна с Элком наверняка заденут. Уж этого я точно себе не прощу! Если только… Майнау городишко небольшой. Любители свежатинки наверняка люди при деньгах – они платили Одноглазому за секс с искалеченными омежками, а значит круг подозреваемых сужается, да и место, где их надо искать, тоже. Закупившись рыбой, мукой, сахаром, свежими яйцами, овощами, я, в сопровождении Ханса, проследовал в кордегардию, а оттуда в дом к Сиджи и Юту. Перекусил, чем послала Великая Сила у гостеприимных и симпатичных мне людей, омежки при этом присутствовали за общим столом, Ют ел сам, а безрукого Сиджи кормил Элк. Затем мы в комнате омежек совместными усилиями проверили чего они достигли в изучении Великой Силы. А вот потом, мне пришлось снова разгребать завалы в их головах – они оба стремительно двигались к поклонению мне как их новому господину. Нет, даже не так – Господину! Меня это не устраивало категорически и потому, усыпив прижавшихся ко мне детей, я принялся корректировать их психику. Менял устоявшиеся и снова крепнущие связи, пытаясь отыскать корни такого ко мне отношения и зарываясь глубже и глубже в их коротенькую память. Дети родились на побережье сурового моря. Вся жизнь их родителей была подчинена только одному – выживанию в суровых условиях и потому им мало доставалось родительской ласки – рыбацкий труд на берегах холодного моря сродни каторжному. Одноглазый холодно и жестоко программировал их на нужное ему, превращая маленьких живых людей в роботов, ломая под себя неокрепшую психику. Я ещё раньше вырвал следы программы из их голов, но теперь они, видя моё отношение к ним, и подсознательно чувствуя тот путь, которым их вёл Одноглазый, начали проходить его самостоятельно и я заменил собой в их головах обожаемого господина, который всегда помнит о них, заботится о них и бескорыстно любит их (ну… так-то обо мне трудно так говорить, но… всё же забочусь, помню – это да). Поэтому Сиджи и Ют теперь меня встречали неизменно с огромной радостью и затаённым чувством детской светлой и чистой любви, стремительно превращающейся в безусловное обожание – эмпатию не обманешь. И они пытались мне отплатить за мою невеликую о них заботу – после сытного обеда Элка, когда мы с ними удалились в их комнату, Сиджи потянувшись ко мне своей тёмно-бордовой головкой (очень редкий в этих краях и красивый цвет волос) прошептал мне: - Оме, а хотите мы с Ютом поласкаем друг друга, а вы посмотрите? Тем, кто к нам приходил это нравилось… У меня комок подступил к горлу. Через эмпатию я видел, что Сиджи предлагает мне это не потому, что он чувствует сексуальный позыв (они оба ещё слишком малы), не по какой-либо порочности, врождённой ли, приобретённой ли под действием Одноглазого (наоборот, дети были удивительно нравственно чисты, несмотря на всё с ними произошедшее), а потому, что он и Ют – я отлично чувствовал обоих – хотели мне отплатить за доброе отношение хоть как-то – как они могли и что было в их силах. - Нет, маленький, не надо…, - в горле у меня запершило, - давай я лучше тебя обниму и тебе будет просто хорошо? Ага? Извиваясь червячком, Сиджи подполз ко мне ближе и я взял его на руки, прижал к груди и крепко обнял, вдыхая запах чистого детского тела. Перебирая руками по кровати, Ют тоже подполз ко мне, я, не отпуская Сиджи, взял его на руки и мы так долго сидели в обнимку, дети молчали, таяли от моей нехитрой ласки, а я сидел и слушал стук их маленьких сердечек и никому из нас троих не хотелось расставаться. - Не надо, маленькие, не надо так больше…, - шептал я, наклонившись к детским мордашкам, внимательно меня слушающим, - нам ведь хорошо сейчас? Да? Золотистая и бордовая головки синхронно кивнули. Я поцеловал и Сиджи и Юта в щёчки – прикрыли глазки от удовольствия. - Во-о-от…, а значит и ничего больше не нужно. А теперь рассказывайте, чего вы тут без меня достигли? Сиджи и Ют наперебой начали рассказывать мне о том, как они рассматривали сами себя, друг друга, дедушек Штайна и Элка: - А я, оме, хорошо вижу первую, она серебристая такая, - И я, и я тоже вижу. - Молодцы, - я снова погладил тёплые головки, - а теперь поспите, вы покушали, а после обеда надо спать, - и я незаметно чуть надавил гипнозом. Глазки детишек потяжелели, начали слипаться. Усыпив мелких, я снова начал воздействовать на их мозг, опять обрывая вновь образовавшиеся связи в отношении себя, ну, а кроме того, раз я готовлю из них будущих искусников – это немыслимо без знания латыни. Раскопав у себя в голове несколько папок с языковыми знаниями, я долго примеривался и прикидывал как перенести их в головы детей. Попробуем так. Память у меня выглядела как стеллажи заполненные папками с информацией, что-то, что удалось восстановить ещё в замке аккуратно стояло по полочкам, но оставался и массив неструктурированной информации – в виде разрозненных пикселей так и висевших возле папок и стеллажей. Недавно освоенные языки – немецкий и латынь аккуратно стояли на стеллажах – я сразу старался придать этой информации надлежащий вид. Так вот, рук у меня при погружении в собственное сознание, естественно, не было, поэтому я представил, как от папки со знанием латыни отделяется её призрачная, полупрозрачная копия (только копия – я не хочу лишиться знания столь полезного языка). Есть! Получилось! И теперь быстро эту копию, пока она не разрушилась, не расползлась призрачным истаивающим дымком, переместить в голову Сиджи. Память ребёнка не была структурирована подобно моей. Помнится, в замке я много времени уделял работе с памятью, потом жрал (а по другому такой приём пищи и не назвать!) как не в себя. Папку с латынью пришлось поместить в какое-то странноватое место – кругом плавали неясные образы, всё текло и расплывалось. И вот среди этой неопределённости возникла и закачалась на каких-то невидимых волнах здоровенная книга в роскошном кожаном переплёте с надписью Lingua latina. Я наспех открыл её, чтобы убедиться, что всё получилось как задумано: алфавит, падежи, спряжения глаголов, словарный запас, сравнимый с моим. А неплохо… Мне нравится. Посмотрим, как Сиджи справится со всем этим. Надо бы учителя им пригласить. Читать их научит, а Юта ещё и писать. Математика, опять же… Книгу с латинским языком я закрыл и тут же начал опутывать её нейронными связями, интегрировать как можно плотнее в мозг ребёнка. Ну, Сиджи, проснёшься, Юта съешь! Полюбовавшись на свою работу – в первый раз так делаю! осторожно вышел из головы Сиджи. С Ютом работа по уже известной схеме – призрачный образ папки в его голове тоже превратился в книгу со знанием языка, также как у Сиджи опутал её связями, чтобы, упаси Великая Сила, ничего не забылось. Дети спали, утомлённые нагрузкой на мозг, да я и сам тоже был вымотан непривычной и тонкой ментальной деятельностью – очень не хочется превращаться в пускающего слюни идиота. О! А это мысль! Пускающие слюни идиоты… Вот именно такими мне хочется видеть насильников Сиджи и Юта. Переговорив с Элком о том, что детей нужно будет покормить и попросив Штайна подыскать какого-нибудь учителя для Сиджи и Юта, я вышел из дома и несколько раз телепортировавшись прибыл в свой овраг. Вечер прошёл спокойно, я под запинающееся чтение Эльфи кулинарной книги тетешкался с Веником, на сон грядущий перемыли с омегой друг друга. Я усыпил Эльфи, проверил безмятежно спящего малыша и, предупредив внимательно за мной наблюдающую Машку, оделся и несколькими прыжками телепортации вернулся в недавно заснувший город. Провинция, как есть провинция. Спать ложатся рано и, действительно, что ещё делать зимой? Накинув на себя отвод глаз, я, хрустя снегом, начал обход улиц спящего городка. Тихо. Морозно. Где-то далеко, через две улицы, изредка взлаивала какая-то бестолковая шавка. Начал с окраин. Проходил вдоль улицы, где открывая калитку, где перелезая через невысокий заборчик, а где и поддёргивая себя телекинезом для преодоления более высокой ограды, подходил вплотную к домам, касался стен и слушал, выискивал альф (к детям ходили только они), если надо усыплял и перебирал воспоминания. Чего я только не насмотрелся! При этом, чем ближе к центру города и, соответственно, к богатым домам тем интимная жизнь здешнего населения становилась всё насыщеннее. Интересовался я в основном только воспоминаниями секса – интерес к детям был только в этом направлении. Скажу только, сексуальная жизнь состоятельных жителей Майнау весьма разнообразна – каких поз и сочетаний партнёров только не было. Были даже особые любители-зоофилы. Но те, кто мне был нужен пока не попадались. А, нет, есть что-то… Волосы Сиджи весьма приметны и вот в одном из слайдов памяти толстого альфы, храпевшего в спальне на втором этаже особняка возле высокого тощего коротковолосого омеги, мелькнул бордовый отсвет. Контроль. Я шуганул дремавшего омегу, будя его как бы дуновением страха и внушая безотчётное желание встать. Тот встал, зевнул, подошёл к окну, встрёпанные беспокойным сном тёмные волосы торчали в разные стороны. Иди сюда, дорогой, ближе…подключение к глазам. Омега непроизвольно качнулся. А теперь, мой золотой, посмотри на своего супруга. Чёрт! Темно. Нихрена не видно. Свет, мне нужен свет. Полусонный омега, повинуясь мне (а пока он до конца не проснулся это возможно) пошарил по прикроватной тумбочке в поисках спичек. Нашёл, зажёг свечу. Ну же, освети спящую морду – он это или нет? Рука омеги дрогнула – он всё больше осознавал себя. Тусклый свет упал на лицо спящего альфы, его толстый живот мерно колыхался от храпа под атласным одеялом. Он! Я сжал кулаки. Ещё один! Что-то почувствовав, омега прикрыл ладошкой рот, рука со свечой ходила ходуном: - Кто здесь? Никого, золотце, никого здесь нет. Омега, всё больше и больше раздираемый страхом, поставил свечу на тумбочку, собираясь лечь. Э, нет, спать я тебе не дам. Давай чеши в другую комнату. Там, за стенкой другой омега спит. Вот к нему и дуй под бочок. Омега пошатываясь встал и, путаясь в длинной ночнушке, вышел из спальни. Давай-давай, иди уже. Дверь закрой! Проследив как тощий энергетический силуэт, шаря рукой по стене прошёл в соседнюю комнату и рухнул на кровать к еще одному омеге (второй был предварительно усыплён, чтобы не проснулся от возни) и, прижавшись к нему со спины, обнял рукой (всем спать, Я сказал! накрывая дом гипнозом сна), я вновь обратил своё внимание на извращугу. Что же с тобой делать, а? Развлечёмся? Крафт Нессельриден, известный в городе торговец зерном не услышал, как один из трёх его супругов, Хильд, вышел из спальни. А проснулся от непередаваемого, сжигающего разум ужаса. Хрюкнув и громко пустив под одеяло злого духа, он с сипом и свистом втянул спёртый воздух жарко натопленной спальни – Крафт любил спать в тепле. Оставленная Хильдом свеча так и горела на тумбочке. Фитиль, не снятый с вечера, нагорел и длинная струйка копоти тянулась вверх, причудливо извиваясь в пламени. Крафт откашлялся, повернул голову и вдруг увидел у белой кафельной печи непроглядно чёрную тень. Крафт моргнул, тень качнула головой и шевельнула длинным с треугольным наконечником хвостом, у тени был хвост! - «Ну здравствуй» - услышал Крафт в свой голове. - А-а-о… Тх-ы кто?! – выдохнул он. - «Не шуми – кругом люди спят» - опять в его голове прозвучал голос тени. Крафт подавился воздухом. Попытался крикнуть, позвать на помощь – из, будто клещами сжатого горла, вырвался бессильный затухающий писк. - «Детей любишь?» - спросила тень. Крафт кивнул головой, лишь бы согласиться с тенью – волны безотчётного ужаса перекатывались в его голове и любое движение тела чуть облегчало это состояние. - «Любишь, значит», - констатировала тень. Крафт отчаянно замотал головой. - «Не любишь?» - удивилась тень и придвинулась ближе. Глаза Крафта раскрывались всё шире и шире, заворожённые непроглядной тьмой тени. Тень придвинулась почти вплотную и её голова приблизилась к альфе: - «А знаешь почему?» Крафт моргнул, не отрывая от тени взгляда побелевших от дикого ужаса глаз. - «Просто ты не умеешь их готовить» - набатом прозвучало у него в голове. Живот несчастного скрутило. Глухое урчание кишечника достигло его слуха и это стало последней каплей. Крафт, весь мокрый от пробившего его цыганского пота, в длинной белой ночной рубашке, уронив с лысой головы ночной колпак с кисточкой, вдруг, раскинув руки в стороны, молча ринулся в сторону двери спальни, ударился в неё (дверь открывалась внутрь), упал на пол, оглушительно выпустил газы, с трудом вскочил – мешало обширное пузо, снова бросился на дверь, проломил тонкую филёнку нижней её половины, сунулся в пролом, застрял в нём, заметался, по-заячьи заверещал, засучил руками и ногами – ужас одолевал – ему казалось, что тень вот-вот схватит его и утащит прямо так, живьём, к подземным демонам, из под длинной сорочки потекло, в комнате и коридоре, куда выходила дверь, нестерпимо завоняло. Облегчившись, Крафт завопил, срывая горло, но в затихшем доме все спали, подчиняясь моему приказу. Оскальзываясь босыми ногами на собственном дерьме и разрывая на полосы побуревшую сзади ночную рубашку, альфа кое-как выбрался из пролома двери и, не видя ничего вокруг, гонимый ужасом кинулся к лестнице ведущей вниз, на первый этаж. Стой-стой-стой… Куда? Ноги беглеца запутались и он кубарем полетел вниз… Поможем? Обязательно! Шея Крафта хрустнула, но я, внимательно отслеживая силуэт альфы, не допустил полного разрыва спинного мозга. Дегенерация мозжечка – наше всё! Только так и никак иначе. Разрыв спинного мозга здешние целители восстановят на раз-два, а вот в голову, скорее всего не полезут, ибо голова – предмет тёмный и обследованию не подлежит. Незаметное движение пальцев и Крафт услышал в своей голове противный хруст раздавленного в кашу мозжечка. Тело его обмякло, язык вывалился, в глазах всё закружилось. Он лежал на площадке лестницы, изгвазданный в собственном дерьме и с трудом, запалённо дышал. Тень приблизилась к нему: -«Чёрный Человек, слышал о таком? Это я. Привет тебе от детишек безногих». А Хильду снился сон. Он лежал в кровати и обнимался со вторым супругом своего мужа Лоррейном. Хильд был всего лишь третьим. Они с Лоррейном не были синхронизированы – тот был в паре с первым – Дитричем. Дитрич был старшим, самым первым, и, наверное, можно было так сказать, Крафт когда-то его любил. Дитрич много болел, редко выходил из своей комнаты, нечасто присутствовал за столом, а Крафт, видя его состояние, перебирал омег, выбирая нового супруга, способного подарить наследника. Так и Лоррейн и Хильд друг за другом, с промежутком в пару лет, оказались в доме торговца зерном. Так вот, сон Хильда. Светловолосый Лоррейн лежал в кровати, томно потягиваясь и закинув руки за голову. Крупные розовые соски торчали вверх. Сладко выдохнув и хрустнув косточками, Лоррейн сжал кулачки наманикюренных пальчиков и повернул голову влево. Хильд подложив под щёку кулачок наблюдал за пробуждением омеги и улыбался. Ему нравился запах Лоррейна. Нравилось наблюдать за ним, как он манерно оттопырив тоненький детский мизинчик по утрам пьёт из маленькой костяного фарфора чашечки свой чай, отщипывая крохотные кусочки свежеиспечённой сдобы с изюмом. У них частенько находились общие темы для разговоров и уединившись в огромном доме супруга они часто перемывали косточки и своему недотёпе-альфе и прислуге, с удовольствием обсуждали городские сплетни, при этом Лоррейн мило пугался, приложив ухоженные ручки к розовым щёчкам, слушая про Чёрного Человека. Хильд и сам весьма милый (иначе бы Крафт и не взял его замуж) любовался Лоррейном в эти моменты. У всех трёх омег истинным был Крафт, но что-то там такое было и, скорее всего с самим Крафтом, что дети у троицы фертильных омег никак не появлялись. Целители твердили что-то про некроспермию, но мы-то с вами знаем, хи-хи… Крафт, имея в доме симпатичных готовых ко всему омег, всё больше и больше увлекался запретными наслаждениями. Своих омег он терпел, не более, и Дитрич, любивший Крафта, не вынеся такого к себе отношения, тихо угасал, виня себя за отсутствие детей. А Лоррейн и Хильд, будучи моложе Дитрича, как-то не особо расстраивались происходящим в доме. Крафт, видя, что от новых омег толку тоже нет, грубо и хамски относился ко всем троим. А под настроение даже поднимал руку. Но жадным Крафт не был, к тому же надо было блистать на приёмах, организуемых купеческой гильдией и омеги Крафта одевались по последней моде. Хильд, придвинувшись к Лоррейну, просунул свою руку ему под голову и жадно поцеловал его чуть припухшие со сна розовые губки. Поцеловал с языком, как ему рассказывал его прислужник Зензи. Он, Зензи, не мог иметь истинного и вовсю крутил романы с альфами из прислуги в доме Крафта, а своими похождениями делился с Хильдом. Крафт как-то не снисходил до поцелуев своих омег, по крайней мере в последние годы, и научить девственных мальчишек целоваться было некому. Лоррейн слабо ахнул и несмело ответил на поцелуй. Оторвавшись от таких сладких уст любовника Хильд услышал тихий шёпот: - Но как же…Хильдик… мой… У нас альфа есть, а мы с тобой… Мой… - услышал самое для себя главное Хильд. А альфа… да и демоны с ним, с таким альфой. Знал бы, ни за что не пошёл за него замуж, коз-зёл вонючий. Дерёт в сухую задницу за две секунды, да пердит оглушительно… Демон косопузый. Хильд вздохнул, придвинулся ещё ближе, сунул нос к шейке Лоррейна и вдохнул такой родной, такой возбуждающий запах. Приподнялся на локте и посмотрел на милое со сна улыбающееся ему (ему!) лицо. Лоррейн закинул свои только, что вытягиваемые в потягушках, ручки на шею Хильда и, закрыв глаза, потянулся к нему губами. Мой! Мой! Мой! – переполняемый желанием и нежностью к Лоррейну, Хильд осторожно наклонился ниже, едва касаясь краем своих губ, губ лежащего под ним омеги. Провёл свободной левой рукой по стройному боку Лоррейна вниз, тот дёрнулся, откликаясь на ласку. А затем Хильд приник, навалился на Лоррейна, прижав его к себе крепко-крепко, чувствуя, как под атласной нежной кожей любовника бешено колотится сердце. Завалился на кровать увлекая за собой тихо пискнувшего от восторга Лоррейна, оказавшегося, вдруг на нем, на Хильде, сверху. Держа на себе млеющего омегу и сливаясь с ним телом, водя по нежной спинке руками и чуть задевая её ухоженными ноготками, он вдруг с ошеломлением почувствовал свой вставший между ног член! Эрекция! Когда она была в последний раз? Не упомнить. Наверное, лет в 13, когда Хильд был ещё прыщавым угловатым подростком. И вот сейчас! Сила Великая! Как здорово! И Лоррейн кончит и самому будет хорошо. Чуть переместив лежащего на нём омегу вверх, к голове, Хильд добрался до нежных некрупных ягодичек Лоррейна и начал тихонько их мять и ласкать, а через некоторое время, не переставая с ним целоваться, Хильд почувствовал, что Лоррейн готов принять его в себя – соски набухли и стали твёрдыми, шея и грудь омеги-тонкокожего блондина покраснели, попка промокла насквозь, феромоны забрались в нос, проникли глубже и вовсю орудовали в голове, будя фантазию. Под восторженный писк Лоррейна Хильд снова перевернул его вниз, под себя и, целуя в нос, в губы, в глаза, куда попало, провёл своим напряжённым, прямо таки закостеневшим, пусть и небольшим, членом по сжавшемуся в предвкушении проникновения члену и яичкам Лоррейна. Лоррейн, медленно проводя внутренней, чувствительной поверхностью бёдер по таким же чувствительным бокам Хильда, поднимал согнутые в коленях ноги, открывая доступ к заветной истекающей соками дырочке. Лицо Хильда, ставшее вдруг серьёзным, со свисающими и щекочущими нос Лоррейна волосами, вдруг оказалось близко-близко. Расширенные зрачки Хильда, казалось, смотрели в самую душу, ища там отклика и находя его. Ну же! Ну! Войди! Скорее! Безмолвно молил Лоррейн своего любовника одними глазами, а Хильд, кусая губы, смотрел на милое любимое лицо и медлил… Медлил… Эмоции переполнили Лоррейна – значит, я ему не нравлюсь! Он меня не хочет! А у меня сердце заходится от его вида… Хильд… Милый… А он… А я… А я… Слёзы заволокли глаза Лоррейна и тёплыми щекочущими струйками стекли к вискам. Хильд наклонился ниже и стал невесомыми движениями губ собирать солёную влагу с лица Лоррейна, затем выдохнул, спустился ниже, к самому ушку, прикрытому спутанными светлыми волосами, и прошептал, едва слышно выдохнул: - Люблю… Лоррейн шмыгнул носом, выдохнул через рот, притянул так и не выпущенного из рук Хильда к себе ближе… Хильд приподнялся на локте выше и, высвободив одну руку стал водить пальчиками по заплаканному лицу Лоррейна стирая снова потёкшие слёзы и одновременно с этим медленно, нежно вводя свой член во вконец промокшую попку омеги. Лоррейн, почувствовав движение, весь подался навстречу Хильду желая как можно скорее, полнее почувствовать любовника в себе, но Хильд, отрицательно помотав головой, прошептал: - Не надо… И Лоррейн расслабился, отдавшись весь, целиком, без остатка на волю Хильда. А тот, просунув своё невеликое орудие (куда ему до могучих альф!) коснулся простаты Лоррейна. Конечно, хотелось бы поглубже – добраться до влагалища, но имеем то, что имеем. Лоррейн ахнул, расслабляясь больше, а Хильд, привстав выше и полностью выпрямив руки, любовался его лицом не двигаясь. Лоррейн пошевелил попкой из стороны в сторону побуждая Хильда двигаться, но тот только смотрел на него, смотрел неотрывным взглядом. Лоррейн поднял руки к лицу Хильда и стал нежно, едва касаясь, водить по нему самыми кончиками пальчиков по раскрасневшимся щёчкам, чуть задел краешек губ, поднялся выше к глазам, вдруг, оттянув кончики глаз в стороны, к вискам и придав лицу Хильда дикое монгольское выражение, высунул язык, дразнясь и хихикая. Ах так! Ну держись! Никакой пощады! Хильд начал движение в хлюпающей попке Лоррейна ускоряясь и ускоряясь. Через некоторое время улыбка на лице Лоррейна сменилась серьёзным выражением, он лежал, прислушиваясь к себе, будто бы ища что-то глубоко внутри, припухшие от поцелуев губы его то озарялись несмелой едва намеченной улыбкой, то чуть искажались в гримаске наслаждения, а глаза с огромными, расширенными зрачками неотрывно следили, ловили такой же полубезумный от любви взгляд Хильда. По мере приближения к финалу ноги Лоррейна расходились шире и шире, таз приподнимался выше, давая Хильду возможность проникать глубже, касаться всё большего количества чувствительных точек внутри. Кровь приливала к анусу Лоррейна, плотнее и мягче сжимая член Хильда, а тот, будто вспомнив такой далёкий пубертат, трудился всё напряжённее и напряжённее. Хильд откинулся назад и теперь двигался почти под прямым углом к телу Лоррейна, член плотнее прижал простату и теперь толкал только её. Вперёд, назад, вперёд, назад, будто раскачивая. Лоррейн почувствовал, что вот ещё немного, ещё чуть-чуть и он будет готов выплеснуть, отдать всё накопившееся в нём за несколько лет отвратного, тягостного секса с Крафтом. Руки его шарили по простыне, хватая её и стягивая на себя тонкими пальцами, а Хильд, будто нарочно, не переставая двигаться и толкать разгорячённую простату, опустил глаза вниз на безволосую промежность, на безвольный член Лоррейна и такие же болтавшиеся от мерных движений рядом с ним яички, осторожно взял их в кольцо из пальцев, чуть помял, беря удобнее и потянул вверх на себя. Новое ощущение ворвалось в голову Лоррейна и как спусковой крючок запустило оргазм, где-то внизу потянуло сладко-сладко, чувство усилилось. Только не выпускай! Только не выпускай, беззвучно просил, молил Хильда Лоррейн. И тот его понял – сильнее потянул на себя, растягивая нежную чувствительную кожу, покрасневшие яички и маленький бледный член. Лоррейн как рыбка забился на кровати, глубже и глубже насаживаясь на член Хильда, а тот, сам находящийся на грани оргазма и только чутко отслеживающий состояние любовника, чтобы не кончить раньше, увидев, что Лоррейн на грани, отпустил себя и, кусая такие же припухшие губы забился в пароксизме наслаждения, туже и туже сжимая нежную кожу половых органов любовника, уже не двигавшегося в такт, а просто втиснувшего свою попку в промежность Хильда и напряжённо как струна дрожавшего в пучине оргазма. Полустон-полувздох вырвался изо рта Хильда, когда он, склонившись к стройному животику Лоррейна, на котором как на анатомическом пособии можно было во всех подробностях увидеть прямые мышцы пресса, выплёскивал содержимое своих так долго не работавших яичек в жаркую глубину партнёра. Лоррейн же, чувствуя, что то, что, как он слышал, называют оргазмом, никак не похоже на всё сейчас с ним происходившее, почти не помня себя, выпустил измятую простыню и потянулся к источнику наслаждения – к Хильду, прижимая его исходящее ароматами феромонов тело к себе. Хильд выпустил яички Лоррейна и сдерживаемая сперма хлынула наружу унося сознание Лоррейна куда-то далеко-далеко, в счастливые края. Излившись в Лоррейна, Хильд, весь мокрый с собственной мокрой хлюпающей задницей, выдохнул и не вынимая из партнёра пока ещё не опавшего члена, опустился над ним на локти, елозя животом по лужице эякулята, натёкшей из члена Лоррейна, легко подул ему в лицо, а затем начал медленно, чувственно целовать, и в губы, и в щёки, и в прикрытые пушистыми ресницами глаза. Лоррейн очнулся, а Хильд, свалившись с него в сторону, провёл пальчиком по его дрогнувшему животику и игриво шепнул в самое ушко: - Смотри, что у меня есть… Пальчик, длинным маникюром зацепивший крупную каплю пахучей спермы, дотронулся до полураскрытых губ Лоррейна. Терпко-солоноватый вкус эякулята был разделён на двоих – измазав губы Лоррейна, Хильд своим поцелуем собрал сокровище и языком размазал его по нёбу любовника… Хильд вздрогнул, очнулся. Он лежал прижавшись к спине Лоррейна, тот негромко постанывал во сне. Протянув руку к промежности, Хильд с удивлением почувствовал сырость и запах. Запах спермы. Н-да… Моё искусство эротических снов возросло, спору нет. Энергетический силуэт омеги приблизился к окну. Это ещё кто? Третий? Почему не спит? Проснулся? Накинув на себя слетевший было отвод глаз, я отошёл от стены дома вплотную к которой стоял и посмотрел вверх. У самого окна в чём-то белом стоял омега, уже не юноша. Лет 30 может чуть больше или меньше. Зябко обняв себя за плечи он смотрел на заснеженную улицу. Тоска. Такая тоска разъедала его личность, что я передёрнул плечами. Просветив дом ещё раз я убедился, что никто не обращает ни на омегу, ни на меня внимания - спят. Пойду я. Пора. Крафт жив и, надеюсь жить будет долго. Растением. Всё слышащим и понимающим растением. Переступив ногами на одном месте, похрустев снегом и наметив точку телепортации, я совсем уже было решил двигаться, но что-то удержало меня… Что?.. Опять?.. Эх-х… Чёрт с ним со всем! Переместившись в просторную прихожую, сразу за монументальными входными дверями, я повесил свой тулуп и малахай на бронзовые рожки вешалки. Принюхался. Замечательный запах обосравшегося Крафта уже проник и сюда… Переместился прямо в комнату третьего омеги. Как его? Дитрич? Да, точно, он. Тихо появился за спиной омеги. Дитрич стоял напротив окна и лунный свет показывал мне его тело через тонкую ткань бодоанского шёлка ночной рубашки длиной в пол. Длинные стройные ноги, пропорциональная фигура. Худоват только, даже черезчур. - Ты пришёл за мной? – печальный тонкий мелодичный голос раздался по просторной спальне, - Наконец-то. Я устал ждать. Это он о чём? По эмпатии пришли ожидание, облегчение, тоска и безысходность. Помирать собрался? Да. Точно, в головах той развесёлой парочки была информация о том, что Дитрич плох, болеет. Я подошёл ближе, почти вплотную к исхудавшей спине омеги. Косточки позвоночника просвечивали не только через кожу, но даже через ткань ночной сорочки. Каре чёрных волос до плеч аккуратно расчёсано (кого-то ждал? или не ложился?), на висках чуть просвечивает ранняя седина. Исхудалое милое лицо. Под запавшими глазами тени. Мелкие, едва заметные морщинки в уголках серых глаз. Быстрый взгляд на энергетику. Хм-м. Да ничего особенного, отклонений нет. Вроде здоров. Так в чём же дело? Поиграем? Да! Теперь со смертью? Да! Авось зачтётся… Я отшагнул дальше от стоящего омеги. Ну-ка… Демон Врубеля… Только в рубашке и с крыльями… Волосы… Лицо поодухотворённее, ещё одухотворённее… Чтоб до печёнок пробирала одухотворённость. Вот… С пивом пойдёт. - Нет… - голос пониже, чтоб мурашки продирали, из-за спины не выходим, - тебе ещё рано… Ты не выполнил своё предназначение. А если уйдёшь сам… Что ж, я имею власть вернуть тебя… - Зачем…, - Дитрич зябко поёжился, - зачем это всё… Я не хочу… Цокая когтями по полу (Вот это я развернулся! Круто!) я обошёл омегу и заслонил фигурой и полураскрытыми чёрнопёрыми крыльями лунную дорожку света, лежащую на полу. Глаза омеги, увидевшего меня, расширились, голову залило желтизной страха. Он крепче вцепился в свои костлявые плечи и едва стоял передо мной. Я шагнул ближе, вплотную к нему, нависая над ним почти на две головы, огромной ладонью, размером со всё его лицо (главное держать картинку!) двумя пальцами поднял его подбородок на себя и взглянул в его глаза (а теперь драконий взгляд, пустой и безразличный, вот так! Родопсин рулит – глаза крокодила подсвечиваются изнутри красным (я увидел их отражение в глазах Дитрича). Омега под сорочкой покрылся мурашками и судорожно выдохнул. (А то! Даже меня пробирает когда на себя в зеркало смотрю). - «Решать не тебе!» – я нависаю над щуплым омегой и телепатия, теперь только телепатия. - Убей меня, демон! – с жаром прошептал, решившийся на что-то омега. Оторвал трясущуюся руку от плеча и невесомо дотронулся до моей руки так и державшей его за подбородок (так, а вот этого нам не надо. Картинку трогать нельзя!) Чтобы отбить желание касаться меня, я тут же смоделировал в голове Дитрича ощущение нестерпимого жара, ожога от прикосновения к демону. Омега отдёрнул руку. (Больно? Ещё и волдырь будет!) Я быстро, обеими руками дотронулся до висков Дитрича, считывая информацию, тот пошатнулся. Забыл! Быстро забыл! - «Сядь! Рассказывай!» – приказал я омеге, формируя образ трона из черепов (Больше черепов трону Бога черепов!) и усаживаясь на него, а на самом деле удерживая телекинезом за одежду сам себя в воздухе, - «Я знаю о тебе всё, и слышу тебя. Поэтому! – фразы рубленые, так глубже пробирает, - Говори у себя в голове!». Дитрич без сил опустился на пол у моих ног… - «Зачем тебе это, демон? Ты же и так всё обо мне знаешь» - пришёл от него мысленный ответ. - «Хочу услышать твою версию! Так понятно? И мне не интересно как ты жил до свадьбы. Начни с замужества. Тебе ясно?!» - «Да. Я… мы с Крафтом в браке уже 15 лет… Как много…» - он покачал головой печально улыбаясь. Замолчал. Я громко щёлкнул пальцами отрывая его от печальных дум. Дитрич вздохнул. - «У нас нет детей. Это я не могу… Я виноват…» - омега низко опустил голову. - «Для этого нужны, как минимум, двое!» - рявкнул я. - «Да. Да. Конечно…Но…» - «А эти?» - я скинул картинку Лоррейна и Хильда. - «Они…» - Дитрич замолчал. Сглотнул и продолжил: - «Ты знаешь, демон, я любил Крафта… Он был моим первым и единственным… А потом он изменился… Перестал меня замечать…», - Дитрич опустил лицо в руки, - «Это моя вина… Я не могу дать ему детей… Убей меня… Я так больше не хочу.» - «Ха! Да яйца твоего альфы сгнили ещё до свадьбы! А ты!» - я испарил одежду с картинки демона и развалился на троне, широко разведя мощные ноги, здоровенная елдища с почти конскими яйцами свесилась вниз, лицо Дитрича, дёрнутого телекинезом к разведённым ногам, опять было задрано вверх моими пальцами. Удар феромонами (только в голове омеги) довершил дело. Дитрич сглотнул и не шевелясь безвольно смотрел в мои полыхающие красноватым светом родопсина глаза полностью покорный воле демона. Я приблизил своё одухотворённое лицо к лицу омеги (запах серы и окалины смоделировался в его голове): - «Да если тебя сейчас выебут семеро, то ты от всех сразу залетишь!» Дитрич не шевелился и молча смотрел на меня. Сумбур эмоций, образов, сменяя друг друга завертелся в его голове, энергетический каркас которой стремительно наливался краснотой. - «Потёк!» - я отпихнул от себя омегу, с отвращением толкнув его в лицо и он снова оказался на полу оперевшись в него рукой. Интересно от чего он потёк? Покопавшись в информации полученной от прикосновения к Дитричу мне удалось выяснить, что омега, считая себя виновным в отсутствии детей, возненавидел своё тело, негодное, как он думал, для деторождения. А эмоциональность свойственная всем омегам и гормоны на самом деле здорового тела привели его к исступлённому мазохизму. И сейчас, толкнув его и выразив к нему презрение, я поневоле всколыхнул в нём тёмные волны нездоровой сексуальности. - «Так выеби… Я хочу залететь…» - пришло тихое безразличное подтверждение, голова его при этом краснела сильнее и сильнее. - «Разденься! Я хочу осмотреть, что мне досталось!» Дитрич поднялся с пола, не отрывая от меня остановившегося взгляда, распустил завязки на груди сорочки, шевельнул плечами и шёлк волной стёк к его ногам. Выраженные рёбра, ключицы…, да он в одном шаге от кахексии. А это что? Ну-ка, ну-ка! Царапины на спине, да много как! Это чем же? Плетью? Ручки-ножки ещё не резал? Нет. Пока ещё не дошёл до этого… Но в шаге. Дитрич увидел как обнажённый демон в стал с трона, приблизился, зашёл за спину, появился из-за плеча, взмахнул рукой и взвившаяся огненная плеть обожгла его худые плечи. Ах-х-х! Рвущая боль пронзила всё его существо и растворилась где-то внизу, даря наслаждение и наполняя исстрадавшееся тело истомой. Плеть свистнула ещё раз и теперь обожгло поперёк поясницы, задев чувствительные бока, брызги крови из рассечённой кожи окропили паркет и попали на кучку шёлка у его ног. Дитрич захлебнулся воздухом и из последних сил устоял на ногах. Ненавистное тело не хотело слушаться своего хозяина. Колени предательски дрожали. Так его! Так!.. По ногам текло… - «Не смей падать!» - приказал демон из-за спины. Дитрич крепко зажмурился, сжал кулачки прижатых к груди рук и, дыша от разрывающей боли сквозь плотно сжатые зубы, покачиваясь, стоял посреди спальни. Омега ждал, но ударов больше не последовало… Дыхание успокоилось. Он шумно выдохнул, пошевелился, переступил босыми ногами. В комнате никого не было. Лунный свет всё также квадратами частого переплёта рамы падал на паркет. - Демон…, - шёпотом позвал омега, - Господин мой (вообще-то он сказал meine Herrgott, но то такое...)… Тишина. Дитрич, поёживаясь от боли в спине, присел к лежащей на полу сорочке. Он же видел, как брызги крови упали на пол и на нежнейшую ткань. Паркет был чист… Дитрич схватил сорочку – ничего. Ему всё приснилось?! Но как же?… Омега встал и боль от удара плети, резкая, обжигающая и одновременно дарящая наслаждение, пронзила поясницу и кожу между лопаток. Подол поднятой с пола сорочки распустился вниз и Дитрич увидел, как на белой атласной ткани проступили бурые пятна. Омега заворожённо, словно в полусне поднял ткань к лицу и почувствовал сладковатый железистый запах. Кровь! Его кровь! Отнял закружившуюся голову от сорочки и вдруг заметил прямо перед собой, на наборном паркете глубокие царапины от когтей демона. Он же только что смотрел на это место. Ничего не было! Без сил опустился на колени и, протянув исхудалую дрожащую руку, пальцем провёл по глубоким, с заусенцами бороздам. Он был здесь! Это правда! Что-то неуловимо изменилось внутри, сместило точку зрения на самого себя и на всё вокруг. Ох, что это? Я совсем себя забросил! Дитрич заметил, что его ногти, когда-то очаровывающе красивые, кое как обрезаны и давным-давно без маникюра. Про ноги даже подумать страшно! А лицо? На кого я стал похож? Омега заволновался и на пол из его открытой, истекающей соками любви промежности упала капля… Демон сказал, что если переспать с семерыми, то от всех можно залететь… Внизу живота стало горячо и томно потянуло. А ещё он сказал не сметь падать... Я исполню, Господин мой, исполню... Тихий звон металла донёсся до слуха Дитрича. Быстро крутясь в воздухе и едва слышно звеня, посреди комнаты появилась белая блестящая монета и, медленно, как во сне, вращаясь (Дитрич обострившимся зрением увидел на обоих её сторонах семилучевую исписанную рунами звезду) упала на пол.