Как быть?

Дознаватель Гуго Боот думал. Оме Шварцман. Кто он? Откуда? Вопросы, вопросы, вопросы... Нет, то, что этот омега знатен и имеет право именоваться «оме» сомнений не вызывало. К тому же он – искусник, что уже само по себе означает, что он – оме. Изучая поступки Шварцмана, оме Шварцмана, Гуго пришёл к выводу, что этот искусник – менталист. О чём он и заявил омеге. Редчайшая специализация среди искусников. Что ему нужно в Майнау? С учётом того, что Тилория уничтожена (будем объективны – это так), получается, что оме Шварцман один из тех, кому удалось избежать гибели в зубах демонов. В связи с этим, обустраиваясь в городе, не захочет ли оме Шварцман захватить в нём власть? Либо оказать на отцов города и наместничества такое влияние, что они полностью окажутся в его власти, как и весь город? В пятитысячном Майнау, где все так или иначе знали друг друга, независимо от сословия, его никогда не было. Омега, как хвостик, таскавшийся за Шварцманом, был вызывающе красив, а таких куколок никогда не видели в их северном городе. Появление непонятного оме сопровождалось кровью – большой кровью. Погиб порезанный на куски мастер Маркард – до той поры весьма уважаемый искусник-целитель. Потом, правда, выяснилось, что он сильно замазан в торговле детьми, изъятии органов у живых людей и Сила знает в чём ещё. Погибли странные, тёмные людишки, в их числе и кабатчик Оппо, державший постоялый двор на большой Авернийской дороге. Жестоко убит Орсельн, товарищ начальника стола земельных дел ратуши – как впоследствии выяснилось именно он и возглавлял всю эту паскудную организацию. В его доме найден труп Эми – омеги жившего в кабаке Оппо. Раб, проданный в своё время кабатчику. Убиты Хени и Дибо, супруги покойного заместителя начальника стражи Майнау. В их доме найдены тела троих детей – рабов, которых забрал оме Шварцман из дома Орсельна. Череда кровавых событий и всюду – оме Шварцман. В доме Одноглазого найдены дети-омеги, искалеченные на потеху любителям «особых» сексуальных развлечений. Город полон слухов о Чёрном Человеке. Дошло до того, что папы стали пугать им непослушных детей. С самого начала зимы дознаватели городской стражи, что называется, стояли на ушах. Искусники Гуго и Вальтер отслеживали возмущения Великой Силы. Следы, неопределённые, расплывающиеся, как и всегда в Великой Силе, показывали, что вмешивался искусник. Только по счастливой случайности они знали, что этот искусник – оме Шварцман. На самом деле следы в Силе такого не показывали – это был маленький блеф пропущенный Великой Силой во время того обеда в ресторане. Тем не менее, оме осознанно, с выдумкой, не взирая на сословный статус уничтожал тех, кто, по его мнению, был виновен в нападении – на него самого и омегу, которому он покровительствовал – тех, кто имел неосторожность дать волю своим сексуальным фантазиям. Судя по всему, оме Шварцман пока останавливаться не готов. Остановить его искусники не могли – он не давал повода к принятию в отношении него никаких мер, могущих быть одобренными Великой Силой. А убийства и нападения, совершённые оме Шварцманом, в отношении лиц, не являющихся искусниками пока (пока!) не переходили границ, позволяющих вмешаться властям - оме был в своём праве - до государственной монополии на насилие на Эльтерре пока не додумались. Более того, сведения, полученные от Орсельна и Герхарда Одноглазого, заставили руководство наместничества удалить двоих из командиров взводов городской стражи, замешанных в покрытии торговли детьми. Переведены они были на дальние посты на побережье Северного моря, да ещё и с понижением в должностях и званиях. Помнится, наместник долго выговаривал фон Эстельфельду за небрежение делами службы. Тот пытался что-то возразить, ссылался на городские власти, среди которых и было обнаружено гнездо работорговцев, но получил резонное замечание о зоне ответственности мэра и начальника городской стражи. Сколько это продлится? Когда, наконец, оме Шварцман сочтёт себя отмщённым? Сколько у него осталось тех, кому он намерен мстить? Пять? Десять? Остаётся только наблюдать и ждать, когда он оступится. И что тогда? Искусники ни задержать, ни тем более наказать (не говоря уж о казни) его не смогут. А обычные люди против искусника-менталиста… Даже не смешно. Ну что ж, ждём… Одного из двух: либо оме удовлетворится, наконец, своей местью, либо уже уедет куда-нибудь. Хотя-я… с учётом того, что от Тилории остался только Майнау… Ехать ему некуда. Вальтер сообщил недавно, что как наши искусники ни бились, заставить работать ни один из порталов не смогли. Что-то произошло такое с Великой Силой, что с порталами теперь проблема. Вроде как обещают что-то, но даже не в ближайшей перспективе. А пока ждём и следим… * * * А я, расправившись со сладкой парочкой, откровенно наслаждался относительным спокойствием (наличие грудного ребёнка не позволяло говорить о безделье). Жизнь вошла в какую-то спокойную колею – я для себя решил, что декады две-три не буду заниматься поиском оставшихся уродов. И здесь как нельзя кстати пришлись мои наработки с головой Эльфи. Я прекрасно помнил, что голова моего Личного Слуги это его не самое сильное место, тем более чёрная сеть так до конца и не была уничтожена. Дождавшись пока Эльфи заснёт, я по уже привычной схеме, проник в его голову. Знакомая серо-розовая муть… Убойное цветовое сочетание… Знания немецкого языка, родного для Эльфи, всё в той же обшарпанной папке. И две сети – радужная и чёрная. Чёрная сеть чуть ослабла, но по прежнему пронизывает всю личность омеги сверху до низу. Коричневая грязь, к которой раньше тянулась эта сеть, так и сидела в стеклянно-латунном коконе. Удалить её совсем вряд ли получится, а вот добиться того, чтобы она перестала давить, грызть личность омеги мне удалось. Оставалась только сеть. Липкая, тягучая как паутина, гадость с трудом поддавалась уничтожению, но тем не менее, у меня получилось почти везде разорвать её на мелкие истаивающие куски. Было несколько мест, где чёрная сеть была плотно переплетена с радужной сетью нашей с Эльфи связи. Попытавшись развеять чёрную сеть, я увидел, что и радужная сеть в местах, где они соприкасаются, тоже растворяется. Быстро рванув остатки чёрной дряни, я добился её полной ликвидации и бросился судорожно латать разноцветную сеть. Здесь сильно помогло прокачивание энергии от меня к омеге. Сеть, принимая от меня золотистые, светящиеся порции энергии, пульсировала, сжимая и разжимая сферу личности омеги и я воочию увидел как изнутри выглядит ментальный оргазм Эльфи. Снизу, из багрово-красной глубины, куда тоже уходила радужная сеть, по натянувшимся и разбухшим кручёным цветным нитям толчками пошла энергия. Сеть, вдруг, вся сразу начала переливаться всеми цветами радуги, налилась силой и вытолкнула из себя светящуюся волну. Серо-розовая муть осветилась, так, что не осталось ни одного тёмного уголка, я ясно увидел под собой обрывки бумажек с памятью омеги. Они то слетались, собирались в кучу, то шурша и переворачиваясь, разлетались в стороны, чтобы затем опять собраться в кучку, то кружились подхваченные небольшим вихрем (всё таки в голове у Эльфи сквозняк), поднимались по спирали вверх, почти до меня и снова опадали. Внутреннее пространство личности омеги становилось прозрачнее и прозрачнее. Сфера начала пульсировать чаще и чаще. А так как я, частично находясь внутри личности Эльфи, ощущал его тело, то теперь я почувствовал, что оно начало содрогаться от наслаждения. Решив, что так будет лучше, я начал растягивать радужную сеть до границ личности омеги, с тем, чтобы эта сеть не пересекалась ни с чем внутри, не влияла на работу мозга и рефлексов – раз уж избавиться от неё невозможно. Разноцветные мысли, бумажки с записями памяти тоже, по мере растягивания сети стало растягивать к краям сферы вслед за сетью. Посветлело еще больше и теперь с самого верха до самого низа, там, где находятся безусловные рефлексы, можно было окинуть взором всё находящееся внутри личности омеги. Весь хлам по сторонам, обломки детских игрушек (видимо, память детства), неясные образы, расплывающиеся и не дающие на них сосредоточиться. Снова обратив внимание на языковую папку густо опутанную логическими связями, я начал копирование файлов русского языка. Копия, протиснутая мной по нашей связи, превратилась в книгу. Нет, не так! В КНИГУ! Обложка из красного дерева с резными узорами и блестящими застёжками, с уголками белого металла и корешком из толстой шевровой кожи с золотым тиснением. Том, взметнув пыль, тяжеловесно плюхнулся сверху на жалкую папку, завязанную ботиночными шнурками (Эльфи, блядь! У тебя ещё и пыль в голове!). Нет, нет, нет. Ни в коем случае… Русский язык не должен заменять собой родной для омеги язык. Отодвинув роскошный том в сторону, я начал пушить, разветвлять связи, идущие к папке с немецким языком. Мне нужны свободные связи, так как Эльфи не мастер работать головой. Уже сама по себе моя работа по разветвлению ассоциативных связей даёт очень большую нагрузку на его мозг. Дёрнув распушённые нити ассоциаций к тому русского языка, я опутываю его тонкими, невесомыми нитями. Они рвутся, с трудом прилипают к обложке роскошной книги – подсознание Эльфи сопротивляется непривычной нагрузке. Тем не менее, моё насилие над личностью омеги дало результат – я смог опутать том вновь установленного языка ассоциациями и логикой. Да, язык невозможен без логики. В этом его трудность, в этом его сущность. Грамматика и математика – вот два, всего лишь два и только два – других нет, способа описания МИРА. И чем точнее, образнее, выпуклее описание, тем более мир идёт навстречу искуснику, дерзнувшему разговаривать с ним. Для менталиста это важно, как ни для кого другого. Эльфи не искусник и никогда им не будет – я это вижу ясно, но он важен для меня, как тот, с кем я могу говорить на одном языке в прямом и в переносном смысле... На этом пора заканчивать, иначе я получу пускающего слюни идиота. - Вставай, красавица, проснись, - разбудил я омегу утром. - Ах, оме, перестаньте, - проворчал разбуженный затемно Эльфи. При этом, наш разговор шёл по-русски! Есть! Получилось! Хороший ты мой! Ура! Мы ломим, гнутся шведы! Всё! Теперь с ним только по-русски. Ну, по крайней мере, когда мы одни. Веник не в счёт. В течение нескольких дней после моего вмешательства Эльфи отъедался и даже его токсикоз немного отступил. * * * Сиджи и Ют остановились в своём развитии – им были необходимы объекты для воздействия. И я придумал. Дитрич получил от меня приказ предоставить мне свой выезд, на котором он катался с Герти и его детьми в парке. Роскошная пара серых в яблоках лошадей фыркала и топталась у дома Хени и Дибо (любопытствовать, для чего мне нужны кони, я запретил, а кучеру подправлю память). Снарядив к поездке Адельку (нечего ему в доме торчать, с нами прокатится, заодно поизучаю его), и с хлопотливой помощью старичков одевая Сиджи и Юта, я выслушивал от Штайна результаты лечения Адельки (перед этим отправив мальчишку к саням). - Мастер Дитрих, ваша милость, говорит, что сделал всё что мог. Болеть мальчишка не болеет, но с детьми у него проблемы будут, - старательно выговаривая слова цитировал целителя старик. Супруг его, приложив руку к губам горестно качал головой. - Там этот… как его, погодите, оме, у меня записано, - Штайн принёс листок с каракулями, - кольпо…ваги… нит. Мастер Дитрих подлечил нашего Адельку. Снял воспаление, так он мне сказал, а с детьми... Поморозился он… Ещё полечить можно… Но точно не здесь… он так сказал… На воды бы его, - старик расстроенно махнул рукой. На воды? Подумать надо. В Майнау точно нет. Здесь и вод-то нет никаких. Если только в Лирнессе. Если я туда доберусь… Нет, не так… Когда я туда доберусь. Вот так правильно будет. Я выглянул в раскрытую на улицу дверь. Аделька стоял рядом с покрытыми ковром просторными расписными санями, восхищённо разглядывал лошадей и что-то выспрашивал у приосанившегося кучера в высокой меховой шапке, в синем, крытом сукном полушубке, подпоясанном широким красным кушаком. Подхватив телекинезом кульки тепло укутанных детских тел, я плюхнулся в сани, умостил Сиджи и Юта справа от себя, с другой стороны подоткнул себе под бок Адельку, укрыл всех нас медвежьей полостью и выдохнул: - Гони! Застоявшиеся кони рванули, Аделька тихо пискнул и, скрипя промороженным снегом, мы крупной рысью понеслись по заснеженным улицам Майнау. Гнали к выезду за город, по дороге к горелому кабаку Оппо. Просто потому, что других дорог я не знал. Мелкие, вытаращив глаза и выставив покрасневшие на морозе носики, зарылись личиками в густой мех полости, а я, пользуясь случаем, изучал прижатого ко мне Адельку. Кто он? Ну так-то это было понятно ещё тогда, когда мы его подобрали на базаре. Обычный простой крестьянский мальчик. В силу возраста немного знающий и также немного умеющий. Аделька, учась и играя с Сиджи и Ютом, выспрашивал их обо мне и получил здоровенную порцию восторженных отзывов в духе: «О, оме, он такой! Он господин! Он заботится о нас! А мы живём для него» Здесь нужно вспомнить, что мне так и не удалось до конца победить программу Одноглазого. Я сковал чудовищ разума, но уничтожить их не получилось – слишком глубоко они проникли в детский мозг. И вот мелкие стервецы-искусники систематически выдавали эту ересь Адельке. Он всё это воспринял как должное – действительно, оме же заботится о нём, Адельке, кормит, одевает, лечит его. Он господин – Аделька поступил к нему на службу. Осталось только жить для господина. Но вот же Сиджи и Ют, живут же для господина, а чем он, Аделька хуже… Всё это я увидел в головке юного омежки. Шумно выдохнул. Кучер обернулся к нам: - Что, господин? - Нет, нет, ничего поезжай, поезжай, любезный… Вот, что с ними делать? - Давайте, рассказывайте, как учитесь? – начал я извечный родительский разговор. Сиджи и Ют наперебой рассказывали, что им удалось узнать из поучений приходящего учителя. Аделька молчал. Наконец, мелкие искусники выдохлись и я боком толкнул Адельку: - А ты что молчишь? - Я оме… Я писать научился, - прошептал он едва слышно. - А ещё? - Я читаю хорошо. Учитель хвалит… - А как со счётом? Аделька замолчал, а Ют выскочил: - А я, господин наш, лучше считаю. И Сиджи считает хорошо. - Воспитанные мальчики-омеги, так себя не ведут, - укоризненно произнёс я, - Ты же видишь, что у него хуже получается. Помогите ему, и он вас нагонит. Сиджи с Ютом важно покивали головами – ещё бы, господин дал поручение. Ответственное поручение. Теперь они от Адельки не отстанут. Я погладил Адельку по голове и чуть прижал его к себе: - У тебя всё получится. Ребята помогут тебе. От нехитрой ласки у ребёнка (а кто он? ребёнок и есть) навернулись слёзы. - Ну-ну. Не плачь. Всё хорошо будет. Правда-правда, - подкрепил я слова гипнотическим воздействием. Выехали за город. Примерно на половине пути до сгоревшего постоялого двора увидели здоровенного ворона сидевшего на ветке низко наклонившейся над дорогой. Ворон сидел нахохлившись – морозно. Изредка поворачивался и чистил свой горбатый клюв о ветку. Снег, искрящимися иголочками, переливаясь в лучах низкой Эллы сыпался вниз с ветки. - Стой, - скомандовал я кучеру. Тот натянул поводья и лошади, храпя, остановились. - Тут, ваша милость, волки бывают. Как бы до беды не дошло, - сказал он. - Ничего, мы недолго, - успокоил я возчика. - Ворона видите? – спросил я мелких по-русски. - Видим, - также на русском ответили оба сразу. - Сейчас вам надо почувствовать его, а потом внушить ему желание. Например, слететь на дорогу. Сиджи, начинай ты первый. Только не отпускайте. Сиджи поверх головы кучера уставился на ворона, а я теснее прижал его к себе, помогая ему и делясь силой, также как мне помогал Ухоо в обследовании тайги. Ворон, склонив голову, внимательно, моргая сизой перепонкой века, смотрел на нас сверху вниз. Встопорщив перья, взъерошился, опять почистил клюв о ветку и вдруг, взмахнув широченными крыльями, слетел на дорогу. - Сила Великая, - схватившись за шапку, отшатнулся кучер на облучке. Сиджи устало привалился ко мне щекой. Хватит, маленький: - Сиджи, самое главное, запомни то состояние в котором ты был, когда воздействовал на ворона. Я опять загнал ворона на ветку. Успокоил встревоженную птицу, пересадил Юта к себе под бок, поменяв его с Сиджи (Аделька, во все глаза следил за нашими манипуляциями): - Ют, теперь ты. Но не отпускай его. Ют напрягся, запыхтел. - Спокойнее, спокойнее, - уговаривал я омежку, прижимая его к себе. - Вот, вот, видишь, - вёл я его, - вот он. Чувствуешь? Ют кивнул. Ворон опять застыл на ветке без движения. Недовольно нахохлился. Посидел. Развернулся к нам задом. Совершил нехорошее дело, выказав своё отношение к происходящему. А затем слетел на дорогу. Есть! Получилось! Ют утомлённо обмяк. Я прижал обоих детишек к себе. Устали. Они устали. - Пошёл! – скомандовал я кучеру, мы проехали до поляны у дороги – всё что осталось от постоялого двора Оппо. Развернулись и кучер рысью погнал лошадок в город. Хватит для первого раза. Выезд можно считать удачным. Приедем. Детишки поедят, согреются, отдохнут, а через пару дней снова выедем. Только другую дорогу выберем. Ещё несколько раз за эти пару-тройку декад на санях Дитрича я выезжал с детьми за город. Искали птиц. Пару раз я, отыскав лису, выводил её к нам и дети тренировались на достаточно продвинутом, по сравнению с птицами, животном. Аделька неизменно сопровождал нас во всех этих путешествиях. Вопросы копились в голове мальчонки. И я, заметив это, разъяснял и показывал ему, что всё, что он видит – это тренировки искусников. Сиджи и Ют – оме. А стали они оме в результате того, что теперь они – искусники. Мелкие потихоньку прогрессируют, а я глядя на их рост как искусников радуюсь – вот ещё два, целых два искусника-менталиста появились в этом мире. Овладеют телекинезом и можно будет говорить о протезировании. Особенно для Сиджи. А с протезами детишки не будут так зависимы от обслуживающих их людей и станут самостоятельными. Выполняя моё поручение подтянуть Адельку в счёте оба так насели на бедного мальчика, что он не знал куда от них деваться. Правда ему удавалось закосить – устав от занятий, Аделька просто уходил к старичкам и с удовольствием менял род деятельности – помогал им по дому, вместе со Штайном ходил на базар, чистил снег во дворе, таскал дрова и топил печи – морозы установились надолго. * * * Пока я был занят с детьми, Эльфи, видя, что у меня появилось занятие вне дома, в очередной раз надумал себе всякого и периодически капризничал. У него возникла перегрузка и в первые дни после установки русского языка часто болела голова. Разговаривали мы с ним теперь только по-русски. Артикуляция у него не установилась и он, также как и дети, разговаривал с акцентом. О письменной речи я даже не заикался. Пусть пока освоит диктант на родном. Эльфи, что называется, кривил губы, бурчал на мои частые отлучки. Выдвигал претензии по уходу за Веником. Я терпел. Долго. Но однажды, когда я в очередной раз вернулся затемно, то наткнулся, как в начале зимы на враждебное молчание омеги. - Эльфи, поясни, мой золотой, что произошло в этот раз? Ты чем-то недоволен, но чем, мне не ясно. Поясни, будь любезен, - выдал я, сидя за столом и давя омегу гипнозом, - Твой оме провинился перед тобой, расскажи мне в чём? - Оме, вы… я… мне… Вы чем-то заняты, а я…, - начал он мямлить. - Ну… ты, я вижу, что это ты. А я занят… Что ж, если ты полагаешь, что твой оме должен отчитаться перед тобой... Хочешь расскажу чем? – перебил я его. Эльфи, немного сбитый с толку молча кивнул. - Я, мой Личный Слуга, занимаюсь тем, что убиваю людей, - расслабленно развалившись на табурете заявил я вытаращившему глаза омеге. - Обычно делаю так, что люди перестают ими быть, - продолжал я, - лишаются разума. - Знаешь скольких я убил? – рассказывал я нарочито безразличным тоном, - Раз, два, - считал я на пальцах. А действительно, кровь скольких человек на моих руках? Пятеро у Маркарда с ним вместе. Подручный Одноглазого, порванный Господином Ди. Ещё один, поглощённый мной в демоническом облике. Орсельн. Руди. И ещё один, тот которого его друг с моей подачи толкнул под сани… Девять. Я. Убил. Девятерых. И удивительно, я видел кровь, резаные трупы, сам потрошил людей живьём и в сознании... И хоть бы хны... Ни позывов на рвоту, ни моральных угрызений. Прям терминатор... Т-800... или как его там? Даже не снится никто. Странно это, наверное... Я вытянул руки ладонями вверх над столом перед Эльфи: - На этих руках кровь девяти человек, Эльфи. И ещё пятерых изуродовал так, что они людьми уже больше никогда не будут. А ещё, Личный Слуга, твой сюзерен работает над тем, куда нам с тобой надо будет переехать после того как кончится зима. Сразу скажу, Майнау нам с тобой не подходит. С учётом сказанного, мой Личный Слуга, одобришь ли мои действия? Или, может быть, у тебя есть что-то своё, что бы ты хотел мне предложить? – вывернул я мозг омеге. - Оме… - Что, мой золотой? Слушаю, - тут же подхватился я. - Оме… я… - Ты переживаешь, что твой оме тебя забыл? Конечно переживает. Оме забыл Эльфи, у оме есть любовник, оме постоянно в городе, оме вообще… эгоист, вот... А я беременный, у меня скоро ребёнок будет, и как я буду жить дальше? Ну скажите, как не вынести оме мозг? Как удержаться? И наплевать, что оме в принципе никуда от меня деться не может. Ну и что, что Великая Сила сама связала меня и оме! И при всём своём желании оме не сможет меня бросить. Ведь есть же возможность порастравлять свои душевные раны. Есть же возможность праведно пострадать. Пообвинять оме в том, чего он не совершал. Ну и что, что я слуга, а оме мой сюзерен. Я же беременный, а значит, мне всё можно. Тем более, что оме лоялен ко мне. То, что я слуга никакой же роли не играет? Ведь правда же? Вот такая красота завелась в голове моего Личного Слуги. Во всём своём великолепии. Разглядев всё это, я вздохнул и решил бороться с подобным настроением мыслей вокруг меня. Слава Великой Силе, что Веник и Машка решительно не дотягивали до способностей к выносу мозга. Один в силу возраста, а другая в силу нежелания это делать. Вообще Машка за эти декады, практически местный месяц, сильно выросла. Время от времени разглядывая её через Великую Силу, я с удивлением замечал, что развитие кошки идёт по пути интеллектуального роста. Животина стремительно социализировалась в человеческом обществе. Я периодически разговаривал с ней. Причём, заметил, что она гораздо лучше реагировала на разговоры именно на русском языке. Я нянчился с Веником, тетешкал его, разучивал с ним потешки, а Машка, уставившись глазами с расширенными зрачками, слушала меня, более того, садилась рядом и, склонив голову набок, не отрываясь смотрела на нас с Веником. А ещё она как-то быстро выросла из игрушек. Бантик на нитке? Фу-у… Какое-то время выручал деревянный шарик с привязанным к нему кожаным хвостиком. Но и он быстро надоел. Зато у нас появилось новое увлечение. Днём, когда мороз чуть ослабевал, Машка выскакивала наружу и пыталась охотиться. По настоящему, из засады. А однажды я видел как она гоняет по деревьям белку. Несчастный зверёк пытался взлететь по стволу вверх, но наша охотница со скоростью куницы настигала её и хлопнув лапой с выпущенными когтями по пушистому хвостику грызуна разворачивала её прямо в воздухе. Белка отскакивала в сторону, Машка перерезала ей путь по ветке, та теряла скорость – единственное её спасение, а кошка снова перерезала путь белке. В тот раз она смогла уйти только потому, что я хлопнул дверью туалета и кошка отвлеклась на долю секунды. Вырастили зверя. Так белок только рысь ловит. Сыпя сдираемой корой, Машка спустилась с дерева и принялась выговаривать мне свои претензии. Ещё одна. Так вот, посмотрев на душевные излияния Эльфи, а сидели мы за столом под ярким светом шарика, я в промежутке между топчаном и стеллажом с одеждой и бельём, создал в голове омеги картинку деревянной двери обитой позеленевшими бронзовыми полосами с таким же зелёным кольцом вместо ручки. - Эльфи, дверь видишь? – задал я омеге вопрос после долгого разглядывания скандалиста. - Да-а…, - настороженно протянул он – чёрт его знает, этого оме, опять что-то придумал. - Иди, открой, - мотнул я головой в сторону двери, по-прежнему не отрывая пристального взгляда от Эльфи. Он осторожно подошёл к двери и, потянув за кольцо, с душераздирающим скрипом отворил толстую низенькую дверь. Я шагнул следом, втолкнув омегу в каменное сводчатое помещение. Полумрак. Сырость. Шарик влетел следом за нами и осветил просторную каменную комнату без окон. По стенам развешаны ржавые цепи, кандалы, свёрнутые кольцами плетёные кнуты. Вдоль одной из стен на широкой полке разложены свёрла, клещи разных сортов и видов, щипцы, трубки, расширители, молотки, целый пучок кожаных вязок. Внизу, на полу медные тазы, вёдра, слева в углу напротив входа дыба, а посередине комнаты монументальное, с высоченным подголовником и подлокотниками, деревянное кресло. Правее кресла козёл для распяливания приговорённых к сечению розгами. Эльфи сбледнул: - Что это, оме? - Это, Эльфи, мой Личный Слуга, та самая комната для наказаний, о которой я тебе говорил. Та самая, которая была у меня в замке в Великом герцогстве Лоос-Корсварм. Комната для наказания нерадивых слуг, - важно, с расстановкой разъяснил я. Эльфи съёжился. - Более того. Скажу тебе, что все, абсолютно все Великие герцоги и их сыновья проходили необходимое обучение у Мастера высокого искусства, - таинственно прошептал я. - А…а…, - начал заикаться омега. - Мастер высокого искусства, - поднял я палец, поясняя, - это тот, кого в Тилории называют палачом. «Ужас какой вы говорите, господин Макс» - буркнул Улька. - Обязанность сюзерена, - лекторским тоном продолжал я, - самому, никому не доверяя это важнейшее дело, наказывать своего Личного Слугу. - Оме…, - Эльфи трясло. - Причём, - я делал вид, что не замечаю состояния омеги, - решать, когда и за что он должен быть наказан, это право сюзерена. И позор сюзерену, - я возвысил голос, - имеющему Личного Слугу, который периодически, даже без вины со стороны Личного Слуги, не наказывает его. Другие знатные альфы и оме просто не поймут его. Скажу больше, Эльфи, одна из тем для светского разговора между знатью – это то, кто и как наказывает своих Личных Слуг. Я, к стыду своему, ни разу тебя не наказывал. Я, Эльфи, жалею тебя. Но сюзерен не должен быть настолько мягкотелым со своим Личным Слугой. И если мы с тобой попадём в светское общество, то я просто не оберусь позора. И мне придётся навёрстывать упущенное. А как и чем, ты сам видишь. В конце концов мне просто надоели периодические психологические заскоки Эльфи. За эту зиму это уже второй раз. Причём, воздействовать на него гипнозом – не вариант. Внутренняя психическая потребность никуда не девается, а просто проблема загоняется вглубь. В первый раз он, истеря, порезал себе руку, чем закончится второй раз? Я снял со стены свёрнутый кольцом кнут и, взмахнув, щёлкнул. Громкий выстрел сверхзвукового хлопка заставил вздрогнуть омегу. - Наш Мастер высокого искусства перебивал позвоночник с трёх-пяти ударов, - скучающим тоном начал пояснять я свои действия, внимательно отслеживая состояние паниковавшего Эльфи, - Я – нерадивый ученик. Мне удавалось перебить позвоночник только после десятого удара. «Ужас!» - воскликнул Улька, - «Господин Макс, вы делаете из нашего Великого герцогства просто что-то невообразимое. Не было такого у нас!» «Да знаю, что не было, но с Эльфи надо что-то делать. Я же не могу его круглосуточно держать под контролем. Он, в конце концов, пока ещё полноценная личность» - разъяснил я Ульке свои действия. Размахнулся, щёлкнул кнутом ещё, в этот раз по козлу. Бах! От деревянной поверхности полетела мелкая древесная пыль, на тёмной дубовой плахе испещрённой подозрительными пятнами появилась светлая полоса от удара. Эльфи сжался, закрыв ладошками лицо. Свист, как выстрел щелчок кнута, волосы на макушке омеги шевельнуло волной воздуха. - Оме, нет…, - Эльфи как сомнамбула опустился на колени, - оме, прошу вас… если можно… Омега поднял на меня залитые слезами глаза. Руки его безвольно повисли вдоль тела. - Не наказывайте меня…, - едва слышно прошептал он, дрожащими губами. - Побудь здесь, я Веника посмотрю, - не выдержал я резанувшей по сердцу жалости, выходя из виртуальной комнаты и оставив стоящего на коленях Эльфи. Пусть подумает. Хотя-а… Доиграется у меня Эльфи – я с ним всё-таки займусь математикой (здесь мне вспомнилась почти стерильная пустота высших отделов мозга омеги). Очень полезно для развития логики и интеллекта. Заглянув в кроватку к Венику, я сел на табурет и смотрел в спину так и стоявшего на коленях омеги с обречённо поникшими плечами. Пусть осознает как следует. Я же не железный. Ментальное развитие моё как искусника продвигается. Растёт уровень использования Великой Силы. Но… Я постоянно в напряжении. Жизнь тесно связанная с поиском и уничтожением «нехороших» людей не оставляла мне никакой возможности для расслабления. Грудной ребёнок, пусть и такой идеальный как Веник, тоже добавлял свою толику напруги. Только в те дни, когда я выходил в город, младенец был на руках Эльфи, а всё остальное время за ним ухаживал я. Какой-то отдушиной являлся Дитрич, и то не в последний раз. Но после проявления демона, в моих отношениях с этим омегой возникла раздражающая неопределённость. Я не хочу десятый труп. По крайней мере, десятый – это точно не он. Может быть что-нибудь попробовать сделать руками? Попытаться в артефакторику? Я вздохнул. - Эльфи, иди сюда, - позвал я так и стоящего на коленях омегу. Тот медленно поднялся, повернулся и не поднимая головы пошёл ко мне. В чувствах - обречённость, безысходность, жалость к себе и всеохватная любовь. Ко мне. Я протянул к нему руки и омега рухнул в мои объятия заливаясь слезами. Он рыдал в голос, а я, обхватив в охапку худощавое содрогающееся тельце молча гладил его по голове... Любовь пытаясь удержать Как шпагу держим мы её: Один — к себе за рукоять, Другой — к себе за остриё. Любовь пытаясь оттолкнуть Как шпагу дарим мы её: Один — эфесом другу в грудь, Другой — под сердце остриё. А внутри, в моей голове рыдал Улька... Всё-таки я решил вернуться к заброшенным было светильникам. Горели-то они исправно, по щелчку. А мне хотелось, чтобы они загорались и гасли автоматически – в зависимости от освещённости. Я не знал по какому принципу работали такие светильники на Земле и, естественно не мог его воспроизвести здесь. Выдутые пустотелые мутноватые шары я давно уже расписал рунами на прочность, чистоту и неразбиваемость. Мои эксперименты не увенчались успехом. Я забросил возню со светильниками – если идея не реализуется её надо отложить и дать подсознанию поработать над ней. Решение придёт. Но потом. И сейчас я с новыми силами навалился на эту проблему. И первой мне пришла в голову мысль – а как работают сами руны? А руны – это код. Код который описывает окружающее. Владеющий кодом может просто реализовывать своё желание, нанося руны кода на тот или иной предмет и даже подвешивая их в воздухе. Так, по крайней мере, было написано в той литературе по рунам, которая мне попалась ещё в замке. И вот этот-то подход стронул что-то сначала в моей голове, а затем и случился прорыв в создании светильников. Самое главное - это желание. Без него работать не будет. По крайней мере, с рунами так. Мало написать, нужно ещё при нанесении надписи вкладывать желание. И чём чётче оно осознаётся - тем лучше. Реализуя желание, я нанёс руны на включение и выключение стеклянного шара и это стало выглядеть так: «вокруг светло – выключить» и «вокруг темно – включить». Что такое светло и темно я не уточнял – в любом случае это оценочный признак. И именно здесь я видел слабое место. Но результат превзошёл все ожидания – шары исправно загорались когда темнело и гасли после рассвета. Видимо желание, вложенное при написании рун сыграло свою роль. Я развесил и расставил светильники под крышей веранды и купальни, на перилах мостика через овраг, у родника. Стемнело и наш овраг приобрёл весьма привлекательный вид. Пошёл лёгкий снежок и слабый, мягкий свет неярких светильников обозначил дорожки и строения. Падает снег… падает снег…tombe la neige...