Как быть?

Наконец-то! Цена зерна поползла вверх, незначительно перевалила порог четырёхкратной стоимости и застыла. Дитрич, бросив всё, занялся продажей скупленного и неплохо наварился. А вот со взятием взаймы только что проданного зерна мне пришлось ему помогать – давить гипнозом на купца-зерноторговца. Товарный кредит прошёл через нотара и Дитрич продал заёмное зерно. Цена упала. Купеческая гильдия была в панике – за пару дней зерно пробило своей ценой и верхний и нижний потолок! И здесь омега, игнорируя вопли гильдии, начал скупать зерно по минимальной цене. Скуплено было три четверти всего зерна, имевшегося в городе. Дитрич, как паук сел на свой товар и отпускал его по новой – уже третьей цене. Торгаши ныли, стонали, но покупали в мелкий опт. Пекарни тоже закупались у Дитрича, но уже в розницу, чуть дороже. Итогом всей этой махинации стало то, что Дитрич Нессельриден заработал на спекуляциях зерном около восьмидесяти трёх талеров! И ещё, при этом, остался самым крупным владельцем этого стратегического товара. Гильдия бухтела и ворчала, но формально всё было законно – предъявить омеге было нечего. Векселя были погашены, товарный кредит возвращён и довольный чистой прибылью в сорок с лишним талеров (на самом деле очень большая сумма, например, немаленькая усадьба Нессельриденов со всеми постройками и конным выездом для каждого из омег стоила двенадцать талеров) Дитрич решил отметить свою удачную коммерческую операцию. В самом лучшем трактире Майнау был заказан кабинет и все трое омег-супругов Крафта, принарядившись, отправились праздновать, а я, как прилежный радиослушатель сидел в своём овраге и слушал происходящее. Слова дознавателя Гуго о том, что все мои действия, да и не только мои – все действия искусников оставляют следы в Великой Силе заставили меня беспокоиться – я ведь помогал Дитричу и помогал существенно – без моего воздействия на купцов всё провёрнутое им было бы невозможно. Начал лопатить в памяти литературу, загруженную туда ещё в замке незадолго перед уходом. Зима почти в половине, а я до сих пор не удосужился осмыслить то, что имею. Непорядок. И охренеть какой непорядок! Сведения по географии, этикету, геральдике (в сословном обществе очень важная наука!), какие-то оставшиеся книги по Великому Искусству – всё это нуждалось в осмыслении и требовало времени. А вот его-то как раз и нет! Точнее не было. С момента попадания в Майнау свободные дни можно было пересчитать по пальцам. Я варился в котле событий, а брызги из этого котла, вылетая, обжигали меня, окружающих, а иногда и убивали… А мне…, мне только оставалось реагировать на происходящее, едва успевая за событиями. Потроша память выяснил, что адепт Великой Силы недворянского происхождения с момента инициации приравнивается к званию однощитового рыцаря – низшему званию в местной дворянской иерархии. Но уже что-то! Сиджи и Ют - рыцари, знатные оме! С правом ношения длинных волос - исключительной привилегии знатных омег-дворян. Это – статус, права, возможность как искусникам, во многих вопросах находиться вне общего закона. Но несовершеннолетний возраст Сиджи и Юта требовал наличия опекуна, тоже дворянина. Аналогично с Веником, он барон по рождению – есть соответствующие документы его родителей, но ему тоже требуется опекун – дворянин. О Личных Слугах нашлось, что право на личное дворянство, тоже в ранге однощитового рыцаря, возникает у Личного Слуги имеющего сюзерена не ниже герцога. Эх, немного Эльфи не дотянул – я, к сожалению, не герцог. Как сын великого герцога – по умолчанию омега всегда младший – я могу титуловаться на две ступени ниже отцовского титула, мой (то есть Ульки) брат-альфа титуловался как герцог, а я маркиз (маркграф), ниже меня граф, барон, рыцарь, однощитовый рыцарь. Брак с братом короля Тилории давал Ульке право титуловаться герцогом, но вдовый омега не сохраняет права на титул умершего супруга. А мне и маркиза хватит выше крыши. При этом стоит заметить, что мой титул маркиза - это так называемый "титул учтивости", так как у меня нет марки (маркиз Аранда - это просто кликуха, так как марки с названием Аранд не существует), которая бы принадлежала мне. Из этого следует, что маркиз "по праву", то есть реально владеющий маркой, по своему статусу выше чем маркиз по "титулу учтивости". Но всё равно, даже маркиз по "титулу учтивости" выше графа и имеет право именоваться "Ваша Светлость" - как герцог. Из всего этого я вывел, что мне придётся раскрыть свой дворянский статус – хотя по длинным космам и так видно, что я знатный человек (маркиз – кис-кис! какой-то кошачий титул. А чьи это угодья? Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!). Колоться придётся либо в Майнау, либо в Лирнессе. Уклониться не удастся – мне нужно официальное опекунство, как минимум, над Веником. Ему всё равно рано или поздно придётся подтверждать дворянский статус и тут же возникнет вопрос об опекунстве. К счастью, опекуном дворянина может быть как альфа, так и омега, и положение опекуна в дворянской иерархии значения не имеет (исключения только для особ королевской крови). Единственное для омег требование – омега должен быть эмансипированным, т.е. очень желательно вдовцом – только в этом случае он выходит из под власти отца или супруга. Улька вдовец – следовательно, полноправный омега. Процедура подтверждения или получения дворянства целиком завязана на Великую Силу. В каждом более менее крупном городке имеется специальный алтарь. Чаще всего каменный, но не обязательно. И вот на этом-то алтаре в присутствии не менее чем одного искусника и подтверждаются все дворянские грамоты и титулы. Сама Великая Сила делает всё, чтобы стимулировать людей, толкает их по социальным лифтам верх, но… но… Люди ленивы и нелюбопытны – как сказал дознаватель Гуго (прав, собака! симпатичный он… Улька! Блядь!). Пока я размышлял о бренном, в кабинете трактира омеги накидались сладкого ликёра и там стало шумно. Хильд с Лоррейном, судя по всему, сидели рядом, обнимались, Лоррейн, как более старший супруг Крафта, бессовестно целовал Хильда, а Дитрич, сидевший напротив, завидовал. Бессвязные разговоры перебивающих друг друга омег… По пьяной лавочке, Хильд, прерываясь на поцелуи Лоррейна, рассказывал, как ему было противно спать с Крафтом, хоть он и стал его истинным: -… он, ик, ни разу, - омега поводил пальцем перед носом Лоррейна, блаженно улыбавшегося, глядя на своего любовника, - не спросил, как это мне… Приятно или… Зато теперь… Лоррейн счастливо рассмеялся, отталкивая пьяненькую моську Хильда подсунувшегося к нему для поцелуя.. - А ты…, - Хильд повернулся к Дитричу, - скажи, как это у тебя…, - он повращал в воздухе тоненькой ручкой подыскивая слово, - получилось с зерном… Р-раз, - видимо это слово доставило омеге истинное удовольствие и показалось смешным, он хихикнул, - р-раз… ик, и, и всё? Дитрич, выпивший меньше всех, улыбался, глядя на захмелевших омег. Господин… Это всё он…Дитрич порывался высказать это вслух… Но нельзя… Омега вздохнул. Э-э, господин хороший, да ты нарезался. А у нас на Земле девчонки, когда выпьют песни поют, а здесь? Ну-ка! Дитрич подпёр рукой щёку и негромко затянул, транслируя передаваемое мной: Ромашки спрятались, поникли лютики… Песню, конечно, пришлось переделать под здешние реалии: Когда застыл я от горьких слов. Зачем вы, Омежки, красивых любите, Непостоянная у них любовь. Зачем вы, Омежки, красивых любите, Непостоянная у них любовь. Хильд и Лоррейн оторвались друг от друга и уставились на Дитрича выводившего: Снял я решительно камзол наброшенный, Казаться гордым мне хватило сил. Ему ответил я - всего хорошего, А он прощения не попросил. Омеги выдохнули, Лоррейн всхлипнул, а Дитрич рвал душу чувствительным омегам дальше: Ромашки сорваны, завяли лютики, Вода холодная в реке рябит. Зачем вы, Омежки, красивых любите, Одни страдания от той любви. Зачем вы, Омежки, красивых любите, Непостоянная у них любовь. - Ох-х, Дитрич, откуда это у тебя? – Хильд, стараясь не размазать тушь, аккуратно промакивал глаза носовым платочком. - Так… - омега качнул головой, - слышал где-то… - Где слышал? Я музыке обучался, ни разу такого никто не пел, - Лоррейн тоже с глазами на мокром месте теребил Дитрича. - Что, не понравилось? – ревниво спросил Дитрич – катить бочку на песню Господина? Да вы охренели! - Нет, нет, очень понравилось… и так это душевно у тебя вышло… Просто… я этой песни не знаю, - Лоррейн сдал назад – ему действительно песня понравилась. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам» - прогремел в голове Дитрича голос Господина. Омега вздрогнул от неожиданности, а потом расслабился – Господин здесь, с ним! Помнит о нём! * * * А вот интересно, если бы все были живы – Шиарре, Лило, Янка, Оле, Листерин, что бы я тогда делал? А правда? Ну, Шурика пристроил бы к наместнику – ух, он бы им дал жару! Эльфи с Лило, наверное, парикмахерскую бы открыли. Листерин с ребёнком бы возился – денег ему хватило бы – почти весь Майнау можно было бы купить. А пожалуй бы и без почти… Янка со мной, конечно, куда же его? Оле?.. Тоже бы со мной – я вряд ли бы его отдал Шиарре обратно… Эх-х… Если бы, да кабы… Мечты… Всё это, конечно, вряд ли бы получилось – все омеги, которых я хотел вывести из замка были моими истинными. Поэтому и Шурик, и Эльфи с Лило, и Янка с Оле – все они были бы при мне. Один Листерин был самостоятельным… А пятерых омег, живущих эмоциями, а не мозгами я бы не выдержал. Пришлось бы убивать – шучу, конечно. Да ещё и компашка, как на подбор: Шиарре – дворянин, Эльфи и Лило – свободные, а Янка и Оле – прислуга. Иерархия ещё та. И кто кому и сколько раз должен делать КУ неизвестно… Так, слушая попойку омег, я размышлял о том, что происходит со мной и вокруг меня. Омеги, наконец, угомонились. До положения риз никто из них не напился, хотя на ногах стояли нетвёрдо. А вернувшемуся домой Дитричу было вручено письмо гильдии торговцев. Сломав роскошную печать гильдии на шёлковом красном шнуре и развернув письмо, он узнал, что Крафт Нессельриден исключается из гильдии и больше не имеет права заниматься торговлей зерном. Письмо выпало из рук похолодевшего омеги… Его мысли заметались, Дитрич запаниковал. Господин, конечно, предупреждал, что эта афера с зерном может кончиться исключением из гильдии. Но так быстро… «Открой банк. Торгуй деньгами. Герти поможет» - услышал он в голове слова Господина. А действительно… Дитрич добрался до спальни и глаза пьяненького омеги закрылись… Ф-фу-ух-х… Зерновая эпопея закончилась. Можно немного выдохнуть и заняться своими делами. Я не наскоком, а наконец-то на продолжительное время пришёл в дом Хени и Дибо. Долго общался с Сиджи и Ютом, смотрел в их интенсивно синеющие от общения со мной головки. Сразу заметил, что омежки как-то куксятся. Что такое? Доверяющие мне детки раскололись – оказывается, их мучают, и уже довольно давно, фантомные боли. Программа, установленная Затейником, блокировала неприятные ощущения (глубоко проник, сука такая!), а теперь, когда я начал с этой программой бороться, она отомстила детям таким вот образом. Сиджи и Ют страдальчески кривили губки: «Оме, ручки и ножки болят!». На Земле есть упражнения для борьбы с фантомными болями, но они помогают только при отсутствии одной конечности… В нашем случае придётся копаться в мозгах детей. Они пока ещё не стали полноценными искусниками, хотя инициация прошла хорошо, и я ещё мог воздействовать на их головы. Раньше я уже корректировал, направлял, пытался бороться с их поклонением мне как господину (здесь что-то удавалось сделать, хотя, честно скажу, немного – они сознательно упорно сопротивлялись). По каждому из них у меня, получается, две задачи. Но выполнять сразу две нельзя – они ещё дети, личности не сформировались окончательно. Просто не выдержат. Поэтому – по очереди. Начал с Юта. Уложил его головку у себя на коленях: «Спи, маленький». И вот я уже в пространстве личности омежки. По прежнему неопределённая муть, но уже не такая непроглядная. Кое-что удаётся разглядеть – я работаю с детьми и помогаю структурировать их личности и это даёт свой результат. Формирую образ Юта у него же в голове прямо перед собой – сейчас не важно в каком именно месте мозга это происходит. Образ получается полным – с руками и ногами. Вот так мозг Юта видит его тело. Но фактическое состояние тела не соответствует образу, мозг пытается достучаться до ног омежки, а их нет! Подсознание паникует – сигналы от ног отсутствуют! И эта неосознаваемая паника выливается в боль – тупую, ноющую, выматывающую. И сейчас моя задача – привести образ тела в соответствие с его фактическим состоянием. Объяснить подсознанию, что ног нет… Внутри сознания Юта я ощущаю себя, так как будто нахожусь внутри сферы, сферы наполненной туманом неопределённости, только книга латинского языка парящая в центре на нитях ассоциативных и смысловых связей, да лежащие стопками на полу книжки и разрозненные листки знаний (так Ют смог структурировать свою память) попадаются мне на глаза. Дёргаю к себе образ тела Юта, крепко хватаю его (чем? Не руками, нет. Трудно объяснить. Но, захотел схватить как бы руками – схватил, а рук-то у меня тут и нет). Отделяю по самый пах от прозрачного серебристого контура тела омежки ноги, тут же истаивающие во мгле сознания и, не выпуская образ, погружаюсь с ним вниз (нужна хоть какая-то визуализация, поэтому погружаюсь вниз), в подсознание. Темно... (хотел бы я увидеть человека со светлым подсознанием!). Нечто неосязаемое вокруг… Неуловимые образы детства, базовых условных и безусловных рефлексов бесшумно сменяются вокруг меня… Протяни руку (пожелай!), схвати, уничтожь первый попавшийся и неизвестно в кого превратится Ют – то ли в пускающего слюни идиота, ведущего растительное существование, то ли в бесчувственного, безжалостного робота-убийцу, руководствующегося в своей жизни только чистым холодным разумом. И здесь же сверху тянутся какие-то узловатые нити, растворяющиеся в неопределимой туманной мгле далеко внизу… Постепенно, как утопленник, в обнимку с безногим образом тела ребёнка погружаюсь ниже, ниже… Тьма вокруг краснеет, наливается багрянцем, начинают, сначала глухо, едва слышно, а затем всё громче и громче проявляться тоны сердца. Да, именно здесь, в горячей мгле, в царстве безусловных рефлексов, которые каждый из нас получает с рождения (на самом деле даже раньше!) и помещаю образ безногого тела омежки. Отделяю серебристый силуэтик от себя и впечатываю, подвешиваю в пространство. Здесь! Твоё место здесь. Ты теперь такой! Запомни! - выдаю команды подсознанию. Оно непослушно, не может отрефлексировать своё содержимое, но обладает огромным объемом памяти, прежде всего ассоциативной, и огромными же вычислительными возможностями. Надо только научиться им пользоваться и слышать то, что оно говорит. Моё становление как менталиста включало в себя, помимо овладения Великой Силой и видения энергетических потоков, взаимодействие с различными живыми существами – на них я оттачивал ментальное управление. Сиджи и Ют были лишены такой возможности – сейчас зима и дети безвылазно лежат в своей комнате. И именно это обстоятельство тормозило их развитие. Требовался какой-то толчок к дальнейшему развитию – ну, по крайней мере у меня было так. Хотя оба уже смогли освоить телепатию – начало умениям менталистов было положено! Пока ещё оставалось время (стремительно утекавшее!) мне надо было передать детям знание русского языка – ключевое, как я считал знание. Веник слишком мал, а передать знания другого мира мне было некому. Кроме того, сам язык – овладение им очень способствует развитию когнитивных способностей мозга, многозначности мышления, а флективность русского языка очень здорово способствует развитию оттенков смыслов, как следствие, развивается столь необходимое менталистам воображение. Кроме того, латынь тоже флективный язык, а на латыни они болтают уже вовсю. Поэтому выходим в сознание и работаем с языковыми базами – моей и омежек. Опять, как в прошлый раз, папка с русским языком скопирована и пристроена в голову Сиджи – в этот раз решил начать с него. Скопированное и перенесённое в голову Сиджи, пристраиваю рядом с латынью. Вместо мутного тумана неопределённости вижу в голове омеги довольно стройные информационные ряды, стопочки книжек или листков с записями (Сиджи тоже смог под моим руководством упорядочить свою память). Опять помещаю папку, превратившуюся в роскошный с золотым тиснением том мелованной бумаги, в библиотеку памяти, привязываю его едва видимыми нитями ассоциативных связей, добавляю кучку золотых горошин базовых гениальных произведений: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов (ага, Размышления у парадного подъезда, самое то!), Ершов с его Коньком-Горбунком, русские сказки, скопировал у себя и загрузил когда-то читанный словарь Даля, словом всё то, что делает человека русским – вот раздирает меня жгучее желание комфортно общаться с теми, кто меня понимает с полуслова. Пошло оно всё! Немцы кругом какие-то! Не хочу! Оно, конечно, куча вопросов вылезет: один только женский пол, присутствующий в переданной информации всегда и везде и на Эльтерре отсутствующий в принципе, чего стоит. Но, думаю, удастся отбояриться. А вот это интересно! В достаточно мутном ещё пространстве головы Сиджи, несколько в стороне от основных, достаточно часто используемых путей, вижу каменную арку с толстой металлической решёткой. За решеткой что-то шевелится, рычит, толкается в неё. Приближаюсь, пытаюсь рассмотреть, понять, что же там такое? Зубы, когти, болотного цвета чешуя… Остальное не разглядеть. Рук у меня тут нет, поэтому пытаюсь сформировать отросток и прикоснуться к решётке. Получилось… Злоба, ненависть, череда эпизодов «воспитания Сиджи» Затейником пронеслись передо мной. Вот оно что… Так Сиджи смог вытеснить из своего сознания всё с ним произошедшее после попадания к Герхарду Одноглазому. Пытаюсь рассмотреть на чём же стоит эта темница негатива, отсечь её от сознания, развеять без следа. Но нет… Мутные волокнистые толстые корни (я такие уже видел у Юта) тянутся от каменного мешка с решёткой куда-то вниз, в неведомые глубины разума, а может и не разума вовсе… Переплелись с инстинктами, с подсознанием. И теперь оно, бедное, мучается с этими демонами и выдаёт на поверхность разума поклонение мне как суррогату их с Ютом Господина. А ребёнок не осознаёт этого, не может бороться с этим посылом подсознания. Как итог – каждое моё слово для них обоих – закон. В каком-то смысле это неплохо – трудно найти более прилежных учеников, но оборотная сторона этого – догматичность мышления, начётничество, невозможность полёта фантазии, отсутствие самостоятельности мышления. Как в том анекдоте: «трудно вам без фюрера». Может овладение русским языком поможет детям хоть как-то нивелировать последствия этой травмы. Может быть… Выхожу из сознания Сиджи и снова возвращаюсь к Юту – ему тоже надо поставить папку с языком. Повторное воздействие проходит быстро. Состояние разума аналогичное – ещё бы, дети столько времени проводят друг с другом. Секретничают, делятся сокровенным. Не удивительно, что база в мозгу почти похожа. Но есть и отличия – Ют чуть более эмоционален, менее решителен. Он ведомый и всегда следует за Сиджи. Темница разума (ранее мной не замеченная) у него не так прочна как у Сиджи и я стараюсь укрепить эту визуализацию, в которой также как и у Сиджи рычит, мечется, бьётся о решётку неведомый зверь, внедрённый Одноглазым. И точно также как у Сиджи эта тварь вцепилась в подсознание Юта – корни как бы даже и не покрепче... Опять к Сиджи. Теперь с ним работаем по фантомным болям. Создание образа, недрогнувшей рукой отсекаю руки и ноги (кто бы знал, как у меня в этот момент сердце обливалось кровью!). Хватаю обрубок тела, ныряю в подсознание, ниже, к безусловным рефлексам, в кровавую горячую мглу. Там в самых глубинах личности и размещаю образ искалеченного тела. Может быть не совсем точно – кто знает? Но работа мозга настолько сложна, что однозначно ответить невозможно, а образ разместится там, где ему необходимо быть – я это знаю точно. Вот такая вот работа менталиста. Это, конечно, бережная работа с сознанием детей. Мои пакеты раскрывающейся информации, вколоченные в Дитрича или Зульцберга с такой работой несравнимы. Хотя я там тоже осторожничал, по крайней мере, с Дитричем – от него мне нужен был только пересмотр его отношения к своему телу. А Зульцберга я не щадил. С течением времени, пагубное влияние внедрённой против воли информации в голову ростовщика скажется – он превратится в пускающего слюни идиота – как я и задумывал. А с Аделькой получилось так. Мастер Дитрих осмотрел его, подправил ушко, там и был-то всего-навсего ушиб и разрыв барабанной перепонки – для целителя сущая ерунда, помороженные участки кожи на лице, руках и ногах были излечены с помощью уже известной мази, а вот с его репродуктивными органами целителю пришлось повозиться: цистит и кольповагинит заставили его напрячься. Целитель приходил несколько дней подряд, проводил процедуры, Элк бегал в аптеку, покупал эликсиры, с циститом удалось справиться, а кольповагинит всё ещё сопротивляется. Вроде бы мастер Дитрих даёт положительный прогноз, но что-то долго длится лечение и у меня сердце не на месте. Оставленных мной десяти гульденов не хватило, пришлось добавить, чем я вогнал Адельку в полнейшую панику – такие суммы на него тратятся! О существовании таких денег как гульдены, он в своей деревне только слышал. Вообще омежка оказался понятливым и старательным – Элк не мог на него нарадоваться. Учился Аделька вместе с Сиджи и Ютом, ему были куплены писчие принадлежности и он тихонько сидел в уголке, когда учитель приходил заниматься в Сиджи и Ютом – за обучение третьего ученика было доплачено. Разница в возрасте между Аделькой и искалеченными детьми была невелика – всего три года, и у них находились между собой общие темы для разговоров, они даже играли вместе в какие-то свои омежьи игры! В общем о своём приобретении – если можно так сказать, я не пожалел ни минуты. * * * Эльфи под моими чутким руководством учился писать прописными буквами. Были стоны, было заламывание рук, мол, «Оме, зачем мне это!», дело доходило даже до слёз. Но я давил, давил и додавил. Эльфи сдался и стал учиться писать. Каждый его вечер заканчивался перепачканными чернилами пальцами и моим недоумением – как так можно не желать учиться! А потом появился токсикоз! Однажды вечером, когда я только ещё собирался насесть на омегу с писаниной (переписывали рецепты из кулинарной книги), Эльфи, сидя за столом под ярким светом осветительного шарика, в своё время утащенного нами из замка, вдруг схватился ладошкой за рот, его согнуло, он едва успел распахнуть в морозную ночь дверь дома, как его вывернуло на снег за перила веранды. Ужин оказался на улице. Озябший и побледневший омега вернулся за стол и со слезами на глазах уставился на меня: - Что со мной, оме? Токсикоз с тобой, хороший мой, токсикоз. Оно, конечно, неприятная штука, но что теперь сделаешь. Эльфи не относился к тем счастливчикам из 10% популяции самок-самцов (по меткому выражению Ухоо), которые не подвержены токсикозу во время беременности. Поэтому все прелести ранних сроков беременности мы познавали с ним вместе. Рыба из рациона была исключена – её запах особенно выворачивал омегу. Говядина и свинина попали в ту же категорию. Дичина не заходила ни в каком виде. Оставалась птица. Крупы, овощи и птица. Путём перебора мы с ним выяснили, что относительно легко его организм переносит только курицу. Домашнюю курицу. Дикие куриные – рябчики, тетерева и глухари не годились. И я мотался в город на базар за курами. Надоели они мне хуже горькой редьки. Белок нужен ребёнку, а Эльфи сейчас может есть только курятину. Дома мы с ним другого мяса не готовили – я опасался рвоты от запаха неподходящих продуктов. Запасы предусмотрительно заныканных по моему приказу Дитричем риса и гречки потихоньку изымались в мою пользу. Управляющий был проинструктирован и не пытался искать причин, по которым со склада вдруг неведомым образом исчезает крупа – я понемногу таскал её телепортацией. Прошло ещё несколько дней. Я мотался в город через кордегардию, но никто из стражи не отваживался сопровождать меня, Ханс так искусно прятался, что я его не видел вообще – поэтому на базар я ходил один. Но возникли проблемы - стоило мне появиться на базаре, как вокруг меня образовывался пустой круг – люди шарахались - слухи о Чёрном человеке расползлись по маленькому городку. И я тренировался. Тренировался в отводе глаз, в гипнозе, причём, отвод глаз и гипноз были массовыми – три-четыре человека, иногда больше. Помнится, в замке отвод глаз действовал только на одного человека. А здесь я поневоле шагнул вперёд. Прикинувшись ветошью, слушал, что говорят люди, какие слухи циркулируют в городе. И однажды услышал. Вернулся один из обозов купеческой гильдии. Время от времени они посылали такие обозы по окрестным селениям и мелким землевладельцам – скупали рыбу, шерсть, битую птицу, мороженое мясо, сало, ворвань, кожи, лён, пеньку у тех из крестьян, кто не имел возможности переправить всё это в Майнау сам. У меня ещё оставались необследованными несколько домов – последние события просто не давали такой возможности. Вот, очевидно, в этих-то домах и обретались семеро оставшихся уродов. Я стоял у прилавка бакалейщика – выбирал сухофрукты – компотика захотелось, да и Эльфи для кишечника надо. Вокруг нас с продавцом уже традиционно никого не было. Люди боялись меня, а торговец под гипнозом взвешивал сушёных яблок, чернослива – я набирал полный кулёк. Тройка альф, хохоча и толкая друг друга под бока, вывалилась из той самой харчевни-забегаловки откуда примерно декаду назад выкинули Адельку. Не обращая внимания на безлюдный торговый ряд, они пошли в мою сторону, крайний из них, поравнявшись со мной случайно задел меня локтем: - Извините, оме… Он! Он это! Красный отблеск волос Сиджи мелькнул в его памяти. Я отложил холщовый мешочек с черносливом, отпустил мозг продавца и пошёл следом за троицей подвыпивших альф. Прошли ещё один торговый ряд, вывернули к скобяному – он пошире. Навстречу под уздцы вели лошадь запряжённую в гружёные железным товаром сани. Я, выглянул из-за плеч развесёлой троицы, пересёкся взглядом с лиловыми глазами животного… Лошадь взбрыкнула, понесла. Альфы посторонились, крайний, именно в голове которого я видел красный отсвет волос омежки, случайно, очень случайно (кто скажет, что нет!) замешкался, неловко запнулся о ногу растерявшегося соседа и полетел на снег прямо под копыта. Лошадь рванула ещё, тяжело гружёные сани дёрнулись, визжа снегом, наехали на шею упавшего на спину альфы, закричали люди, шуганули лошадь, она, приплясывая ногами, дёрнула сани ещё раз, из под них начало расползаться, пропитывая снег красное пятно. Ноги альфы в тёплых сапогах дёрнулись раз, другой, в промежности растеклось тёмное пятно. Готов. Я развернулся и, расталкивая собравшихся, быстро пошёл обратно к бакалейщику – компотику-то хочется! Сегодня же ночью вернусь в город – искать оставшихся шестерых. А по этому уроду пусть проводят розыск. Я на него вообще не воздействовал. Никак. Сбила его лошадь. Запнулся он из-за того, что его товарищ неловко выставил ногу. А я здесь не причём. Да, был. Да, видел. Но это не запрещено. У меня и доказательства есть – сухофрукты.